Им удалось это сделать, поплатившись жизнью еще одного из своих. Сразу пятеро или шестеро окружили княжича и вынудили его перейти к обороне. Парируя удары, Владигор крутился как ветряная мельница под натиском бури. Разбойники никак не ожидали встретить столь высокую боевую выучку у совсем еще молодого парня. Им пришлось поумерить свой пыл, дабы не оказаться разрубленными на куски.
В это время Ждан и Чуча успешно дрались с двумя телохранителями атамана, прикрывающими подступы к крыльцу. Сам же Протас предпочитал наблюдать за боем, не высовываясь из дома. Лицо его, искаженное ненавистью и злобой, хорошо было видно в окне, поскольку изнутри комнату ярко освещали свечи. Княжич, отбиваясь от наседавших громил, пару раз мог улучить момент, чтобы метнуть кинжал в эту физиономию. Но не стал этого делать. Он хотел сойтись с атаманом в честном поединке— меч на меч, нож на нож.
Правда, атаман такого желания, судя по всему, не испытывал. Сообразив, что схватка во дворе излишне затягивается и ее исход сейчас трудно предугадать, он послал своим людям подмогу — еще четверых, последних (не считая Горбача), которые оставались в доме. И сделал он это вовремя: обливаясь кровью, рухнули возле крыльца два его телохранителя, сраженные Жданом и внезапно появившимся Филимоном.
Человек-птица, слетевший с небес в колеблющемся свете разбросанных по двору факелов, поверг разбойников в ужас. Иные из них, завопив, побросали оружие и бросились врассыпную. А те, чьи нервы покрепче были, дрались уже без прежней уверенности и не могли противостоять княжичу и его друзьям. Высланная Протасом подмога не улучшила положения разбойников. Вскоре оставшиеся в живых люди Протаса оказались прижатыми к крыльцу. Отчаянно отбиваясь, они попытались отступить в избу. Тщетно! Протас запер дверь, лишив их и этой возможности найти спасение.
Отчаянно ругаясь и проклиная атамана-предателя, они сдались на милость победителя. Разгоряченный, еле сдерживающий себя Ждан к милосердию не был расположен. Если бы не резкий окрик Владигора, он не стал бы церемониться с защитниками Протаса, а прирезал бы всех пятерых, как свиней. Еще и трусы к тому же — поспешили разоружиться, хотя их на одного человека больше!
— Так что с ними делать? — спросил он княжича, нехотя опуская окровавленный меч.
— Гони на все четыре стороны, — ответил Владигор.
— И этих туда же отправим? — поинтересовался Чуча, глянув ему за спину.
Владигор быстро обернулся. В распахнутых воротах молча стояла толпа вооруженных людей. Похоже, собрались все обитатели становища… Но враждебности они не проявляли, мечи и ножи к бою не вскидывали.
Княжич демонстративно вложил меч в ножны и сделал несколько решительных шагов навстречу толпе.
— Вы пришли, чтобы узреть мое поражение или мою победу? — громко спросил он.
Ответом было растерянное молчание. Никто не решался отвечать от имени всей ватаги.
— Что ж, не буду обманывать ваших ожиданий. Тем более что явился сюда не для того, чтобы проливать кровь охранников Протаса. Я хотел раз и навсегда отбить у него желание предательски нападать на сына Светозора, прячась за чужие спины и скрывая свои грязные планы от вольной ватаги. Если сомневаетесь в том, что Протас замыслил сегодня же повязать меня и продать Климоге, спросите его людей. Надеюсь, сейчас они не станут врать и выкручиваться…
Филимон и Чуча вытолкали уцелевших охранников к толпе. Понурив головы, те вразнобой подтвердили слова Владигора.
— Думаешь, ватага сомневалась в подлости Протаса? — вполголоса спросил у княжича Ждан. — Они пришли, чтобы удостовериться в твоей силе и власти, князь. Им Тарасик, видать, все уже рассказал.
Владигор согласно кивнул.
— Да вот незадача, братцы, — язвительно усмехнувшись, вновь обратился он к толпе. — Не хочет Протас с полатей слезать! Заперся в избе, будто баба какая, и носа не кажет. Что делать будем? Я-то обычаи разбойничьи не запамятовал, как видите. Кто бы предательство своих ни замыслил, хоть сам атаман, должен на ватажный суд предстать. Либо с обвинителем своим в честном бою сойтись. Верно говорю?
Лишь одна неточность была в рассуждениях княжича: Протас имел полное право не признавать его членом разбойной ватаги, поскольку четыре года назад он сбежал из нее. Значит, и желание продать объявившегося вдруг беглеца князю Климоге не считалось очевидным предательством.
Но в подобные тонкости, как и надеялся Владигор, толпа вникать не собиралась. Сомнения разбойников мог разрешить теперь лишь поединок жестокого, всем опостылевшего атамана и этого юноши, в котором многие готовы были признать законного правителя Синегорья.
После слов Владигора по толпе прокатился неясный ропот. Отдельные фразы наиболее ретивых вольников, донесшиеся до слуха друзей, не предвещали Протасу ничего хорошего:
— А чего канителиться? Вышибить дверь — и вся недолга!
— В окошки факелов напихать — сам выскочит!..
— В избе ли он? Может, сбежал давно.
— Куда денется! Коли сбежит, значит, вдвойне виноват…
— Ну, чего стоять-то? Надо вытаскивать Протаса на круг, пусть бьются, как обычаем нашим положено. .
Ни поджигать избу, ни вламываться в нее не понадобилось. Дверь сама распахнулась, и на порог вышел Горбач. Пробежав острыми глазками по столпившейся У ворот ватаге, он торопливо спустился с крыльца и подошел к Владигору.
— Я отговаривал Протаса идти против тебя, клянусь Белесом! Но ты знаешь его норов — ничего не желает слушать.
— Знаю, Горбач, знаю. И повторяю: зла на тебя не держу, — поморщившись, сказал княжич. Нервные, поспешные оправдания Горбача вызвали в нем неприязненные чувства. — Где он? Неужто сбежал?
— Нет, куда ему теперь? Сейчас выйдет. Когда ватагу увидел, сразу понял, чего люди хотят… Но ты, княжич, с ним поосторожней будь. Он рубака крепкий, опытный, один троих осилить может. Справишься?
В голосе Горбача слышалась неподдельная тревога.Владигор понимал причину этой озабоченности. Если Протас верх возьмет, вряд ли простит своему бывшему соратнику сегодняшние метания.
Вновь с треском распахнулась дверь, едва не сорвавшись с петель от сильного удара. Тяжелой поступью разъяренного быка на крыльцо вышел атаман Протас. Стало понятно, почему он задержался в доме: один вид его должен был наводить страх на противника.
Облаченный в кельтские доспехи, с наброшенной на плечи волчьей шкурой, в шлеме, увенчанном волчьей же головой, он произвел должное впечатление на свою ватагу. Но не на Владигора, который видывал врагов и пострашнее. Лицо Протаса было скрыто под маской из шкуры болотной крысы. В прорезях злобным огнем и жаждой крови пылали угли черных глаз. Вооружение атамана составляли тяжелый палаш с длинным прямым клинком и кистень, железный шар которого был утыкан шипами. Впрочем, как догадывался Владигор, где-нибудь под одеждой наверняка припрятан кинжал, а в голенище — нож.
Против него у княжича был только короткий синегорский меч и заветный охотничий нож. Грудь Владигора прикрывали лишь куртка из дубленой кожи да медный родовой знак на шнурке… И все же Владигор не стал требовать от ватаги уравнивания с грозным соперником ни в оружии, ни в доспехах.
Отмахнувшись от настойчиво убеждавшего его в чем-то Ждана, скинул куртку, взял ее в левую руку. Затем решительно обнажил меч, а пояс с ножнами, чтобы не было помехи в бою, отбросил в сторону.
Все разбойники, собравшиеся возле дома Горбача, отступили к частоколу, освобождая площадку для поединка. Сам Горбач, бросая взгляды то на княжича, то на возвышающегося на ступеньках крыльца атамана, никак не решался провозгласить начало схватки.
За него эту задачу решил Протас. С громким рычанием дикого вепря он без какого-либо иного предупреждения ринулся на Владигора. Юноша легко увернулся, парируя удар кистеня, который на бегу пытался нанести ему Протас. Атаман тут же повторил атаку, и вновь Владигор отклонился без особого труда. После третьего наскока стало ясно, чего он добивается: незаметно оттеснить княжича к стене дома, чтобы лишить гибкого и увертливого соперника главного преимущества — свободы передвижения. За нарочито выпячиваемой яростью скрывался трезвый расчет опытного бойца.
Владигор сделал вид, что попался на эту хитрость, и уже без особой нужды попятился к дому. Размахивая кистенем над головой и выставив вперед меч, Протас двинулся вперед. Княжич махнул курткой, будто намереваясь отпрыгнуть в сторону, и, когда меч атамана дернулся следом, оставив грудь незащищенной, нанес молниеносный удар.
Только прочный нагрудник из кельтской стали спас атамана. Покачнувшись, Протас запоздало ударил кистенем по тому месту, где только что находился юноша. Тот, оказавшись значительно левее, подставил под кистень куртку. Шипы с треском прорвали дубленую кожу, однако тяжелый шар запутался в ней. Владигор тут же рубанул мечом — и обитая медью рукоять кистеня разлетелась на две части.
Теперь соперники уравнялись в оружии… ан нет! Как и ожидал княжич, атаман сразу извлек припрятанный под волчьей шкурой кинжал с треугольным лезвием. Раны, полученные от такого кинжала, очень долго не заживают, гноятся и, бывает, сводят в могилу.
«Вот только я раньше времени в могилу не спешу», — подумал княжич и улыбнулся, потому что пока Протас ничего новенького не показал, даже подлый кинжал не стал неожиданностью.
Улыбка на лице юноши разозлила атамана больше, чем утраченный кистень. Широко размахивая мечом, он наступал на княжича подобно медведю, поднятому неосторожным охотником с лежки. Владигор спокойно парировал удары, хотя под напором массивного противника вынужден был отходить к маленькому сарайчику, притулившемуся на краю двора.
Трудноуловимым движением Протас метнул кинжал. В последний миг Владигор сумел отклониться — стальной клинок, просвистев возле уха, вонзился в стенку сарая. Отвлекшись на кинжал, Владигор чуть не пропустил страшной силы удар палаша, едва успев заслониться своим мечом. Удар был столь мощным, что юноша не устоял на ногах и врезался спиной в трухлявые доски сарайчика. Они не выдержали, проломились под его телом, и Владигор упал внутрь.
К несчастью, в сарайчике валялся всякий рыбацкий хлам, а на ветхой стене была развешена старая рыболовная сеть. В ней-то и запутался Владигор. Чем активнее он старался высвободиться, тем туже затягивались веревки. Протас громко расхохотался, заранее празднуя победу…
Ухватив сеть своей огромной лапищей, он рывком выволок бьющегося в ней княжича наружу и швырнул на землю. Протас растягивал удовольствие, которое доставлял ему вид поверженного противника. А может, раздумывал: сразу убить юнца или продать-таки спеленутого «самозванца» Климоге?
Владигор мгновенно воспользовался этой задержкой и, не пытаясь больше подняться, спутанными ногами ударил атамана в живот. Пока Протас, скорчившись от боли, ловил ртом воздух, княжич вытащил охотничий нож и одним махом перерубил часть веревок. Осознав свою ошибку, Протас сделал резкий выпад, дабы последним ударом палаша прикончить распластанного у его ног и все еще опутанного сетью княжича.
Однако Владигор, извернувшись словно ящерица, скользнул под его рукой и изо всех сил — снизу вверх — ударил атамана заветным ножом, вспарывая его живот от паха до пупка. Протас какое-то время держался на ногах, покачиваясь и с тупым изумлением глядя на вываливающиеся из собственного брюха кишки. Затем колени его подогнулись, и с мучительным стоном издыхающего зверя он повалился на землю.
Владигор быстро избавился от остатков рыболовной сети и склонился над атаманом. Тот был еще жив и, кажется, пытался что-то сказать. Юноша сорвал с него маску. Гримаса боли и лютой ненависти исказила лицо Протаса почти до неузнаваемости. На губах выступила кровавая пена. Хрипло дыша, он с трудом произнес:
— Сейчас ты… был бы уже покойником… Какая дурость! И почему не зарезал… сразу… Хотелось всучить тебя Аресу, как щуренка, в сетях… Единственная ошибка…
— Нет, атаман, — ответил Владигор. — Последняя, но далеко не единственная. Главная твоя ошибка была сделана четыре года назад: ты не захотел признать в мальчишке, который пришел к тебе с надеждой на помощь, наследного синегорского княжича, сына великого Светозора. Ты захотел использовать подвернувшийся случай в своих интересах, совсем не заботясь об интересах всей вотчины. Вот и сегодня, получив шанс искупить былые прегрешения — встать на сторону законного правителя Синегорья, ты предпочел путь предателя и ночного убийцы. Не я — сами боги покарали тебя за это, Протас!
Владигор понимал, что говорит слишком долго и умирающий атаман вряд ли воспринимает сейчас хотя бы половину из его слов. Но чувствовал себя обязанным объясниться с врагом, пусть даже в последние мгновения его бездарно растраченной жизни. Черные глаза Протаса, по-прежнему наполненные злобой и безумием ненависти, постепенно затуманились поволокой смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
В это время Ждан и Чуча успешно дрались с двумя телохранителями атамана, прикрывающими подступы к крыльцу. Сам же Протас предпочитал наблюдать за боем, не высовываясь из дома. Лицо его, искаженное ненавистью и злобой, хорошо было видно в окне, поскольку изнутри комнату ярко освещали свечи. Княжич, отбиваясь от наседавших громил, пару раз мог улучить момент, чтобы метнуть кинжал в эту физиономию. Но не стал этого делать. Он хотел сойтись с атаманом в честном поединке— меч на меч, нож на нож.
Правда, атаман такого желания, судя по всему, не испытывал. Сообразив, что схватка во дворе излишне затягивается и ее исход сейчас трудно предугадать, он послал своим людям подмогу — еще четверых, последних (не считая Горбача), которые оставались в доме. И сделал он это вовремя: обливаясь кровью, рухнули возле крыльца два его телохранителя, сраженные Жданом и внезапно появившимся Филимоном.
Человек-птица, слетевший с небес в колеблющемся свете разбросанных по двору факелов, поверг разбойников в ужас. Иные из них, завопив, побросали оружие и бросились врассыпную. А те, чьи нервы покрепче были, дрались уже без прежней уверенности и не могли противостоять княжичу и его друзьям. Высланная Протасом подмога не улучшила положения разбойников. Вскоре оставшиеся в живых люди Протаса оказались прижатыми к крыльцу. Отчаянно отбиваясь, они попытались отступить в избу. Тщетно! Протас запер дверь, лишив их и этой возможности найти спасение.
Отчаянно ругаясь и проклиная атамана-предателя, они сдались на милость победителя. Разгоряченный, еле сдерживающий себя Ждан к милосердию не был расположен. Если бы не резкий окрик Владигора, он не стал бы церемониться с защитниками Протаса, а прирезал бы всех пятерых, как свиней. Еще и трусы к тому же — поспешили разоружиться, хотя их на одного человека больше!
— Так что с ними делать? — спросил он княжича, нехотя опуская окровавленный меч.
— Гони на все четыре стороны, — ответил Владигор.
— И этих туда же отправим? — поинтересовался Чуча, глянув ему за спину.
Владигор быстро обернулся. В распахнутых воротах молча стояла толпа вооруженных людей. Похоже, собрались все обитатели становища… Но враждебности они не проявляли, мечи и ножи к бою не вскидывали.
Княжич демонстративно вложил меч в ножны и сделал несколько решительных шагов навстречу толпе.
— Вы пришли, чтобы узреть мое поражение или мою победу? — громко спросил он.
Ответом было растерянное молчание. Никто не решался отвечать от имени всей ватаги.
— Что ж, не буду обманывать ваших ожиданий. Тем более что явился сюда не для того, чтобы проливать кровь охранников Протаса. Я хотел раз и навсегда отбить у него желание предательски нападать на сына Светозора, прячась за чужие спины и скрывая свои грязные планы от вольной ватаги. Если сомневаетесь в том, что Протас замыслил сегодня же повязать меня и продать Климоге, спросите его людей. Надеюсь, сейчас они не станут врать и выкручиваться…
Филимон и Чуча вытолкали уцелевших охранников к толпе. Понурив головы, те вразнобой подтвердили слова Владигора.
— Думаешь, ватага сомневалась в подлости Протаса? — вполголоса спросил у княжича Ждан. — Они пришли, чтобы удостовериться в твоей силе и власти, князь. Им Тарасик, видать, все уже рассказал.
Владигор согласно кивнул.
— Да вот незадача, братцы, — язвительно усмехнувшись, вновь обратился он к толпе. — Не хочет Протас с полатей слезать! Заперся в избе, будто баба какая, и носа не кажет. Что делать будем? Я-то обычаи разбойничьи не запамятовал, как видите. Кто бы предательство своих ни замыслил, хоть сам атаман, должен на ватажный суд предстать. Либо с обвинителем своим в честном бою сойтись. Верно говорю?
Лишь одна неточность была в рассуждениях княжича: Протас имел полное право не признавать его членом разбойной ватаги, поскольку четыре года назад он сбежал из нее. Значит, и желание продать объявившегося вдруг беглеца князю Климоге не считалось очевидным предательством.
Но в подобные тонкости, как и надеялся Владигор, толпа вникать не собиралась. Сомнения разбойников мог разрешить теперь лишь поединок жестокого, всем опостылевшего атамана и этого юноши, в котором многие готовы были признать законного правителя Синегорья.
После слов Владигора по толпе прокатился неясный ропот. Отдельные фразы наиболее ретивых вольников, донесшиеся до слуха друзей, не предвещали Протасу ничего хорошего:
— А чего канителиться? Вышибить дверь — и вся недолга!
— В окошки факелов напихать — сам выскочит!..
— В избе ли он? Может, сбежал давно.
— Куда денется! Коли сбежит, значит, вдвойне виноват…
— Ну, чего стоять-то? Надо вытаскивать Протаса на круг, пусть бьются, как обычаем нашим положено. .
Ни поджигать избу, ни вламываться в нее не понадобилось. Дверь сама распахнулась, и на порог вышел Горбач. Пробежав острыми глазками по столпившейся У ворот ватаге, он торопливо спустился с крыльца и подошел к Владигору.
— Я отговаривал Протаса идти против тебя, клянусь Белесом! Но ты знаешь его норов — ничего не желает слушать.
— Знаю, Горбач, знаю. И повторяю: зла на тебя не держу, — поморщившись, сказал княжич. Нервные, поспешные оправдания Горбача вызвали в нем неприязненные чувства. — Где он? Неужто сбежал?
— Нет, куда ему теперь? Сейчас выйдет. Когда ватагу увидел, сразу понял, чего люди хотят… Но ты, княжич, с ним поосторожней будь. Он рубака крепкий, опытный, один троих осилить может. Справишься?
В голосе Горбача слышалась неподдельная тревога.Владигор понимал причину этой озабоченности. Если Протас верх возьмет, вряд ли простит своему бывшему соратнику сегодняшние метания.
Вновь с треском распахнулась дверь, едва не сорвавшись с петель от сильного удара. Тяжелой поступью разъяренного быка на крыльцо вышел атаман Протас. Стало понятно, почему он задержался в доме: один вид его должен был наводить страх на противника.
Облаченный в кельтские доспехи, с наброшенной на плечи волчьей шкурой, в шлеме, увенчанном волчьей же головой, он произвел должное впечатление на свою ватагу. Но не на Владигора, который видывал врагов и пострашнее. Лицо Протаса было скрыто под маской из шкуры болотной крысы. В прорезях злобным огнем и жаждой крови пылали угли черных глаз. Вооружение атамана составляли тяжелый палаш с длинным прямым клинком и кистень, железный шар которого был утыкан шипами. Впрочем, как догадывался Владигор, где-нибудь под одеждой наверняка припрятан кинжал, а в голенище — нож.
Против него у княжича был только короткий синегорский меч и заветный охотничий нож. Грудь Владигора прикрывали лишь куртка из дубленой кожи да медный родовой знак на шнурке… И все же Владигор не стал требовать от ватаги уравнивания с грозным соперником ни в оружии, ни в доспехах.
Отмахнувшись от настойчиво убеждавшего его в чем-то Ждана, скинул куртку, взял ее в левую руку. Затем решительно обнажил меч, а пояс с ножнами, чтобы не было помехи в бою, отбросил в сторону.
Все разбойники, собравшиеся возле дома Горбача, отступили к частоколу, освобождая площадку для поединка. Сам Горбач, бросая взгляды то на княжича, то на возвышающегося на ступеньках крыльца атамана, никак не решался провозгласить начало схватки.
За него эту задачу решил Протас. С громким рычанием дикого вепря он без какого-либо иного предупреждения ринулся на Владигора. Юноша легко увернулся, парируя удар кистеня, который на бегу пытался нанести ему Протас. Атаман тут же повторил атаку, и вновь Владигор отклонился без особого труда. После третьего наскока стало ясно, чего он добивается: незаметно оттеснить княжича к стене дома, чтобы лишить гибкого и увертливого соперника главного преимущества — свободы передвижения. За нарочито выпячиваемой яростью скрывался трезвый расчет опытного бойца.
Владигор сделал вид, что попался на эту хитрость, и уже без особой нужды попятился к дому. Размахивая кистенем над головой и выставив вперед меч, Протас двинулся вперед. Княжич махнул курткой, будто намереваясь отпрыгнуть в сторону, и, когда меч атамана дернулся следом, оставив грудь незащищенной, нанес молниеносный удар.
Только прочный нагрудник из кельтской стали спас атамана. Покачнувшись, Протас запоздало ударил кистенем по тому месту, где только что находился юноша. Тот, оказавшись значительно левее, подставил под кистень куртку. Шипы с треском прорвали дубленую кожу, однако тяжелый шар запутался в ней. Владигор тут же рубанул мечом — и обитая медью рукоять кистеня разлетелась на две части.
Теперь соперники уравнялись в оружии… ан нет! Как и ожидал княжич, атаман сразу извлек припрятанный под волчьей шкурой кинжал с треугольным лезвием. Раны, полученные от такого кинжала, очень долго не заживают, гноятся и, бывает, сводят в могилу.
«Вот только я раньше времени в могилу не спешу», — подумал княжич и улыбнулся, потому что пока Протас ничего новенького не показал, даже подлый кинжал не стал неожиданностью.
Улыбка на лице юноши разозлила атамана больше, чем утраченный кистень. Широко размахивая мечом, он наступал на княжича подобно медведю, поднятому неосторожным охотником с лежки. Владигор спокойно парировал удары, хотя под напором массивного противника вынужден был отходить к маленькому сарайчику, притулившемуся на краю двора.
Трудноуловимым движением Протас метнул кинжал. В последний миг Владигор сумел отклониться — стальной клинок, просвистев возле уха, вонзился в стенку сарая. Отвлекшись на кинжал, Владигор чуть не пропустил страшной силы удар палаша, едва успев заслониться своим мечом. Удар был столь мощным, что юноша не устоял на ногах и врезался спиной в трухлявые доски сарайчика. Они не выдержали, проломились под его телом, и Владигор упал внутрь.
К несчастью, в сарайчике валялся всякий рыбацкий хлам, а на ветхой стене была развешена старая рыболовная сеть. В ней-то и запутался Владигор. Чем активнее он старался высвободиться, тем туже затягивались веревки. Протас громко расхохотался, заранее празднуя победу…
Ухватив сеть своей огромной лапищей, он рывком выволок бьющегося в ней княжича наружу и швырнул на землю. Протас растягивал удовольствие, которое доставлял ему вид поверженного противника. А может, раздумывал: сразу убить юнца или продать-таки спеленутого «самозванца» Климоге?
Владигор мгновенно воспользовался этой задержкой и, не пытаясь больше подняться, спутанными ногами ударил атамана в живот. Пока Протас, скорчившись от боли, ловил ртом воздух, княжич вытащил охотничий нож и одним махом перерубил часть веревок. Осознав свою ошибку, Протас сделал резкий выпад, дабы последним ударом палаша прикончить распластанного у его ног и все еще опутанного сетью княжича.
Однако Владигор, извернувшись словно ящерица, скользнул под его рукой и изо всех сил — снизу вверх — ударил атамана заветным ножом, вспарывая его живот от паха до пупка. Протас какое-то время держался на ногах, покачиваясь и с тупым изумлением глядя на вываливающиеся из собственного брюха кишки. Затем колени его подогнулись, и с мучительным стоном издыхающего зверя он повалился на землю.
Владигор быстро избавился от остатков рыболовной сети и склонился над атаманом. Тот был еще жив и, кажется, пытался что-то сказать. Юноша сорвал с него маску. Гримаса боли и лютой ненависти исказила лицо Протаса почти до неузнаваемости. На губах выступила кровавая пена. Хрипло дыша, он с трудом произнес:
— Сейчас ты… был бы уже покойником… Какая дурость! И почему не зарезал… сразу… Хотелось всучить тебя Аресу, как щуренка, в сетях… Единственная ошибка…
— Нет, атаман, — ответил Владигор. — Последняя, но далеко не единственная. Главная твоя ошибка была сделана четыре года назад: ты не захотел признать в мальчишке, который пришел к тебе с надеждой на помощь, наследного синегорского княжича, сына великого Светозора. Ты захотел использовать подвернувшийся случай в своих интересах, совсем не заботясь об интересах всей вотчины. Вот и сегодня, получив шанс искупить былые прегрешения — встать на сторону законного правителя Синегорья, ты предпочел путь предателя и ночного убийцы. Не я — сами боги покарали тебя за это, Протас!
Владигор понимал, что говорит слишком долго и умирающий атаман вряд ли воспринимает сейчас хотя бы половину из его слов. Но чувствовал себя обязанным объясниться с врагом, пусть даже в последние мгновения его бездарно растраченной жизни. Черные глаза Протаса, по-прежнему наполненные злобой и безумием ненависти, постепенно затуманились поволокой смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57