Иное Место забрало его. Он застонал, и ему почудился за дверью ответный смех, точно звон серебряных колокольчиков. Но он ее не приоткрыл.
Почему? Почему они явились за ним? Неужто он причинил им и их лесу столько вреда, что им понадобилось начать охоту за ним, преследовать его через годы, и многие мили, и море? Почему?
Раздался оглушительный удар, треск расщепляющегося дерева, а затем дверь сорвалась с петель и гулко хлопнулась на пол. В передней раздались визг и вой. Майкл рванулся вперед. В дверях гостиной стояла длинноухая фигура со сверкающими зубами и глазами, горящими как два угля. Он изо всех сил ударил ее копьем и почувствовал, что нож соскользнул с деревянной палки. Однако железо в лезвии сделало свое дело, и зверь растянулся на полу.
А сзади — новые силуэты, и его затошнило от смрада. Он вытащил из-за пояса другой нож, и лезвие сверкнуло в лунном свете, разбитого на полоски щелями в шторах.
Еще одна большая голова высунулась над трупом первого волка, и теплая слюна обрызгала грудь Майкла. Он снова ударил, но промахнулся — зверь отпрыгнул в сторону, а его что-то ударило с невероятной силой, и он пролетел через комнату. Нож вырвался из его пальцев. В голове у него вспыхнул фейерверк, и он задохнулся. Что-то рвануло его рукав, разорвало материю, располосовало кожу. В его лицо впивался грубый мех, обдирая щеку. Животный жар, горячее дыхание облаком обволакивало его. В спину впились сучья, устилавшие пол.
И два глаза на расстоянии фута от его лица. Огромные янтарные круги были рассечены зрачками, черными, как смола. По желтой радужке змеились красные прожилки. Один раз они медленно моргнули. Майкл различал массивную морду в полосках лунного света, поблескивающую линию зубов.
Ужас придал ему силу. Он закричал, все его тело напряглось от нечеловеческого усилия, жилы у него на шее вздулись, почти лопаясь. Он вскинул руки с мощью, в которую вложил весь свой страх, и его кулаки ударили волка в горло. Что-то там поддалось, хрустнуло, и тяжелый зверь взлетел в воздух. В легкие Майкла ворвался воздух, и он вскочил на ноги с ловкостью старого охотника.
На него бросились другие волки, и он метнулся к окну — адреналин заставил разработать растренированные мышцы его ног. Он ударился о жалюзи, почувствовал, как ему в руки и в плечи впиваются зубы, а затем — осколки стекла, вызвав вспышку глубокой, холодной боли. Он ничего не весил, ему выворачивало желудок, а его уши звенели от бешеного воя нападавших, в котором слышались злоба, нетерпение и — и страх?
Вот и конец, подумал он и упал с улыбкой, успев о многом подумать в момент падения. Каким будет сокрушающий удар о бетонный тротуар?
Ветки хлестнули его по лицу, по телу, царапая и раня.
Лес. Он все еще тут .
Он ударился обо что-то твердое, неподатливое, о толстый сук, который вышиб из него дыхание, переломал ему ребра, точно сухие палочки, но его падение задержал лишь на секунду.
И опять. Теперь его хлестнули по лицу концы веток. И он продолжал падать от ветви к ветви, как шарик в игровом автомате, крича от боли в сломанных ребрах.
И последний устрашающий удар. Он лежит на спине, в его легких — ни глотка воздуха, а окружающие деревья вращаются калейдоскопом теней и лунного света.
Он напрягся и сумел вдохнуть столько воздуха, что его хватило на мучительный крик. Потом он задышал часто, осторожно, а ребра кололи его бока, как раскаленные добела кинжалы.
«Но я жив!»
Он, морщась, с трудом поднялся на ноги. Вокруг уходили вверх деревья, смутное сияние — лунный свет — озаряло их макушки на неимоверной высоте. А внизу его окутывал стигийский мрак. Земля у него под ногами влажно чмокала — грязь, мох, тысячелетиями накапливавшийся перегной. Стволы слабо светились — их облепляла фосфоресцирующая плесень. Тянуло сыростью, гнилью и тлением. И пробудились воспоминания. Он плотно зажмурил глаза. В них просочился мрак, и он уже не был совсем слепым.
Волчий Край!
Что-то зашевелилось в мокрой почве у его ног, и он отпрыгнул. От толчка зазубренные концы сломанных ребер заскрежетали друг о друга. Из раненой руки на землю капала кровь, но он этого почти не заметил.
Что-то вылезало из земли.
Он вспомнил, и его мозг утонул в белом ужасе. Лицо Неньяна, когда они разрывали его в клочья.
Два черных рога ушей, увенчивающие широкий череп. Из земли вырвалась черная морда. Могучие плечи под тяжелой головой — абсолютно черные, выпачканные в земле, воняющие истлевшими листьями и подпочвенной глиной.
Он бросился бежать.
У него хватило времени подумать: «Вот и все. Сейчас настанет конец, Я у последнего предела».
Тут он услышал жуткий вой зверя у себя за спиной, топот его ног по палой листве.
Он бежал, шатаясь, как пьяный, натыкаясь на стволы, спотыкаясь о корни, а по лбу его хлестали низкие ветки. Грудь у него вздымалась и хрипела, как дырявые мехи, а боль от переломов смешивалась с прохладной струей адреналина, творя коктейль энергии, высокооктановую панику. Тяжелое дыхание, побрякивание ключей в кармане — словно стонал и гремел цепями призрак.
Но и этого было мало. Он терял все больше крови, а каждый вздох отзывался мучительной агонией в разбитой грудной клетке. И он был в скверной физической форме — толстяк, который слишком много курил и пил и все время проводил то по одну сторону стойки, то по другую. Городская жизнь налила свинцом его тело, жерновом повисла на его груди.
«Я умру здесь, — подумал он. — Конец волшебной сказке».
Майкл! Сюда!
Как? Голос? Или ему почудилось?
Майкл!
Вот же она! Котт! Манит его к себе. Точно такая же, какой была много лет назад в лесу возле его дома. У него вырвался придушенный смех. Она опять его спасет. Все будет хорошо.
Удар сзади, и он упал ничком. В рот ему набился смрадный перегной, а над ухом раздалось скрипучее рычание, точно визг цепной пилы. Он покатился по лесному мусору. Зверь навалился на него, из его глаз бил зеленый свет. Черная пасть приблизилась, и он вздернул руку, чтобы отклонить ее. Словно липкое красное дерево, но бугрящееся мышцами. Его пальцы скользнули по гладкому горлу. Твердые, как камень, лапы скребли его грудь, рвали одежду, вырывали с мясом пуговицы, царапали кожу. Он завопил от боли и бешенства. У самого его лица щелкнули зубы, и он бил волчью морду кулаком, обдирая костяшки пальцев. Челюсти впились ему в предплечье, словно тиски с бритвенно острыми краями сокрушали его кости. Что-то металлически звякнуло. Из кармана выпали ключи.
Его ключи.
Свободной рукой он начал шарить в сырой земле и гнилых листьях. И ощутил под ладонью их твердость и холод. Привычным до нелепости движением он сжал в пальцах ключ от входной двери. Старый ключ от ветшающего викторианского кирпичного дома. Замки в нем ни разу не меняли.
Железный ключ.
Он всадил его в зеленый горящий глаз и увидел, как тот угас.
Хватка на его предплечье ослабела, зубы разомкнулись. Волк повалился набок со звуком, какой раздается, когда рубят сырое, полное соков дерево. Тяжесть соскользнула с его груди, и ему стало легче дышать.
Когда он посмотрел по сторонам, то увидел не зверя, а только остов, почти неразличимый в сумраке: точно скелет из веток, вместо мышц — свитки гниющей коры и что-то вроде черной поганки в деревянной грудной клетке. Затем он погрузился в лесную почву и исчез.
Майкл откинулся на спину. Его тело было сплошной ноющей раной, из него хлестала кровь, вязкими нитями свертываясь на листьях. Рука, которую укусил волк, онемела. Со страхом покосившись на нее, он увидел обрывки и клочки мышц над белеющей костью. Кисть свисала, как дохлый паук. Он не мог ею пошевелить. Кость осталась цела, но сухожилья и нервы были разорваны. Он отметил этот факт с какой-то странной отвлеченностью. Это не имело значения. Он же умрет здесь, уж это во всяком случае несомненно.
Но прежде надо было что-то сделать. Он же видел Котт. (Или это была Роза?) Вот почему ему необходимо встать, связать лохмотья рубашки и завернуть в них искалеченную руку.
Каждый неверный шаг давался с трудом. А впереди — лунный свет, легкое сияние за деревьями.
Позади — завывания. По его следу бежит их стая.
Будь бы у него Ульфберт! И силы, чтобы рубить им, добавил он про себя.
Чувства и сознание то покидали его, то возвращались, точно надувался красный воздушный шарик у него в мозгу. Мысли мешались, но боль очистила его сознание от паники и страха.
«Я умираю».
Но и это не имело значения. Единственное, что ему хотелось бы, это удовлетворить свое любопытство перед концом. И еще раз увидеть Котт. Может быть, это все-таки конец сказки, и он умрет в ее объятиях.
Он упал, слабо выругавшись, а потом вдруг обнаружил, что стоит на ногах. Кто-то помог ему? Его поддерживает чья-то рука?
Неважно. Идти стало легче. Он шел между деревьями, и вдруг все засияло в потоках серебряного света. Лес кончился, словно был ковром с ровными краями. Перед ним распахнулась равнина, уходящая к холмам. И прямо перед ним вставал, возвышаясь над своими собратьями, одинокий холм, увенчанный утесом, скалистые грани которого выглядели в лунном свете совсем черными. На вершине утеса поднималось здание, построенное так хитро, что невозможно было решить, где кончается природная скала и начинается кладка. Замок.
Он улыбнулся. Ну, конечно! Все, как должно быть.
Он вышел из леса, оставив его за собой в тот миг, когда на него бросились смертоносные тени. Они остановились под кровом деревьев, щелкая зубами, рыча, но не сделав ни шагу вперед. Майкл ухмыльнулся им.
— Пошли на …!
И заковылял на юг по залитой луной равнине к Замку Всадника.
22
Среди холмов было холодно. Лунный свет искрился на одетой инеем траве. Слой инея становился все толще и превратился в хрупкий снежный наст. Вскоре он уже по лодыжки проваливался в сыпучий снег, и мокрые ступни у него онемели. Он горстями сыпал снег в рот, пытаясь утолить жгучую жажду. От холода у него заломило зубы, запершило в горле. Глаза превратились в два горячих стеклянных шарика, вставленные в замерзающий череп, но он почти не испытывал боли. Наверное, шок, смутно подумалось ему.
Он безоговорочно подчинился неумолимой потребности добраться до замка и упорно карабкался вверх, спотыкаясь и соскальзывая по заснеженному склону. Один раз он упал и так ударился, что невольно закричал. А в лесу все еще выли волки, словно насмехаясь над его болью.
«Но я взял над ними верх, — подумал он. — Каким-то образом оставил их позади. Дошел сюда».
Его дыхание кудрявилось в лунном сиянии, как страусовое перо. Подъем стал круче, и теперь он карабкался на четвереньках. Позади оставался промятый в снегу окропленный кровью след. Он прокладывал путь на юг по девственной белизне — тропа, которая будет видна на мили и мили. Лесовик в нем встревожился, но он знал, что это не имеет значения. Он выжил в Волчьем Краю, после стольких лет достиг его конца. Погони больше не будет.
Замок вырисовывался все ближе, черный силуэт на фоне звездного неба. Нигде не светилось ни огонька, нигде не было заметно никаких признаков жизни. Будто развалины на краю мира, будто угрюмый монумент.
Он поднялся еще выше, тут склон выровнялся, он шел по волнистому гребню. В этом мире он еще никогда не забирался так высоко и, оглядываясь, обозревал широчайшую панораму от горизонта до горизонта. К северу под луной на бесчисленные лиги простирались леса, блестя заиндевелыми вершинами. На восток и запад уходили холмы, среди которых он брел теперь. По сторонам они вздымались выше, и он сообразил, что идет вверх по холмистой долине, а к западу и востоку громоздятся более высокие торы и обрывы. Словно ведущий на юг перевал. И надо всем тут господствовал замок.
К югу за черным утесом Замка Всадника простирался белый край выветренных кряжей и вершин, который поднимался к освещенным луной дальним окутанным снегами горам, зубчатым, с пиками, торчащими, будто рога. Даже на таком расстоянии он ощутил их громаду и холод. Тысячи футов голого обледенелого камня, непреодолимым барьером опоясывавшие мир с юга. Теперь он понял, почему многие лесные люди верили, что там земля кончается, что за ними нет ничего, кроме полной звезд бездны.
Замок нависал над ним, мощный и темный. Он почти добрался, а силы его совсем истощились. Остановившись, он увидел, что по утесу змеится врубленная в скалу дорога, кончаясь где-то наверху.
Он застонал. Раненая рука онемела по бицепс, но сломанные ребра ежесекундно напоминали о себе, а из царапин, оставленных когтями волка, сочилась кровь. Кровь, которая застывала у него на глазах. Холод стал пронзительней и пробирал его до мозга костей. Ступней он не чувствовал, а в ноздрях похрустывали ледяные иголки.
— Господи! — пробормотал он, весь дрожа. Этого он не ожидал. И видел ли он Котт в лесу, или ему почудилось? Он посмотрел на змеящуюся дорогу впереди.
— Нет, не смогу, не смогу!
Его грубо толкнули в спину. Он явственно ощутил на лопатках две ладони, но когда обернулся, то не увидел никого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Почему? Почему они явились за ним? Неужто он причинил им и их лесу столько вреда, что им понадобилось начать охоту за ним, преследовать его через годы, и многие мили, и море? Почему?
Раздался оглушительный удар, треск расщепляющегося дерева, а затем дверь сорвалась с петель и гулко хлопнулась на пол. В передней раздались визг и вой. Майкл рванулся вперед. В дверях гостиной стояла длинноухая фигура со сверкающими зубами и глазами, горящими как два угля. Он изо всех сил ударил ее копьем и почувствовал, что нож соскользнул с деревянной палки. Однако железо в лезвии сделало свое дело, и зверь растянулся на полу.
А сзади — новые силуэты, и его затошнило от смрада. Он вытащил из-за пояса другой нож, и лезвие сверкнуло в лунном свете, разбитого на полоски щелями в шторах.
Еще одна большая голова высунулась над трупом первого волка, и теплая слюна обрызгала грудь Майкла. Он снова ударил, но промахнулся — зверь отпрыгнул в сторону, а его что-то ударило с невероятной силой, и он пролетел через комнату. Нож вырвался из его пальцев. В голове у него вспыхнул фейерверк, и он задохнулся. Что-то рвануло его рукав, разорвало материю, располосовало кожу. В его лицо впивался грубый мех, обдирая щеку. Животный жар, горячее дыхание облаком обволакивало его. В спину впились сучья, устилавшие пол.
И два глаза на расстоянии фута от его лица. Огромные янтарные круги были рассечены зрачками, черными, как смола. По желтой радужке змеились красные прожилки. Один раз они медленно моргнули. Майкл различал массивную морду в полосках лунного света, поблескивающую линию зубов.
Ужас придал ему силу. Он закричал, все его тело напряглось от нечеловеческого усилия, жилы у него на шее вздулись, почти лопаясь. Он вскинул руки с мощью, в которую вложил весь свой страх, и его кулаки ударили волка в горло. Что-то там поддалось, хрустнуло, и тяжелый зверь взлетел в воздух. В легкие Майкла ворвался воздух, и он вскочил на ноги с ловкостью старого охотника.
На него бросились другие волки, и он метнулся к окну — адреналин заставил разработать растренированные мышцы его ног. Он ударился о жалюзи, почувствовал, как ему в руки и в плечи впиваются зубы, а затем — осколки стекла, вызвав вспышку глубокой, холодной боли. Он ничего не весил, ему выворачивало желудок, а его уши звенели от бешеного воя нападавших, в котором слышались злоба, нетерпение и — и страх?
Вот и конец, подумал он и упал с улыбкой, успев о многом подумать в момент падения. Каким будет сокрушающий удар о бетонный тротуар?
Ветки хлестнули его по лицу, по телу, царапая и раня.
Лес. Он все еще тут .
Он ударился обо что-то твердое, неподатливое, о толстый сук, который вышиб из него дыхание, переломал ему ребра, точно сухие палочки, но его падение задержал лишь на секунду.
И опять. Теперь его хлестнули по лицу концы веток. И он продолжал падать от ветви к ветви, как шарик в игровом автомате, крича от боли в сломанных ребрах.
И последний устрашающий удар. Он лежит на спине, в его легких — ни глотка воздуха, а окружающие деревья вращаются калейдоскопом теней и лунного света.
Он напрягся и сумел вдохнуть столько воздуха, что его хватило на мучительный крик. Потом он задышал часто, осторожно, а ребра кололи его бока, как раскаленные добела кинжалы.
«Но я жив!»
Он, морщась, с трудом поднялся на ноги. Вокруг уходили вверх деревья, смутное сияние — лунный свет — озаряло их макушки на неимоверной высоте. А внизу его окутывал стигийский мрак. Земля у него под ногами влажно чмокала — грязь, мох, тысячелетиями накапливавшийся перегной. Стволы слабо светились — их облепляла фосфоресцирующая плесень. Тянуло сыростью, гнилью и тлением. И пробудились воспоминания. Он плотно зажмурил глаза. В них просочился мрак, и он уже не был совсем слепым.
Волчий Край!
Что-то зашевелилось в мокрой почве у его ног, и он отпрыгнул. От толчка зазубренные концы сломанных ребер заскрежетали друг о друга. Из раненой руки на землю капала кровь, но он этого почти не заметил.
Что-то вылезало из земли.
Он вспомнил, и его мозг утонул в белом ужасе. Лицо Неньяна, когда они разрывали его в клочья.
Два черных рога ушей, увенчивающие широкий череп. Из земли вырвалась черная морда. Могучие плечи под тяжелой головой — абсолютно черные, выпачканные в земле, воняющие истлевшими листьями и подпочвенной глиной.
Он бросился бежать.
У него хватило времени подумать: «Вот и все. Сейчас настанет конец, Я у последнего предела».
Тут он услышал жуткий вой зверя у себя за спиной, топот его ног по палой листве.
Он бежал, шатаясь, как пьяный, натыкаясь на стволы, спотыкаясь о корни, а по лбу его хлестали низкие ветки. Грудь у него вздымалась и хрипела, как дырявые мехи, а боль от переломов смешивалась с прохладной струей адреналина, творя коктейль энергии, высокооктановую панику. Тяжелое дыхание, побрякивание ключей в кармане — словно стонал и гремел цепями призрак.
Но и этого было мало. Он терял все больше крови, а каждый вздох отзывался мучительной агонией в разбитой грудной клетке. И он был в скверной физической форме — толстяк, который слишком много курил и пил и все время проводил то по одну сторону стойки, то по другую. Городская жизнь налила свинцом его тело, жерновом повисла на его груди.
«Я умру здесь, — подумал он. — Конец волшебной сказке».
Майкл! Сюда!
Как? Голос? Или ему почудилось?
Майкл!
Вот же она! Котт! Манит его к себе. Точно такая же, какой была много лет назад в лесу возле его дома. У него вырвался придушенный смех. Она опять его спасет. Все будет хорошо.
Удар сзади, и он упал ничком. В рот ему набился смрадный перегной, а над ухом раздалось скрипучее рычание, точно визг цепной пилы. Он покатился по лесному мусору. Зверь навалился на него, из его глаз бил зеленый свет. Черная пасть приблизилась, и он вздернул руку, чтобы отклонить ее. Словно липкое красное дерево, но бугрящееся мышцами. Его пальцы скользнули по гладкому горлу. Твердые, как камень, лапы скребли его грудь, рвали одежду, вырывали с мясом пуговицы, царапали кожу. Он завопил от боли и бешенства. У самого его лица щелкнули зубы, и он бил волчью морду кулаком, обдирая костяшки пальцев. Челюсти впились ему в предплечье, словно тиски с бритвенно острыми краями сокрушали его кости. Что-то металлически звякнуло. Из кармана выпали ключи.
Его ключи.
Свободной рукой он начал шарить в сырой земле и гнилых листьях. И ощутил под ладонью их твердость и холод. Привычным до нелепости движением он сжал в пальцах ключ от входной двери. Старый ключ от ветшающего викторианского кирпичного дома. Замки в нем ни разу не меняли.
Железный ключ.
Он всадил его в зеленый горящий глаз и увидел, как тот угас.
Хватка на его предплечье ослабела, зубы разомкнулись. Волк повалился набок со звуком, какой раздается, когда рубят сырое, полное соков дерево. Тяжесть соскользнула с его груди, и ему стало легче дышать.
Когда он посмотрел по сторонам, то увидел не зверя, а только остов, почти неразличимый в сумраке: точно скелет из веток, вместо мышц — свитки гниющей коры и что-то вроде черной поганки в деревянной грудной клетке. Затем он погрузился в лесную почву и исчез.
Майкл откинулся на спину. Его тело было сплошной ноющей раной, из него хлестала кровь, вязкими нитями свертываясь на листьях. Рука, которую укусил волк, онемела. Со страхом покосившись на нее, он увидел обрывки и клочки мышц над белеющей костью. Кисть свисала, как дохлый паук. Он не мог ею пошевелить. Кость осталась цела, но сухожилья и нервы были разорваны. Он отметил этот факт с какой-то странной отвлеченностью. Это не имело значения. Он же умрет здесь, уж это во всяком случае несомненно.
Но прежде надо было что-то сделать. Он же видел Котт. (Или это была Роза?) Вот почему ему необходимо встать, связать лохмотья рубашки и завернуть в них искалеченную руку.
Каждый неверный шаг давался с трудом. А впереди — лунный свет, легкое сияние за деревьями.
Позади — завывания. По его следу бежит их стая.
Будь бы у него Ульфберт! И силы, чтобы рубить им, добавил он про себя.
Чувства и сознание то покидали его, то возвращались, точно надувался красный воздушный шарик у него в мозгу. Мысли мешались, но боль очистила его сознание от паники и страха.
«Я умираю».
Но и это не имело значения. Единственное, что ему хотелось бы, это удовлетворить свое любопытство перед концом. И еще раз увидеть Котт. Может быть, это все-таки конец сказки, и он умрет в ее объятиях.
Он упал, слабо выругавшись, а потом вдруг обнаружил, что стоит на ногах. Кто-то помог ему? Его поддерживает чья-то рука?
Неважно. Идти стало легче. Он шел между деревьями, и вдруг все засияло в потоках серебряного света. Лес кончился, словно был ковром с ровными краями. Перед ним распахнулась равнина, уходящая к холмам. И прямо перед ним вставал, возвышаясь над своими собратьями, одинокий холм, увенчанный утесом, скалистые грани которого выглядели в лунном свете совсем черными. На вершине утеса поднималось здание, построенное так хитро, что невозможно было решить, где кончается природная скала и начинается кладка. Замок.
Он улыбнулся. Ну, конечно! Все, как должно быть.
Он вышел из леса, оставив его за собой в тот миг, когда на него бросились смертоносные тени. Они остановились под кровом деревьев, щелкая зубами, рыча, но не сделав ни шагу вперед. Майкл ухмыльнулся им.
— Пошли на …!
И заковылял на юг по залитой луной равнине к Замку Всадника.
22
Среди холмов было холодно. Лунный свет искрился на одетой инеем траве. Слой инея становился все толще и превратился в хрупкий снежный наст. Вскоре он уже по лодыжки проваливался в сыпучий снег, и мокрые ступни у него онемели. Он горстями сыпал снег в рот, пытаясь утолить жгучую жажду. От холода у него заломило зубы, запершило в горле. Глаза превратились в два горячих стеклянных шарика, вставленные в замерзающий череп, но он почти не испытывал боли. Наверное, шок, смутно подумалось ему.
Он безоговорочно подчинился неумолимой потребности добраться до замка и упорно карабкался вверх, спотыкаясь и соскальзывая по заснеженному склону. Один раз он упал и так ударился, что невольно закричал. А в лесу все еще выли волки, словно насмехаясь над его болью.
«Но я взял над ними верх, — подумал он. — Каким-то образом оставил их позади. Дошел сюда».
Его дыхание кудрявилось в лунном сиянии, как страусовое перо. Подъем стал круче, и теперь он карабкался на четвереньках. Позади оставался промятый в снегу окропленный кровью след. Он прокладывал путь на юг по девственной белизне — тропа, которая будет видна на мили и мили. Лесовик в нем встревожился, но он знал, что это не имеет значения. Он выжил в Волчьем Краю, после стольких лет достиг его конца. Погони больше не будет.
Замок вырисовывался все ближе, черный силуэт на фоне звездного неба. Нигде не светилось ни огонька, нигде не было заметно никаких признаков жизни. Будто развалины на краю мира, будто угрюмый монумент.
Он поднялся еще выше, тут склон выровнялся, он шел по волнистому гребню. В этом мире он еще никогда не забирался так высоко и, оглядываясь, обозревал широчайшую панораму от горизонта до горизонта. К северу под луной на бесчисленные лиги простирались леса, блестя заиндевелыми вершинами. На восток и запад уходили холмы, среди которых он брел теперь. По сторонам они вздымались выше, и он сообразил, что идет вверх по холмистой долине, а к западу и востоку громоздятся более высокие торы и обрывы. Словно ведущий на юг перевал. И надо всем тут господствовал замок.
К югу за черным утесом Замка Всадника простирался белый край выветренных кряжей и вершин, который поднимался к освещенным луной дальним окутанным снегами горам, зубчатым, с пиками, торчащими, будто рога. Даже на таком расстоянии он ощутил их громаду и холод. Тысячи футов голого обледенелого камня, непреодолимым барьером опоясывавшие мир с юга. Теперь он понял, почему многие лесные люди верили, что там земля кончается, что за ними нет ничего, кроме полной звезд бездны.
Замок нависал над ним, мощный и темный. Он почти добрался, а силы его совсем истощились. Остановившись, он увидел, что по утесу змеится врубленная в скалу дорога, кончаясь где-то наверху.
Он застонал. Раненая рука онемела по бицепс, но сломанные ребра ежесекундно напоминали о себе, а из царапин, оставленных когтями волка, сочилась кровь. Кровь, которая застывала у него на глазах. Холод стал пронзительней и пробирал его до мозга костей. Ступней он не чувствовал, а в ноздрях похрустывали ледяные иголки.
— Господи! — пробормотал он, весь дрожа. Этого он не ожидал. И видел ли он Котт в лесу, или ему почудилось? Он посмотрел на змеящуюся дорогу впереди.
— Нет, не смогу, не смогу!
Его грубо толкнули в спину. Он явственно ощутил на лопатках две ладони, но когда обернулся, то не увидел никого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44