на бога своего надейся, но и сам не плошай.
Новый день занимался над Синегорьем. Какое испытание уготовил он жителям славной и прекрасной страны? На этот вопрос даже у великих чародеев ответа не было…
4. Ворожея Диронья
Даже когда шум на берегу стих и стало ясно, что беренды ушли, Владий не рискнул выбраться из воды. Дикари вполне могли устроить засаду. Но и оставаться без движения в холодной Звонке, затаившись меж двух валунов, цепляясь пальцами за скользкий гранитный выступ, тоже нельзя. Остается одно — плыть вниз по течению сколько хватит сил.
Владию здорово повезло, что он свалился в реку как раз возле этих валунов. Забившись в узкую расщелину между ними, лишь изредка высовываясь из воды, чтобы глотнуть воздуха, он видел приближающихся берендов, тыкающих своими острыми дротиками в любые подозрительные места. Река здесь была достаточно мелководной, камней много, поэтому они без труда могли добраться до середины потока. Владий прятался гораздо ближе к берегу… Нужно было как-то отвлечь внимание дикарей. Скинув отяжелевшую волчью шкуру, Владий, стараясь не шуметь, свернул ее комом и оттолкнул от себя. Когда недостаток воздуха в очередной раз заставил его поднять голову над поверхностью, он увидел, что два беренда уже выудили шкуру и осматривают ее, что-то оживленно обсуждая.
Уловка сработала. Дикари не стали с прежней старательностью прочесывать реку, побродили еще немного, пихая свои дротики под камни и затонувшие коряги, и убрались восвояси.
Избитый камнями и самой Звонкой, за что-то, возможно, обидевшейся на него, Владий, который не столько плыл, сколько просто держался на воде, под утро оказался вынесенным на отмель. Все тело нещадно болело, ноги и руки почти не слушались, глаза застилал туман. С большим трудом он заставил себя подняться. Качаясь от усталости, добрел до пологого берега и рухнул под ивовый куст.
Он не знал, как далеко унесла его река и сколько еще идти до Лебяжьего порога. По словам Любавы, они могли выйти к избушке Дироньи не раньше вечерних сумерек. Значит, на этот срок ему и надо ориентироваться, а главное — не раскисать, не хныкать от жалости к самому себе.
Первые лучи солнца пробудили его от полузабытья. По телу вдруг пробежала волна крупной дрожи. Вспомнив, что вся одежда на нем мокрая, Владий живо вскочил на ноги и разделся догола. Резкими движениями рук, прыжками и приседаниями он разогнал кровь по жилам. Сразу стало теплее. Некогда было ждать, когда одежда просохнет, поэтому он ограничился тем, что хорошенько отжал ее и, неприятно влажную, вновь натянул на себя. Сложнее дело обстояло с пропитанием. Оставалось надеяться лишь на лесные ягоды, которые встретятся по пути. О прочих же бедах — о тех, что уже случились и что ждут еще впереди, — Владий запретил себе думать. Ему нужно дойти до избушки Дироньи, а там будет время и отдохнуть, и подумать о будущем.
После полудня, когда в нем почти исчезла прежняя решимость, вытесненная усталостью и болью в мышцах, Владий услышал дальний гул. Сначала он испугался этого нового звука, но вскоре понял — река шумит и бьется о камни. Лебяжий порог! Сразу стало легче идти, и ноги уже не запинались о корни деревьев, и взгляд прояснился, и чувство голода отступило.
Но где же искать избушку? Ни тропинки, ни дымка над печной трубой. Только пара лебедей кружит над лесом, в стороне от реки… А ведь и верно: с чего бы им от Звонки улетать? Ворожея, говорят, прикармливает их. Может, они сейчас на ее дом указывают? Не раздумывая более, Владий свернул с берега в лесную гущу — туда, где приметил белокрылых птиц.
Избушка возникла пред ним неожиданно, как из-под земли выскочила. Выскочила, да не вся: заросшие мхом бревенчатые стены, казалось, на треть под землей остались, покосившееся крылечко травой поросло, бычий пузырь на оконцах порвался давно. И живет ли здесь кто?!
Владий, тревогой объятый, взбежал на порог, распахнул скрипучую дверь и застыл. После яркого солнечного света глаза ничего не видели в полумраке избушки, в нос ударил странный запах. Сухими травами пахло, плесенью, молоком прокисшим… и свежей кровью.
— Входи, княжич, не бойся, — услышал он тихий, прерывающийся голос и только тогда разглядел старуху, лежащую на широкой лавке возле стены. Седые космы ее были испачканы кровью, глубокая рана пересекла лоб. Левая рука свисала плетью, на полу под нею натекла кровавая лужа.
Владий охнул и бросился к старухе, лихорадочно соображая, чем бы перевязать ее. Но старуха остановила его:
— Не мельтеши, княжич. Я сама управилась, кровь не идет больше. Сядь-ка к столу, поешь. Там горшок щей да каши миска. Ешь и слушай, что говорить буду, потому как времени у нас мало.
— Откуда меня знаешь? — спросил Владий, присаживаясь к столу и пододвигая к себе горшок с холодными щами. Воистину княжеская пища для всякого, кто два дня почти ничего не ел!
— Так ворожея, чай, — ответила старуха. — Мне ли сына Светозорова не признать? И знак у тебя под рубахой княжеский. И рядом с ним чародейский перстень с голубым камнем. Старейшина Прокл направил тебя ко мне?
Он самый, — кивнул Владий. — Меня и сестру Любаву. Но его схватили прислужники Климоги, уволокли в крепость… А что с Любавой стало, того и вовсе не знаю. Ночью беренды напали, она меня в реку толкнула, сама не успела…
— Жива сестренка твоя, — успокоила его Диро-нья. — Пичуги лесные нащебетали мне, что беренды в чащобе ее пока спрятали, хотят мену с Климогой устроить.
Говорила старуха с трудом, при каждом слове из ее груди вырывался хрип. Владий, в два счета расправившийся с угощением, поблагодарил ее и сказал настойчиво:
— Тебе помощь нужна, бабуля. Раны обмыть надо, травы лечебной приложить. Ты скажи только, что сделать. Я умею — не маленький!
— Да вижу, что крепок телом и сердцем смел. Однако не обо мне сейчас забота — о княжестве Синегорском. Утром побывали здесь присланные Климогой злые люди. Про тебя и княжну расспрашивали, от вопросов тех метки остались… Решили, что померла я, бросили…
Старуха меленько захихикала, но тут же закашлялась. Владий воды ей подал в глиняной кружке, перебитую руку на лавке поудобней пристроил. Отдышавшись, Диронья продолжила:
— Заставу они у подходов к Чурань-реке расположили. Знают, должно быть, куда вы с сестрой пошли. По Звонке погоню пустили, ты ее лишь чуток опередил… Одна теперь дорога тебе — через Заморочный лес. Никто туда сунуться не посмеет. Тебе тоже не присоветовала бы, да ничего другого не остается… Будешь два дня идти на Утреннюю звезду, а затем повернешь на юг. На всю дорогу дней пять-шесть понадобится. Заставы от тебя на закат останутся… Выйдя к Чурань-реке, за Замостье не ходи. Там Климога тоже наверняка поджидает. Притулись к рыбакам, скажись купеческим сыном. Мол, затерялся в непогоду, отстал от своих… Если и не поверят, то все равно сразу не выдадут. Присмотришься, сам решишь, что делать.
Приподняв здоровую руку, Диронья скрюченным пальцем указала в темный угол избушки;
— Сундук там стоит… Открой, возьми что скажу… Владий приоткрыл крышку старого сундука и невольно отпрянул — в лицо пахнуло чем-то резким, неприятным.
— Ничего, ничего, — сказала старуха. — Ты к этому духу быстро привыкнешь, зато нечисть заморочная его пуще огня боится. Медвежий опашень видишь? От него запах… В особом отваре его замачивала, на четырех ветрах сушила, на светлом дыму заговаривала… Бери, твой теперь опашень. В холодную ночь согреет, нечистую силу с толку собьет.
— Так не по росту он мне! Чуть не до земли волочиться будет.
— Не спорь со старой. Велик — не мал, приспособишься. Что еще видишь?
— Тряпицы разные, нож охотничий в кожаных ножнах…
— Вот и его возьми, княжич. Хороший нож, крепкий. С ним молодец один на медведя ходить не боялся…
— А что же он свой нож здесь оставил? — заинтересовался Владий, разглядывая и в самом деле примечательный нож: клинок обоюдоострый, в локоть длиной, рукоять костяная, наборная, с замысловатыми насечками.
— То история долгая, княжич, не ко времени ее сейчас ворошить… Теперь последнее. К печи подойди, видишь, травки и корешки там развешаны? Крайний слева найди, белый корень… Срежь-ка его, покажи мне. Да, он самый. Корень жар-цвета… А еще его Перуновым цветом называют, потому как он там вырастает, куда княжеский бог свою молнию кинет. Одну лишь ночь цветет, тогда и сыскать его можно, если посчастливится и Перун дозволит… Корешок этот силу тебе даст, любую хворобу снимет. Перед тем как на ночевку укладываться, кусочек отрежь и пожуй, утром словно родишься заново… Мал корешок, но на путь через Заморочный лес тебе хватит.
— Так, может, бабуля, тебе его сейчас пожевать — подлечиться? Больно глядеть, как ты мучаешься!
— Сама знаю, что и когда мне требуется! — рассердилась Диронья. — Сказано тебе, бери и не ерепенься. Мои раны другим лечатся: погибелью злыдней-обидчиков. И не твоя то забота… Уходи теперь, княжич. Совсем близко погоня. Не медли и за меня не тревожься. Коли Перун тебя не оставит без пригляда и покровительства своего, все хорошо сложится. А забудет или прогневается, то и чародейская сила от беды не спасет.
Владию очень не хотелось оставлять чуть живую старуху без всякой помощи, но он понимал, что задерживаться нельзя. Подложив ей под голову какие-то тряпки, чтобы удобнее было лежать, он распрощался с Дироньей и быстро, не оглядываясь, пошел в гущу леса. Лебеди над избушкой уже не кружили, и тишина вокруг стояла тревожная, будто насторожился лес, притаился, злых людей ожидая. Только Звонка по-прежнему билась в теснине Лебяжьего порога, свой нрав неукротимый выказывая. Но чем дальше в лес уходил княжич, тем глуше и глуше становился ее ропот, пока совсем не затих.
Он вспомнил вдруг, что забыл спросить у ворожеи Дироньи, где начинается Заморочный лес. Может быть, он уже вступил в него? Однако, внимательно осмотревшись, Владий не увидел ничего необычного. Чес как лес — разлапистые ели, невысокие березки, изредка ольховые заросли, рябина и орешник. Нет, наверно, рано еще.
Владий старался точно придерживаться избранного направления — на восток, туда, где перед рассветом должна будет появиться Утренняя звезда, — и надеялся, что это ему удается. Только бы шутник-лешак на пути не попался, не сбил ногу, не закрутил по болотистым низинкам. Такие истории он не раз слышал. И про ведьмаков, которые добрыми дядьками прикидываются, а потом из мальчишек упырей делают, тоже слышал. И про соблазнительных русалочек в лесных озерцах. В общем, от Заморочного леса ничего хорошего ждать не приходилось.
Нащупав на поясе охотничий нож, он сжал рукоятку. Попадись только упырь треклятый! Нет, страхи лесные его не пугали. О другом сердце болело — о том, что случилось два дня назад. Всего лишь два дня! Помоги, Перун!
Известие о том, что Любава жива, что беренды хотят продать ее Климоге, обрадовало Владия. Какие бы планы ни строил Климога на ее счет, самым важным было то, что сестре не причинят вреда. Может быть, ему тоже ничего не грозило? Владий сразу отбросил эту мысль, поскольку отныне главным желанием была месть. Княжич, сын князя, мог ли он хоть на мгновение дозволить себе подлую мысль — оставить в покое убийцу отца?! Он не знал еще, какой будет месть, но уверовал в ее неизбежность. Клятва, произнесенная перед ликом Перуна, не даст отступить.
День склонился к вечеру. Не солнце, свалившееся за спину, указало ему на это, а невероятная усталость: ног уже не чуял под собой, спина ныла, хотя на плечах ничего, кроме наброшенного медвежьего опашеня, подарка Дироньи, не было. Что ж, прикорнуть пора. И великоватый опашень в самый раз:под себя постелить и укрыться им же… Помоги, Перун, не съеденным быть, не замороченным, не другим каким! Уже засыпая, Владий припомнил про корень жар-цвета, крошечный кусочек ножом отсек и за щеку положил. Сладким он оказался. На том и уснул.
Пробуждение было тяжким. Шкура медвежья к земле примерзла, словно не под человечьим телом лежала, а под камнем холодным. Ноги-руки закоченели, чужими Владию показались… Встал, размялся, спиной о сосну потерся, чтобы чувствительность телу вернуть. И ахнул: Утреннюю звезду упустил! Первый страх прошел, за ним — новый. Не тот лес, в котором спать ложился! Была полянка сухонькая, теперь — низинка мшистая. Березки росли по краю, теперь откуда-то две сосенки кривые в середке взялись. И на траве желтеющей — иней. Значит, подумал Владий, в Заморочный лес я еще с вечера вошел, да не заметил. Сколько мороки теперь ждать? Ладно, управлюсь! Языком за щекой пощупал, кусочек корешка отыскивая. Неужто во сне проглотил? Впрочем, не о том забота. Идти надо. Идти…
5. Заморочный лес
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ему трудным не показался. Если что и мешало, так только буреломы лесные. Обходить их не мог, боясь с верного пути сбиться, поэтому напролом шел, себя не жалея. Изодрался весь, чуть глаза не выколол! После полудня сообразил вдруг: есть не хочется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Новый день занимался над Синегорьем. Какое испытание уготовил он жителям славной и прекрасной страны? На этот вопрос даже у великих чародеев ответа не было…
4. Ворожея Диронья
Даже когда шум на берегу стих и стало ясно, что беренды ушли, Владий не рискнул выбраться из воды. Дикари вполне могли устроить засаду. Но и оставаться без движения в холодной Звонке, затаившись меж двух валунов, цепляясь пальцами за скользкий гранитный выступ, тоже нельзя. Остается одно — плыть вниз по течению сколько хватит сил.
Владию здорово повезло, что он свалился в реку как раз возле этих валунов. Забившись в узкую расщелину между ними, лишь изредка высовываясь из воды, чтобы глотнуть воздуха, он видел приближающихся берендов, тыкающих своими острыми дротиками в любые подозрительные места. Река здесь была достаточно мелководной, камней много, поэтому они без труда могли добраться до середины потока. Владий прятался гораздо ближе к берегу… Нужно было как-то отвлечь внимание дикарей. Скинув отяжелевшую волчью шкуру, Владий, стараясь не шуметь, свернул ее комом и оттолкнул от себя. Когда недостаток воздуха в очередной раз заставил его поднять голову над поверхностью, он увидел, что два беренда уже выудили шкуру и осматривают ее, что-то оживленно обсуждая.
Уловка сработала. Дикари не стали с прежней старательностью прочесывать реку, побродили еще немного, пихая свои дротики под камни и затонувшие коряги, и убрались восвояси.
Избитый камнями и самой Звонкой, за что-то, возможно, обидевшейся на него, Владий, который не столько плыл, сколько просто держался на воде, под утро оказался вынесенным на отмель. Все тело нещадно болело, ноги и руки почти не слушались, глаза застилал туман. С большим трудом он заставил себя подняться. Качаясь от усталости, добрел до пологого берега и рухнул под ивовый куст.
Он не знал, как далеко унесла его река и сколько еще идти до Лебяжьего порога. По словам Любавы, они могли выйти к избушке Дироньи не раньше вечерних сумерек. Значит, на этот срок ему и надо ориентироваться, а главное — не раскисать, не хныкать от жалости к самому себе.
Первые лучи солнца пробудили его от полузабытья. По телу вдруг пробежала волна крупной дрожи. Вспомнив, что вся одежда на нем мокрая, Владий живо вскочил на ноги и разделся догола. Резкими движениями рук, прыжками и приседаниями он разогнал кровь по жилам. Сразу стало теплее. Некогда было ждать, когда одежда просохнет, поэтому он ограничился тем, что хорошенько отжал ее и, неприятно влажную, вновь натянул на себя. Сложнее дело обстояло с пропитанием. Оставалось надеяться лишь на лесные ягоды, которые встретятся по пути. О прочих же бедах — о тех, что уже случились и что ждут еще впереди, — Владий запретил себе думать. Ему нужно дойти до избушки Дироньи, а там будет время и отдохнуть, и подумать о будущем.
После полудня, когда в нем почти исчезла прежняя решимость, вытесненная усталостью и болью в мышцах, Владий услышал дальний гул. Сначала он испугался этого нового звука, но вскоре понял — река шумит и бьется о камни. Лебяжий порог! Сразу стало легче идти, и ноги уже не запинались о корни деревьев, и взгляд прояснился, и чувство голода отступило.
Но где же искать избушку? Ни тропинки, ни дымка над печной трубой. Только пара лебедей кружит над лесом, в стороне от реки… А ведь и верно: с чего бы им от Звонки улетать? Ворожея, говорят, прикармливает их. Может, они сейчас на ее дом указывают? Не раздумывая более, Владий свернул с берега в лесную гущу — туда, где приметил белокрылых птиц.
Избушка возникла пред ним неожиданно, как из-под земли выскочила. Выскочила, да не вся: заросшие мхом бревенчатые стены, казалось, на треть под землей остались, покосившееся крылечко травой поросло, бычий пузырь на оконцах порвался давно. И живет ли здесь кто?!
Владий, тревогой объятый, взбежал на порог, распахнул скрипучую дверь и застыл. После яркого солнечного света глаза ничего не видели в полумраке избушки, в нос ударил странный запах. Сухими травами пахло, плесенью, молоком прокисшим… и свежей кровью.
— Входи, княжич, не бойся, — услышал он тихий, прерывающийся голос и только тогда разглядел старуху, лежащую на широкой лавке возле стены. Седые космы ее были испачканы кровью, глубокая рана пересекла лоб. Левая рука свисала плетью, на полу под нею натекла кровавая лужа.
Владий охнул и бросился к старухе, лихорадочно соображая, чем бы перевязать ее. Но старуха остановила его:
— Не мельтеши, княжич. Я сама управилась, кровь не идет больше. Сядь-ка к столу, поешь. Там горшок щей да каши миска. Ешь и слушай, что говорить буду, потому как времени у нас мало.
— Откуда меня знаешь? — спросил Владий, присаживаясь к столу и пододвигая к себе горшок с холодными щами. Воистину княжеская пища для всякого, кто два дня почти ничего не ел!
— Так ворожея, чай, — ответила старуха. — Мне ли сына Светозорова не признать? И знак у тебя под рубахой княжеский. И рядом с ним чародейский перстень с голубым камнем. Старейшина Прокл направил тебя ко мне?
Он самый, — кивнул Владий. — Меня и сестру Любаву. Но его схватили прислужники Климоги, уволокли в крепость… А что с Любавой стало, того и вовсе не знаю. Ночью беренды напали, она меня в реку толкнула, сама не успела…
— Жива сестренка твоя, — успокоила его Диро-нья. — Пичуги лесные нащебетали мне, что беренды в чащобе ее пока спрятали, хотят мену с Климогой устроить.
Говорила старуха с трудом, при каждом слове из ее груди вырывался хрип. Владий, в два счета расправившийся с угощением, поблагодарил ее и сказал настойчиво:
— Тебе помощь нужна, бабуля. Раны обмыть надо, травы лечебной приложить. Ты скажи только, что сделать. Я умею — не маленький!
— Да вижу, что крепок телом и сердцем смел. Однако не обо мне сейчас забота — о княжестве Синегорском. Утром побывали здесь присланные Климогой злые люди. Про тебя и княжну расспрашивали, от вопросов тех метки остались… Решили, что померла я, бросили…
Старуха меленько захихикала, но тут же закашлялась. Владий воды ей подал в глиняной кружке, перебитую руку на лавке поудобней пристроил. Отдышавшись, Диронья продолжила:
— Заставу они у подходов к Чурань-реке расположили. Знают, должно быть, куда вы с сестрой пошли. По Звонке погоню пустили, ты ее лишь чуток опередил… Одна теперь дорога тебе — через Заморочный лес. Никто туда сунуться не посмеет. Тебе тоже не присоветовала бы, да ничего другого не остается… Будешь два дня идти на Утреннюю звезду, а затем повернешь на юг. На всю дорогу дней пять-шесть понадобится. Заставы от тебя на закат останутся… Выйдя к Чурань-реке, за Замостье не ходи. Там Климога тоже наверняка поджидает. Притулись к рыбакам, скажись купеческим сыном. Мол, затерялся в непогоду, отстал от своих… Если и не поверят, то все равно сразу не выдадут. Присмотришься, сам решишь, что делать.
Приподняв здоровую руку, Диронья скрюченным пальцем указала в темный угол избушки;
— Сундук там стоит… Открой, возьми что скажу… Владий приоткрыл крышку старого сундука и невольно отпрянул — в лицо пахнуло чем-то резким, неприятным.
— Ничего, ничего, — сказала старуха. — Ты к этому духу быстро привыкнешь, зато нечисть заморочная его пуще огня боится. Медвежий опашень видишь? От него запах… В особом отваре его замачивала, на четырех ветрах сушила, на светлом дыму заговаривала… Бери, твой теперь опашень. В холодную ночь согреет, нечистую силу с толку собьет.
— Так не по росту он мне! Чуть не до земли волочиться будет.
— Не спорь со старой. Велик — не мал, приспособишься. Что еще видишь?
— Тряпицы разные, нож охотничий в кожаных ножнах…
— Вот и его возьми, княжич. Хороший нож, крепкий. С ним молодец один на медведя ходить не боялся…
— А что же он свой нож здесь оставил? — заинтересовался Владий, разглядывая и в самом деле примечательный нож: клинок обоюдоострый, в локоть длиной, рукоять костяная, наборная, с замысловатыми насечками.
— То история долгая, княжич, не ко времени ее сейчас ворошить… Теперь последнее. К печи подойди, видишь, травки и корешки там развешаны? Крайний слева найди, белый корень… Срежь-ка его, покажи мне. Да, он самый. Корень жар-цвета… А еще его Перуновым цветом называют, потому как он там вырастает, куда княжеский бог свою молнию кинет. Одну лишь ночь цветет, тогда и сыскать его можно, если посчастливится и Перун дозволит… Корешок этот силу тебе даст, любую хворобу снимет. Перед тем как на ночевку укладываться, кусочек отрежь и пожуй, утром словно родишься заново… Мал корешок, но на путь через Заморочный лес тебе хватит.
— Так, может, бабуля, тебе его сейчас пожевать — подлечиться? Больно глядеть, как ты мучаешься!
— Сама знаю, что и когда мне требуется! — рассердилась Диронья. — Сказано тебе, бери и не ерепенься. Мои раны другим лечатся: погибелью злыдней-обидчиков. И не твоя то забота… Уходи теперь, княжич. Совсем близко погоня. Не медли и за меня не тревожься. Коли Перун тебя не оставит без пригляда и покровительства своего, все хорошо сложится. А забудет или прогневается, то и чародейская сила от беды не спасет.
Владию очень не хотелось оставлять чуть живую старуху без всякой помощи, но он понимал, что задерживаться нельзя. Подложив ей под голову какие-то тряпки, чтобы удобнее было лежать, он распрощался с Дироньей и быстро, не оглядываясь, пошел в гущу леса. Лебеди над избушкой уже не кружили, и тишина вокруг стояла тревожная, будто насторожился лес, притаился, злых людей ожидая. Только Звонка по-прежнему билась в теснине Лебяжьего порога, свой нрав неукротимый выказывая. Но чем дальше в лес уходил княжич, тем глуше и глуше становился ее ропот, пока совсем не затих.
Он вспомнил вдруг, что забыл спросить у ворожеи Дироньи, где начинается Заморочный лес. Может быть, он уже вступил в него? Однако, внимательно осмотревшись, Владий не увидел ничего необычного. Чес как лес — разлапистые ели, невысокие березки, изредка ольховые заросли, рябина и орешник. Нет, наверно, рано еще.
Владий старался точно придерживаться избранного направления — на восток, туда, где перед рассветом должна будет появиться Утренняя звезда, — и надеялся, что это ему удается. Только бы шутник-лешак на пути не попался, не сбил ногу, не закрутил по болотистым низинкам. Такие истории он не раз слышал. И про ведьмаков, которые добрыми дядьками прикидываются, а потом из мальчишек упырей делают, тоже слышал. И про соблазнительных русалочек в лесных озерцах. В общем, от Заморочного леса ничего хорошего ждать не приходилось.
Нащупав на поясе охотничий нож, он сжал рукоятку. Попадись только упырь треклятый! Нет, страхи лесные его не пугали. О другом сердце болело — о том, что случилось два дня назад. Всего лишь два дня! Помоги, Перун!
Известие о том, что Любава жива, что беренды хотят продать ее Климоге, обрадовало Владия. Какие бы планы ни строил Климога на ее счет, самым важным было то, что сестре не причинят вреда. Может быть, ему тоже ничего не грозило? Владий сразу отбросил эту мысль, поскольку отныне главным желанием была месть. Княжич, сын князя, мог ли он хоть на мгновение дозволить себе подлую мысль — оставить в покое убийцу отца?! Он не знал еще, какой будет месть, но уверовал в ее неизбежность. Клятва, произнесенная перед ликом Перуна, не даст отступить.
День склонился к вечеру. Не солнце, свалившееся за спину, указало ему на это, а невероятная усталость: ног уже не чуял под собой, спина ныла, хотя на плечах ничего, кроме наброшенного медвежьего опашеня, подарка Дироньи, не было. Что ж, прикорнуть пора. И великоватый опашень в самый раз:под себя постелить и укрыться им же… Помоги, Перун, не съеденным быть, не замороченным, не другим каким! Уже засыпая, Владий припомнил про корень жар-цвета, крошечный кусочек ножом отсек и за щеку положил. Сладким он оказался. На том и уснул.
Пробуждение было тяжким. Шкура медвежья к земле примерзла, словно не под человечьим телом лежала, а под камнем холодным. Ноги-руки закоченели, чужими Владию показались… Встал, размялся, спиной о сосну потерся, чтобы чувствительность телу вернуть. И ахнул: Утреннюю звезду упустил! Первый страх прошел, за ним — новый. Не тот лес, в котором спать ложился! Была полянка сухонькая, теперь — низинка мшистая. Березки росли по краю, теперь откуда-то две сосенки кривые в середке взялись. И на траве желтеющей — иней. Значит, подумал Владий, в Заморочный лес я еще с вечера вошел, да не заметил. Сколько мороки теперь ждать? Ладно, управлюсь! Языком за щекой пощупал, кусочек корешка отыскивая. Неужто во сне проглотил? Впрочем, не о том забота. Идти надо. Идти…
5. Заморочный лес
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ему трудным не показался. Если что и мешало, так только буреломы лесные. Обходить их не мог, боясь с верного пути сбиться, поэтому напролом шел, себя не жалея. Изодрался весь, чуть глаза не выколол! После полудня сообразил вдруг: есть не хочется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57