— Стригуны?
Она закивала, в страхе озираясь. Февраль переглянулся с Пашей.
— Надо проверить другие подъезды.
Мне молча вернули автомат. Кир присмирел в тяжелых Пашиных руках, сопел и с ненавистью глядел на убитых.
В доме было всего два подъезда. В соседнем в первой же квартире выла над убитым дедом старуха-жена. Входная дверь нараспашку — замок выбит. Февраль оставил здесь для прикрытия Леху и с ним Кира. Мы втроем пошли наверх, проверяя двери. На четвертом этаже нашли открытую. Февраль двинулся первым, Паша за ним Мне ничего не сказали, поэтому я пошел тоже. Голоса доносились из дальней комнаты. Февраль, держа автомат стволом кверху, остановился послушать. Женский дрожащий голос умолял о пощаде. Плакал ребенок.
— Сжальтесь, прошу, нам будет нечем кормить малыша. У мужа маленькая зарплата Нам негде взять столько…
— Нечем кормить? — отвечал ей мужской голос — Так это не проблема, Чпок, и все дела. Гуд-бай, беби-и…
Одновременно раздался женский вскрик и надсадный смех двух или трех мужчин. Ребенок заголосил еще громче.
— А может, сама пойдешь в уплату? — раздумчиво говорил тот же подонок. — Отдашь нам свою плюшку, а, хозяин?
Февраль сделал знак Паше.
Новый вскрик, гнусный смех и затем грохот стрельбы. Февраль с Пашей не стали церемониться — стреляли на поражение. Один успел ответить, но мимо. Этих тоже было трое. В комнате на стуле сидела женщина, ошарашенно прижимала к себе ребенка. На табурете у стола оцепенел ее муж, сложив руки на коленях.
— Не бойтесь, все уже кончено, — сказал Февраль женщине и стал обыскивать убитых. У одного, видимо, старшего в команде, вытащил из кармана удостоверение и толстую пачку разнокалиберных банкнот. — Угу, уполномоченный… неприкосновенность… — читал он в корочках. — Прям как в старые времена — комиссары, экспроприация, продразверстка…
Женщина всхлипнула и залилась слезами от переживаний. Ее муж сидел все так же одеревенело и скукоженно, словно боялся пошевельнуться. Февраль подошел к нему и пощелкал пальцами у него перед носом.
— Эй, да очнись же ты!
В ответ мужчина еще больше сгорбился, совсем увял.
— Он у вас всегда такой? — Февраль повернулся к женщине.
Она закачала головой, сморкаясь в платок.
— Нет, но… мой муж такой добрый, впечатлительный… он мухи не обидит, а тут… — Она в ужасе смотрела на убитых «уполномоченных».
— Добрый, — усмехнулся Февраль. — Если б на глазах у него начали насиловать жену и убивать сына, слова бы поперек не сказал?
— Что вы, зачем так… Просто… он такой безвольный… — плакала женщина.
Паша тронул Февраля за плечо.
— Отстань ты от них. Что с трупами делать?
— Да на улицу выкинуть.
Февраль отодвинул шторы и открыл окно. Выглянул — нет ли кого внизу.
— Давай.
После того как три раза об асфальт внизу глухо стукнуло, Февраль закрыл окно, снова занавесил его и подошел к женщине. Протянул ей пачку конфискованных денег.
— Возьмите. Разделите между соседями. И молите Бога, чтобы следующего раза не было.
Ее муж смотрел на нас пустыми, безучастными глазами. На лестнице Февраль сказал про него:
— Безнадежен. У таких единственное желание — слиться с окружающей средой, чтоб не заметили, не прибили. Одно слово — пленный. Полная деградация.
— Он даже не понял, что мы их спасли! — недоумевал я.
— Так и бывает. Когда уже все равно. Все отбито страхом за свою жизнь.
Мы спустились вниз, забрали Леху с Киром и вернулись в первый подъезд Надо было убрать трупы из квартиры той женщины. Она молча впустила нас и заперлась в ванной. Убитых отправили на улицу тем же способом, через окно и вместе с другими тремя спустили в канализационный люк. Пока все это проделывали, Леха рассказал, что узнал от старухи, у которой застрелили мужа. Когда к ним пришли, они не хотели открывать. Тогда команда вышибла дверь. Старик заявил, что у них лишних денег нет и пусть идут в соседнюю квартиру — там пришлые таджики торгуют наркотиками и живут небедно. «А, так ты фашист, старый козел! — закричали ему, — Ну так получи свое». Расстреляв старика, они ушли. Бабка видела, как они звонили в соседнюю квартиру, как оттуда высунулась голова таджика, что-то сказала и исчезла. После этого команда пошла наверх.
— Ясно, — сказал Февраль, отряхивая руки, — Крышуется государством. Ну-ка пошли.
Дверь в квартире пришлых таджиков была железная и оборудована переговорным устройством. Наверху работал глазок телекамеры. В центре двери сделана узкая, закрытая изнутри прорезь, наверное, для обмена деньгами и товаром. Старуха-вдова по соседству притихла, обнимала на полу мертвого мужа. Чтобы не маячить под камерой, мы укрылись в ее прихожей, Февраль, без оружия, нажал на кнопку переговорника. Ответили почти сразу, с сильным азиатским акцентом:
— Чива нада, а?
— Поговорить надо.
— Ты от кого, а?
— Я от себя. Разговор есть.
— Нету с тобой разговора, прочь иди. Февраль нажал кнопку еще раз.
— Пошел, собака, по-русски тебе не сказали? — крикнули ему изнутри таджикской крепости.
— Это кто тебе тут собака, рожа мафиозная? — мгновенно взъярился Февраль. — Открывай, а то разнесу дверь к чертовой бабушке!!
— Пошел, тебе говорят, сейчас в полицию звоним.
— Ну все, достали, — скрипнул зубами Февраль и забрал у Паши свой автомат.
Первой посыпалась осколками камера. В микрофон переговорного устройства Февраль всадил десяток пуль, как в яблочко. Затем начал выстреливать замок двери. Паша с Лехой пошли на другую сторону дома бомбить окна притона. Старуха скорчилась на полу возле покойника, закрыла руками голову. Кир сидел на корточках у стены в прихожей и бил дедовым ботинком об пол. Одному мне нечем было заняться. Я смотрел на бушующего Февраля, и мне было не по себе от его неистовства.
Дверь таджикской крепости выдержала штурм. Февраль сменил две обоймы, расстрелял последнюю до половины, остановился, перевел дух и сказал:
— Ну ждите. Вернусь с ящиком противотанковых выстрелов.
Продукты мы так и не купили. В эту ночь все равно не пришлось ужинать.
Глава 4. Черный ворон
Мы возвращались по мертвым улицам Было около полуночи. Через два квартала от того дома перед нами проехали темный автобус и машина с мигалкой. Кто-то все-таки вызвал городской патруль. Или «кобр». Февраль осторожничал, иногда останавливался и прислушивался. Но все было тихо.
Меньше всего на войне можно доверять тишине. Она лжива и опасна.
Первая пуля предназначалась Февралю. Каким-то чудом он поймал ее рукой, а не грудью. Звук выстрела был далекий, почти не слышный. Февраль, схватившись за руку, перекатился кувырком в другую точку пространства и резко выкрикнул: «Снайпер!» Мы находились на темной улице, зажатой с боков каменными коробками, и укрыться здесь было совершенно негде. И снайпер наверняка видел нас как на ладони, всех пятерых. Если бы просто знать, откуда он стреляет, — но и в этом он нас обыгрывал. Что делать — бежать, стоять, падать? Любое из этих действий может стать последним в жизни. Я словно прирос к месту и глядел на Пашу. Остальные совсем выпали из поля зрения, я не знал, что делают Февраль и Леха. Наверное, мне что-то кричали, но я не понимал что. Потом я увидел, как Паша, тяжеловес Паша, бабочкой пролетел в воздухе и накрыл собой Кира, грохнулся вместе с ним на асфальт. Он опередил выстрел на долю секунды. Камуфляж между лопатками разорвало пулей, стокилограммовое Пашино тело вздрогнуло. Значит, снайпер почему-то стрелял в Кира. Как Паша узнал?
И в этот момент меня будто в спину толкнули. Это был шанс — промежуток между двумя выстрелами. Не видя больше ничего вокруг, я побежал. Приклад автомата бил меня в поясницу, в животе бултыхался страх, голова была пуста, как воздушный шар. Наверное, во мне сработал древний инстинкт, первобытный ужас перед охотником, преследующим в ночи. Я проносился по улицам, сворачивал, петлял, метался в тупиках, пока не выдохся. Вот тогда и пришел настоящий, не первобытный ужас. Я не знал, где нахожусь и куда теперь идти. Темноту разжижал лишь тусклый фонарь вдалеке. Сердце колотилось так, что запросто могло стать приманкой для всех здешних снайперов из Службы обеспечения порядка и лояльности. А ведь порядок на улицах тут был идеальный — мертвый порядок. С опозданием я догадался, что это значит. Этот порядок наводили люди из СОПЛа, «сопливые снайперы», как их называли у нас.
Прижимаясь к— стенам зданий, я пошел наугад. Чтобы не давать сожрать себя страху, стал думать о Паше и остальных. Своя жизнь перестает казаться важной, когда думаешь о жизни другого. В отряде не было чужих — там все друг для друга родные, готовые сделать для тебя все, и даже больше, чем все. Отдать другому собственную жизнь. Это настоящая семья, особенная. Я любил их всех. Я молился за них.
Наверное, молитва меня и вывела Внезапно я увидел перед собой брошенный дом, в котором остановился отряд. В окне на втором этаже горел огонек. Счастью моему не было предела, когда я обнаружил в доме живыми и здоровыми и Февраля, и Пашу, и Леху, и своего малость помятого оруженосца. Руслан бинтовал Леньке руку, а все остальные уже готовы были идти искать в городе меня. Они тоже были несказанно рады, что я отыскался. Командир прижал меня к себе — я почувствовал, как расслабляется у него внутри какая-то туго закрученная пружина. Февраль улыбался. Паша рассматривал дырку в камуфляже от пули снайпера — где бы в нем самом она сейчас была, если б не трофейный бронежилет.
Сразу после этого состоялся короткий военный совет. Святополк говорил, что город затерроризирован «соплями» и нужно провести здесь зачистку. Ему возражал Варяг. Он предлагал по-быстрому уходить — наверняка после разборки со стригунами на нас устроят облаву, пустят по следу КОБР. А зачищать город от снайперов бесполезно, вместо этих наберут других, только и всего.
— Нет, — качал головой командир. — Здесь они слишком сильны, это очевидно. И наверняка местным властям это не по нутру, хотя они и контролируют «соплей». Вероятно, поначалу это было зачем-то нужно здешним шишкам. Но, скорей всего, они уже жалеют о том, что дали «соплям» столько воли. Могу даже предположить, что сами шишки боятся их и не рискнут прижать. А вот мы им поможем. И после этого они сделают все, чтобы «сопли» впредь были тише воды, ниже травы. Я, конечно, могу и ошибаться. Но попробовать стоит.
— Каким образом ты собираешься пробовать?! — спорил Варяг. — Мы у них будем как на блюдечке с голубой каемочкой. Все равно что выйти на центральную площадь и совершить ритуальное самосожжение.
— Есть план, — бесстрастно ответил командир и изложил суть.
План одобрили единогласно с одним воздержавшимся.
Глубокой ночью отряд вошел в здание городской администрации. Адрес мы узнали в справочной. В это время суток здесь работала только охрана и местное управление СОПЛа, что-то вроде координирующего центра. С охраной получился небольшой шум. Они не хотели нас впускать, и троим это стоило жизни. Остальных мы разоружили и связали проводами от телефонов и компьютеров. Оставили их в дежурке под присмотром Ярослава Пока занимались охранниками, другая группа проникла в помещение Службы порядка и взяла на прицел всех, кто там был. Дежурному на связи было велено вызвать всех снайперов в штаб, и немедленно. Вместо обезвреженной охраны при входе сели двое наших, переодетые в снятую с пленных форму. Там же, в засаде — еще пятеро.
Пока мы ждали, командир и Фашист залезли в Интернет и стали искать «птицу с крыльями», о которой говорил подрывник Ахмад. Минут через десять Фашист удовлетворенно произнес: — Есть! Вот он. «Фонд содействия развитию гражданской культуры». Птица… хм, действительно с крыльями. Страус, что ли?
— Пингвин, — с сомнением предположил Богослов.
— Нет, ребята, это модернизированная ворона, — заключил командир. — Смотри давай, чем они занимаются, эти содействователи. И кем курируются.
— Тэк-с, — защелкал мышкой Фашист. — Ага. Московское отделение международного фонда… многолетняя практика в развивающихся странах… обеспечение культурного прогресса… открытие культурных границ… Благопристойные словесные пустышки. А что за ними стоит?.. Особенно за этим «открытием границ»? Голову даю, командир, эта контора — передовое диверсионное подразделение Легиона… Финансирование, естественно, из «благотворительных источников» за бугром… Ну-ка, направления работы. Демография. Ага, старательно прореживают нас, как морковку. Молодежь. Наркопропаганда под видом борьбы с наркоманией. Программы обучения терпимости и толерантности — учат сдувать пылинки с живодеров, которые тебя режут и потрошат твой дом… Опа! Секты, секты, секты… и все на наши головы. Развитие религиозно-духовного многообразия — вот, значит, как это называется… О! Пытаются протащить к нам церковь сатаны… Духовно-экологическое движение… а этих я знаю. У них под экологией понимается самоуничтожение. Человек, мол, грязная скотина, и давайте очистим от самих себя нашу Землю… Дальше смотреть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31