И, дескать, сама обратилась. Из патриотизма, ради блага рода, о котором княгиня не забудет. Ну и чтобы погибнуть за благое дело, а не подыхать в мучениях и язвах на пропотевшем ложе без всякой пользы.
Ронсуаза стояла перед колодками и, насупившись, глядела вверх. Збрхл отошел в угол, начал копаться в инструментах и оружии.
— Я не пустил бы тебя за частокол. — Только теперь Венсуэлли взглянул на девочку. — Я ему это сказал. Больная — не больная… Я так не дерусь. А та нора под палубой… Вендерк сказал, что о тебе позаботится. Сам будет носить вниз еду, а горшки — наверх. Потому что не хочет, чтобы заразился кто-нибудь из экипажа, а его самого те чародеи, которые девку готовили, иммунировали. Да и девчонка, с командой сталкиваясь, не пропитается солдатскими запахами, которые могли бы дракона отпугнуть. Ронсуаза… ты мне веришь?
Девочка не отрывала глаз от двух отверстий, расположенных выше остальных.
— Я все понимаю. Эту цепь. И почему она доходит туда, куда доходит. Но вот две эти дырки? Дебрен? Мне уже тринадцатый год, я не ребенок. Зачем они?
У Дебрена было каменное лицо.
— Это называется «хромые антиподы». Антиподы — потому что женщина висит ногами кверху, а хромые — потому что при таком положении суставы ног…
— Дебрен! Ей двенадцать лет! — проворчал Венсуэлли. Долгое время никто не произносил ни слова, не смотрел на других. Тяжелую удушливую тишину прервал Збрхл.
— Одно ясно, — проворчал он, позвякивая какой-то ржавой железякой. — Здесь живут не семеро симпатичных гномиков. И не семеро рыцарей из ордена святого Григи, покровителя охотников за драконами.
— Положи капкан, — сказал Дебрен. — Лучше поищи какой-нибудь арбалет. Я вижу ворот для натяжения тетивы, так, может, и арбалет…
— Это не капкан.
Ротмистр подошел ближе к свету. В руке у него было что-то такое, что когда-то скорее всего было элементом тяжелой противопанцирной метательной машины, возможно, даже устанавливаемой на легком основании, а сейчас больше походило на ложе обрезанного арбалета со спусковым рычагом и упором для носимого отдельно ворота, но без стальной дуги, канавки для болтов и тетивы. Вместо этого у устройства было две пары соединенных пружинами железных челюстей. В обеих — и той, что побольше, и внутренней, меньшей, — были укреплены желтые зубы какого-то крупного хищника. Между зубами проглядывало множество коричневых пятен, волокна засохшей ткани и два волоса.
— Я даже боюсь подумать, какого его назначение.
Дебрен взял у Збрхла инструмент, осмотрел, потом взглянул на адмирала.
— Ты знал? — спросил он. — Збрхл, ты мог бы это натянуть? Адмирал, я жду.
— Что я мог знать? Не пялься. Ты, Ронсуаза, можешь смотреть до конца жизни. И плюй мне при встрече в рожу. Имеешь право, хоть грех мой в дурости, а не в сукинсынстве. Я не спрашивал, хоть должен был, и двое моих людей головы разбили, какие-то странные пляски на трапе выкомаривая. Но когда мы плыли сюда, я ни одному человеку не намерен был причинять зла. Может, даже некоторых осчастливить намеревался, потому что здешний чертов дракон хоть и живет на острове, но постоянно вдов и сирот плодит. А ты, чародей? На галере сюда приплыл. Галеры, как известно, прелестные места, набитые взаимодоброжелательными людьми. Гребцы цепями привязаны, чтобы с лавки не слететь, червивую кашу жрут, потому что любят, а веслами что есть сил машут, потому как это полезно для здоровья. Экипаж бичами снабжен, чтобы хлестать ими в такт. Когда барабаны и другие столь же музыкальные инструменты мелодии для всеобщей утехи наигры…
— Достаточно, — прервал магун. — Ты прав. Мы не бескорыстные рыцари. Ни ты, ни я, ни Збрхл, хотя он-то по крайней мере честен, не прикидывается добрым малым из сказки. Мир паскуден. И я не гляжу на тебя свысока. Если ты собирался держать девочку по свою сторону частокола, верил Вендерку и приплыл сюда на дракона охотиться, то ты — обыкновенный человек. Не слишком скверный, не слишком добрый. Как и большинство людей. А спрашиваю я не для того, чтобы тебя сверху оплевать. Просто кое-чего не понимаю.
— Готово. — Ротмистр снял ворот с ложа арбалеточелюстей. — Осторожнее с ними. Какой-то странный механизм. Шпандырь внутри… Черт знает зачем. Может, кто с двойным арбалетом экспериментировал. Тьфу, мерзость.
— Что ты хочешь знать? — спокойно спросил Венсуэлли.
— Что означал тот цирк на берегу? Зачем Император выслал на Кариатику флот? Хоть и из двух всего кораблей? Сейчас, когда собственные заливы оборонять нечем? И о каком военном поджигательстве ты говорил?
— Это политика, — криво усмехнулся Венсуэлли. — Мир, как ты заметил, паскуден. Западная Империя клонится к закату, а знаешь почему?
— Потому что ею правят мерзавцы. К тому же глупые. Что еще хуже.
— И это тоже, — согласился Венсуэлли. — Но при дворе в Бикопулиссе серьезно считают, что виной всему ересь, что Отец Отцов галочку на конкурентах поставил. Что в Зули уже давно, еще до того, как первая экспедиция направилась ко Гробу Господню, решено левокружие стереть с лица земли. Что Церковь весь Запад предпочитает язычникам отдать, нежели спасать отщепенцев, кои Господа восхваляют, в левую сторону Круг рисуя. И наконец, что седьмой вселенский кольцовый поход ко Гробу Махрусову должен был сразу же на полпути закончиться, еще в Бикопулиссе, ибо речь шла только об императорских богатствах.
— Ну и при чем тут Малый Чиряк?
— Когда Махрусовы рыцари в конце концов из города убрались, а ограниченный контингент союзных войск стоял там двадцать лет с лишком, то одни только голые стены остались. Столица так и не воспряла, хоть и давние это были времена. Люди там помнят ту руку братской помощи, а как вспомнят, так зубами скрежещут.
— Вот они и решили правокружцам отомстить, дракона Полыхача укокошить, устроив большое туристическое представление? Да?
— Нет, Дебрен. Видишь ли, Бикопулисс еще стоит. И держит несколько колоний, разбросанных вдоль Междуморья. Но теперь это островки, окруженные владениями язычников. Войска Везирата давно через ущелья прошли, на континент перебрались. Все захваченные ими земли когда-то были императорскими провинциями. Левокружцы там живут. Их никогда не интересовал Восток, для них Виплан кончается там, докуда доходят границы Варленской Империи. Ну, может, еще Лелонию некоторые к своему кругу милостиво причисляют. А юго-запад, Констанские горы — все это для них уже чуждый мир. Только ведь этот мир-то с их миром соседствует, и между ними ни моря нет, ни гор особо высоких, ни даже какой-нибудь большой реки. Поэтому все громче на випланских дворах можно услышать, что надо бы с этим чертовым султаном покончить. Собрать армию и двинуть на юг, пока еще он до императорских земель не дошел. Потому что как только дойдет, так сам двинет. На север и восток.
— Скверные это вести, — вздохнул Збрхл. — Война с язычниками, идеологическая, конечно, хреновый интерес. Из Зули идут пастырские послания о мире меж детьми Махруса, так что рынок чертовски сужается, к тому же на фронтах с язычниками платят мало, взывая к бескорыстной гибели за веру. Девок мало, попов с избытком. Тьфу! Не для приличного солдата этот театр. Вдобавок в неволю не берут, а на месте режут.
— А может, — спросил Дебрен, — вы сюда вербовщиками приплыли? Полыхача под Махрусовы штандарты затащить? Было — не было, наш дракон язычников, наверное, жрал бы с большим удовольствием.
— Не ехидничай, Дебрен. Император знал, чем такая братская помощь заканчивается. Союзные короли, как всегда, друг друга сожрут и домой вернутся, ничего не добившись, а уж опустошений натворят, девок перепортят, скота нахапают, хозяев пожгут, что только садись и плачь. Стыдно говорить, но люди на юге все громче болтают, что уж лучше под султанский каблук пойти и жить в мире, чем постоянно от голода и меча валиться.
— Ага, понимаю. Полыхач должен был в секретных службах работать, бунтарей и пораженцев истреблять. Дракон — как столп Управления Охраны Трона. Неконвенционно, но и неглупо.
— Нет, Дебрен. Просто за превентивную экспедицию на юг громче всех в Маримале и на Анвашских островах орут. Похоже, дела зашли далеко, королевские квартирмейстеры скот скупают, телеги… Корабли подорожали на всем побережье. Быть войне. Большой и кровопролитной. Вот Император и надумал отодвинуть бойню от своих границ. Без шума. Отсюда гражданский и чисто академический характер нашего похода. И как можно дальше. Насколько удастся. В частности, и для того, чтобы никто не выискивал источник войны в Бикопулиссе. Поэтому в качестве цели избрали другой конец континента. Горловину.
— Погоди-ка… Ты хочешь сказать…
— Сто лет анвашцы и маримальцы колошматили друг друга, прежде чем спорные объекты в прах обратились и сорняками поросли. И удалось достичь компромисса. Установились равновесие и мир. Договорились, что кому причитается. Обе стороны сохраняли престиж. В зоне Горловины, иначе — Анвашского канала, у каждого клочка земли, у каждого поселения есть свой суверен, и те, кто войну пережил, смирились с существующим положением. Да. У каждого клочка земли, кроме острова Малый Чиряк. Бесполезного, пока жив дракон и пока каждый, кто ногой на него ступит, погибает. Со свидетелями заодно.
— Венсуэлли, но это же территория Дракии. Какое дело королям, к тому же таким королям, до зачуханного островка в каком-то зачуханном княжестве? Ты не обижайся, Ронсуаза.
— Никакого. Пока княгиня Помпадрина, комплексующая из-за второразрядности своего княжества и своего пола, торжественно не раструбит, что после пятивековой оккупации ее доблестные рати очистили последний клочок княжества от драконьей тирании. Ибо тогда, уважаемый чародей, все закипит, как в борделе, в который угодил таран. Полетят все мирные договора. В Дракии, откуда Гельвим отправился в Анваш воевать, сто лет дрались за каждый камень, потому что каждый камень в договорах упомянут. И мирных, и ленных, не говоря уж о наследственных. Юридическая ситуация княжества настолько запутана, что даже крючкотвор опп Гремк однажды признался, что у него в башке закипает, когда он об этом думает. Он уверен в одном: как только штандарт Помпадрины над этим, прости за выражение, чирием заполощется, то в Эйлеффе и Тамбурке короли от радости на тронах подпрыгнут, потому что каждый будет свято убежден, что приобрел новый лен.
— Понимаю. Потому и появился Голубой рыцарь… Но… почему на коне? И что с Лобриком и Саскоуром?
— Лобрик был анашем, а Саскоур — подданный маримальского короля. Лобрик первым ступил на девственную землю. Но деревянной ногой. Саскоур должен был землю облобызать, но с трапа не сходить. Так их обучили, а поскольку оба были пьянчугами, то для гарантии инструктаж гипнозом углубили. Ну и что-то не получилось.
— Надо было как следует за бочками с вином присматривать. Дешевле б обошлось.
— Ничего ты не понимаешь. Они должны были напиться, так задумал Вендерк. Рыцаря споить не удалось, тогда его двойным гипнозом одурманили, а жену и детей должны были обратить в холопов, если он что-нибудь не так сделает. С коня он не должен был слезать. И произнести речь, в которой постоянно упоминать о добродетельности Помпадрины Добродетельной, добродетельность коей высоко ценя, сушу, им добытую, Голубой рыцарь своей госпоже к ногам бросает. А теперь представь себе, как будет выглядеть международный арбитраж, когда короли начнут решать, кому Малый Чиряк юридически принадлежит. Каждый пришлет своих юристов, прожженных пройдох, гибкостью выкрутасов превосходящих шнурки для ботинок. А они с ходу примутся орать, с радостью подкрепляясь реляциями знаменитой госпожи Солган. И о том, что-де нога Лобрика не играет роли. И о том, что целованием-то чужую землю в свое подданство обращает Отец Отцов, а не какой-то обделанный матросик. И о том, что пьяный матрос первооткрывателем считаться не может. И о том, что особенно важно, насколько он был пьянее или трезвее другого. И о том, что не голодранцы земли открывают и от имени своих суверенов принимают во владение, а только дворянин, который первым на берег с лодки сходит. И о том, что именно сам дворянин, а не его конь, и что благородный дворянин может до самой своей сраной смерти по девственным берегам галопировать, ни в чем их статуса не изменяя, если хоть немного не поднатужится и со своего седла не сползет. И наконец вылезет проблема намерений господина Голубого, который остров положил к ногам какой-то якобы добродетельной княгини, хотя, как каждому ребенку известно, Помпадрина с двенадцати лет спала с каждым, на ком штаны держатся, и при всей осторожности тройку ублюдков заимела.
— Черт побери, — сказал Дебрен, — это может кончиться войной. Только от одного выслушивания крючкотворства у порядочного человека меч сам в руки просится.
— Юристов, — убежденно заметил Збрхл, — надо в младые годы выхолащивать. Потому как если они размножатся — миру конец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51