Майкл и тетя Рейчел мрачно сидели сзади, а вода стекала им на глаза. Майкл чувствовал, как воротничок его лучшей рубашки медленно холодеет и холодеет от дождя. Рейчел словно не замечала его. Красной от работы рукой она придерживала шляпу за край полей.
На лугу у дороги возле самой живой изгороди был Всадник.
Когда повозка прогромыхала мимо, Майкл мог бы дотронуться до морды его коня. Но увидел его вроде бы только он один. Всадник был даже еще чернее из-за дождя, шерсть его коня выглядела гладко прилизанной. Плащ и повязки льнули к нему как вторая кожа, а под ними он был худым и гибким. Рука в перчатке небрежно держала хлыст. Конь вскинул голову и фыркнул, продувая ноздри от нескончаемых дождевых капель, но его наездник вполне мог быть трупом, притороченным к седлу. Однако затененное капюшоном лицо повернулось следом за повозкой.

Ночью небо прояснилось, и ветер стих. Ночь была холодной, воздух морозно пощипывал. Майкл лежал в кровати и смотрел на череп, венчающий его гардероб. Окно у него в ногах выходило в синий мрак. Ферма спала, но к нему сон не шел. Ему чудилось, что он — у границы иной страны, что он заглянул в дверь, которая открывается нечасто, и она осталась открытой. Чтобы неведомые существа могли проходить сквозь нее.
Череп смотрел на него, скалясь в темноте. Не надо было брать его! Теперь он знал, что по-настоящему видит его только он один, и ему не с кем поделиться находкой, никто не увидит того, что видит он. Собачий череп, сказал он, и дед посмотрел на него с обескураживающей проницательностью.
— За годы и годы, Майкл, на берегах реки закопали много собак. Нашей семьи, моего отца, моего дедушки. Их там, наверное, лежит десяток-другой, сдохших пятьдесят лет назад. Ну и пусть лежат спокойно. Тебе бы не понравилось, если бы кто-нибудь выкопал Демона, а?
И он молча помотал головой.
Заржал старый Феликс, и звук далеко разнесся в ночном звездном воздухе.
Майкл отбросил одеяло и пополз по постели к окну. Его глаза уже привыкли к темноте комнаты, и двор по сравнению выглядел почти освещенным, а постройки окутывала тень. Он схватил будильник, почти прижал циферблат к носу и скосился на стрелки. Самое начало пятого.
Из одного пятна тьмы в другое быстро метнулось нечто высокое, угловатое и исчезло за углом.
Он вглядывался глазами, круглыми, как у совы.
Оно вновь показалось — теперь на всех четырех, держа нос у самой земли, будто вынюхивая след. Оно было черным, мохнатым, поджарым с широкой грудью, длинной мордой и большими ушами торчком. Потом оно снова встало и оказалось выше шести футов, с несоразмерно длинными руками, свисавшими вдоль туловища. У него не было хвоста.
И оно побежало через двор, задирая нос к окну Майкла.
Он попятился, оледенев от страха. Рама была приподнята дюймов на шесть, и ему было слышно, как оно нюхает под окном. Умеют оборотни лазить? В мешающихся мыслях тревожно всплыл непрошенный вопрос. Он почувствовал, как в горле у него поднимается вопль и заклинился там, так что он не мог издать ни звука.
Оно вновь появилось — около конюшни. Засовы на верхней и нижней половинах двери были задвинуты, и оно когтистыми руками взялось за засовы. Феликс заржал совсем отчаянно, к нему присоединились другие лошади. Раздался удар, громкий как выстрел, — одна из них лягнула дверь. Волк-оборотень отпрянул. Майкл услышал голоса в спальне деда и бабушки. Хлопнула задняя дверь, и во двор, хромая, вышел Муллан с переломленным дробовиком в руках. Он заложил патрон и защелкнул ствол. Оборотень скользнул за угол конюшни. Майкл видел, как он припал у стены, открыв пасть, пыхтя, точно собака. И изо всех сил стукнул рамой, потому что все еще не мог произнести ни слова. Муллан обернулся, и его брови взлетели на лоб, когда он увидел в окне Майкла. И в ту же секунду зверь метнулся от стены конюшни и выскочил со двора. Муллан снова обернулся и выстрелил с бедра, отступив на шаг из-за отдачи. Выстрел прозвучал оглушительно, вспышка ослепила Майкла, а Муллан снова переломил дробовик и захромал со двора в погоню, нащупывая в кармане еще патрон. Двор залил свет — из задней двери с фонарями вышли Пат и Шон, накинув на пижамы длинные рабочие халаты. Они чуть не столкнулись с Мулланом, вступившим в круг света с дробовиком на плече. До Майкла доносились обрывки их разговора.
— …какая-то собака, очень большая.
— …надо бы овец проведать.
— …весь чертов дом перебудила.
— …Рейчел до смерти напугалась.
И они засмеялись в светотени озаренного фонарями двора.
— Попал в нее? — просипел Майкл.
— Удрала, — ответил Муллан, похлопывая по дробовику. — Но я ее хорошо пугнул, как бы не обложилась, верное дело. Бродячий пес, Майк. Ложись-ка снова спать.
Он лег, но прежде запер череп в нижнем ящике гардероба, слушая, как мужчины расхаживают по двору, успокаивают лошадей. Только бы никто из них до зари не отошел далеко от дома. Это было его чудовище, но если они его увидели, так вдруг оно может… Что, если оно для них все-таки реально. Волк-оборотень, рыскающий в лугах. Он плотно закрыл окно, и задернул занавески, прячась от синей ночи. Скорей бы рассвет!

Конечно, не имело смысла объяснять остальным, что ночью во двор приходила не собака. Он попытался, но, описывая чудовище, вдруг заметил, что дед начал снисходительно улыбаться, а по лицу бабушки скользнуло раздражение, а потому он умолк на полуслове, унизительно смутившись. А когда вышел за дверь, до него донеслись слова бабушки:
— Воображение у этого мальчишки… слишком много времени проводит в одиночестве… ему нужен кто-то его собственного возраста.
День он провел в школе, думая о волках, о Всаднике, которого видел дважды, о Розе… о девушке в лесу, которая показала ему дорогу домой.
Год проходил обычным чередом вопреки сверхъестественным событиям, наложившим на него свою печать. Стремительный рост Майкла чуть замедлился, его кости начали обрастать мышцами, и он утрачивал сходство с огородным пугалом. Как-то вечером, когда бабушка примеряла ему старую одежду Шона, дед оценивающе оглядел его и сказал ему с веселым блеском в глазах, что он очень торопится, куда бы ни направлялся.
События, которые Майкл привык связывать с Иным Местом, приключались все реже, и его жизнь постепенно вошла в нормальную колею. Однако порой он видел вечером темную фигуру у лесной опушки, иногда верхом, иногда спешенную. Он ни разу не осмелился пойти в ту сторону, а потому не был уверен, кто это там. А иногда он ощущал слежку за собой, когда шел по лесу один — словно, успей он внезапно обернуться, и увидел бы позади чье-то лицо. Постепенно он свыкся с мыслью, что около реки, или среди деревьев, или возле моста он редко бывает по-настоящему один. Иногда он прикидывал, не дух ли Розы наблюдает за ним, но в конце концов решил, что это ощущение слишком уж сильно. Да и вряд ли ее дух с хрустом наступал на сухие ветки или хихикал, следя за ним, а подобные звуки он слышал нередко. И вновь его мысли обращались к тоненькой, черноволосой девушке, которая спасла его от волков.
Между ним и тетей Рейчел было безмолвно заключенное перемирие. Имя Розы в доме больше не упоминалось. Словно она и вовсе никогда не существовала. В ее комнате переставили мебель, ее вещи снесены на чердак, одежда отослана в благотворительное общество при церкви. Она превратилась в запретную тему. В скелет в чулане.

Вновь наступило лето, и Пат каким-то образом умудрился получить на день в свое распоряжение массивный, сверкающий лошадиный фургон — это чудище внушило всей семье благоговейный трепет и прибыло в комплекте с промасленным, дымящим окурками водителем в кепке по имени Алоизиус — Алли для друзей. А мы тут все друзья, заверил он их, с кивком и ухмылкой подмигнув Рейчел, а она ответила ему свирепым взглядом и взвесила в руке тяжелый термос. Семья погрузилась в фургон вместе с Феликсом, Плутоном (вторым тяжеловозом, могучим и добродушным), а также с кобылкой, чья законная кличка была Курок, но обычно ее называли Мечтой. И покатили к побережью, к длинным пляжам, таким удобным для пикника и дьявольски хорошего галопа, сказал Пат, и жена толкнула его локтем, чтобы он не употреблял черных слов при детях.
Они громыхали по дороге будто цирковой фургон, отбившийся от остальных. Старенький «бедфорд» гремел, как ракета, и дыма оставлял за собой не меньше. Феликс и Плутон переминались с ноги на ногу, били копытами, нервно фыркали, зато Мечта чувствовала себя как дома. Она прижалась мордой к боковой прорези и втягивала свистящий мимо воздух широко раздутыми ноздрями.
В Рашаркине они прихватили четверку родственников — не то двоюродных дедов и бабушек, не то еще кого-то — Майкл толком не понял, но все равно вынужден был уступить свое место в выгородке для сбруи и скорчиться позади широкого крупа Феликса, чтобы они могли кое-как устроиться, и прямо перед ним поднимались и опускались огромные, с суповую тарелку, копыта.
Задний пандус был опущен полчаса спустя, и деревянные двери открыты. К Майклу присоединилась парочка детей, его ровесников — и вдвое его ниже, как обычно бывало тогда, — и он догадался, что это еще какие-то дальние родственники, которых они подобрали, остановившись в очередной раз. Его не переставало изумлять, когда люди, которых он никогда не видел (или видел несколько лет назад, что в его возрасте сводилось к тому же), приветствовали его деда и бабушку ухмылками и улыбками, объятиями и хлопками по спине, а затем оказывались их братьями или сестрами. И то, что они выросли в том самом доме, который он называл своим, и уехали давным-давно — уехали на непреодолимое расстояние в сорок миль, а то и больше.
Муллан втиснулся в заднее стойло к Майклу и молчащим детям. (Они застенчиво посматривали на него, их праздничные платья уже украсились соломинками и брызгами навозной жижи. Девочки, которых можно не замечать). Во рту старика торчала погасшая трубка. Он обезопасился от толчков и раскачивания пердящего фургона, привалившись к массивному крупу Плутона. Вид у него был сердитый.
— В него весь свет набился, да еще с женами. Помяни мое слово, Майк, с таким грузом мы до Портраша не доедем.
Но они доехали.
Спереди донесся общий вздох, а солнечные лучи, косо падавшие в пропахшую лошадьми заднюю часть фургона, принесли с собой отдаленный шум и шипение, и еще — соленый запах, от которого пылинки словно веселее затанцевали в золотистом свете. Обе девочки внезапно начали подпрыгивать, встряхивая кудряшками. «Море! Море!» — кричали они нараспев. Майкл смотрел на них с отвращением, а лошади беспокойно задвигались, ловя ноздрями непривычный запах.
— Погляди-ка, Майк, — сказал Муллан, и мозолистая ладонь помогла ему приподняться с тесного, опасного пола и выглянуть в щель.
Они съезжали с холма по выемке, и со стороны Майкла вниз уходил крутой склон, где жесткая трава росла на бледном песке. Песчаные холмы поменьше словно скатывались к белой, ослепительной, как солнце на воде, полосе пляжа, на которую накатывались пенные валы Атлантики, а за ними простиралась необъятная глубокая синева самого океана. Вверху кричали чайки, соленый воздух ворвался в легкие Майкла. Позади него стойло звенело голосами. Он просунул нос дальше в узкую щель, пил воздух, слушал, как шипит пена на песке и громко смеялся.
Фургон с трудом полз по песку, пока они не выгрузили лошадей — Феликс вскидывал голову, как жеребенок, и они подталкивали его плечами в круп. Да и тогда им пришлось бы нелегко, если бы Муллан, просто лоснясь от самодовольства, не припряг Феликса и Плутона к фургону, и они не вытащили его из глубоких рытвин, которые выкопали его колеса. Это вызывало дружный смех, только Шон, казалось, не знал, то ли смеяться, то ли хмуриться. И выбрал золотую середину — грустно покачал головой. Дальше фургон двигался без происшествий, хотя водитель предусмотрительно высадил всех пассажиров, прежде чем тронулся с места, и они брели за ним, а две девочки с локончиками сидели на широкой спине Феликса, так что процессия напоминала отступление от Москвы.
Пески отнюдь не были безлюдны: ветровые стекла легковушек сверкали, как крылья жуков под ярким солнцем: на тартановых пледах лежали краснолицые люди, покрытые лосьонами, точно слизью, термосы торчали, как тупоносые артиллерийские снаряды, а дети весело орудовали лопатками и руками, воздвигая эфемерные замки. Песчаные царства.
Их процессия постепенно остановилась с подветренной стороны дюны с крутыми сторонами, и началась битва за создание прямо-таки настоящего лагеря. Агнес, бабушка Майкла, забрала дело в свои руки. Она, ее сестры и дети принялись выгружать корзины, коврики, ведерки, мячи, лопатки, купальные костюмы и штормовки. Тем временем Пат и другие мужчины (включая Майкла, и никого из детей, как он заметил, упиваясь гордостью) вытирали лошадей, потому что после поездки они были мокры от пота. Особенно кобылка — она показывала белки глаз и вскидывала задом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44