Его мужская плоть была сильно напряжена, и слуги, юноши с бронзовой кожей, машинально продолжали обмахивать его опахалами, избегая смотреть туда.
Принц проснулся.
Улыбаясь, он провел рукой по своему мужскому органу и ощутил его твердость. Его взгляд встретился со взглядом юноши, поступившим к нему на службу всего несколько месяцев назад.
— В чем дело? — спросил он, вставая.
Юноша, оцепенев от ужаса, помотал головой.
Вдалеке, на нижнем этаже дворца трижды ударили в массивный бронзовый гонг. Это означало визит особы императорской крови.
Выхватив простыню из рук другого прислужника, он обвязал ее себе вокруг талии. Его лоб был покрыт испариной. Одним жестом он поправил волосы. Затем он щелкнул пальцами, и ему протянули венец, который он водрузил себе на голову. Потом он снова сел, не спуская глаз с монастыря Скорбящей Матери, черной громадой возвышавшегося над горизонтом.
— Ее величество императрица Аларис, — объявил стражник.
Полоний кивнул. Его прислужники выстроились в линию и напряглись.
На террасу вошла молодая женщина. На ней было платье из алого шелка, которое не могло скрыть ее соблазнительные формы. Взгляд ее накрашенных глаз был направлен куда-то вдаль. Обуви на ней не было, щиколотки были украшены золотыми браслетами. Собранные наверху волосы были черны, как вороново крыло.
Принц знаком велел слугам исчезнуть.
Прислужники тут же скрылись. Императрица сделала еще несколько шагов.
Она была маленького роста, и ее будущий супруг выбрал ее в семье, где кроме нее было еще шестеро детей. Ей тогда не было и десяти лет, но его величеству чрезвычайно понравился ее бледный цвет лица. В соответствии с обычаем, вся ее семья была казнена.
Полоний не повернул головы, чтобы посмотреть, как она приближается. Это лицо и эти глаза он знал наизусть. Это было его наваждение — смысл и мука его жизни.
— Ты с ума сошла, — сказал он, когда она была от него в нескольких шагах.
— Он не знает, где я. Он спит, он при смерти. Он давно потерял разум.
— Дражайший братец, — прошептал принц. — Тучный, смертельно больной. Что тебе нужно? Говори.
В лице молодой женщины ничего не отразилось. Она смотрела на своего любовника, как смотрят на статую — с равнодушием, с которым взирают на неодушевленные предметы.
— У тебя есть новости?
— Новости?
— Ты прекрасно знаешь, о чем я. О твоем юном гвардейце.
— Ах, о нем. Думаю, Хассн уже сделал свое дело.
— Ты уверен?
— Хассн не знает поражений. Я посулил ему за голову варвара пятьдесят тысяч экю. А чтобы подстраховаться, за его голову я тоже назначил цену.
Императрица взмахнула ресницами.
— Ты чудовище, — сказала она.
На губах принца заиграла улыбка.
— Поверь мне, так было лучше. И для тебя, и для меня.
— Он бы никогда ничего не рассказал, ты же знаешь. Ты предал его, потому что он не азенат. Ты боялся его. Как боишься всех остальных.
Полоний медленно приподнялся. Он вытянул вперед руку и схватил женщину за горло.
— Довольно, — процедил он. — Если бы ты все не испортила, ишвен давно уже был бы мертв, и никто бы ничего не заподозрил. Мне надоели твои капризы, принцесса. Если мой брат узнает, что произошло на самом деле, он велит казнить нас обоих. Ты этого хочешь?
Пальцы императрицы опустились на его запястье, но он не разжал своей стальной хватки. В его глазах сверкал первобытный гнев.
— Ты просто маленькая дура. Твои капризы могли стоить нам жизни. К счастью, время на нашей стороне. Разве ты не хочешь царствовать вместе со мной?
Резким жестом он отбросил ее от себя. Женщина поднесла пальцы к шее и злорадно усмехнулась.
— Царствовать? Я и так уже царствую. Что для меня изменится?
Принц вновь опустился на свое ложе и вытянулся. Закрыв глаза, он улыбнулся солнцу.
— Я подарю тебе сына, — сказал он. — Я подарю тебе сына, которого он не может тебе дать. Это выгодно нам обоим.
Он поднял руки к небу, а потом медленно опустил их, как бы изображая свадебный полет двух влюбленных птенчиков.
— Ну, а теперь ступай, — проговорил он, усталым жестом веля ей уходить. — Ты больше нравишься мне во сне.
Императрица долго стояла рядом с ним. Он смотрела на него со смесью гнева и недоверия. Его спокойствие и самоуверенность выводили ее из себя, но, по-своему, она до сих пор его любила. Он был на тридцать лет младше своего брата. В расцвете сил: будущий Император — жестокий и беспринципный, способный как на самые высокие, так и на самые низкие поступки. Она пожала плечами и вышла. Когда она покинула террасу, прислужники, находившиеся в приемной, при ее приближении опустили глаза. Ей хотелось приказать их высечь.
* * *
— Эй, ты! Проснись!
Кто-то тряс его за плечо. Он с трудом открыл глаза, подавил приступ тошноты и огляделся. Он лежал в палатке кочевников. Над ним склонился какой-то юноша: акшан.
— Ну как?
— Пить, — прошептал Тириус Бархан спекшимися губами.
Юноша встал, взял бурдюк из козлиной кожи и помог больному приподняться, чтобы тот мог сделать глоток. Ишвен с наслаждением почувствовал, как бесценная жидкость льется ему в горло. У его губ образовались два желобка. Он одарил молодого человека улыбкой, полной благодарности.
— Клянусь Великим Духом, — прошептал акшан, — ты выпил больше воды, чем есть у неба.
Он взял бурдюк и поставил его на землю позади себя.
Снаружи жара была невыносимой. А внутри шатра ее вполне можно было терпеть. Тириус Бархан лежал на шерстяной циновке, по краям которой были разложены золотистого цвета подушки. Левая рука у него была перевязана.
— Не понимаешь? — сказал молодой акшан, снова наклоняясь к нему. — Ты проспал больше семи дней. Мы думали, что ты умер. Нашел тебя я. Ты ударился о камень. Тебе очень повезло, что лайшам тебя не убил. Мы тебя выходили, а…
— А теперь ты должен за это заплатить, — закончил вместо него человек, в этот момент вошедший в шатер.
Ишвен с трудом поднял голову.
Вновь пришедший был весьма богато одет. На нем была расшитая туника из дорогой ткани, а на боку висела парадная сабля.
— Меня зовут Салим, — объявил он с порога. — Я… гм… глава каравана, который тебя подобрал. В Дат-Лахане за твою голову обещаны большие деньги. Хочешь, чтобы я тебя не выдал — придумай что-нибудь.
Молодой акшан повернулся к говорящему с явным неодобрением на лице.
— Ну, и что будем делать? — вздохнул человек, поглаживая свою длинную черную бороду. — Я торговец. Деловой человек. Насколько мне известно, этот парень — преступник.
— Ну, конечно, — процедил юноша, вставая. — Ты же знаешь азенатское правосудие. Происки старых змей.
— Возможно, — согласился торговец. — Но за его поимку обещаны двадцать тысяч экю. Такую сумму пятеро наших мужчин зарабатывают за год. Подумай-ка об этом.
— Салим, ты слишком много думаешь, — громко сказал из-за его спины третий мужчина.
Он грубовато пихнул торговца в бок и в свой черед подошел к ишвену.
— До новых приказаний пока еще хозяин тут я, — заявил он. — И мое слово — закон. Ты забыл об этом?
— Н-н-нет, — ответил торговец, пятясь назад.
— Вот и хорошо, — сказал его собеседник, похлопывая его по груди. — Если ты будешь путать алчность и деловую хватку, ты никогда ничего не добьешься. Я ведь твой старший брат, или нет? Я позволил тебе командовать караваном, потому что верил в твой ум. Пожалуйста, не разочаровывай меня.
Человек по имени Салим отошел, бормоча себе под нос что-то невнятное. Его старший брат склонился над Тириусом. У него была седая борода, и его красноватое лицо казалось добрым, хотя по дыханию его чувствовалось, что он недавно выпил пряного вина.
— Меня зовут Хедар, — выдохнул он в лицо ишвену. — На самом деле главный в караване я.
* * *
— С нами тебе нечего бояться.
При этих словах ишвен снова уснул. Он не видел снов: он был весь в поту, спал беспокойно, и люди с прикрытыми тканью лицами сменяли друг друга у его изголовья. Снаружи поднялась страшная песчаная буря, которая помешала каравану двигаться дальше. Когда она кончилась, Тириус проснулся. На третий день он смог встать. Он обошел все поселение и наконец отыскал Хедара, который рассматривал копыта мула.
— Ах так, — при виде его сказал толстяк, — ты решил вернуться к нам?
— Я должен тебя поблагодарить, — сказал ишвен, указывая на свою перевязанную руку. — Ты и твои люди спасли мне жизнь.
Главный караванщик встал и вытер лоб рукавом. Он поднял глаза к небу, дышавшему непереносимым зноем.
— Брось. Так сделал бы любой на моем месте.
— Может быть — кроме твоего брата.
Хедар усмехнулся.
— Не обращай внимания на Салима. Он полон добрых намерений, но претворять их в дела он не умеет. Пойдем, мой друг. Выпьем вместе. И ты мне расскажешь свою историю.
Он взял его за плечо и потащил к своему шатру, тяжелому сооружению из белого полотна, и отошел в сторону, чтобы пропустить гостя. Внутри царил невообразимый беспорядок: там были груды одежды и посуды, две зазубренные сабли, сети и корзины со снедью, многочисленные медные блюда и даже живая коза. Возлежавшая на горе подушек грузная женщина с добродушным лицом протянула руки к Хедару и произнесла несколько слов, которых Тириус не понял. Главный караванщик взял ее полные, красные руки в свои и покрыл их поцелуями.
— Моя жена, — объяснил он.
Ишвен низко поклонился.
Мужчины опустились на колени прямо на земле перед одним из больших блюд, и Хедар велел подать горячего чаю. Тириус рассказал ему о том, как попал в тюрьму, и о том, как бежал, а хозяин слушал его, ни разу не прервав, время от времени макая сушеный финик в большую глиняную чашу. Когда ишвен закончил, он выплюнул все косточки разом и встал, чтобы выбросить их на улице.
— Приговорен к смерти. Ясно. Полагаю, больше ты мне об этом ничего не скажешь.
— Не могу, — подтвердил ишвен.
Он хотел что-то добавить, но его собеседник жестом остановил его.
— Нет, нет, мой друг. Я не хочу ничего об этом знать. Правда — это дикий зверь, всегда готовый укусить в протянутую руку. Оставь свои тайны при себе. Я знаю азенатов, а ты похож на честного человека. Не на преступника.
Тириус поднял свою чашу, сделал ею жест в сторону хозяина и молча кивнул. Мужчины, улыбаясь, сделали по глотку чая.
— Что ты думаешь делать? — спросил Хедар. — Мы держим путь в Эзарет.
— Я хочу вернуться на восток, — ответил ишвен. — В страну моих предков.
— Боюсь, это не так-то легко.
В глазах акшана мелькнуло беспокойство.
— Менее чем в четырехстах километрах отсюда видели отряды сентаев. К востоку.
— Сентаи всегда были тут.
— Но они подошли ближе. Они все время подходят ближе.
— Я знаю.
— Боюсь, ты не вполне понимаешь, — мягко сказал Хедар. — Я сам никогда их не видел, хвала моим предкам, но я знаю одного торговца, который…
— А я их видел. Они убили мою семью.
Акшан медленно опустил свою пиалу.
— Что ты сказал?
— Это было давно, и я… Я был ребенком, я не очень хорошо это помню.
— Где?
Тириус горько улыбнулся; по непонятной причине, его самые ранние воспоминания прерывались на этом месте: он не помнил ни своих родителей, ни того, что произошло потом. Он видел их лишь в своих снах, а сны часто лгут.
— Я не знаю, где находится моя деревня. Она была очень далеко отсюда, далеко на восток. Я вижу речку, скалистые берега. Я вижу безоблачное небо и…
Он опустил голову. Хедар положил руку ему на плечо и осторожно его потряс.
— Ты думаешь, я все это придумал, — вздохнул ишвен, вставая. — Мой учитель в Дат-Лахане говорил мне то же самое. Но это неважно. Главное, что я никогда не отыщу мою деревню. Прошлое для меня как погребенные под песком развалины. И, наверное, так лучше.
— Но иногда, — ответил акшан, в свою очередь поднимаясь, — иногда буря сметает песок и обнажает древние развалины, которые, казалось, были погребены уже навсегда.
Тириус не слушал его. Он вышел из шатра: ему было необходимо, чтобы солнце ударило его по коже, как по коже барабана.
* * *
На следующий день караван тронулся. Он держал путь в Эзарет: несколько мулов, пара белых лошадей, а вместо повозок странные сани, оставляющие на песке неправильные борозды. Человек пятьдесят мужчин и женщин в тюрбанах и многослойной одежде из светлой ткани следовали за караваном. Их глаза спокойно вглядывались в пустыню, ноги увязали в песке, и люди медленно шли вперед, думая каждый о своем. Двигались ранним утром, а в самые жаркие часы делали привал. После этого снова пускались в путь, и следующую остановку делали лишь с наступлением темноты на краю какого-нибудь оазиса, зарослей кактуса на берегу полувысохшего озера.
Природа вокруг была потрясающей красоты. Древние скалы, помнящие сотворение мира, утесы, возвышающиеся над линией горизонта. Иногда духи подавали голос, земля вздыбливалась, и вихри из песка и пыли наугад неслись над землей цвета охры. Тогда караван останавливался. С мулов сбрасывали поклажу, как можно быстрее развязывали веревки, разворачивали длинные, свернутые в тюки полотнища ткани и, когда успевали, вырывали в земле траншеи, в которых прятались и ждали, пока пройдет буря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Принц проснулся.
Улыбаясь, он провел рукой по своему мужскому органу и ощутил его твердость. Его взгляд встретился со взглядом юноши, поступившим к нему на службу всего несколько месяцев назад.
— В чем дело? — спросил он, вставая.
Юноша, оцепенев от ужаса, помотал головой.
Вдалеке, на нижнем этаже дворца трижды ударили в массивный бронзовый гонг. Это означало визит особы императорской крови.
Выхватив простыню из рук другого прислужника, он обвязал ее себе вокруг талии. Его лоб был покрыт испариной. Одним жестом он поправил волосы. Затем он щелкнул пальцами, и ему протянули венец, который он водрузил себе на голову. Потом он снова сел, не спуская глаз с монастыря Скорбящей Матери, черной громадой возвышавшегося над горизонтом.
— Ее величество императрица Аларис, — объявил стражник.
Полоний кивнул. Его прислужники выстроились в линию и напряглись.
На террасу вошла молодая женщина. На ней было платье из алого шелка, которое не могло скрыть ее соблазнительные формы. Взгляд ее накрашенных глаз был направлен куда-то вдаль. Обуви на ней не было, щиколотки были украшены золотыми браслетами. Собранные наверху волосы были черны, как вороново крыло.
Принц знаком велел слугам исчезнуть.
Прислужники тут же скрылись. Императрица сделала еще несколько шагов.
Она была маленького роста, и ее будущий супруг выбрал ее в семье, где кроме нее было еще шестеро детей. Ей тогда не было и десяти лет, но его величеству чрезвычайно понравился ее бледный цвет лица. В соответствии с обычаем, вся ее семья была казнена.
Полоний не повернул головы, чтобы посмотреть, как она приближается. Это лицо и эти глаза он знал наизусть. Это было его наваждение — смысл и мука его жизни.
— Ты с ума сошла, — сказал он, когда она была от него в нескольких шагах.
— Он не знает, где я. Он спит, он при смерти. Он давно потерял разум.
— Дражайший братец, — прошептал принц. — Тучный, смертельно больной. Что тебе нужно? Говори.
В лице молодой женщины ничего не отразилось. Она смотрела на своего любовника, как смотрят на статую — с равнодушием, с которым взирают на неодушевленные предметы.
— У тебя есть новости?
— Новости?
— Ты прекрасно знаешь, о чем я. О твоем юном гвардейце.
— Ах, о нем. Думаю, Хассн уже сделал свое дело.
— Ты уверен?
— Хассн не знает поражений. Я посулил ему за голову варвара пятьдесят тысяч экю. А чтобы подстраховаться, за его голову я тоже назначил цену.
Императрица взмахнула ресницами.
— Ты чудовище, — сказала она.
На губах принца заиграла улыбка.
— Поверь мне, так было лучше. И для тебя, и для меня.
— Он бы никогда ничего не рассказал, ты же знаешь. Ты предал его, потому что он не азенат. Ты боялся его. Как боишься всех остальных.
Полоний медленно приподнялся. Он вытянул вперед руку и схватил женщину за горло.
— Довольно, — процедил он. — Если бы ты все не испортила, ишвен давно уже был бы мертв, и никто бы ничего не заподозрил. Мне надоели твои капризы, принцесса. Если мой брат узнает, что произошло на самом деле, он велит казнить нас обоих. Ты этого хочешь?
Пальцы императрицы опустились на его запястье, но он не разжал своей стальной хватки. В его глазах сверкал первобытный гнев.
— Ты просто маленькая дура. Твои капризы могли стоить нам жизни. К счастью, время на нашей стороне. Разве ты не хочешь царствовать вместе со мной?
Резким жестом он отбросил ее от себя. Женщина поднесла пальцы к шее и злорадно усмехнулась.
— Царствовать? Я и так уже царствую. Что для меня изменится?
Принц вновь опустился на свое ложе и вытянулся. Закрыв глаза, он улыбнулся солнцу.
— Я подарю тебе сына, — сказал он. — Я подарю тебе сына, которого он не может тебе дать. Это выгодно нам обоим.
Он поднял руки к небу, а потом медленно опустил их, как бы изображая свадебный полет двух влюбленных птенчиков.
— Ну, а теперь ступай, — проговорил он, усталым жестом веля ей уходить. — Ты больше нравишься мне во сне.
Императрица долго стояла рядом с ним. Он смотрела на него со смесью гнева и недоверия. Его спокойствие и самоуверенность выводили ее из себя, но, по-своему, она до сих пор его любила. Он был на тридцать лет младше своего брата. В расцвете сил: будущий Император — жестокий и беспринципный, способный как на самые высокие, так и на самые низкие поступки. Она пожала плечами и вышла. Когда она покинула террасу, прислужники, находившиеся в приемной, при ее приближении опустили глаза. Ей хотелось приказать их высечь.
* * *
— Эй, ты! Проснись!
Кто-то тряс его за плечо. Он с трудом открыл глаза, подавил приступ тошноты и огляделся. Он лежал в палатке кочевников. Над ним склонился какой-то юноша: акшан.
— Ну как?
— Пить, — прошептал Тириус Бархан спекшимися губами.
Юноша встал, взял бурдюк из козлиной кожи и помог больному приподняться, чтобы тот мог сделать глоток. Ишвен с наслаждением почувствовал, как бесценная жидкость льется ему в горло. У его губ образовались два желобка. Он одарил молодого человека улыбкой, полной благодарности.
— Клянусь Великим Духом, — прошептал акшан, — ты выпил больше воды, чем есть у неба.
Он взял бурдюк и поставил его на землю позади себя.
Снаружи жара была невыносимой. А внутри шатра ее вполне можно было терпеть. Тириус Бархан лежал на шерстяной циновке, по краям которой были разложены золотистого цвета подушки. Левая рука у него была перевязана.
— Не понимаешь? — сказал молодой акшан, снова наклоняясь к нему. — Ты проспал больше семи дней. Мы думали, что ты умер. Нашел тебя я. Ты ударился о камень. Тебе очень повезло, что лайшам тебя не убил. Мы тебя выходили, а…
— А теперь ты должен за это заплатить, — закончил вместо него человек, в этот момент вошедший в шатер.
Ишвен с трудом поднял голову.
Вновь пришедший был весьма богато одет. На нем была расшитая туника из дорогой ткани, а на боку висела парадная сабля.
— Меня зовут Салим, — объявил он с порога. — Я… гм… глава каравана, который тебя подобрал. В Дат-Лахане за твою голову обещаны большие деньги. Хочешь, чтобы я тебя не выдал — придумай что-нибудь.
Молодой акшан повернулся к говорящему с явным неодобрением на лице.
— Ну, и что будем делать? — вздохнул человек, поглаживая свою длинную черную бороду. — Я торговец. Деловой человек. Насколько мне известно, этот парень — преступник.
— Ну, конечно, — процедил юноша, вставая. — Ты же знаешь азенатское правосудие. Происки старых змей.
— Возможно, — согласился торговец. — Но за его поимку обещаны двадцать тысяч экю. Такую сумму пятеро наших мужчин зарабатывают за год. Подумай-ка об этом.
— Салим, ты слишком много думаешь, — громко сказал из-за его спины третий мужчина.
Он грубовато пихнул торговца в бок и в свой черед подошел к ишвену.
— До новых приказаний пока еще хозяин тут я, — заявил он. — И мое слово — закон. Ты забыл об этом?
— Н-н-нет, — ответил торговец, пятясь назад.
— Вот и хорошо, — сказал его собеседник, похлопывая его по груди. — Если ты будешь путать алчность и деловую хватку, ты никогда ничего не добьешься. Я ведь твой старший брат, или нет? Я позволил тебе командовать караваном, потому что верил в твой ум. Пожалуйста, не разочаровывай меня.
Человек по имени Салим отошел, бормоча себе под нос что-то невнятное. Его старший брат склонился над Тириусом. У него была седая борода, и его красноватое лицо казалось добрым, хотя по дыханию его чувствовалось, что он недавно выпил пряного вина.
— Меня зовут Хедар, — выдохнул он в лицо ишвену. — На самом деле главный в караване я.
* * *
— С нами тебе нечего бояться.
При этих словах ишвен снова уснул. Он не видел снов: он был весь в поту, спал беспокойно, и люди с прикрытыми тканью лицами сменяли друг друга у его изголовья. Снаружи поднялась страшная песчаная буря, которая помешала каравану двигаться дальше. Когда она кончилась, Тириус проснулся. На третий день он смог встать. Он обошел все поселение и наконец отыскал Хедара, который рассматривал копыта мула.
— Ах так, — при виде его сказал толстяк, — ты решил вернуться к нам?
— Я должен тебя поблагодарить, — сказал ишвен, указывая на свою перевязанную руку. — Ты и твои люди спасли мне жизнь.
Главный караванщик встал и вытер лоб рукавом. Он поднял глаза к небу, дышавшему непереносимым зноем.
— Брось. Так сделал бы любой на моем месте.
— Может быть — кроме твоего брата.
Хедар усмехнулся.
— Не обращай внимания на Салима. Он полон добрых намерений, но претворять их в дела он не умеет. Пойдем, мой друг. Выпьем вместе. И ты мне расскажешь свою историю.
Он взял его за плечо и потащил к своему шатру, тяжелому сооружению из белого полотна, и отошел в сторону, чтобы пропустить гостя. Внутри царил невообразимый беспорядок: там были груды одежды и посуды, две зазубренные сабли, сети и корзины со снедью, многочисленные медные блюда и даже живая коза. Возлежавшая на горе подушек грузная женщина с добродушным лицом протянула руки к Хедару и произнесла несколько слов, которых Тириус не понял. Главный караванщик взял ее полные, красные руки в свои и покрыл их поцелуями.
— Моя жена, — объяснил он.
Ишвен низко поклонился.
Мужчины опустились на колени прямо на земле перед одним из больших блюд, и Хедар велел подать горячего чаю. Тириус рассказал ему о том, как попал в тюрьму, и о том, как бежал, а хозяин слушал его, ни разу не прервав, время от времени макая сушеный финик в большую глиняную чашу. Когда ишвен закончил, он выплюнул все косточки разом и встал, чтобы выбросить их на улице.
— Приговорен к смерти. Ясно. Полагаю, больше ты мне об этом ничего не скажешь.
— Не могу, — подтвердил ишвен.
Он хотел что-то добавить, но его собеседник жестом остановил его.
— Нет, нет, мой друг. Я не хочу ничего об этом знать. Правда — это дикий зверь, всегда готовый укусить в протянутую руку. Оставь свои тайны при себе. Я знаю азенатов, а ты похож на честного человека. Не на преступника.
Тириус поднял свою чашу, сделал ею жест в сторону хозяина и молча кивнул. Мужчины, улыбаясь, сделали по глотку чая.
— Что ты думаешь делать? — спросил Хедар. — Мы держим путь в Эзарет.
— Я хочу вернуться на восток, — ответил ишвен. — В страну моих предков.
— Боюсь, это не так-то легко.
В глазах акшана мелькнуло беспокойство.
— Менее чем в четырехстах километрах отсюда видели отряды сентаев. К востоку.
— Сентаи всегда были тут.
— Но они подошли ближе. Они все время подходят ближе.
— Я знаю.
— Боюсь, ты не вполне понимаешь, — мягко сказал Хедар. — Я сам никогда их не видел, хвала моим предкам, но я знаю одного торговца, который…
— А я их видел. Они убили мою семью.
Акшан медленно опустил свою пиалу.
— Что ты сказал?
— Это было давно, и я… Я был ребенком, я не очень хорошо это помню.
— Где?
Тириус горько улыбнулся; по непонятной причине, его самые ранние воспоминания прерывались на этом месте: он не помнил ни своих родителей, ни того, что произошло потом. Он видел их лишь в своих снах, а сны часто лгут.
— Я не знаю, где находится моя деревня. Она была очень далеко отсюда, далеко на восток. Я вижу речку, скалистые берега. Я вижу безоблачное небо и…
Он опустил голову. Хедар положил руку ему на плечо и осторожно его потряс.
— Ты думаешь, я все это придумал, — вздохнул ишвен, вставая. — Мой учитель в Дат-Лахане говорил мне то же самое. Но это неважно. Главное, что я никогда не отыщу мою деревню. Прошлое для меня как погребенные под песком развалины. И, наверное, так лучше.
— Но иногда, — ответил акшан, в свою очередь поднимаясь, — иногда буря сметает песок и обнажает древние развалины, которые, казалось, были погребены уже навсегда.
Тириус не слушал его. Он вышел из шатра: ему было необходимо, чтобы солнце ударило его по коже, как по коже барабана.
* * *
На следующий день караван тронулся. Он держал путь в Эзарет: несколько мулов, пара белых лошадей, а вместо повозок странные сани, оставляющие на песке неправильные борозды. Человек пятьдесят мужчин и женщин в тюрбанах и многослойной одежде из светлой ткани следовали за караваном. Их глаза спокойно вглядывались в пустыню, ноги увязали в песке, и люди медленно шли вперед, думая каждый о своем. Двигались ранним утром, а в самые жаркие часы делали привал. После этого снова пускались в путь, и следующую остановку делали лишь с наступлением темноты на краю какого-нибудь оазиса, зарослей кактуса на берегу полувысохшего озера.
Природа вокруг была потрясающей красоты. Древние скалы, помнящие сотворение мира, утесы, возвышающиеся над линией горизонта. Иногда духи подавали голос, земля вздыбливалась, и вихри из песка и пыли наугад неслись над землей цвета охры. Тогда караван останавливался. С мулов сбрасывали поклажу, как можно быстрее развязывали веревки, разворачивали длинные, свернутые в тюки полотнища ткани и, когда успевали, вырывали в земле траншеи, в которых прятались и ждали, пока пройдет буря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40