Нырять и плавать здесь мог только безнадежный оптимист, который решил свести счеты с жизнью.
Они стали сидеть на берегу. Андрюха ел фисташки и подбадривал Павлуху.
Вдруг из-за мыса показалась яхта. За штурвалом стояла прекрасная девушка. Ее нежные груди прикрывал неброский купальник а 1а «поймай меня, альбатрос». Волосы сплелись в бесконечной игре солнечных лучей и соленого ветра и случайным образом пересекались между собой в неразрешимой геометрической задаче. Взгляд девушки выражал то же, что и солнечные зайчики на уголках ее губ.
— Привет, ребята! — жизнелюбиво закричала она. — Меня зовут Аленка. Вы меня любите?
— Мне наплевать, — отвернулся Павлуха. — Я слишком скромный для этого. И мрачный.
— А я — люблю, — пошутил Андрюха.
— Тогда — купаться! — радостно завизжала Аленка. — Кто со мной?
— Пока нам доставит удовольствие посмотреть на твою стройную фигуру в воде, — галантно сказал Андрюха.
Девушка подмигнула и смахнула с себя купальник. Расхохоталась и крикнула:
— Если я утону, яхту завещаю вам!
И она бултыхнулась с кормы. Так у Андрюхи и Павлухи появилась яхта.
И они поплыли на яхте в путешествие. Андрюха стал капитаном, потому что не боялся морской болезни. Правда, она его не миновала, как и Павлуху, но он ее не боялся. Когда его оставляли силы, он вцеплялся в штурвал; его тошнило, но он говорил: «Я не боюсь!»
На штурвале чья-то беспокойная рука написала — «секс». Это тоже немного отвлекало Андрюху от морской болезни.
Павлуха был впередсмотрящим, он хотел увидеть какой-нибудь остров и все время репетировал радостный возглас: «Земля!»
И вот они высадились на остров и пошли по каменистой тропинке, уводящей куда-то вверх.
— Смотри, камень, — сказал Павлуха.
На камне они прочитали:
«Налево пойдешь — с обрыва упадешь, направо пойдешь — просто попадешь, а прямо пойдешь — смысл потеряешь».
— Направо не пойдем, — решили друзья. — Бывали. Надо разделиться. Андрюха пойдет прямо, а Павлуха повернет назад, к яхте.
Так они и сделали.
Когда Павлуха вернулся к яхте, он увидел, что ее нет, только на горизонте белел одинокий парус. Тогда он понял, что яхту у них увели и путешествие окончено. И он, плача, уехал в Санкт-Петербург, совершенно забыв об Андрюхе, который к тому времени потерял смысл, как и было обещано.
Что же случилось с Андрюхой?
Едва он сделал несколько шагов по дороге, где-то грянул хор. Андрюха замычал и стукнул себя по голове. Заметались туманные клочья, замельтешили тени чьих-то полотен и лифчиков, в том числе Аленкиных, упало на глаза кружево бессмысленно прожитых кем-то лет. Потом стало темно.
Андрюха проморгался. Он стоял в углу просторной комнаты. Была ночь, неприятно холодило от окна, где-то далеко били куранты.
Съежившись, за столом сидел президент. Он плакал; и он трогал рукавом глаза и умело сжимал кулак, словно грозился отомстить далеким и невидимым врагам. За дверью было тихо, но вдруг президент вскинулся; его голова опасливо поворачивалась на сухой шее. Но никто не вошел и не постучал, президент задумчиво посмотрел вниз, под ноги ему падал дрожащий свет настольной лампы. Лукаво поблескивало донышко коньячной бутылки карего стекла.
Андрюху президент, кажется, заметил, но посмотрел на него мельком, лишь на секунду в глазах метнулось какое-то странное уважение.
Андрюха перестал чувствовать сквозняк. Он увидел на столе перед президентом кнопку, на которой было написано «Пуск». Куранты замолчали, где-то неподалеку шла реклама, кто-то засмеялся, потом затих.
— Сволочи, — шептал президент, кроша сигареты. — Вот вам ваши права человека! Вот вам единая Европа! Да здравствует Великодержавия!
Рука его бросалась к кнопке, и сам он с трепетом следил за ней, словно она была чужая. Кто-то постучал, и, кажется, президент сбросил с себя минутное иго государственной ответственности. Отдернул руку от стола.
— Господин президент! — услышал Андрюха. — Ложитесь. Завтра тяжелый день. Мы вылетаем в шесть.
— Напомните, куда? — резко спросил президент. По лицу его было видно, что, несмотря на усталость, он не бросит дела в столь судьбоносный для страны момент.
Из-за двери послышалось:
— В С***… на горных лыжах… мэр встретит… потом на море… дача… яхта…
Яхта — это была последняя мысль сомлевшего Андрюхи.
«Моя яхта… У Павлухи ее, наверно, украли… Она стоит где-то у солнечных островов, шоколадные дети ныряют с нее на прозрачную глубину и гладят шелковых медуз… Между кораллами суетятся рыбки, словно бантики в детском саду в конце мая… Мама придет, и девчонки будут махать мне вслед, пока мы идем к остановке… Я хочу вернуться, — вдруг с болью понял Андрюха. — Вернуться на белоснежной яхте, чтобы Аленка простила меня…»
Когда наутро Андрюха очнулся от поисков пути назад, в комнате было светло. Снова били куранты. И Андрюха увидел, что стал государственным флагом. Над Столицей плыла переменная облачность. В окно глядело перламутровое небо. Андрюха заплакал и моментально намок.
* * *
А в Санкт-Петербурге стояла пронзительная синева, словно его окунули в аквариум с золотыми рыбками. Нева звенела осколками зеркала, на мостах ревел атмосферный фронт. Павлуха косил километры в своих старых полуботинках, он шел подпрыгивающей походкой, и мысли его рассыпались, как в калейдоскопе.
Он видел грязных писателей и потных художников, которые жили даром и ушли красиво, ему кланялись воображаемые идиоты и подростки и с ними Иван Денисович, который шел колесом по Каменноостровскому. Чистые писатели и грязные художники, а больше всего среди них было бас-гитаристов и озабоченных куревом неформалов, валили навстречу воображаемым гвардейским корпусом из-под ног Медного Всадника. «Беда, брат, — сказал Александр Сергеевич, — куда мне деть тебя?» — но Павлуха его не заметил и превратился в крейсер «Аврора», немедленно проиграв Цусимское сражение.
Он пронзил пространство и через полчаса оказался на Дворцовой набережной. Недолго думая, он свернул направо и вышел на Марсово поле.
На могиле жертв Борьбы за Революцию играли семилетние девочки в белых платьицах, похожих на салфетки. Рядом бегала шавка и весело повизгивала, когда об нее запинались коленями. Одна девочка сказала другой:
— Ты гуляка, в жопу срака!
— А ты маленькая сучка, — ответила та.
И моментально исчезли все писатели!
«А я люблю жизнь, — стал понимать Павлуха. — Я люблю этот заводной мир, у которого вот-вот лопнет пружина. Он похож на игрушечную собачонку, которая идет по столу и упадет мне в руки».
И он постепенно забыл свою мрачность и страх перед Неверниковым и Рождеством.
Расхотев становиться писателем, Павлуха пошел на курсы водителей. И через несколько лет он стал дальнобойщиком, хотя для получения прав на фуру ему потребовалось подмазать несколько человек. Но дело того стоило — он легко рассекал дороги Великодержавии, не считал денег, шлюхи баловали его прямо на ходу, появились новые друзья — лихие ребята, мимо которых он недавно и проходить боялся. То есть он стал достойным членом общества, человеком при деле, каких весьма ценят в Великодержавии, на которых вся надежда молодых реформаторов, и какие сами собой весьма довольны.
Однажды кто-то позвонил ему в дверь. Павлуха выглянул, но никого не увидел. Было тихо, только где-то далеко грубо лаяла собака и кто-то просил о помощи. У стены стоял шест, обмотанный полотнищем. Павлуха пригляделся и увидел, что это флаг страны, в которой он живет. В это время в глаз к Павлухе залетел комар и умер там. И в комаре ли дело, или в неясном сумраке подъезда с мечущимися тенями от грязной лампочки, но Павлухе показалось, что флаг пошевелился и кивнул ему, словно говоря «привет». Павлуха удивился и принес флаг в комнату.
С тех пор так и пошло. Павлуха брал флаг с собой в кабину, и они колесили вдвоем. Флаг весело стоял у правой дверцы, крепко, но аккуратно пристегнутый ремнем. Иногда он подбадривал Павлуху кивками. А когда Павлуха начинал засыпать за рулем, дотягивался до его щеки древком и дружелюбно толкался.
И другие флаги, флаги Великодержавии, мерещились ему на дороге! Он не рисковал врезаться в них, предпочитая объезжать или бить по тормозам. Вдруг не мерещатся?..
ИСХОД
«А. Н. кушал любимый пончик.
Это было тысячное воплощение одного и того же пончика, и он каждый раз не спеша со вкусом казнил его, испытывая наслаждение, какое свойственно лишь гурманам от бога. Тем, у кого в роду все гурманы до десятого колена.
А. Н. носил это имя только в Европе. В Америке и Азии его звали Дж. Дж., для любовницы он был Медвежонком, для другой — Бэйби, а дети когда-то звали его «папа».
Теперь он ждал корреспондента.
Корреспондент не опоздал, но и не побаловал — прибыл точно. Он был умен, А. Н. это разгадал, едва взглянув на его сосредоточенные скулы и блестящие точки на кончиках усов. Также располагали в пользу корреспондента пахнущие одеколоном рукава летнего пиджака и дымчатые очки, за которыми жили немного ленивые глаза престарелого какаду.
А. Н. предложил коньяку. Корреспондент стал задавать свои вопросы и записывать ответы в золоченый блокнотик. А. Н. тоже увлекся интервью, он благодушно потягивал коньяк и закусывал ананасами. Но вдруг лицо его изменилось. Он подпрыгнул и оказался с ногами сидящим в кресле; он побледнел и показывал куда-то на пол. Корреспондент увидел на полу черного паука, который выбегал на середину комнаты.
Корреспондент успокаивающе кивнул А. Н., встал и решительно убил паука. Потом замел дохлого паука на совок и отнес к камину.
— Вы с самого начала показались мне экстремистом, — с ноткой одобрения сказал А. Н. — Вам не кажется, что стало жарче?
— Разве? — спросил корреспондент, снова усаживаясь напротив. — Я ничего не замечаю. Может, объясните, что произошло? Это был ядовитый паук, или все дело в вашей психике?
А. Н. махнул рукой.
— Видите ли, я склонен к образному мышлению. Так, чепуха — одна мысль выстреливает другую со скоростью пулемета, и поневоле начинаешь придумывать себе несуществующие ассоциации.
— Уточните, какую именно мысль вы имеете в виду?
— Пожалуйста. Когда вы убили паука, я подумал, что больше он меня не догонит.
Корреспондент терпеливо кивнул и посмотрел в сторону камина.
А. Н. продолжал:
— Вся моя жизнь следовала указаниям свыше, а паучок всегда был предупреждением.
— И ваш бизнес, личная жизнь, комфорт… Неужели вы держите все в зависимости от такого ничтожества? — недоверчиво спросил корреспондент, на всякий случай проверив, включен ли диктофон. Интерес его все возрастал.
А. Н. поднял мизинец.
— Не согласен с вами, — сказал он. Своими короткими бровями изобразил снисхождение. — Благодаря пауку я избежал многих неприятностей. Например, увидев его в Бразилии, я уехал в ту же ночь, а наутро мою фирму взяла штурмом толпа латинос. Они поймали моего заместителя, натолкали в его рот свои акции и сыграли его головой футбольный матч. Кажется, в том матче было дополнительное время, не помню толком…
— О, в юности я увлекался футболом, — заметил корреспондент.
— Помню, как я бежал из Афин… — начал А. Н.
— Тоже не обошлось без паука? — засмеялся журналист.
— Не обошлось, да. По пути в отель машина остановилась, шофер стал что-то чинить и скрежетать ключами, а я вышел на свежий воздух. Гляжу, на тротуаре собрались дети, все сидят на корточках и весело смеются. Они мучили большого паука, от него исходила аура совершеннейшего отчаяния и предсмертной тоски. Когда мы встретились с ним глазами — на один лишь миг! — я покрылся холодным потом (на жаре это было очень кстати — оцените шутку). Паук возненавидел меня и поклялся отомстить, если я не спасу его. Я не спас, я сбежал.
— Из-за букашки, — изумленно пробормотал корреспондент. — Вы просто мистик!
— А назавтра взорвался отель, где я собирался жить, — закончил А. Н. — Снова я улизнул, что вы на это скажете?
— Так совпало случайно, — высокомерно сказал корреспондент.
— Эх, совсем не случайно, совсем! Конечно, паучок когда-нибудь догонит меня… — вздохнул А. Н. — Однажды уже догнал. Это было в Лагосе. Я принимал душ, и вдруг он упал к моим ногам…
— Его смыло? — хмыкнул корреспондент.
— Не знаю… Я отдернулся, поскользнулся и вывихнул бедро. Вот здесь, вот это место… Легко отделался, правда? Эти жуткие африканские гостиницы, жара, все липкое… Я, например, мог подцепить дизентерию, съев какую-нибудь сладкую дрянь… Не хотите еще коньяку? Или чаю?
— Чаю, — кивнул корреспондент. — Вы, я вижу, все пьете и пьете, наверное, чай очень хороший.
— Очень хороший, — подтвердил А. Н., подавая чай. — Я могу выпить много чаю.
— Мне нравится ваш подстаканник, — признался корреспондент.
— Это антиквариат, — довольно сказал А. Н. — Есть у меня кое-какие памятные вещи, которые я вожу за собой повсюду… Очень хотелось бы уберечь их от паука. Я с детства привязан к вещам.
Корреспондент помолчал.
— Давайте поговорим о делах, — наконец предложил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Они стали сидеть на берегу. Андрюха ел фисташки и подбадривал Павлуху.
Вдруг из-за мыса показалась яхта. За штурвалом стояла прекрасная девушка. Ее нежные груди прикрывал неброский купальник а 1а «поймай меня, альбатрос». Волосы сплелись в бесконечной игре солнечных лучей и соленого ветра и случайным образом пересекались между собой в неразрешимой геометрической задаче. Взгляд девушки выражал то же, что и солнечные зайчики на уголках ее губ.
— Привет, ребята! — жизнелюбиво закричала она. — Меня зовут Аленка. Вы меня любите?
— Мне наплевать, — отвернулся Павлуха. — Я слишком скромный для этого. И мрачный.
— А я — люблю, — пошутил Андрюха.
— Тогда — купаться! — радостно завизжала Аленка. — Кто со мной?
— Пока нам доставит удовольствие посмотреть на твою стройную фигуру в воде, — галантно сказал Андрюха.
Девушка подмигнула и смахнула с себя купальник. Расхохоталась и крикнула:
— Если я утону, яхту завещаю вам!
И она бултыхнулась с кормы. Так у Андрюхи и Павлухи появилась яхта.
И они поплыли на яхте в путешествие. Андрюха стал капитаном, потому что не боялся морской болезни. Правда, она его не миновала, как и Павлуху, но он ее не боялся. Когда его оставляли силы, он вцеплялся в штурвал; его тошнило, но он говорил: «Я не боюсь!»
На штурвале чья-то беспокойная рука написала — «секс». Это тоже немного отвлекало Андрюху от морской болезни.
Павлуха был впередсмотрящим, он хотел увидеть какой-нибудь остров и все время репетировал радостный возглас: «Земля!»
И вот они высадились на остров и пошли по каменистой тропинке, уводящей куда-то вверх.
— Смотри, камень, — сказал Павлуха.
На камне они прочитали:
«Налево пойдешь — с обрыва упадешь, направо пойдешь — просто попадешь, а прямо пойдешь — смысл потеряешь».
— Направо не пойдем, — решили друзья. — Бывали. Надо разделиться. Андрюха пойдет прямо, а Павлуха повернет назад, к яхте.
Так они и сделали.
Когда Павлуха вернулся к яхте, он увидел, что ее нет, только на горизонте белел одинокий парус. Тогда он понял, что яхту у них увели и путешествие окончено. И он, плача, уехал в Санкт-Петербург, совершенно забыв об Андрюхе, который к тому времени потерял смысл, как и было обещано.
Что же случилось с Андрюхой?
Едва он сделал несколько шагов по дороге, где-то грянул хор. Андрюха замычал и стукнул себя по голове. Заметались туманные клочья, замельтешили тени чьих-то полотен и лифчиков, в том числе Аленкиных, упало на глаза кружево бессмысленно прожитых кем-то лет. Потом стало темно.
Андрюха проморгался. Он стоял в углу просторной комнаты. Была ночь, неприятно холодило от окна, где-то далеко били куранты.
Съежившись, за столом сидел президент. Он плакал; и он трогал рукавом глаза и умело сжимал кулак, словно грозился отомстить далеким и невидимым врагам. За дверью было тихо, но вдруг президент вскинулся; его голова опасливо поворачивалась на сухой шее. Но никто не вошел и не постучал, президент задумчиво посмотрел вниз, под ноги ему падал дрожащий свет настольной лампы. Лукаво поблескивало донышко коньячной бутылки карего стекла.
Андрюху президент, кажется, заметил, но посмотрел на него мельком, лишь на секунду в глазах метнулось какое-то странное уважение.
Андрюха перестал чувствовать сквозняк. Он увидел на столе перед президентом кнопку, на которой было написано «Пуск». Куранты замолчали, где-то неподалеку шла реклама, кто-то засмеялся, потом затих.
— Сволочи, — шептал президент, кроша сигареты. — Вот вам ваши права человека! Вот вам единая Европа! Да здравствует Великодержавия!
Рука его бросалась к кнопке, и сам он с трепетом следил за ней, словно она была чужая. Кто-то постучал, и, кажется, президент сбросил с себя минутное иго государственной ответственности. Отдернул руку от стола.
— Господин президент! — услышал Андрюха. — Ложитесь. Завтра тяжелый день. Мы вылетаем в шесть.
— Напомните, куда? — резко спросил президент. По лицу его было видно, что, несмотря на усталость, он не бросит дела в столь судьбоносный для страны момент.
Из-за двери послышалось:
— В С***… на горных лыжах… мэр встретит… потом на море… дача… яхта…
Яхта — это была последняя мысль сомлевшего Андрюхи.
«Моя яхта… У Павлухи ее, наверно, украли… Она стоит где-то у солнечных островов, шоколадные дети ныряют с нее на прозрачную глубину и гладят шелковых медуз… Между кораллами суетятся рыбки, словно бантики в детском саду в конце мая… Мама придет, и девчонки будут махать мне вслед, пока мы идем к остановке… Я хочу вернуться, — вдруг с болью понял Андрюха. — Вернуться на белоснежной яхте, чтобы Аленка простила меня…»
Когда наутро Андрюха очнулся от поисков пути назад, в комнате было светло. Снова били куранты. И Андрюха увидел, что стал государственным флагом. Над Столицей плыла переменная облачность. В окно глядело перламутровое небо. Андрюха заплакал и моментально намок.
* * *
А в Санкт-Петербурге стояла пронзительная синева, словно его окунули в аквариум с золотыми рыбками. Нева звенела осколками зеркала, на мостах ревел атмосферный фронт. Павлуха косил километры в своих старых полуботинках, он шел подпрыгивающей походкой, и мысли его рассыпались, как в калейдоскопе.
Он видел грязных писателей и потных художников, которые жили даром и ушли красиво, ему кланялись воображаемые идиоты и подростки и с ними Иван Денисович, который шел колесом по Каменноостровскому. Чистые писатели и грязные художники, а больше всего среди них было бас-гитаристов и озабоченных куревом неформалов, валили навстречу воображаемым гвардейским корпусом из-под ног Медного Всадника. «Беда, брат, — сказал Александр Сергеевич, — куда мне деть тебя?» — но Павлуха его не заметил и превратился в крейсер «Аврора», немедленно проиграв Цусимское сражение.
Он пронзил пространство и через полчаса оказался на Дворцовой набережной. Недолго думая, он свернул направо и вышел на Марсово поле.
На могиле жертв Борьбы за Революцию играли семилетние девочки в белых платьицах, похожих на салфетки. Рядом бегала шавка и весело повизгивала, когда об нее запинались коленями. Одна девочка сказала другой:
— Ты гуляка, в жопу срака!
— А ты маленькая сучка, — ответила та.
И моментально исчезли все писатели!
«А я люблю жизнь, — стал понимать Павлуха. — Я люблю этот заводной мир, у которого вот-вот лопнет пружина. Он похож на игрушечную собачонку, которая идет по столу и упадет мне в руки».
И он постепенно забыл свою мрачность и страх перед Неверниковым и Рождеством.
Расхотев становиться писателем, Павлуха пошел на курсы водителей. И через несколько лет он стал дальнобойщиком, хотя для получения прав на фуру ему потребовалось подмазать несколько человек. Но дело того стоило — он легко рассекал дороги Великодержавии, не считал денег, шлюхи баловали его прямо на ходу, появились новые друзья — лихие ребята, мимо которых он недавно и проходить боялся. То есть он стал достойным членом общества, человеком при деле, каких весьма ценят в Великодержавии, на которых вся надежда молодых реформаторов, и какие сами собой весьма довольны.
Однажды кто-то позвонил ему в дверь. Павлуха выглянул, но никого не увидел. Было тихо, только где-то далеко грубо лаяла собака и кто-то просил о помощи. У стены стоял шест, обмотанный полотнищем. Павлуха пригляделся и увидел, что это флаг страны, в которой он живет. В это время в глаз к Павлухе залетел комар и умер там. И в комаре ли дело, или в неясном сумраке подъезда с мечущимися тенями от грязной лампочки, но Павлухе показалось, что флаг пошевелился и кивнул ему, словно говоря «привет». Павлуха удивился и принес флаг в комнату.
С тех пор так и пошло. Павлуха брал флаг с собой в кабину, и они колесили вдвоем. Флаг весело стоял у правой дверцы, крепко, но аккуратно пристегнутый ремнем. Иногда он подбадривал Павлуху кивками. А когда Павлуха начинал засыпать за рулем, дотягивался до его щеки древком и дружелюбно толкался.
И другие флаги, флаги Великодержавии, мерещились ему на дороге! Он не рисковал врезаться в них, предпочитая объезжать или бить по тормозам. Вдруг не мерещатся?..
ИСХОД
«А. Н. кушал любимый пончик.
Это было тысячное воплощение одного и того же пончика, и он каждый раз не спеша со вкусом казнил его, испытывая наслаждение, какое свойственно лишь гурманам от бога. Тем, у кого в роду все гурманы до десятого колена.
А. Н. носил это имя только в Европе. В Америке и Азии его звали Дж. Дж., для любовницы он был Медвежонком, для другой — Бэйби, а дети когда-то звали его «папа».
Теперь он ждал корреспондента.
Корреспондент не опоздал, но и не побаловал — прибыл точно. Он был умен, А. Н. это разгадал, едва взглянув на его сосредоточенные скулы и блестящие точки на кончиках усов. Также располагали в пользу корреспондента пахнущие одеколоном рукава летнего пиджака и дымчатые очки, за которыми жили немного ленивые глаза престарелого какаду.
А. Н. предложил коньяку. Корреспондент стал задавать свои вопросы и записывать ответы в золоченый блокнотик. А. Н. тоже увлекся интервью, он благодушно потягивал коньяк и закусывал ананасами. Но вдруг лицо его изменилось. Он подпрыгнул и оказался с ногами сидящим в кресле; он побледнел и показывал куда-то на пол. Корреспондент увидел на полу черного паука, который выбегал на середину комнаты.
Корреспондент успокаивающе кивнул А. Н., встал и решительно убил паука. Потом замел дохлого паука на совок и отнес к камину.
— Вы с самого начала показались мне экстремистом, — с ноткой одобрения сказал А. Н. — Вам не кажется, что стало жарче?
— Разве? — спросил корреспондент, снова усаживаясь напротив. — Я ничего не замечаю. Может, объясните, что произошло? Это был ядовитый паук, или все дело в вашей психике?
А. Н. махнул рукой.
— Видите ли, я склонен к образному мышлению. Так, чепуха — одна мысль выстреливает другую со скоростью пулемета, и поневоле начинаешь придумывать себе несуществующие ассоциации.
— Уточните, какую именно мысль вы имеете в виду?
— Пожалуйста. Когда вы убили паука, я подумал, что больше он меня не догонит.
Корреспондент терпеливо кивнул и посмотрел в сторону камина.
А. Н. продолжал:
— Вся моя жизнь следовала указаниям свыше, а паучок всегда был предупреждением.
— И ваш бизнес, личная жизнь, комфорт… Неужели вы держите все в зависимости от такого ничтожества? — недоверчиво спросил корреспондент, на всякий случай проверив, включен ли диктофон. Интерес его все возрастал.
А. Н. поднял мизинец.
— Не согласен с вами, — сказал он. Своими короткими бровями изобразил снисхождение. — Благодаря пауку я избежал многих неприятностей. Например, увидев его в Бразилии, я уехал в ту же ночь, а наутро мою фирму взяла штурмом толпа латинос. Они поймали моего заместителя, натолкали в его рот свои акции и сыграли его головой футбольный матч. Кажется, в том матче было дополнительное время, не помню толком…
— О, в юности я увлекался футболом, — заметил корреспондент.
— Помню, как я бежал из Афин… — начал А. Н.
— Тоже не обошлось без паука? — засмеялся журналист.
— Не обошлось, да. По пути в отель машина остановилась, шофер стал что-то чинить и скрежетать ключами, а я вышел на свежий воздух. Гляжу, на тротуаре собрались дети, все сидят на корточках и весело смеются. Они мучили большого паука, от него исходила аура совершеннейшего отчаяния и предсмертной тоски. Когда мы встретились с ним глазами — на один лишь миг! — я покрылся холодным потом (на жаре это было очень кстати — оцените шутку). Паук возненавидел меня и поклялся отомстить, если я не спасу его. Я не спас, я сбежал.
— Из-за букашки, — изумленно пробормотал корреспондент. — Вы просто мистик!
— А назавтра взорвался отель, где я собирался жить, — закончил А. Н. — Снова я улизнул, что вы на это скажете?
— Так совпало случайно, — высокомерно сказал корреспондент.
— Эх, совсем не случайно, совсем! Конечно, паучок когда-нибудь догонит меня… — вздохнул А. Н. — Однажды уже догнал. Это было в Лагосе. Я принимал душ, и вдруг он упал к моим ногам…
— Его смыло? — хмыкнул корреспондент.
— Не знаю… Я отдернулся, поскользнулся и вывихнул бедро. Вот здесь, вот это место… Легко отделался, правда? Эти жуткие африканские гостиницы, жара, все липкое… Я, например, мог подцепить дизентерию, съев какую-нибудь сладкую дрянь… Не хотите еще коньяку? Или чаю?
— Чаю, — кивнул корреспондент. — Вы, я вижу, все пьете и пьете, наверное, чай очень хороший.
— Очень хороший, — подтвердил А. Н., подавая чай. — Я могу выпить много чаю.
— Мне нравится ваш подстаканник, — признался корреспондент.
— Это антиквариат, — довольно сказал А. Н. — Есть у меня кое-какие памятные вещи, которые я вожу за собой повсюду… Очень хотелось бы уберечь их от паука. Я с детства привязан к вещам.
Корреспондент помолчал.
— Давайте поговорим о делах, — наконец предложил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33