“, а Грэм, гордый, что отец попал в точку, ловко соскальзывает по толстому стволу…
Бешено вертелась мельница воспоминаний. На секунду сквозь них, будто нарисованная на прозрачной пластинке, проступила неясная картина реального мира – белое солнце, голая вершина, Дебора, вытянувшаяся у его ног, и неподвижно застывшие роботы – возможно, выключенные своими хозяевами, которые сами теперь оказались в опасности. Но Грэм отмел ненужную картину и продолжал швырять все новые и новые воспоминания в бездонную, как у наказанных Данаид, бочку, только она оказалась не такой уж бездонной, даже совсем не бездонной, она начала вздуваться, уже приближался момент, когда она неизбежно взорвется от пе…
ре…
5
…груз…
Грэм превратился в ничто, в ничтожную искру во мраке.
"Нет!" – закричала искорка.
…ки. На миг потеряв скорость, карусель снова стала набирать обороты.
Окружающий мир зашатался. Раскачивались устои мироздания, не в силах противиться доведенной до отчаянья человеческой мысли. С синего летнего неба повалил снег, из голой каменистой почвы моментально вырастали и снова исчезали деревья, далеко на равнине началось извержение вулкана. Мир вышел из повиновения.
Где-то во мраке, где-то за краем равнин и каменистых плато, за пределами неба, вне времени и пространства Грэм нащупал бившуюся сейчас в агонии силу, что управляла миром последние несколько дней. Что это была за сила, он не знал и не мог понять, ибо для нее оказалось пагубным само его приближение. Неясное ощущение механического всеобъемлющего разума, лишенного чувств и эмоций, но способного жонглировать бесконечным числом вероятностей, – вот все, что он сумел удержать в сознании. Всеобъемлющего настолько, что ему под силу было контролировать все в этом мире – падение каждого отдельного листочка, стрекот насекомых, бесформенные тени облаков, шелест струй, дождя, смену дня и ночи…
Лишившись поддержки неведомого разума, мир зашатался, готовясь скатиться к первичному хаосу. Сила этого разума таяла, будто кубик льда на припеке, и вместо нее во вселенском ничто оставалась полость, пустое гнездо, дыра.
Не раздумывая, Грэм устремил в эту дыру свою силу, влился в нее сознанием.
И увидел свой мир.
Увидел спекшуюся от солнца вершину, на которой стоял он сам в окружении роботов, увидел пантеру, что чуть подрагивала у него в ногах. На миг его охватила острая жалость, сочувствие, но времени на эмоции не было. Он охватил взором все скалистое плато, каждую травинку бескрайней степи, огромное черное туловище поверженного звездолета, все в ранах от беспощадных клешней роботов. Он увидел все до самого горизонта. Он будто обзавелся новым телом, все вобравшим в себя на огромной территории радиусом в тридцать километров.
"Всего тридцать?" – возмутился ненасытный мозг.
Можно и больше… Почему нет? Он мог все. Он был всем! Но прежде, чем начать экспансию, следовало закончить одно важное дело.
Он был молнией… множеством молний, чьи ослепительные кинжальные удары сыпались с безоблачного голубого неба на зеленых роботов, неподвижной толпой окруживших вершину. Потом разделался с другими, оставшимися у разрушенного звездолета. Огоньки встревоженно роились в воздухе. А с этими как поступить? Грэм не знал, а потому просто превратил их в облачка прозрачного пара и рассеял по ветру.
Итак, противник уничтожен… Что теперь?
Снова обрести прежнюю плоть, добраться до дому и покинуть эту планету? Нет, для этого еще не подошло время. Частью своего нового, вселенского сознания он заставил тело удобно сесть на плоский камень. А потом снова окинул взором все пространство до самого горизонта.
Заглянул и за линию горизонта.
До чего же это оказалось легко. Все равно что расправить плечи после утомительно долгого сидения в кресле пилота. Он был степью и рекой, плато и вершинами гор, заключенными в окружность, выхваченную из планеты; к тому же, эта окружность расширялась, захватывая в свои пределы все новые и новые пространства. Тридцать пять километров… сорок… вот уже весь горный массив внутри окружности… ущелье, по которому течет река, выходит на новую равнину, и река здесь спокойна и полноводна. В другом направлении чередуются нескончаемые выжженные солнцем пики, а в противоположном от него – те самые поросшие лесом горы, которые он перевалил вчера, чтобы на плоту отправиться в путешествие по реке… Сорок пять километров… Пятьдесят…
Действительно ли он ощутил слабость или это только показалось? Еле уловимый посторонний голос подал признак жизни: нельзя… это катастрофа… вернись… Но сознание Грэма прекрасно чувствовало себя в новом вместилище, этот призыв оно восприняло как досадную помеху.
– Кто ты такой? – в упор задал вопрос Грэм.
Над безлюдными горами и долами его голос прокатился, как раскат грома. Чужак не отозвался. То ли сил не хватило, то ли просто боялся. И Грэм в упоении собственным могуществом продолжал расширяться во всех направлениях. Верить предупреждениям? Вот еще! Чужак уже столько раз проявлял свое коварство.
Силы иссякли внезапно, когда сознание его вместило пространство радиусом в шестьдесят километров. На этой огромной территории он каким-то неведомым образом видел все до мельчайших подробностей. И именно подробности ложились на него невыносимым грузом – каждая травинка, комочек земли, отблеск солнца на покрытой рябью реке, каждое насекомое и животное в траве, птицы, облака, прихотливая игра ветра в степи… Шатаясь под невообразимой тяжестью, он заглянул за грань охваченного сознанием пространства.
Там не было ничего!
И тут Грэма осенило – истина еще страшней, чем он предполагал. Вначале разум-чужак, а теперь он сам творили этот мир, на них и державшийся. Вне переменчивой окружности – полная пустота, ничто. А сам он…
Что такое он сам?
Ответа у него не было. Но ничто, с которым граничил его мир, гипнотизировало Грэма, лишало сил – и он не удержал тяжести, оступился и рухнул, а вместе с ним во мрак рухнула вселенная, стала распадаться, лишившись опоры и организующего начала.
Сознание Грэма совершило непонятный кувырок, снова очутилось в прежнем его теле. Подобно куску сахара, в воде таяли окружавшие его горы, небо прочерчивали какие-то странные черно-белые линии, в далекой степи бушевал гигантский пожар. Серые камни под ногами меняли цвет, отливали то желтым, то красным. Оглушительный треск и вой неслись с неба словно за дрожащими полосами прятался поврежденный динамик. Солнце едва виднелось, оно почему-то превратилось в квадрат и ореол, его окружавший, тоже был квадратным. Налетел откуда-то с дальних вершин ураган, закрутил хоровод черных грозовых туч. Ничком бросившись на скалы, Грэм чувствовал, как ветер пытается оторвать его от твердой почвы. Пришла в себя и спряталась за высоким камнем Дебора. Перед самым лицом Грэма из скалы возник плотный ковер пахучих фиалок, ветер подхватил их аромат и унес прочь. Таяли, таяли дальние вершины, в наступившем мраке между ними проскакивали огненные шары. Даже дикие завывания урагана не могли заглушить невесть откуда долетавшие звуки бессмысленно бодрого марша. Армия зеленых роботов маршировала по степи – прямиком в огонь разраставшегося пожара. Затрепетал воздух над ущельем, из ничего возникли переплетения стального моста, по которому промчался старинный локомотив с высокой трубой, изрыгающей клубы пара и снопы искр. Рельсы бежали перед ним по каменистому плато, а потом земля вдруг расступилась и поглотила обезумевшую машину.
Колоссальная ослепительная молния с грохотом разодрала небо и землю, весь мир заскользил в ничто.
В последний раз "я" Грэма заняло свое всеобъемлющее вместилище, чтобы стать свидетелем всеобщего распада. Картины, мелькавшие перед его взором, совершенно потеряли связность: в сотые доли секунды водоворот уничтожения втягивал в себя кресла пилотов, рюкзаки, деревья, циферблаты, капли воды, запах омлета, что-то мягкое и теплое, звездные атласы, гитарные переборы, дружеский взгляд, листву, скалы, инструменты… Все исчезло в какой-то бездне, сам Грэм тоже летел в ничто, навстречу смерти. Даже мрака уже не было вокруг, ибо мрак – это тоже ведь нечто, а жуткий водоворот поглощал и его. У Грэма не могло и мысли возникнуть о спасении, он ощущал себя облачком, лишенным сознания; однако спасение пришло само. Где-то там, где только что пребывал чуждый разум, он угадал пустоту, проем… Что за проем? Куда он ведет? В другое пространство? В другую вселенную? Этого Грэм не знал. Сам уже распадавшийся, он последним усилием воли по атомам собрал себя и бросил туда, в проем – в худшем случае, это могло привести к гибели, здесь же гибель его ждала наверняка.
Ничто огласилось отчаянным рыданием беспомощного младенца Деборы, лишенной соски и ласковой руки. Сам не зная как – тела своего он вообще не чувствовал – Грэм увлек ее за собой, и они перевалились за грань рухнувшей вселенной. В последнее мгновенье Грэм увидел превращение водоворота в яркую точку, стремительно сжавшуюся и со щелчком погасшую. Таков был конец его мира, так захлопнулась ведущая в него дверь. Ее, возможно, и вообще не было, но если она существовала, то вела теперь в ничто. Все равно, ведь он…
Он?..
Кем был он? Облаком разрозненных атомов, что неясной туманностью растянулось в пространстве, нет, в каком-то пронизывающем пространство туннеле. Облаком микроскопических светящихся искорок, все еще связанных между собой, хотя и слабо, и заключающих в себе его личность, его заторможенную, неповоротливую мысль. Ни зрением, ни осязанием, ни слухом – ни одним из пяти человеческих чувств он не обладал. Он просто сознавал себя.
Я…
Грэм…
Троол…
Но было и еще одно смутное ощущение, которое в известной мере замещало исчезнувшие чувства. Именно благодаря ему Грэму удавалось осознавать себя горстью ничтожных пылинок, с бешеной, невообразимой скоростью летящей по бесконечному, как вселенная, туннелю, обладавшему, тем не менее, определенными измерениями, очертаниями, которые его ограничивали. Откуда-то он знал, что рядом (а может, и на огромном от него расстоянии) летит Дебора, от страха вернувшаяся в детство, к блаженному состоянию младенца-звереныша, всегда могущего рассчитывать на ласку и крепкую руку большого, сильного, надежного Грэма – одновременно отца и брата. Она не терзалась вопросом, почему вместо тела у нее бесплотное облако. Она верила в силу человека.
А человек?
Грэм ничего не мог понять. Некая властная, непреодолимая сила влекла их все дальше и дальше, растягивала их призрачные тела на сотни, тысячи километров. Вероятно, это бесконечное головокружительное падение объяснялось обретенным ими новым естеством. Навстречу им летели – будто невероятно густые метеоритные потоки – другие облака частиц, свободно пронизывали их и в стотысячные доли секунды пропадали вдали… но, похоже, отдельные столкновения искорок происходили. Эти микрокатастрофы порождали видения.
У них на пути возникали розовые поющие горы, а затем исчезали, залив их теплым звоном серебряных колокольцев; они опускались в пучину сине-зеленого моря, населенного стоокими дельфинами, русалками и вывязывающими ажурную паутину подводными пауками. У погруженного в сумрак дна сонмы облаченных в красное шутов несли яркие факелы. С тысячекилометровой высоты низвергались гигантские пенистые водопады, чье бурление вдруг отзывалось беззаботным детским смехом; человек и пантера пронизывали их тоже, выносились на простор насыщенно-синего неба, затканного золотыми звездами. С треском раздирали они темное небесное полотнище, за которым их взору представали горы несметных сокровищ. Они скатывались по полыхавшим огнем склонам, и боль ожогов мгновенно проходила от ласкового прикосновения припахивавшего мятой голубого ветерка…
"Галлюцинации…" – в облаке частиц, которым был сейчас Грэм, эта мысль сложилась мучительно медленно.
Галлюцинации – да, конечно. Но как же трудно их отличить от реальности! Абсолютно неопровержимо, подлинно звучала надсадно-бодрая песнь, из конца в конец заполнявшая пространство; настоящим, ощутимым вкусом обладал зеленый туман, на миг обволакивавший их, а потом рассеивавшийся; вполне реальными казались издававшие странный вой многоцветные ленты, словно хвост кометы тянувшиеся за стремительным двойным облаком (так выглядели сейчас человек и пантера); гигантские орхидеи чувственно раскрывали перед ними свои надменные соцветия и тут же превращались в мозолистые ладони сторуких титанов, плечами подпиравших небесный свод; пурпурный дождь обрушивал на них свои звонкие капли…
Что это все, откуда? Грэм постепенно приходил к мысли, что галлюцинации возникают в результате столкновения летящих навстречу частиц с частицами его дисперсированного мозга. Но что это за встречные корпускулы, что за поток бешено несет его самого все вперед и вперед?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Бешено вертелась мельница воспоминаний. На секунду сквозь них, будто нарисованная на прозрачной пластинке, проступила неясная картина реального мира – белое солнце, голая вершина, Дебора, вытянувшаяся у его ног, и неподвижно застывшие роботы – возможно, выключенные своими хозяевами, которые сами теперь оказались в опасности. Но Грэм отмел ненужную картину и продолжал швырять все новые и новые воспоминания в бездонную, как у наказанных Данаид, бочку, только она оказалась не такой уж бездонной, даже совсем не бездонной, она начала вздуваться, уже приближался момент, когда она неизбежно взорвется от пе…
ре…
5
…груз…
Грэм превратился в ничто, в ничтожную искру во мраке.
"Нет!" – закричала искорка.
…ки. На миг потеряв скорость, карусель снова стала набирать обороты.
Окружающий мир зашатался. Раскачивались устои мироздания, не в силах противиться доведенной до отчаянья человеческой мысли. С синего летнего неба повалил снег, из голой каменистой почвы моментально вырастали и снова исчезали деревья, далеко на равнине началось извержение вулкана. Мир вышел из повиновения.
Где-то во мраке, где-то за краем равнин и каменистых плато, за пределами неба, вне времени и пространства Грэм нащупал бившуюся сейчас в агонии силу, что управляла миром последние несколько дней. Что это была за сила, он не знал и не мог понять, ибо для нее оказалось пагубным само его приближение. Неясное ощущение механического всеобъемлющего разума, лишенного чувств и эмоций, но способного жонглировать бесконечным числом вероятностей, – вот все, что он сумел удержать в сознании. Всеобъемлющего настолько, что ему под силу было контролировать все в этом мире – падение каждого отдельного листочка, стрекот насекомых, бесформенные тени облаков, шелест струй, дождя, смену дня и ночи…
Лишившись поддержки неведомого разума, мир зашатался, готовясь скатиться к первичному хаосу. Сила этого разума таяла, будто кубик льда на припеке, и вместо нее во вселенском ничто оставалась полость, пустое гнездо, дыра.
Не раздумывая, Грэм устремил в эту дыру свою силу, влился в нее сознанием.
И увидел свой мир.
Увидел спекшуюся от солнца вершину, на которой стоял он сам в окружении роботов, увидел пантеру, что чуть подрагивала у него в ногах. На миг его охватила острая жалость, сочувствие, но времени на эмоции не было. Он охватил взором все скалистое плато, каждую травинку бескрайней степи, огромное черное туловище поверженного звездолета, все в ранах от беспощадных клешней роботов. Он увидел все до самого горизонта. Он будто обзавелся новым телом, все вобравшим в себя на огромной территории радиусом в тридцать километров.
"Всего тридцать?" – возмутился ненасытный мозг.
Можно и больше… Почему нет? Он мог все. Он был всем! Но прежде, чем начать экспансию, следовало закончить одно важное дело.
Он был молнией… множеством молний, чьи ослепительные кинжальные удары сыпались с безоблачного голубого неба на зеленых роботов, неподвижной толпой окруживших вершину. Потом разделался с другими, оставшимися у разрушенного звездолета. Огоньки встревоженно роились в воздухе. А с этими как поступить? Грэм не знал, а потому просто превратил их в облачка прозрачного пара и рассеял по ветру.
Итак, противник уничтожен… Что теперь?
Снова обрести прежнюю плоть, добраться до дому и покинуть эту планету? Нет, для этого еще не подошло время. Частью своего нового, вселенского сознания он заставил тело удобно сесть на плоский камень. А потом снова окинул взором все пространство до самого горизонта.
Заглянул и за линию горизонта.
До чего же это оказалось легко. Все равно что расправить плечи после утомительно долгого сидения в кресле пилота. Он был степью и рекой, плато и вершинами гор, заключенными в окружность, выхваченную из планеты; к тому же, эта окружность расширялась, захватывая в свои пределы все новые и новые пространства. Тридцать пять километров… сорок… вот уже весь горный массив внутри окружности… ущелье, по которому течет река, выходит на новую равнину, и река здесь спокойна и полноводна. В другом направлении чередуются нескончаемые выжженные солнцем пики, а в противоположном от него – те самые поросшие лесом горы, которые он перевалил вчера, чтобы на плоту отправиться в путешествие по реке… Сорок пять километров… Пятьдесят…
Действительно ли он ощутил слабость или это только показалось? Еле уловимый посторонний голос подал признак жизни: нельзя… это катастрофа… вернись… Но сознание Грэма прекрасно чувствовало себя в новом вместилище, этот призыв оно восприняло как досадную помеху.
– Кто ты такой? – в упор задал вопрос Грэм.
Над безлюдными горами и долами его голос прокатился, как раскат грома. Чужак не отозвался. То ли сил не хватило, то ли просто боялся. И Грэм в упоении собственным могуществом продолжал расширяться во всех направлениях. Верить предупреждениям? Вот еще! Чужак уже столько раз проявлял свое коварство.
Силы иссякли внезапно, когда сознание его вместило пространство радиусом в шестьдесят километров. На этой огромной территории он каким-то неведомым образом видел все до мельчайших подробностей. И именно подробности ложились на него невыносимым грузом – каждая травинка, комочек земли, отблеск солнца на покрытой рябью реке, каждое насекомое и животное в траве, птицы, облака, прихотливая игра ветра в степи… Шатаясь под невообразимой тяжестью, он заглянул за грань охваченного сознанием пространства.
Там не было ничего!
И тут Грэма осенило – истина еще страшней, чем он предполагал. Вначале разум-чужак, а теперь он сам творили этот мир, на них и державшийся. Вне переменчивой окружности – полная пустота, ничто. А сам он…
Что такое он сам?
Ответа у него не было. Но ничто, с которым граничил его мир, гипнотизировало Грэма, лишало сил – и он не удержал тяжести, оступился и рухнул, а вместе с ним во мрак рухнула вселенная, стала распадаться, лишившись опоры и организующего начала.
Сознание Грэма совершило непонятный кувырок, снова очутилось в прежнем его теле. Подобно куску сахара, в воде таяли окружавшие его горы, небо прочерчивали какие-то странные черно-белые линии, в далекой степи бушевал гигантский пожар. Серые камни под ногами меняли цвет, отливали то желтым, то красным. Оглушительный треск и вой неслись с неба словно за дрожащими полосами прятался поврежденный динамик. Солнце едва виднелось, оно почему-то превратилось в квадрат и ореол, его окружавший, тоже был квадратным. Налетел откуда-то с дальних вершин ураган, закрутил хоровод черных грозовых туч. Ничком бросившись на скалы, Грэм чувствовал, как ветер пытается оторвать его от твердой почвы. Пришла в себя и спряталась за высоким камнем Дебора. Перед самым лицом Грэма из скалы возник плотный ковер пахучих фиалок, ветер подхватил их аромат и унес прочь. Таяли, таяли дальние вершины, в наступившем мраке между ними проскакивали огненные шары. Даже дикие завывания урагана не могли заглушить невесть откуда долетавшие звуки бессмысленно бодрого марша. Армия зеленых роботов маршировала по степи – прямиком в огонь разраставшегося пожара. Затрепетал воздух над ущельем, из ничего возникли переплетения стального моста, по которому промчался старинный локомотив с высокой трубой, изрыгающей клубы пара и снопы искр. Рельсы бежали перед ним по каменистому плато, а потом земля вдруг расступилась и поглотила обезумевшую машину.
Колоссальная ослепительная молния с грохотом разодрала небо и землю, весь мир заскользил в ничто.
В последний раз "я" Грэма заняло свое всеобъемлющее вместилище, чтобы стать свидетелем всеобщего распада. Картины, мелькавшие перед его взором, совершенно потеряли связность: в сотые доли секунды водоворот уничтожения втягивал в себя кресла пилотов, рюкзаки, деревья, циферблаты, капли воды, запах омлета, что-то мягкое и теплое, звездные атласы, гитарные переборы, дружеский взгляд, листву, скалы, инструменты… Все исчезло в какой-то бездне, сам Грэм тоже летел в ничто, навстречу смерти. Даже мрака уже не было вокруг, ибо мрак – это тоже ведь нечто, а жуткий водоворот поглощал и его. У Грэма не могло и мысли возникнуть о спасении, он ощущал себя облачком, лишенным сознания; однако спасение пришло само. Где-то там, где только что пребывал чуждый разум, он угадал пустоту, проем… Что за проем? Куда он ведет? В другое пространство? В другую вселенную? Этого Грэм не знал. Сам уже распадавшийся, он последним усилием воли по атомам собрал себя и бросил туда, в проем – в худшем случае, это могло привести к гибели, здесь же гибель его ждала наверняка.
Ничто огласилось отчаянным рыданием беспомощного младенца Деборы, лишенной соски и ласковой руки. Сам не зная как – тела своего он вообще не чувствовал – Грэм увлек ее за собой, и они перевалились за грань рухнувшей вселенной. В последнее мгновенье Грэм увидел превращение водоворота в яркую точку, стремительно сжавшуюся и со щелчком погасшую. Таков был конец его мира, так захлопнулась ведущая в него дверь. Ее, возможно, и вообще не было, но если она существовала, то вела теперь в ничто. Все равно, ведь он…
Он?..
Кем был он? Облаком разрозненных атомов, что неясной туманностью растянулось в пространстве, нет, в каком-то пронизывающем пространство туннеле. Облаком микроскопических светящихся искорок, все еще связанных между собой, хотя и слабо, и заключающих в себе его личность, его заторможенную, неповоротливую мысль. Ни зрением, ни осязанием, ни слухом – ни одним из пяти человеческих чувств он не обладал. Он просто сознавал себя.
Я…
Грэм…
Троол…
Но было и еще одно смутное ощущение, которое в известной мере замещало исчезнувшие чувства. Именно благодаря ему Грэму удавалось осознавать себя горстью ничтожных пылинок, с бешеной, невообразимой скоростью летящей по бесконечному, как вселенная, туннелю, обладавшему, тем не менее, определенными измерениями, очертаниями, которые его ограничивали. Откуда-то он знал, что рядом (а может, и на огромном от него расстоянии) летит Дебора, от страха вернувшаяся в детство, к блаженному состоянию младенца-звереныша, всегда могущего рассчитывать на ласку и крепкую руку большого, сильного, надежного Грэма – одновременно отца и брата. Она не терзалась вопросом, почему вместо тела у нее бесплотное облако. Она верила в силу человека.
А человек?
Грэм ничего не мог понять. Некая властная, непреодолимая сила влекла их все дальше и дальше, растягивала их призрачные тела на сотни, тысячи километров. Вероятно, это бесконечное головокружительное падение объяснялось обретенным ими новым естеством. Навстречу им летели – будто невероятно густые метеоритные потоки – другие облака частиц, свободно пронизывали их и в стотысячные доли секунды пропадали вдали… но, похоже, отдельные столкновения искорок происходили. Эти микрокатастрофы порождали видения.
У них на пути возникали розовые поющие горы, а затем исчезали, залив их теплым звоном серебряных колокольцев; они опускались в пучину сине-зеленого моря, населенного стоокими дельфинами, русалками и вывязывающими ажурную паутину подводными пауками. У погруженного в сумрак дна сонмы облаченных в красное шутов несли яркие факелы. С тысячекилометровой высоты низвергались гигантские пенистые водопады, чье бурление вдруг отзывалось беззаботным детским смехом; человек и пантера пронизывали их тоже, выносились на простор насыщенно-синего неба, затканного золотыми звездами. С треском раздирали они темное небесное полотнище, за которым их взору представали горы несметных сокровищ. Они скатывались по полыхавшим огнем склонам, и боль ожогов мгновенно проходила от ласкового прикосновения припахивавшего мятой голубого ветерка…
"Галлюцинации…" – в облаке частиц, которым был сейчас Грэм, эта мысль сложилась мучительно медленно.
Галлюцинации – да, конечно. Но как же трудно их отличить от реальности! Абсолютно неопровержимо, подлинно звучала надсадно-бодрая песнь, из конца в конец заполнявшая пространство; настоящим, ощутимым вкусом обладал зеленый туман, на миг обволакивавший их, а потом рассеивавшийся; вполне реальными казались издававшие странный вой многоцветные ленты, словно хвост кометы тянувшиеся за стремительным двойным облаком (так выглядели сейчас человек и пантера); гигантские орхидеи чувственно раскрывали перед ними свои надменные соцветия и тут же превращались в мозолистые ладони сторуких титанов, плечами подпиравших небесный свод; пурпурный дождь обрушивал на них свои звонкие капли…
Что это все, откуда? Грэм постепенно приходил к мысли, что галлюцинации возникают в результате столкновения летящих навстречу частиц с частицами его дисперсированного мозга. Но что это за встречные корпускулы, что за поток бешено несет его самого все вперед и вперед?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19