— Я что-то двери из-за ваших спин не вижу, — медленно проговорил Дебрен. — Не иначе, как вы рукавами склеились. Чтобы трудно было между вами пройти и глянуть, нет ли госпожи Солган в каюте? А может, этого делать не следует? Заглядывать-то? Я прав?
Писари отодвинулись. На два пальца. Самое большое — на маримальский дюйм друг от друга. И на два дюйма от двери.
— Пожалуй, да, — шепнула Неруэла.
— Полагаю, Цулью тоже не следует искать.
Теперь уже и Небрим заинтересовался носками своих ботинок. Дебрен старался не думать, что он испытывает в большей степени: облегчение или разочарование. И пытался не пропускать в сознание доносящиеся из-за стен звуки.
Это удавалось с трудом, несмотря на несколько слоев досок и солидную военную конструкцию корабля — слух Дебрена был обострен магией. А Лелиция Солган отнюдь не упрощала ситуации.
— Договоримся так: вы не видели, что я сюда приходил, а я не видел, как героически вы охраняете двери.
Они усердно закивали, расслабились. Мальчик, более храбрый по природе, даже решился задать вопрос:
— А вы, глубокоуважаемый господин, тоже… к себе идете? Как и наша госпожа?
— Тоже. Но не за тем, за чем ваша госпожа. И вообще — не иду. Ибо меня здесь не было и нет.
Он спустился в трюм, на самый нижний уровень, уже под ватерлинию. Было темно, из-под ног разбегались мыши. Магун выколдовал небольшой холодный огонек и начал исследовать дверь за дверью. Их было шесть — многовато для военного корабля, даже современного. Солидная конструкция дверей свидетельствовала об универсальном характере помещений, в которые они охраняли входы. Здесь можно было разместить пассажиров третьего класса, что в застойные времена помогало арматору продержаться, а в хорошие — запирать пленников, захваченных для выкупа, либо менее ценную добычу. Или крепкие напитки — эти независимо от конъюнктуры, ибо у морского волка в горле всегда стоит сушь. Замки были, разумеется, прочные и сложные, но лишь один из них защитили заклинанием. Дебрену пришлось попотеть над его дезактивацией довольно долго.
Места в клетушке было почти ничего. И жутко воняло. Ведро, до половины наполненное фекалиями и блевотиной, большая миска с остатками каши и шкварок, лежащая рядом крыса с переломленной шеей и матрас, набитый сеном.
— Лучше убей меня, — тихо сказала скорчившаяся в углу подстилки девушка в ночной рубашке, со связанными в кистях руками. На голых ногах были видны следы крысиных зубов. Опухшие от усталости глаза; волосы, всклокоченные, как у королевы Эсмерии двумя годами раньше. Тоже темные.
— Нет уж. Лучше я тебя отсюда заберу.
Он вынул нож. Она плотнее втиснулась в угол, но, вероятно, о смерти говорила вполне серьезно, потому что, кроме этой инстинктивной реакции, не оказала никакого сопротивления. Он взял ее за руки. Холодные. Слишком холодные. Быстро, отбросив осторожность, перерезал веревки так, словно это имело смысл и этим можно было исправить зло, совершенное глупцом, затягивавшим петлю. Какое-то время он держал в ладонях помертвевшие ледяные пальцы. Потом, заметив, как сузились у девушки зрачки, улыбнулся.
— Начинают болеть. Это хорошо.
— Сатанинский выпердыш! — Она начала шевелить губами, но во рту явно не хватало слюны, чтобы плюнуть в него. — Тебя еще настигнет Божья кара, чародей плюгавый…
— Откуда ты зна… Ах да, свет. Я — Дебрен из Думайки. Профессию ты угадала. Но я не садист. А твоя боль меня радует только потому, что ты еще можешь ее чувствовать. Значит — руки не потеряны. Если позволишь, я немного облегчу тебе боль слабым заклинанием.
— Взамен чего? — прохрипела она.
Каша стояла здесь уже давно и когда-то была густым крупяным супом. Никакого жбанчика с водой видно не было. Девушка обезвожена.
— Ноги развести, что ли? Моя невинность вам уже не нужна?
— Никаких «нас», есть только я. Кто тебя запер? И зачем?
— Я тебе не верю… — Она замялась. — Опп Гремк. Черная свинья. Не прикидывайся, будто ты его не знаешь. А-а-а-ах…
— Болит, да? Это еще ничего. Погоди, что будет дальше. Ну так как, ты согласна на процедуру?
Она некоторое время боролась с собой, наконец нехотя кивнула.
— Его милость Вендерка я знаю, но совсем недавно. Дружбы между нами не возникло, и похоже на то, что не возникнет. Правда, морды друг другу мы пока что тоже не набили. Но все еще может измениться. — Дебрен, закрыв глаза, начал шептать формулу, мягко массируя руки девушки. — Ну вот и все. А ты боялась. Еще какое-то время поболят и будут плохо действовать, но все должно обойтись. Сама встанешь? Прекрасно. Иди, я тебе помогу. Ноги, наверное, показывать не захочешь. Не беда. Крыса, как видишь, уже разлагается, так что если гангрена не началась до сих пор, то и не начнется. Осторожней, маленькая… Подожди, я тебя обхвачу. Не бойся, это не вступление к тому, чтобы начать ноги разводить. Можно кое о чем спросить?
— Я — Ронсуаза. О, кур-р… Простите. Ступня. Слушаю.
— Ты из какого сословия, Ронсуаза? Я имею в виду… Понимаешь, мне приходится поддерживать тебя, этот огонек и вдобавок еще держать на привязи нервы. Если б я знал, что мне можно не следить за словами, чтобы не оскорбить тебя не совсем цензурными выражениями, мне было бы легче.
— Я — девушка. Вольная.
— Э-э-э… Ну да. Но я не об этом. Меня интересует, из крестьян ли ты? Я не обижу твои уши грубыми словами?
— Э… Господин Дебрен, можете ругаться сколько угодно. Я привыкла. Когда батюшка с матушкой лаялись в замке, то аж свечи от смущения таяли. О жратве так спорили, о кулинарном искусстве.
— Ага. Папа поваром в замке у какого-то барона работал?
— Нет, бароном.
Они были уже у выхода на палубу. Дебрен приложил палец к губам, осторожно выглянул. У левого борта стояли три табуретки, но писари исчезли. Это хорошо. Он отпустил талию бароновой дочери, взял ее за руку. Она уже твердо стояла на ногах, свежий воздух творил чудеса. Ну что ж, девственный остров. Никаких кузниц, красилен, городских сточных канав… Мир, тишина и благолепие.
— Тихо, быстро и без вопросов, — прошипел он.
Они побежали. По сходням, потом по каменистой полочке вдоль обрыва, сквозь кустарник и на пляж. Девушка ни о чем не спрашивала. Даже о трупах Лобрика и Саскоура, по-прежнему заклиненных между бортом и берегом, трупах, по которым уже ползали первые крабы.
Лишь когда перешли на шаг, он заметил, насколько она бледна. Она не вырывала у него руку, но тут же отняла ее, как только он ослабил нажим и предоставил ей выбор.
— Чего от тебя ждал опп Гремк?
Она не ответила.
— Ты что-то говорила о своем венке. Или это?..
— Почему мы убегаем тайком, магик? Куда ты меня ведешь? — Она старалась владеть голосом. — Кто убил этих людей? Дракон?
Он остановился, схватил ее за локоть.
— Что ты знаешь о драконе, Ронсуаза?
— Столько, сколько вынуждена. — Она скривила дрожащие губы. — Что он лишит меня венка. А потом сожрет. Пусти. Я не убегу. Знаю, что отсюда бежать некуда.
Похоже, девочка говорила искренне, потому что, когда он повернулся и побрел по пляжу, она тут же последовала за ним.
Было тихо. Слышались только удары одинокого топора. Потом умолк шелест легких шагов позади. Ну и хорошо. Пожалуй, лучшее из всего, что могло быть. «Меньше знаешь — дольше живешь». Святые слова, Венсуэлли. Ты скотина. Сейчас надо просто пойти дальше, словно ничего не случилось. Забыть. Может, даже поверить, что произошло чудо. Что через несколько дней у Малого Чиряка бросил якорь другой корабль, с него спустился сказочный принц и нашел на берегу целую и здоровую девушку. Невинную. С нетронутым венком. Возможно, даже чистую и не воняющую. Что он не лишил ее венка и не бросил потом команде на потеху, а забрал на континент, женился и жил с ней долго и счастливо. А почему бы и нет? Такая вера лучше водки. Дешевле, практичнее. Можно бы испробовать самогипноз. Говорят — помогает.
Проверять он не стал. Остановился и обернулся.
Ронсуаза стояла посреди песчаной отмели, уставившись на переплетение выброшенных морем водорослей и желтых ракушек. Невысокая, смуглая, еще прыщавая. В ней не было ничего, напоминавшего Ленду Брангго. Ни фигуры, ни солдатской накидки, ни вертела в руке. Но она была босая, в ночной рубашке. И в глазах у нее стояла печаль.
— Ну, пошли, — сказал он отрешенно. «Гад — не гад, палка ему в зад». — Как-нибудь обойдется. А за улитками, которые, возможно, в раковинах остались, вернемся как-нибудь в другой раз.
Она отступила на полшага. На Дебрена не глядела.
— Улитки?
Что-то стиснуло ему желудок. Он медленно подошел, разгреб водоросли, пнул недостаточно проворного краба. Краб откатился. В клешнях у него были обрывки зеленовато-коричневого, сильно подгнившего мяса с пучком волос. Длинных. А череп — единственное, что удалось различить, не копаясь в песке, — был небольшой. Женский. Кто-то или что-то разбило черепу затылок. Недоставало большого куска.
— Я так не хочу… — шепнула Ронсуаза. — Дяденька…
«Она еще меньше, чем эта, — подумал он. — Ребенок. Сколько ей может быть лет? Двенадцать? Бедрышки уже обрисовались, но груди… Черт побери! Холера, чума и сифилис…»
— Все будет хорошо, малышка. Обещаю.
— Дядя Дебрен… Лучше убей меня сразу. Сделай то, что с руками… Я… я только боли немного боюсь, а смерти… поч… почти…
— Глупости несешь! — Он схватил ее за руку, потянул к зарослям. — Слушать такую ерунду не хочу. Рановато тебе, Ронсуаза, на тот свет отправляться. К тому же ты — баронесса. Девочка хоть куда. Небось на охоту с отцом ходила, а?
— Я?..
— Ну ладно, черт с ней, с охотой. — Он прополз на четвереньках под поваленным тисом, протащил девушку. — Но вышивать-то, наверное, умеешь? Ну? Вот видишь. Так вот, нож, грубо говоря, все равно что шильце, которое в клубок втыкают. Возьми его. Да не реви ты, холера. Это просто на всякий случай. Не станем же мы здесь драки устраивать, тут лес, а нам осложнения ни к чему. В случае чего — спрячемся. В прятки играть умеешь, верно? Недавние времена… Подожди, не туда, не по верху. Лучше, чтобы нас не видели.
Что-то зашевелилось сбоку. Они прильнули ко мху, к толстому ковру гниющей листвы. Лежали, стараясь сдерживать дыхание. Девочка осторожно вытирала глаза рукавом рубашки, пыталась помассировать руки. Дебрен ругался про себя, но не решался отнять у нее нож. Этот кусочек стали с костяной рукояткой, который она едва удерживала почти ничего не чувствующими пальцами, было все, что она имела. С ним рядом была женщина. Перепуганная, растерянная, но пытающаяся что-то сделать со своей жизнью. Отнимая нож, он снова отвел бы ей роль ребенка.
Шорох не повторился. Они встали и бросились дальше. Перебежками, от дерева к яме, от ямы — к скале. Все время в гору, к центру острова. Было тихо, никто уже не рубил деревья. Тишина беспокоила Дебрена. Он в любой момент ожидал шума, широкой, хорошо поставленной облавы. Но нет, лес оставался тихим, даже птицы умолкли. И все же беспокоился он не напрасно.
За полем крапивы, через которое Ронсуаза прошла, как и подобает рыцарскому отпрыску, вся в пузырях, но без слова жалобы, валялась срубленная сосна. Немного дальше, навзничь — один из Збрхловых наемников. Без половины кишок, растянутых по зарослям, и половины лица, вдавленного в череп с такой силой, что через уши вытекала не только кровь. Запах еще не привлек мух.
— Махрусик, милосердненький…
— Тише, Ронсуаза. Не смотри. — Ему смотреть приходилось. Стащить с трупа колчан с болтами, не испачкав при этом руки в раскиданных кишках, на ощупь не удалось. — Там лежит арбалет. Возьми.
Надо было сделать это самому, потому что тетива арбалета натянута, а руки девочки все еще были словно деревянные. Но, направляясь за оружием, она удалялась от второго трупа, который, кажется, не заметила. У заброшенного в кусты матроса не было головы. Куртка, разорванная вдоль позвоночника по самый пояс, обнажала тело и блестевшие незапекшейся кровью позвонки. Рука безголового стискивала рукоять топора. Чистое острие говорило о том, что моряк продал жизнь не слишком дорого.
— Это дракон, правда, Дебрен?
— Люди так не убивают. Пошли. И не бойся. Дракон — существо волшебное, а магию я способен уловить издалека.
Он лгал. Не хотел, чтобы она боялась больше, чем может вынести психика двенадцатилетней девочки. Взял у нее арбалет и, не сказав ни слова, подвязал нож к руке куском веревки. Потом они — еще тише и осторожней — пошли дальше.
На вытоптанной козами или косулями тропинке наткнулись на очередной труп. У этого были и голова, и нетронутый живот, но что-то впечатало лицо матроса в мягкую землю и, когда он давился ею и собственным воем, вырвало левую руку и ногу от бедра. Сюда мухи уже добрались. Дебрен поискал оружие, но вместо оружия обнаружил следы. Глубокие следы существа, шагавшего крупными шагами. И капли крови. Мелкие, но рассеянные по окружающим папоротникам.
На тропинке, немного выше, остался большой, слегка похожий на птичий оттиск. Нечеткий, хоть и глубокий. Дебрен присел и долго рассматривал его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51