По ней ползет какое-то красное насекомое. Внезапно на спину ему обрушивается холод, и Грэм, словно подброшенный пружиной, оказывается на ногах. Совсем еще юная Дебора ужасно довольна, она смеется, выставляя на обозрение острые зубы и розовое, все в бороздках, нёбо…
И вдруг он понял, почему все это кажется ему очень и очень знакомым. Дело не в том, что воспоминания лично его, что все это пережито. Главное все эти воспоминания он уже использовал. Вечером на веранде, грозовой ночью у реки, при первом появлении огоньков, в сражении с роботами… Все те же воспоминания, ни одного нового. Почему?
Смутная, но ужасающая догадка рождалась в самых глубинах его существа. В голове царила пустота. Казалось, она превратилась в картотечный ящик, набитый ярлычками, на которых воспоминания лишь обозначены; и только кое-где между ними были засунуты выцветшие фотографии. Куда же делись воспоминания? Кого бы вспомнить? Старого Балта Троола? Вот же он, с засученными рукавами сидит внизу на веранде, пьет апельсиновый сок и покачивается на кресле… К черту, не то, не то! Ну, хорошо: вот он держит сына на коленях, учит различать основные блоки управления старого звездолета, помогает ему нажимать кнопки своим загрубевшим пальцем… Не то, вспомни еще что-нибудь! Балт Троол, чья борода уже начинает седеть, устроился в пилотском кресле рядом с четырнадцатилетним сыном и одобрительно кивает… Еще что-нибудь! Горы живых цветов на свежей могиле, странные, инопланетные ароматы, светлые дорожки слез на багровом, сморщенном лице незнакомого старика…
Ну, а еще?
Больше ничего не было!
Грэм отчаянно, лихорадочно выжимал из своей памяти все, до самого дна – и как же мелка она оказалась. Не было в ней ничего, кроме воспоминаний последних двух дней, кроме того, что он подумал, почувствовал или вспомнил после странного дождливого вечера в родном доме. За этим – пустота.
Внезапно накатившая слабость заставила его сесть, привалиться спиной к стене, сложенной из неестественно красного кирпича. Он-то возомнил, что нащупал оружие, которое позволяет взять верх над всемогущими "игроками", а оказалось, что они всего лишь забавлялись, когда же это им надоело – взяли да отняли у него память. А теперь – чего от них ждать теперь? Вдруг они решат окончательно лишить его личности, превратить в бездушную пешку? Так, может быть, именно это от него и требовалось – научиться безропотно вступать в любую игру, покорно переносить любое издевательство со своими телом и душой? Приспособиться к этой жизни, оставаться там, куда забросят, пусть даже до конца дней своих придется строить из себя тролля в зеленом камзоле и красном капюшоне… Удовлетворяться компанией Микки и Гуффи, поросят и волка, злобной старухи в летучей ступе… Вот тогда, наверное, появятся и какие-то воспоминания, тогда его (кто знает?) могут оставить в покое – ну, хоть на какое-то время, в промежутках между ходами неведомой игры, пока движутся другие фигуры.
"А что, – с горечью подумал Грэм, – это как-никак тоже жизнь". Нужно только переломить себя, поверить, что ты тролль, а все остальное сон, неверные миражи. Нет никаких космических кораблей и далеких планет, нет и не было миссий, кабинет Хуана Ивановича Смита не существует. Он тролль по имени Грэм и родился в этом лесу…
Да, конечно, он родился в сказочном лесу, во мраке непроходимой еловой чащи, неспешный ветерок со стороны бора колыхал его хрустальную колыбельку. Огромный черный кот пел ему на ночь песни, а младенец-тролль тянул кулачки к кусочку синего неба над головой, нежная фея-мать каждый вечер щедро осыпала его колыбель звездами, а дитя их сосало – оказывается, звезды ничуть не хуже мятных леденцов. Когда он подрос, старый, неповоротливый и добрый отец водил его по лесу, метя седой бородой тропинки. Ревностно охранявшие свои сокровища духи недр распахивали перед ними двери кладовых – так им хотелось увидеть наследника лесного престола, нежность обуздывала даже сатанинскую злобу бабы Яги (вот-вот, именно так звали летучую старуху!), которая беззубо шамкала, рассказывая ребенку какие-то смешные сказки, когда тот забредал в избушку на курьих ножках… Аг-га!
Что-то знакомое, едва уловимое шевельнулось в самой глубине его существа. Грэм издал злорадный, торжествующий рев и вскочил на ноги. Вот оно что! Сюда, сюда, воспоминания! Еще и еще!
И снова какой-то испуганный голос советовал ему прекратить, остановить круговорот сорвавшихся с цепи воспоминаний. Некто неведомый не желал воспроизведения этих никогда не имевших места событий, но власти его на это не хватало – таков был закон этих миров, неизбежно снабжавших Грэма прошлым или, на худой конец, его эрзацем. Перед мысленным взором проходили волшебные поляны, домики гномов, нежные красавицы, изгнанные коварными мачехами, старые мудрые короли, добродушные, но себе на уме, крестьяне, злые великаны, храбрые рыцари, обитательницы лесов и вод дриады и наяды, дороги, ведущие в далекий Диснейград, где живут Микки и Минни, кот Феликс, матрос Попэй, придурковатый пес Гуффи и утенок Дональд – но Диснейград населен существами двадцатого века, а есть города и куда более старинные, в них живут принцы и короли, Золушка и Белоснежка, Кот в сапогах и бременские музыканты, и вот мы снова в лесу, где с ветки на ветку перепархивают эльфы с радужными крыльями хрустальной прозрачности, а по тропинке Красная шапочка спешит к домику своей бабушки…
Память его походила на сосуд с водой, подвешенный на тонкой нити. Каждая следующая капля усиливала натяжение. Грэм физически ощущал, как пробуждаемые им к жизни образы отягощают сосуд все новым и новым грузом…
И вот нить не выдержала и оборва…
7
…стук каблуков по плитам, которыми был вымощен пол, эхом отдавался под сводами вестибюля. Он бежал, бежал навстречу толпе странно одетых людей. Все они безудержным потоком устремлялись… (куда? кажется, к перронам вокзала Виктория). Где он оказался после нового полета по туннелям в пространстве, Грэм не знал. Как и прежний, полет сопровождался множеством галлюцинаций. А теперь в голове тупо пульсировала некая неопределенная, но неотвязная мысль, заставлявшая его спешить, со злостью расталкивая локтями встречных. Дамы в длинных до пят платьях и кокетливых шляпках провожали его возмущенным щебетом, джентльмены в цилиндрах и котелках угрожающе махали вслед тросточками. Он ни на кого не обращал внимания. Он бежал.
Грэм попытался остановить чужое ему тело. Не удалось. Тогда возник страх. Он впервые попал во власть сил, которым не мог хоть как-то противостоять. Что ему оставалось? Просто ждать, как ждет ездок, когда бешено понесут кони. Ведь кончится же этот сумасшедший бег сквозь толпу! Двери огромного старинного здания были уже близко.
Его сорочка промокла от пота, едкая влага впитывалась в подкладку нелепого серого редингота, чудом держался на голове серый цилиндр. Блуждающим, тоже как бы не своим, непослушным взором он выхватывал из многолюдья то спешащего пассажира с крутобоким кожаным чемоданом, то мрачных носильщиков, согнувшихся под тяжестью багажа; его внимание привлекали закопченные стеклянные своды высоко вверху, маленькие угловые магазинчики, зеркальные витрины, за которыми люди в старинной одежде пили чай и жевали бутерброды…
Толпа стала чуть реже. Невероятным усилием воли Грэму удалось перевести взгляд. Рядом несся огромный датский дог. Морда, черное тело животного кого-то ему напоминали. Скорее подсознательно, чем разумом, он понял, что это Дебора.
По широким, стертым множеством ног ступеням они сбежали на просторную, забитую людьми привокзальную площадь. На брусчатке ждали десятки пароконных экипажей. У Грэма они могли вызвать только смех, но тот, в чьем теле он оказался, был убежден, что лучшего средства передвижения не существует. В несколько прыжков он поравнялся с одним из них (как это называется? кэб?)… и бросился на сиденье. Дог, высунув язык, растянулся у него в ногах.
Свесившись с козел, кучер лениво осведомился:
– Вам куда, сэр?
Не успев перевести как следует дух, Грэм уже выкрикивал знакомый адрес (а ведь мог бы поклясться, что никогда прежде слыхом о нем не слыхивал). И добавил:
– Заработаешь гинею, если поторопишься! Длинный кнут со свистом опустился на крупы лошадей, кэб рванул с места и с оглушительным грохотом помчался по тряской мостовой. Хотя Грэм и привык к космическим скоростям, ему казалось, что экипаж движется необычайно быстро. За стеклом дверцы мелькали старинные трех-четырехэтажные здания каменной и кирпичной кладки, на перекрестках дежурили полисмены в смешных яйцевидных шлемах.
Все здесь приводило его в замешательство. Странными, прежде невиданными были костюмы, фасады, средства транспорта. И все же, он, несомненно, на Земле. Вероятно, на Земле какой-то иной эпохи, но особого значения этому придавать не следовало. Если неведомые силы перестанут гонять его туда-сюда в пространстве, а ограничатся лишь сменой эпох – это шанс вернуться рано или поздно в свой, хорошо знакомый мир.
Ну-ка, что за мысли мучают его новое воплощение? Мыслей не было. А имя? Как его зовут? А, вот оно: Джон… Джон Уилберри.
В изнеможении откинувшись на спинку жесткого сиденья, Джон Уилберри трясся вместе с кэбом. Отчаяние и гнев, злость и бессилие, надежда и страх – все смешалось у него в душе. Ни подумать, ни даже шевельнуться Джон не мог. Его парализовывало чувство обреченности.
Коляску швырнуло на каком-то ухабе, повесившего голову путника мотнуло в сторону, в глаза Грэму бросилось его собственное отражение в стекле левой дверцы. Прежний его облик проступал все же в Джоне Уилберри. Русый и широкоплечий, с крупным подбородком на волевом лице, с голубыми глазами, казавшимися сейчас совершенно погасшими, Уилберри был значительно ниже Грэма – около метра восьмидесяти пяти, но этого, наверное, требовала эпоха. Даже в таком виде он выглядел гигантом среди обитателей исторического… да, Лондона.
Грэм чувствовал, что его мысли вязнут в терзавших Уилберри страстях, словно в зловонной трясине. Подобных эмоций сам он никогда не испытывал. Гнев, злость, отчаяние – это и ему знакомо, но совершенно иначе! Неужели людская цивилизация прошла через такую низость, прежде чем вступить в чистое будущее?
Он не заметил, сколько времени продолжалась поездка, по каким улицам катился кэб. Все сливалось в неразличимую мозаику людей и зданий, по которым скользил сквозь пыльное стекло кэба равнодушный взгляд Джона Уилберри. Быстрее, еще быстрее… Они въехали в квартал, где дома были пониже и не лепились друг к другу непрерывной чередой, а привольно располагались в тенистых садах за каменными оградами с ажурными решетками. Наконец экипаж резко остановился. В верхнем углу окошка появилось бородатое лицо кучера. Его губы шевелились, но затуманенный мозг Джона не воспринимал звуков. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять: они на месте.
Уилберри медленно отворил дверцу, выбрался на мостовую. Не глядя, вытащил несколько монет, протянул вознице. Щелкнул кнут, перестук колес затих в отдалении, а он все не двигался, не сводил глаз с улицы. Здешние особняки ему знакомы до мелочей. Да и как иначе: здесь долгие годы день за днем текла его жизнь. А вон тот дом в конце улицы…
Это ведь его дом. Дом Джона Уилберри.
Туда он и направился – механически, как заводная кукла, лишенная собственной воли. Мелькали в голове обрывки мыслей. Вокзал… Ожидание поезда… Джулия… Она уверяла, будто приедет ее матушка… настаивала, чтобы Джон ее непременно встретил… усадил в кэб и сказал, куда везти… нет, нет, больше ни о чем беспокоиться не надо… У тебя же утреннее заседание парламента, милый! Ни в коем случае не следует его пропускать… Конечно, конечно, ничего такого уж важного, но твоя репутация…
Он остановился у решетки, заранее зная, что его ждет. Так и есть, ворота заперты. Последние остатки воспитания заставили его оглядеться. На улице ни души. Подпрыгнув, он ухватился за прутья ограды и подтянулся. Вот что значат регулярные занятия боксом, верховой ездой и греблей – хорошо тренированное тело не подвело. Спустя мгновенье Джон спрыгнул на аллею. Песок захрустел так, что показалось: переполошится вся округа. Нет, вокруг по-прежнему спокойно. Теперь прочь с дорожки, на траву, в тень деревьев – и бегом к дому.
До парадного входа рукой подать. Джон Уилберри бросился вперед, снова пересек полоску предательского песка, взлетел по ступеням и, задыхаясь, остановился перед высокой дверью. И здесь заперто! Шаря по карманам дрожащими руками, он чертыхался, натыкаясь на всякие мелочи… Вот и ключ!
В замочную скважину он вошел до половины. Изнутри был вставлен другой.
Джон отпрянул, обернулся, спиной привалился к двери, бессмысленно взирая на серое, затянутое облаками небо. Что ж, и этого он ожидал. Ожидал ведь, черт побери! Но так до конца и не верилось… вопреки множеству унизительных мелких подробностей, которые копились день за днем, месяц за месяцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
И вдруг он понял, почему все это кажется ему очень и очень знакомым. Дело не в том, что воспоминания лично его, что все это пережито. Главное все эти воспоминания он уже использовал. Вечером на веранде, грозовой ночью у реки, при первом появлении огоньков, в сражении с роботами… Все те же воспоминания, ни одного нового. Почему?
Смутная, но ужасающая догадка рождалась в самых глубинах его существа. В голове царила пустота. Казалось, она превратилась в картотечный ящик, набитый ярлычками, на которых воспоминания лишь обозначены; и только кое-где между ними были засунуты выцветшие фотографии. Куда же делись воспоминания? Кого бы вспомнить? Старого Балта Троола? Вот же он, с засученными рукавами сидит внизу на веранде, пьет апельсиновый сок и покачивается на кресле… К черту, не то, не то! Ну, хорошо: вот он держит сына на коленях, учит различать основные блоки управления старого звездолета, помогает ему нажимать кнопки своим загрубевшим пальцем… Не то, вспомни еще что-нибудь! Балт Троол, чья борода уже начинает седеть, устроился в пилотском кресле рядом с четырнадцатилетним сыном и одобрительно кивает… Еще что-нибудь! Горы живых цветов на свежей могиле, странные, инопланетные ароматы, светлые дорожки слез на багровом, сморщенном лице незнакомого старика…
Ну, а еще?
Больше ничего не было!
Грэм отчаянно, лихорадочно выжимал из своей памяти все, до самого дна – и как же мелка она оказалась. Не было в ней ничего, кроме воспоминаний последних двух дней, кроме того, что он подумал, почувствовал или вспомнил после странного дождливого вечера в родном доме. За этим – пустота.
Внезапно накатившая слабость заставила его сесть, привалиться спиной к стене, сложенной из неестественно красного кирпича. Он-то возомнил, что нащупал оружие, которое позволяет взять верх над всемогущими "игроками", а оказалось, что они всего лишь забавлялись, когда же это им надоело – взяли да отняли у него память. А теперь – чего от них ждать теперь? Вдруг они решат окончательно лишить его личности, превратить в бездушную пешку? Так, может быть, именно это от него и требовалось – научиться безропотно вступать в любую игру, покорно переносить любое издевательство со своими телом и душой? Приспособиться к этой жизни, оставаться там, куда забросят, пусть даже до конца дней своих придется строить из себя тролля в зеленом камзоле и красном капюшоне… Удовлетворяться компанией Микки и Гуффи, поросят и волка, злобной старухи в летучей ступе… Вот тогда, наверное, появятся и какие-то воспоминания, тогда его (кто знает?) могут оставить в покое – ну, хоть на какое-то время, в промежутках между ходами неведомой игры, пока движутся другие фигуры.
"А что, – с горечью подумал Грэм, – это как-никак тоже жизнь". Нужно только переломить себя, поверить, что ты тролль, а все остальное сон, неверные миражи. Нет никаких космических кораблей и далеких планет, нет и не было миссий, кабинет Хуана Ивановича Смита не существует. Он тролль по имени Грэм и родился в этом лесу…
Да, конечно, он родился в сказочном лесу, во мраке непроходимой еловой чащи, неспешный ветерок со стороны бора колыхал его хрустальную колыбельку. Огромный черный кот пел ему на ночь песни, а младенец-тролль тянул кулачки к кусочку синего неба над головой, нежная фея-мать каждый вечер щедро осыпала его колыбель звездами, а дитя их сосало – оказывается, звезды ничуть не хуже мятных леденцов. Когда он подрос, старый, неповоротливый и добрый отец водил его по лесу, метя седой бородой тропинки. Ревностно охранявшие свои сокровища духи недр распахивали перед ними двери кладовых – так им хотелось увидеть наследника лесного престола, нежность обуздывала даже сатанинскую злобу бабы Яги (вот-вот, именно так звали летучую старуху!), которая беззубо шамкала, рассказывая ребенку какие-то смешные сказки, когда тот забредал в избушку на курьих ножках… Аг-га!
Что-то знакомое, едва уловимое шевельнулось в самой глубине его существа. Грэм издал злорадный, торжествующий рев и вскочил на ноги. Вот оно что! Сюда, сюда, воспоминания! Еще и еще!
И снова какой-то испуганный голос советовал ему прекратить, остановить круговорот сорвавшихся с цепи воспоминаний. Некто неведомый не желал воспроизведения этих никогда не имевших места событий, но власти его на это не хватало – таков был закон этих миров, неизбежно снабжавших Грэма прошлым или, на худой конец, его эрзацем. Перед мысленным взором проходили волшебные поляны, домики гномов, нежные красавицы, изгнанные коварными мачехами, старые мудрые короли, добродушные, но себе на уме, крестьяне, злые великаны, храбрые рыцари, обитательницы лесов и вод дриады и наяды, дороги, ведущие в далекий Диснейград, где живут Микки и Минни, кот Феликс, матрос Попэй, придурковатый пес Гуффи и утенок Дональд – но Диснейград населен существами двадцатого века, а есть города и куда более старинные, в них живут принцы и короли, Золушка и Белоснежка, Кот в сапогах и бременские музыканты, и вот мы снова в лесу, где с ветки на ветку перепархивают эльфы с радужными крыльями хрустальной прозрачности, а по тропинке Красная шапочка спешит к домику своей бабушки…
Память его походила на сосуд с водой, подвешенный на тонкой нити. Каждая следующая капля усиливала натяжение. Грэм физически ощущал, как пробуждаемые им к жизни образы отягощают сосуд все новым и новым грузом…
И вот нить не выдержала и оборва…
7
…стук каблуков по плитам, которыми был вымощен пол, эхом отдавался под сводами вестибюля. Он бежал, бежал навстречу толпе странно одетых людей. Все они безудержным потоком устремлялись… (куда? кажется, к перронам вокзала Виктория). Где он оказался после нового полета по туннелям в пространстве, Грэм не знал. Как и прежний, полет сопровождался множеством галлюцинаций. А теперь в голове тупо пульсировала некая неопределенная, но неотвязная мысль, заставлявшая его спешить, со злостью расталкивая локтями встречных. Дамы в длинных до пят платьях и кокетливых шляпках провожали его возмущенным щебетом, джентльмены в цилиндрах и котелках угрожающе махали вслед тросточками. Он ни на кого не обращал внимания. Он бежал.
Грэм попытался остановить чужое ему тело. Не удалось. Тогда возник страх. Он впервые попал во власть сил, которым не мог хоть как-то противостоять. Что ему оставалось? Просто ждать, как ждет ездок, когда бешено понесут кони. Ведь кончится же этот сумасшедший бег сквозь толпу! Двери огромного старинного здания были уже близко.
Его сорочка промокла от пота, едкая влага впитывалась в подкладку нелепого серого редингота, чудом держался на голове серый цилиндр. Блуждающим, тоже как бы не своим, непослушным взором он выхватывал из многолюдья то спешащего пассажира с крутобоким кожаным чемоданом, то мрачных носильщиков, согнувшихся под тяжестью багажа; его внимание привлекали закопченные стеклянные своды высоко вверху, маленькие угловые магазинчики, зеркальные витрины, за которыми люди в старинной одежде пили чай и жевали бутерброды…
Толпа стала чуть реже. Невероятным усилием воли Грэму удалось перевести взгляд. Рядом несся огромный датский дог. Морда, черное тело животного кого-то ему напоминали. Скорее подсознательно, чем разумом, он понял, что это Дебора.
По широким, стертым множеством ног ступеням они сбежали на просторную, забитую людьми привокзальную площадь. На брусчатке ждали десятки пароконных экипажей. У Грэма они могли вызвать только смех, но тот, в чьем теле он оказался, был убежден, что лучшего средства передвижения не существует. В несколько прыжков он поравнялся с одним из них (как это называется? кэб?)… и бросился на сиденье. Дог, высунув язык, растянулся у него в ногах.
Свесившись с козел, кучер лениво осведомился:
– Вам куда, сэр?
Не успев перевести как следует дух, Грэм уже выкрикивал знакомый адрес (а ведь мог бы поклясться, что никогда прежде слыхом о нем не слыхивал). И добавил:
– Заработаешь гинею, если поторопишься! Длинный кнут со свистом опустился на крупы лошадей, кэб рванул с места и с оглушительным грохотом помчался по тряской мостовой. Хотя Грэм и привык к космическим скоростям, ему казалось, что экипаж движется необычайно быстро. За стеклом дверцы мелькали старинные трех-четырехэтажные здания каменной и кирпичной кладки, на перекрестках дежурили полисмены в смешных яйцевидных шлемах.
Все здесь приводило его в замешательство. Странными, прежде невиданными были костюмы, фасады, средства транспорта. И все же, он, несомненно, на Земле. Вероятно, на Земле какой-то иной эпохи, но особого значения этому придавать не следовало. Если неведомые силы перестанут гонять его туда-сюда в пространстве, а ограничатся лишь сменой эпох – это шанс вернуться рано или поздно в свой, хорошо знакомый мир.
Ну-ка, что за мысли мучают его новое воплощение? Мыслей не было. А имя? Как его зовут? А, вот оно: Джон… Джон Уилберри.
В изнеможении откинувшись на спинку жесткого сиденья, Джон Уилберри трясся вместе с кэбом. Отчаяние и гнев, злость и бессилие, надежда и страх – все смешалось у него в душе. Ни подумать, ни даже шевельнуться Джон не мог. Его парализовывало чувство обреченности.
Коляску швырнуло на каком-то ухабе, повесившего голову путника мотнуло в сторону, в глаза Грэму бросилось его собственное отражение в стекле левой дверцы. Прежний его облик проступал все же в Джоне Уилберри. Русый и широкоплечий, с крупным подбородком на волевом лице, с голубыми глазами, казавшимися сейчас совершенно погасшими, Уилберри был значительно ниже Грэма – около метра восьмидесяти пяти, но этого, наверное, требовала эпоха. Даже в таком виде он выглядел гигантом среди обитателей исторического… да, Лондона.
Грэм чувствовал, что его мысли вязнут в терзавших Уилберри страстях, словно в зловонной трясине. Подобных эмоций сам он никогда не испытывал. Гнев, злость, отчаяние – это и ему знакомо, но совершенно иначе! Неужели людская цивилизация прошла через такую низость, прежде чем вступить в чистое будущее?
Он не заметил, сколько времени продолжалась поездка, по каким улицам катился кэб. Все сливалось в неразличимую мозаику людей и зданий, по которым скользил сквозь пыльное стекло кэба равнодушный взгляд Джона Уилберри. Быстрее, еще быстрее… Они въехали в квартал, где дома были пониже и не лепились друг к другу непрерывной чередой, а привольно располагались в тенистых садах за каменными оградами с ажурными решетками. Наконец экипаж резко остановился. В верхнем углу окошка появилось бородатое лицо кучера. Его губы шевелились, но затуманенный мозг Джона не воспринимал звуков. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять: они на месте.
Уилберри медленно отворил дверцу, выбрался на мостовую. Не глядя, вытащил несколько монет, протянул вознице. Щелкнул кнут, перестук колес затих в отдалении, а он все не двигался, не сводил глаз с улицы. Здешние особняки ему знакомы до мелочей. Да и как иначе: здесь долгие годы день за днем текла его жизнь. А вон тот дом в конце улицы…
Это ведь его дом. Дом Джона Уилберри.
Туда он и направился – механически, как заводная кукла, лишенная собственной воли. Мелькали в голове обрывки мыслей. Вокзал… Ожидание поезда… Джулия… Она уверяла, будто приедет ее матушка… настаивала, чтобы Джон ее непременно встретил… усадил в кэб и сказал, куда везти… нет, нет, больше ни о чем беспокоиться не надо… У тебя же утреннее заседание парламента, милый! Ни в коем случае не следует его пропускать… Конечно, конечно, ничего такого уж важного, но твоя репутация…
Он остановился у решетки, заранее зная, что его ждет. Так и есть, ворота заперты. Последние остатки воспитания заставили его оглядеться. На улице ни души. Подпрыгнув, он ухватился за прутья ограды и подтянулся. Вот что значат регулярные занятия боксом, верховой ездой и греблей – хорошо тренированное тело не подвело. Спустя мгновенье Джон спрыгнул на аллею. Песок захрустел так, что показалось: переполошится вся округа. Нет, вокруг по-прежнему спокойно. Теперь прочь с дорожки, на траву, в тень деревьев – и бегом к дому.
До парадного входа рукой подать. Джон Уилберри бросился вперед, снова пересек полоску предательского песка, взлетел по ступеням и, задыхаясь, остановился перед высокой дверью. И здесь заперто! Шаря по карманам дрожащими руками, он чертыхался, натыкаясь на всякие мелочи… Вот и ключ!
В замочную скважину он вошел до половины. Изнутри был вставлен другой.
Джон отпрянул, обернулся, спиной привалился к двери, бессмысленно взирая на серое, затянутое облаками небо. Что ж, и этого он ожидал. Ожидал ведь, черт побери! Но так до конца и не верилось… вопреки множеству унизительных мелких подробностей, которые копились день за днем, месяц за месяцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19