Если без обиняков, то вероятность попасть под Программу приблизительно равнялась вероятности попасть под машину. Помня, как ему всегда не везло в лотерею, Сюя прикидывал, что здесь его билет тоже не выиграет. В местной лотерее он никогда ничего серьезнее рулона туалетной бумаги не выигрывал. Значит, и в Программе нипочем не выберут. Так что отвалите, ребята.
С другой стороны, порой в школе он слышал, как кто-то (обычно заплаканная девочка) говорил: «Моя двоюродная сестра оказалась в Программе...» И тогда темный страх снова его душил. Еще он страшно злился — кто имеет право так пугать бедную девочку?
Однако уже через несколько дней та бедная, заплаканная девочка начинала улыбаться. Тогда страх и гнев Сюи тоже постепенно слабели и улетучивались. Тем не менее его никогда не покидало чувство беспомощности и смутное недоверие к правительству.
Вот так обстояли дела.
И когда в этом году Сюя перешел в третий класс средней школы, он, как и другие его одноклассники, предположил, что все будет хорошо. Собственно говоря, что им еще оставалось делать?
Но вышло иначе.

* * *
— Этого не может быть!
Стул загрохотал, когда кто-то вскочил на ноги. Обладателя визгливого голоса Сюя определил прежде, чем бросил взгляд на стол позади Хироки Сугимуры. Кёити Мотобути, староста мальчиков класса. Лицо его не просто побледнело. Оно даже как-то посерело, составляя некий сюрреальный контраст с его очками в серебристой оправе. Теперь Кёити напоминал один из шелкографических оттисков Энди Уорхола. Оттиски эти приводились у них в учебниках как «типичный образчик упадочнического искусства американских империалистов».
Некоторые одноклассники надеялись, что Кёити сумеет выдать какую-то подходяще-рациональную форму протеста. Убивать приятелей, с которыми ты только вчера тусовался? Нет, невозможно. Здесь какая-то ошибка. Эй, староста, разве ты для нас все это дело не уладишь?
Но Кёити капитально их разочаровал.
— М-мой отец — ответственный за охрану окружающей среды в п-правительстве префектуры. Как мог класс, в к-котором я учусь, быть выбран для П-программы?..
Дрожь в голосе старосты выдавала его безумную взвинченность.
Мужчина по фамилии Сакамоти ухмыльнулся и покачал головой.
— Вот так так, — сказал он. — Ты Кёити Мотобути, верно? Ты должен знать, что такое равенство. Все люди рождены равными. Должность твоего отца в правительстве префектуры никаких особых привилегий тебе не дает. Ты такой же, как все. Послушайте меня, ученики. Кто-то вышел из богатой семьи, кто-то из бедной. Вы все должны понимать, что сами по себе чего-то стоите. А значит, Кёити, давай не впадать в иллюзию, будто ты какой-то особенный. Потому что никакой ты не особенный!
Сакамоти так рявкнул последнюю фразу, что Кёити буквально рухнул обратно на стул. Инструктор некоторое время сверлил Кёити глазами, а затем на его физиономии снова расплылась улыбка.
— Ваш класс будет упомянут в сегодняшних утренних новостях. Разумеется, поскольку проведение Программы засекречено, подробности останутся в тайне до конца игры. Но, должен вам сказать, ваших родителей уже обо всем известили. Все по-прежнему выглядели растерянными и ошарашенными. Одноклассникам убивать друг друга? Немыслимо.
— Значит, вы все еще не верите в реальность того, что происходит?
Сакамоти с озадаченным видом почесал в затылке. Затем повернулся к двери.
— Эй, парни! — крикнул он. — Марш сюда!
Тут дверь скользнула в сторону, и в класс вбежали трое мужчин в камуфляже, тяжелых ботинках и со стальными шлемами со значком персика под мышками. Сразу же стало понятно, что это солдаты сил особого назначения. За плечом у каждого висела винтовка со штыком, а к поясу была пристегнута кобура с пистолетом. Один солдат, высокий, с вьющимися волосами, казался каким-то бесшабашным. Другой был среднего роста, с привлекательным мальчишеским лицом. На губах третьего играла легкая усмешка. Они принесли большой нейлоновый пакет наподобие черного спального мешка. Из пакета местами что-то выпирало, вызывая ассоциацию с ананасами.
Сакамоти отошел к окну, и трое мужчин положили пакет на кафедру. Внутри пакета, судя по всему, было что-то мягкое, поскольку оба его конца свесились с кафедры.
— Позвольте мне представить вам этих людей, — объявил Сакамоти. — Они окажут вам немалую помощь при выполнении Программы. Итак, господин Тахара, господин Кондо и господин Номура. А теперь, господа, не будете ли вы так любезны показать этим школьникам, что там внутри?
Бесшабашный, по фамилии Тахара, подступил к кафедре, взялся за молнию и раскрыл пакет. Оттуда хлынуло что-то красное...
Не успел Тахара до конца расстегнуть молнию, как одна из девочек в переднем ряду пронзительно завизжала, и к ней тут же присоединились остальные. Загрохотали столы и стулья, а к девичьему хору добавились восклицания мальчиков.
Сюя затаил дыхание.
Внутри полуоткрытого пакета находилось тело господина Macao Хаясиды, их классного руководителя. Вернее, теперь это был их бывший классный руководитель. Собственно говоря, он также был бывшим господином Хаясидой.
Тонкий синевато-серый костюм учителя насквозь пропитался кровью. От его больших черных очков, за которые его прозвали Стрекозой, осталась только половина. Соответственно только половина осталась от головы господина Хаясиды. Из-под единственной линзы в потолок тупо таращился багровый глаз. Серая масса — должно быть, мозги учителя — липла к остаткам волос. Словно испытывая облегчение от возможности наконец-то вырваться на свободу, левая рука господина Хаясиды, все еще с часами на ней, выскользнула из пакета и свесилась с кафедры. Ученики в переднем ряду могли видеть, как секундная стрелка все еще ходит по кругу.
— Так, ну ладно, а теперь тихо. Тихо. Молчать!
Сакамоти хлопнул в ладоши, но девочки не прекратили своего визга.
Внезапно солдат по фамилии Кондо достал пистолет.
Сюя ожидал предупредительного выстрела в потолок, однако вместо этого солдат схватил пакет с телом господина Хаясиды и скинул его с кафедры. Затем Кондо схватил труп за шею и поднял его повыше. Он выглядел совсем как герой научно-фантастического фильма, борющийся с гигантским червем.
Наконец солдат всадил две пули в голову господина Хаясиды. Остатки головы разлетелись по сторонам. Крупнокалиберные пули разорвали кости черепа и мозги, клочья которого забрызгали лица и школьную форму учеников в переднем ряду.
Эхо пистолетных выстрелов затихло. От головы господина Хаясиды почти ничего не осталось.
Солдат бросил тело учителя сбоку от кафедры. В классе воцарилась гробовое молчание.
Осталось 42 ученика
4
Большинство учеников, поначалу вскочивших со своих мест, робко опустились обратно. Необаятельный солдат по фамилии Номура отволок пакет с телом господина Хаясиды в угол аудитории, затем опять присоединился к двум остальным. Сакамоти снова занял свое место за кафедрой.
Тишину в классе внезапно нарушили чьи-то стоны, и кого-то вырвало на пол. По аудитории стала растекаться кислая вонь.
— Слушайте все, — заговорил Сакамоти, скребя в затылке. — Как видите, господин Хаясида решительно воспротивился приписке вашего класса к Программе. Все получилось так внезапно, и нам правда очень жаль, однако...
В аудитории снова воцарилась тишина. Теперь ученики все осознали. Это была реальность. Никакая не ошибка и не розыгрыш. Им действительно предстояло убивать друг друга.
Сюя отчаянно попытался трезво все обдумать. Запредельность всей ситуации просто ошеломляла. Голова шла кругом из-за страшного трупа господина Хаясиды и той роли, которую он сыграл в этом фильме ужасов.
Они должны как-то спастись. Но как?.. Ага, все верно... сперва он встретится с Ёситоки... с Синдзи и Хироки... но как на самом деле проводилась Программа? Подробности никогда не оглашались. Ученикам давали оружие, чтобы они убивали друг друга. Только это и было известно. Но могли они друг с другом поговорить? Как руководство следило за игрой?
— Я... я... — В мысли Сюи вторгся знакомый голос. Он поднял голову и открыл глаза.
Ёситоки Кунинобу привстал со своего места и теперь смотрел на Сакамоти с видом человека, не уверенного в том, что ему стоит продолжать. Судя по всему, Ёситоки плохо владел собой. Сюя весь напрягся. «Не надо, Ёситоки! — мысленно взмолился он. — Не надо их провоцировать!»
— Да? Что такое? Спрашивай, о чем хочешь.
Сакамоти изобразил дружелюбную улыбку, и Ёситоки, точно кукла, продолжил:
— Я... у меня... нет родителей. Так кого вы известили?
— Да-да. — Сакамоти кивнул. — Припоминаю, что у вас в классе был кто-то из сиротского приюта. Должно быть, ты Сюя Нанахара. Так-так, из твоего личного дела следует, что ты порой высказывал опасные мысли. Таким образом...
— Я Сюя Нанахара, — вмешался Сюя. Сакамоти взглянул на него, затем снова на Ёситоки. Тот, все еще ошарашенный, посмотрел на Сюю.
— Ах, прошу прощения. Был еще один. Значит, ты Ёситоки Кунинобу. Что ж, я навестил заведующую тем учреждением, где вы оба выросли. Да-да, припоминаю... очаровательная женщина. — Сакамоти двусмысленно улыбнулся. Хотя улыбка изображала радость, в ней было что-то отвратительное.
Лицо Сюи застыло.
— Что вы сделали с госпожой Анно? — вопросил он.
— Как и господин Хаясида, она была весьма несговорчива. Ни в какую не желала примириться с вашей припиской к Программе. Тогда, исключительно ради того, чтобы ее утихомирить, — спокойно продолжал Сакамоти, — мне пришлось ее изнасиловать. О, не волнуйтесь. Могу вас заверить, что она осталась жива.
Сюя побагровел от гнева и вскочил со своего места. Однако, прежде чем он успел что-то сказать, Ёситоки воскликнул:
— Я тебя убью!
Ёситоки Кунинобу встал во весь рост, выражение его лица изменилось. Он всегда и со всеми был дружелюбен. Что бы ни случилось, невозможно было представить себе Ёситоки разгневанным. Тем не менее такое случалось. Сейчас на лице у него то же самое выражение, что и в тех немногих случаях, когда он бывал по-настоящему разъярен. Никто из класса таким его, пожалуй, еще не видел, но Сюе довелось дважды. Первый раз — в четвертом классе начальной школы, когда пса Эдди, любимца всего «Дома милосердия», прямо перед воротами переехала машина. Ёситоки тогда бешено бросился вслед за уносящимся прочь автомобилем. Второй раз — год назад, когда один мужчина попытался использовать долг учреждения, чтобы подобраться к госпоже Анно. После того как она сумела выплатить деньги и тем самым отвергла его ухаживания, мужчина публично ее обругал, явно желая, чтобы его слышали все обитатели «Благотворительного дома». Не вмешайся тогда Сюя, наглый ухажер лишился бы как минимум передних зубов, хотя Ёситоки тоже бы наверняка прилично досталось. Ёситоки был невероятно добр, и даже когда его дразнили или оскорбляли, он обычно отшучивался. Но когда причиняли боль тому, кого он по-настоящему любил, реакция Ёситоки бывала предельно резкой. И за это Сюя его обожал.
— Я убью тебя, ублюдок! — продолжал кричать Ёситоки. — Убью и с дерьмом смешаю!
— Ну и ну. — Сакамоти это явно позабавило. — Ты серьезно, Ёситоки? Ты ведь знаешь, что человек должен отвечать за свои слова.
— А ну выйдем! Я тебя точно убью! Ты меня на том свете помнить будешь!
— Прекрати, Ёситоки! Прекрати!
На отчаянный призыв Сюи Ёситоки не обратил никакого внимания.
Тут Сакамоти заговорил до странности добрым голосом, словно желая умиротворить ученика.
— Послушай, Ёситоки. Знаешь, что ты сейчас делаешь? Ты оглашаешь свою оппозицию правительству.
— Я тебя убью! — Ёситоки не унимался. — Убью тебя, гад, убью!
Сюя не мог больше сдерживаться, но как только он снова собрался выкрикнуть Ёситоки предостережение, Сакамоти покачал головой и дал знак стоявшим у кафедры трем солдатам сил особого назначения.
Вместе они составляли вокальную группу, что-то вроде «Четырех новичков». Мужчины в камуфляже, Тахара, Кондо и Номура, дружно подняли правые руки и приняли театральные позы. Но в руках у них были пистолеты. Вокальная группа спела бы теперь что-то вроде: «Ах, детка, детка, прошу, проведи со мной эту ночь...»
Сюя заметил, как Ёситоки весь напрягся.
Три пистолета выстрелили одновременно. Стоя в проходе, Ёситоки затрясся, словно танцуя буги-вуги.
Все произошло так внезапно, что ни у Норико Накагавы, сидевшей сразу позади Ёситоки, ни у всего остального класса даже не было времени пригнуться.
Грохот выстрелов еще не затих, а Ёситоки уже медленно качнулся вправо и рухнул в проход между своим столом и тем, за которым сидела Идзуми Канаи. Идзуми дико заверещала.
Троица солдат так и осталась стоять, вытянув вперед руки. От каждого из стволов вверх тянулся легкий дымок. Затем между ножек стола Сюя разглядел повернутое к нему лицо — до боли знакомое. Выпученные глаза Ёситоки, устремленные куда-то в пол, по-прежнему были открыты. Затем его правая рука судорожно задергалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79