о минувшем золотом веке и о славе Империи вплоть до того времени пятьсот лет назад, когда император удалился от мира. Уртред узнал, как начало угасать солнце, как впервые появилась на небе темная дымка и как после стал гибнуть урожай и падать скот. Он прочел о наставшем вслед за этим расколе и понял, как дошло до битвы при Тралле, а благодаря этому начал смутно прозревать собственную роль в грядущем мире, если сила вернется к нему и он станет наследником Манихея.
Со временем в корзине с едой он стал находить записки — просьбы об исцелении или магических услугах, которые, вероятно, оказывал паломникам Манихей. Стало быть, легенда об Адепте, живущем в башне, разошлась но всем Огненным Горам — легенда о чародее из Форгхольма, наследнике Манихея. Вскоре к башне стали сходиться верующие со всей округи, надеясь исцелиться или увидеть чудо.
Уртред слышал их голоса, но никогда не спускался к ним. Он жалел этих несчастных глупцов: не слышали они, что ли, что сила покинула его, что в башне сидит не преемник Манихея, а всего лишь жалкий калека? Он держался подальше от узких окон, боясь, как бы паломники его не увидели — не увидели чудовище из башни и не впали бы в смятение и отчаяние.
Годы шли, а чудес все не случалось, и число ожидающих во дворе стало постепенно убывать; вскоре лишь двое-трое самых терпеливых остались караулить на никогда не тающем снегу. Уртред снова остался одиночестве, почти всеми забытый... до памятного дня месяц тому назад.
* * *
Уртред вернулся в мучительное настоящее, на продуваемый ветром обрыв, и поежился в студеном мраке. Нет, так нельзя: грезя о прошлом, он долго не протянет — тепло медленно уходило из тела. Он встал и начел бить себя руками по бокам. Но память, несмотря на это, упорно тянула его в прошлое, когда, сорок дней назад, из Тралла прибыл гонец.
Уртред ничего не слышал о своем брате почти двенадцать лет. Он не знал, погиб ли Рандел в битве за Тралл, и не знал, слышал ли брат об Ожоге. Письмо, поднятое наверх вместе с едой, привело Уртреда в смятение, и он впервые за много-много месяцев испытал радость. Каждое слово этого письма накрепко врезалось в его память:
Дорогой брат.
Ты не раз, наверное, за долгие годы нашей разлуки думал, что я забыл тебя. Это не так. Я много слышал о тебе от старца Манихея перед его смертью и от некоторых других своих друзей, побывавших в Форгхольме. Сердцем я был с тобой, хотя не мог ни написать, ни приехать к тебе. Здесь, в Тралле, властвует Червь, и посылать подобные письма небезопасно. Я и теперь это делаю лишь по той причине, что ты нужен мне безотлагательно. Манихей сказал мне перед смертью, что ты придешь, если я напишу. И велел мне сделать это, когда придет время.
Дорогой брат, время пришло. У нас в городе происходят события, о которых я не могу написать в письме, но ты сам все поймешь, когда придешь сюда.
Будь осторожен в пути, ибо Червь ненавидит форгхольмских монахов. Когда придешь в храм, назовись Герольдом — я или мои друзья найдем тебя.
А до того часа да ускорит Ре твое странствие.
Рандел.
Итак, Манихей был прав — Уртред все-таки отправится в Тралл. Юноша укрепил свое сердце, готовясь к встрече с внешним миром впервые за восемь лет. Весь день он размышлял, глядя на летящие облака, на снежную шапку Старого Отца, на хилые сосны, вцепившиеся в каменную осыпь, и знакомые серые строения монастыря далеко внизу. Настало время покинуть свою тюрьму и выйти навстречу судьбе.
Он встал на рассвете и спустился по пыльной лестнице на подгибающихся ногах, хотя значительно окреп за эти годы. К его удивлению, товарищи его детства — Кевар, Талдон и несколько других, ставшие теперь взрослыми, — уже ждали снаружи, когда дубовая дверь со стоном повернулась на своих ржавых петлях: им откуда-то стало известно, что он уходит. Впервые за восемь лет он вышел из сумрака на свет дня. Но если он и питал какие-то светлые надежды, то крики ужаса, которыми разразились монахи, быстро развеяли их, напомнив ему, что он носит на лице маску Манихея. Все попятились от него прочь, забыв отдать ему прощальные подарки, которые принесли.
Уртред хотел сказать им что-нибудь. Помнит ли Кевар, как стоял в тот далекий день в коридоре? Вернулся ли Талдон к гончарному кругу? Он хотел как-то сблизиться с ними, но нужные слова не приходили. Как объяснить им, что он человек, несмотря на маску? И он молча прошел мимо них в ворота, те самые, в которые его внесли двадцать лет назад.
Уходя, он ни разу не оглянулся.
Напрасно он не ушел из Форгхольма в тот же день, как получил письмо. Даже однодневное промедление оказалось роковым: брат погиб, а он сам чудом ушел от погони и вот теперь, сидит на студеном ветру у пруда, медленно умирая от холода. Все члены уже словно лед. Скоро начнутся видения — такие бывают в День Розги у монахов, проведших весь день на снегу.
Нет, не суждено ему исцелить язвы мира. Брата и Манихея больше нет, а с ними погибло и дело, которому, по их замыслу, он должен был послужить. Будь они даже живы, как он мог бы оправдать их чаяния, памятуя о восьми годах в башне? Он отвык от общения с людьми, даже если предположить, что кто-то сможет вынести вид его лица. Он не вождь по натуре. Он — человек, который заглянул слишком далеко, за пределы ставшего бесполезным тела. Его руки превратились в обгорелые клешни, которые действуют лишь благодаря перчаткам Манихея, грудь и торс состоят из сплошных рубцов. Годы страданий и лишений отняли у него всякую радость и надежду. А взамен — взамен эти семь лет, проведенных над книгами Манихея, унесли его за пределы плоти, за грань темной земли, на поиски огня, некогда горевшего в его жилах, а ныне обретенного лишь благодаря завещанной ему учителем маске.
Духовные борения, молитва, сомнения и умственные труды поглотили всю его жизнь. Соблазны, столь опасные для других, для него ничего не значили — он презирал их изначально.
И все же во тьме этой студеной ночи брезжил одинокий луч надежды. Сегодня, сперва в горах, а потом на площади, когда пламя вновь запело в его жилах и расцвело из его рук, он познал силу маски. Или это его собственная сила вернулась к нему? Только Манихей мог бы ответить на этот вопрос. Как бы там ни было, в этом возвращении былого дара чувствовалась рука Ре: бог не оставил его во тьме навеки. Быть может, Уртред еще исцелится духом.
Но не слишком ли поздно пришло исцеление? На несколько кратких часов Уртреда словно подхватило ураганом. Он убил упыря, отомстил за смерть брата. А теперь ему некуда идти, и его ждет неизбежный конец.
Он обернулся к северу: низкие черные тучи затянули половину лунного неба над храмами и цитаделью, неотвратимо надвигаясь на Тралл. Уртред ждал молнии — той самой, которую мог бы когда-нибудь свести с небес по обещанию Манихея. Пусть она ударит в край обрыва, где он стоит, и покончит со всем разом.
ГЛАВА 13. ВИДЕНИЕ
Гроза приближалась: промежутки между молнией и громом делались все короче. Ветер рвал туман на болотах в причудливые клочья, и они подымались над обрывом, славно призрачные драконы древних времен. Их полет сопровождался музыкой, не менее древней: ветер, точно в муках, выл над водой и меж кипарисов. Вот деревья согнулись в дугу, и буря накрыла Уртреда. Белый зигзаг ударил в землю, высветив на миг каждое зерно в камне. И тут же грянул гром, будто бы поколебав парапет под ногами.
Еще вспышка, прямо над головой — но двузубец молнии ушел на равнину, с треском ударив в верхушку пирамиды черепов. Полуослепший Уртред закрыл глаза, ожидая грома.
Но грома не последовало.
Вокруг вдруг настала полная тишь. Холод прошел по спине Уртреда. Он осторожно приоткрыл глаза, глядя в сторону, куда ударила молния. Там произошла какая-то перемена. Тьма на болотах словно пульсировала энергией, еще более черной, чем ночь, словно рябь шла по пруду. Пирамида черепов зажглась нездешним белым светом, идущим точно из самой ее сердцевины. Источник света на глазах Уртреда переместился к вершине, и она вспыхнула, точно смоляной факел. Воздух вокруг задрожал, будто нечто стремилось обрести форму — некий зародыш света, пробивающий скорлупу тьмы. Летучее, сияющее эфирное тело освободилось наконец и медленно поплыло вверх, к городу.
Звуки вернулись, а с ними пришел дождь — такой сильный, будто железные прутья лупили с неба. Одежда Уртреда и лицо под маской промокли мгновенно, и над прудом, в который ливень бил что есть мочи, вместо тумана поднялся пар. В нескольких ярдах ничего не стало видно; равнина пропала из глаз, а с ней и белая фигура.
Но Уртред знал, что она движется к нему. Холодная струя леденила затылок, но то был не дождь, а страх.
Потом он увидел ее.
Белая фигура плыла к нему сквозь ливень, обретая очертания человека, идущего сквозь тьму над болотами, преодолевающего черную пустоту, — он излучал свет, и края его колебались при каждом импульсе энергии, исходящем из его середины. Уртред смотрел, как он приближается, и члены его коченели, замораживая недавно обретенное волшебное тепло. Идущий по воздуху приближался неуклонно, белый свет бил из его глазниц — и наконец застыл в воздухе над прудом. Уртред теперь разглядел, кто это, и его страх стал еще сильнее.
Дождь лил без передышки, и холодный покой вдруг объял душу Уртреда, ибо в сиянии он различил черты и сгорбленную фигуру Манихея, давно умершего старца Форгхольмского монастыря, — старик был точно такой же, как при жизни. Уртред слышал много историй о беспокойных духах, приходящих из Страны Теней, где они ждут второго пришествия Ре, но никогда не думал, что и ему доведется увидеть такого, да еще точь-в-точь похожего на покойного учителя.
Белый свет, льющийся из глаз старца, завораживал Уртреда, и он стоял, точно окаменелый, а дух между тем подошел к нему на расстояние вытянутой руки.
Все нутро Уртреда оледенело. Теперь он умрет — так же верно, как если бы та молния поразила его. Но тут другое чувство нахлынуло на него — отчаянная дерзость, отвага, утраченная им много лет назад. Чего бояться? Разве Манихей не обещал, что они встретятся? Вот учитель и пришел к нему, пусть и не в былой телесной оболочке. И все же Уртред невольно пятился от белого сияния, словно боясь, что оно вберет в себя весь огонь его души, оставив лишь бесчувственную шелуху.
Манихей, словно чувствуя его страх, поднял руки в павлиньих переливах своего ореола. Грустная улыбка появилась у него на лице, и Уртред впервые за семь лет услышал голос своего учителя:
— Видишь, Уртред, я призвал себе на помощь молнию и огонь, как обещал тебе, помнишь? — Голос, как и у живого Манихея, был ласков, но звучал глухо, будто старец говорил сквозь тяжелую дверь. Однако Уртред ясно слышал каждое слово, и этот голос оживил в его памяти все, что сказал ему учитель в то прощальное утро. Уртред изучил все заклинания, как завещал ему Манихей, и знал слова, которыми можно вызвать огонь и молнию, но слов, вызывающих с того света мертвых, он не знал. Только сам Манихей мог вызвать молнию и явиться вместе с ней.
— Учитель... — склоня голову, начал Уртред. Но Манихей снова вскинул свою сияющую руку, останавливая его.
— Нет нужды рассказывать, Уртред: мир — это лишь материя и тень, ничего более. Я был среди теней и все эти семь лет следил за тобой: я знаю все.
— Зачем тогда ты пришел? — с трудом выговорил Уртред через застывшие губы. Снова улыбка:
— Так ты забыл мое обещание встретиться с тобой еще раз? Жизнь коротка, Уртред, но кровные клятвы живут долго: торжественное обещание, данное человеком, может вернуть его даже из Страны Теней, хотя бы ему пришлось ради этого взять себе крылья грозы!
Уртред, точно под действием невидимой силы, преклонил колени на залитых дождем камнях, дрожа всем телом.
— Я ничего не забыл, учитель, но я сомневаюсь.
— Сомнение объяснимо, Уртред: мы каждый день видим, как правоверные отпадают от нас и переходят к Иссу. Ты же всегда подвергал сомнению даже то, что, казалось бы, ясно как день, — потому-то я и выбрал тебя, потому и обещал однажды к тебе вернуться. — Горящие серые глаза проникали в темные провалы Уртредовой маски. — Все было предопределено заранее, Уртред: твое путешествие, твой брат, Вараш... Однако времени мало: моей энергии мне хватит лишь на несколько минут, а после я уйду опять.
— Ты знал обо всем этом заранее?
— Знал, я предвидел свою смерть и смерть тысяч других людей, разорение Тралла, переход власти от Ре к Иссу, предвидел то, что ожидает тебя, поэтому я и пришел. — Глаза закрылись, пригасив свет, и Уртред, набравшись смелости, взглянул на Манихея еще раз. В приглушенном свете он ясно увидел морщины на лице старца, словно вычерченные горящим внутри огнем. — Времени мало, и мне приходится быть кратким. Гроза не длится долго даже в этом окутанном мраком городе. Это, — показал он на свой светящийся ореол, — слишком заметно; только гроза и способна скрыть нас. Уртред, мы не встретимся больше, пока не настанет Второй Рассвет и Ре не вернется, чтобы исцелить мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71