Не успев даже вскрикнуть, она умерла, проткнутая насквозь, и только капля крови упала на блузку мертвой девушки, под грудь.
Тело Ренаты дрогнуло. Она втянула воздух, тяжело, с долгим всхлипом. Николай вскочил с колен и поднял ее с земли. Зрачки девушки, она подобрала под себя ноги и присела.
– О, господи! Спасибо, что ты меня услышал!
Рената отстранила Ника и загородилась от него рукой. Стоило ей отвернуться, изо рта у неё хлестнула белая пена. Спазмы то проходили, то вновь овладевали ею. Девушка едва дышала, и потому, когда все закончилось, руки её бессильно подломились. Отдыхая, она ничком лежала в мокрой траве. Гроссман помог ей подняться.
– Все прошло, все прошло… – бормотал он и гладил девушку по лицу, стирая остатки крови и пены.
Рената, точно не совсем понимая, где находится, огляделась, изучающе посмотрела на свои перепачканные руки, на дрожащие от слабости ноги, на грудь. Её губы упрямо изогнулись, дрогнули в печальной улыбке:
– Я напугала тебя? – голос звучал с её интонациями, но ниже и мягче обычного.
– Еще бы! Чуть дураком не стал…
– Извини. Который час?
– Ка…кажется, десять минут девятого… Тьфу ты! – Гроссман разозлился на свой заикающийся язык. – Давно у тебя случаются эпилептические припадки?
– Эпилептические припадки? – она не ответила на вопрос и поднялась. – Нам пора ехать, Ник!
Он хотел спросить: «А Саша?!», но вдруг осёкся, взглянув в её непрозрачные, словно два кусочка серого гранита, глаза под веером густых, слипшихся от дождя девичьих ресниц.
– Обещаю, что никаких припадков больше не случится. Машину поведу я. Садись.
– Только если этот драндулет заведется…
– Я ведь тебя просила, Ник… не обижай его…
– Прости, вырвалось. По инерции. Ты вся промокла.
– Это ничего! – успокаивая его, Рената двинула рукой. – Мелочи. Иногда приятно бывает чувствовать себя в мокрой одежде… Дай сигарету…
Она села за руль и закурила. Не так, как обычно. До фильтра. Гроссман ломал голову, что же произошло. После припадка она стала… какая-то другая. Не внешне – внутренне…
«Самое постоянное в ЭТОЙ жизни – наша оболочка. Мы никуда не можем деваться от нее. И никто так не заблуждается, как тот, кто думает, что так было, так будет и ничего нельзя изменить. Мы сами оценим поступки своего духа через тысячелетия, не помня лиц тех, кто их совершал, да и не стараясь вспомнить»…
Ник встряхнулся. Кто шептал ему это?..
Рената выбросила окурок в окно. Гроссман подумал, что же она будет делать со «сдохшим» мотором. Но после короткого замыкания джип подал признаки жизни и заурчал. Они отъехали. Через несколько минут стемнело.
– Выходи! – наконец сказала девушка, тормозя на склоне.
– Зачем? – удивился Николай.
– Выходи и вынимай вещи!
– Зачем?!!
Она упрямо мотнула головой. Ожидая от неё всего, что угодно, Гроссман покинул джип. Рената с грустной улыбкой обняла помятый бок железного коня:
– Что ж, прощай! Жаль расставаться, но ничего не поделаешь: твое тело тоже сдалось, приятель…
– Что ты делаешь?! – удивился Ник, видя, что она придавливает педаль газа злосчастной лопаткой.
– Не хочу, чтобы он попал в чужие руки или превратился в труху на свалке… Он слишком ярко жил, чтобы так бесславно и бесцветно умереть. Правда, приятель? Ты согласен со мной? Прощай!
И, сорвавшись с места, джип полетел к обрыву, навстречу неминуемой гибели. Содержимого бака хватило на то, чтобы на несколько секунд превратиться в пучок огня.
Рената повернулась и посмотрела на бывшего мужа:
– Доедем автостопом. Здесь уже недалеко, правда?
– Конечно, доедем.
– И нам теперь времени, чтобы многое исправить, а тебе не быть собакой на сене…
Николай насторожился, услышав что-то очень-очень-очень знакомое, но что именно – понять не смог. Он только улыбнулся:
– Наконец-то из этих уст я слышу речи взрослой и умной женщины…
Непрозрачные, как гранит, глаза Ренаты усмехнулись. Молодой человек набросил ей на плечи свою куртку, поднял два чемодана, и они пошли по мокрому от дождя бесконечному шоссе…
«И никто так не заблуждается, как тот, кто думает, что так было, так будет и ничего нельзя изменить… Деяния нашего духа оценим мы сами, не помня, какими были наши лица, цвет глаз, волос, кожи»…
…Если я буду иметь дело с камнями, То не стану ломать преграды.
Я наберусь терпения, как ты, о, вода!
Декабрь 1994 – март 2000 гг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Тело Ренаты дрогнуло. Она втянула воздух, тяжело, с долгим всхлипом. Николай вскочил с колен и поднял ее с земли. Зрачки девушки, она подобрала под себя ноги и присела.
– О, господи! Спасибо, что ты меня услышал!
Рената отстранила Ника и загородилась от него рукой. Стоило ей отвернуться, изо рта у неё хлестнула белая пена. Спазмы то проходили, то вновь овладевали ею. Девушка едва дышала, и потому, когда все закончилось, руки её бессильно подломились. Отдыхая, она ничком лежала в мокрой траве. Гроссман помог ей подняться.
– Все прошло, все прошло… – бормотал он и гладил девушку по лицу, стирая остатки крови и пены.
Рената, точно не совсем понимая, где находится, огляделась, изучающе посмотрела на свои перепачканные руки, на дрожащие от слабости ноги, на грудь. Её губы упрямо изогнулись, дрогнули в печальной улыбке:
– Я напугала тебя? – голос звучал с её интонациями, но ниже и мягче обычного.
– Еще бы! Чуть дураком не стал…
– Извини. Который час?
– Ка…кажется, десять минут девятого… Тьфу ты! – Гроссман разозлился на свой заикающийся язык. – Давно у тебя случаются эпилептические припадки?
– Эпилептические припадки? – она не ответила на вопрос и поднялась. – Нам пора ехать, Ник!
Он хотел спросить: «А Саша?!», но вдруг осёкся, взглянув в её непрозрачные, словно два кусочка серого гранита, глаза под веером густых, слипшихся от дождя девичьих ресниц.
– Обещаю, что никаких припадков больше не случится. Машину поведу я. Садись.
– Только если этот драндулет заведется…
– Я ведь тебя просила, Ник… не обижай его…
– Прости, вырвалось. По инерции. Ты вся промокла.
– Это ничего! – успокаивая его, Рената двинула рукой. – Мелочи. Иногда приятно бывает чувствовать себя в мокрой одежде… Дай сигарету…
Она села за руль и закурила. Не так, как обычно. До фильтра. Гроссман ломал голову, что же произошло. После припадка она стала… какая-то другая. Не внешне – внутренне…
«Самое постоянное в ЭТОЙ жизни – наша оболочка. Мы никуда не можем деваться от нее. И никто так не заблуждается, как тот, кто думает, что так было, так будет и ничего нельзя изменить. Мы сами оценим поступки своего духа через тысячелетия, не помня лиц тех, кто их совершал, да и не стараясь вспомнить»…
Ник встряхнулся. Кто шептал ему это?..
Рената выбросила окурок в окно. Гроссман подумал, что же она будет делать со «сдохшим» мотором. Но после короткого замыкания джип подал признаки жизни и заурчал. Они отъехали. Через несколько минут стемнело.
– Выходи! – наконец сказала девушка, тормозя на склоне.
– Зачем? – удивился Николай.
– Выходи и вынимай вещи!
– Зачем?!!
Она упрямо мотнула головой. Ожидая от неё всего, что угодно, Гроссман покинул джип. Рената с грустной улыбкой обняла помятый бок железного коня:
– Что ж, прощай! Жаль расставаться, но ничего не поделаешь: твое тело тоже сдалось, приятель…
– Что ты делаешь?! – удивился Ник, видя, что она придавливает педаль газа злосчастной лопаткой.
– Не хочу, чтобы он попал в чужие руки или превратился в труху на свалке… Он слишком ярко жил, чтобы так бесславно и бесцветно умереть. Правда, приятель? Ты согласен со мной? Прощай!
И, сорвавшись с места, джип полетел к обрыву, навстречу неминуемой гибели. Содержимого бака хватило на то, чтобы на несколько секунд превратиться в пучок огня.
Рената повернулась и посмотрела на бывшего мужа:
– Доедем автостопом. Здесь уже недалеко, правда?
– Конечно, доедем.
– И нам теперь времени, чтобы многое исправить, а тебе не быть собакой на сене…
Николай насторожился, услышав что-то очень-очень-очень знакомое, но что именно – понять не смог. Он только улыбнулся:
– Наконец-то из этих уст я слышу речи взрослой и умной женщины…
Непрозрачные, как гранит, глаза Ренаты усмехнулись. Молодой человек набросил ей на плечи свою куртку, поднял два чемодана, и они пошли по мокрому от дождя бесконечному шоссе…
«И никто так не заблуждается, как тот, кто думает, что так было, так будет и ничего нельзя изменить… Деяния нашего духа оценим мы сами, не помня, какими были наши лица, цвет глаз, волос, кожи»…
…Если я буду иметь дело с камнями, То не стану ломать преграды.
Я наберусь терпения, как ты, о, вода!
Декабрь 1994 – март 2000 гг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36