Его письмо было незатейливым, хотя он и переделывал его семь раз.
Уважаемый сэр!
Я страстный коллекционер спичечных этикеток, но я не могу позволить себе покупать все коробки. Мои карманные деньги равны одному доллару в неделю, но я прилагаю для ответа трёхцентовую марку, чтобы доказать вам моё серьёзное отношение к своему хобби. Мне неудобно беспокоить вас лично, но только ваше имя я смог найти в справочнике.
С почтением,
всегда Ваш
Уильям Каин (9 лет).
P. S. Ваши этикетки мне нравятся больше всех.
Через три недели пятьдесят пять процентов писем дали результат: на них пришли ответы, в которых было сто семьдесят восемь различных этикеток. Почти все его адресаты вернули трёхцентовые марки, в полном соответствии с замыслом Уильяма.
За следующие семь дней Уильям организовал в школе настоящий рынок, всегда проверяя цену, за которую можно продать ту или иную этикетку, ещё даже не встретившись с покупателем. Он обратил внимание, что некоторые мальчики не смотрят на редкость этикетки, им интересен только внешний вид, с ними он делал быстрые обмены, чтобы добыть редкие трофеи для более разборчивого собирателя. После ещё двух недель покупок и продаж он почувствовал, что рынок на пике, и если он не будет внимателен, то с надвигающимися каникулами интерес может начать снижаться. Он развернул широковещательную рекламную кампанию в виде распечатанной листовки, стоившей ему ещё полцента за лист, которая легла на каждую парту в школе. В ней Уильям объявлял, что выставляет на торги свои спичечные этикетки – все двести одиннадцать штук. Аукцион проходил в умывальной комнате во время обеда и привлёк больше народу, чем школьные соревнования по хоккею.
В результате Уильям получил пятьдесят семь долларов тридцать два цента, что составило пятьдесят два доллара и тридцать два цента на пять долларов первоначальных инвестиций. Двадцать пять долларов Уильям положил в банк под два с половиной процента, купил себе фотоаппарат за одиннадцать долларов, пожертвовал пять долларов в YMCA, Ассоциацию молодых христиан, расширявшую свою активность по оказанию помощи новым иммигрантам, купил цветы матери, а оставшиеся несколько долларов оставил на карманные расходы. Рынок этикеток рухнул ещё до наступления каникул. Это был первый из многих случаев, когда Уильям уходил с рынка в самом начале его движения вниз. Бабушки могли гордиться им: примерно так же их мужья сделали свои состояния во время паники 1873 года.
Когда наступили каникулы, Уильям не смог отказать себе в удовольствии исследовать возможность получать более высокий доход на вложенный капитал, чем два с половиной процента на его накопительном счету. В течение следующих трёх месяцев он – опять с помощью бабушки Каин – вкладывал в акции, которые рекомендовал «Уолл-стрит Джорнел». В течение следующего семестра в школе он потерял примерно половину денег, заработанных на спичечных этикетках. Это был единственный раз в его жизни, когда он понадеялся на информацию, доступную на каждом углу.
Рассердившись на потерю двадцати долларов, Уильям решил, что надо будет компенсировать её во время пасхальных каникул. Прибыв домой, он справился у матери, какие вечеринки и мероприятия ему надо будет посетить обязательно, и обнаружил, что у него остаются четырнадцать свободных дней – как раз достаточно для его очередного предприятия. Он продал все оставшиеся акции, рекомендованные «Уолл-стрит Джорнел», что дало ему только двадцать долларов. На эти деньги Уильям купил широкую доску, два набора колёс, две оси и кусок верёвки, что обошлось ему в пять долларов. Затем он надел матерчатую шапочку, старый костюм, который был ему мал, и отправился на местный железнодорожный вокзал. Он стоял у выхода с голодным и усталым видом и говорил определённым пассажирам, что главные отели Бостона находятся недалеко от вокзала, так что нет необходимости брать такси или конный экипаж, – а они ещё сохранились на улицах. Уильям сообщал, что может довезти багаж на тележке за четверть того, что с них бы взял таксист, и что пешая прогулка пойдёт здоровью только на пользу. Работая по шесть часов в день, он стал зарабатывать примерно по четыре доллара в сутки.
За пять дней до начала очередного семестра Уильям отбил все свои первоначальные потери и получил десять долларов прибыли. Затем мальчик столкнулся с проблемой: он стал раздражать таксистов. Уильям ответил, что уйдёт на пенсию в возрасте девяти лет, если они скинутся по пятьдесят центов, чтобы компенсировать ему расходы на самодельную тележку. Они согласились, и он получил ещё восемь долларов и пятьдесят центов. Возвращаясь домой в Бикон-Хилл, он за пять долларов продал тележку школьному другу на два года его старше; тому и пришлось узнать, что рынок этих услуг уже прошёл свой пик; более того, всю следующую неделю шёл дождь.
В последний день каникул Уильям положил все свои деньги в банк под два с половиной процента и спокойно наблюдал, как стабильно растут его деньги. Гибель «Лузитании» и объявление президентом Вильсоном войны не обеспокоило его. Он заверил мать, что Америку никто никогда не сможет победить. Уильям даже вложил десять долларов в облигации Свободы, чтобы подкрепить свои слова делами.
К одиннадцатому дню рождения колонка кредита в кассовой книге Уильяма показывала прибыль в четыреста двенадцать долларов. Он подарил матери авторучку, а бабушкам – по брошке из местного ювелирного магазина. Авторучка была «Паркером», а украшения прибыли в дома бабушек в коробочках от фирмы «Шрев, Крамп энд Лоу», которые он нашёл после долгого копания в мусорных ящиках на задворках знаменитого магазина. Справедливости ради надо сказать, что он не хотел обмануть бабушек, но после истории с этикетками он твёрдо знал, что хорошая упаковка продаёт любой товар. Бабушки заметили, что на брошках отсутствует клеймо фирмы, но продолжали с гордостью их носить.
Две старые дамы не переставали следить за каждым шагом Уильяма, и теперь, когда он достиг двенадцати, они решили, что ему пора, как и планировалось, отправляться в школу Святого Павла в Конкорде, штат Нью-Гемпшир. Внук обрадовал бабушек тем, что завоевал высшую стипендию по математике, давая семье ненужную экономию в триста долларов в год. Уильям принял стипендию, но бабушки вернули деньги, чтобы их отдали «менее удачливому ребёнку».
Анна ненавидела саму мысль о том, что её Уильям покинет её и отправится на полный пансион в школу, но, во-первых, бабушки настояли, а во-вторых, она и сама знала, что Ричард хотел бы именно этого. Она пришила к его вещам ленточки с именем Уильяма, пометила его обувь, проверила одежду и, наконец, сама упаковала все в чемодан, отказавшись от помощи слуг. Когда Уильяму пришла пора уезжать, мать спросила, какое количество карманных денег необходимо ему на грядущий семестр.
– Мне ничего не надо, – ответил он, не вдаваясь в подробности.
Уильям поцеловал мать в щёку, совершенно не догадываясь о том, как сильно она будет по нему скучать. Он прошёл по дорожке в своих первых длинных брюках, подал чемодан Роберту, их шофёру, сел на заднее сиденье «Роллс-Ройса», и тот тронулся в путь. Он не оглянулся. Его мать махала и махала рукой ему вслед, а потом заплакала. Уильям тоже хотел заплакать, но знал, что отец не одобрил бы этого.
Первое, что поразило Уильяма Каина в его новой школе, заключалось в том, что всем было безразлично, кто он. Здесь не было взглядов, полных восхищения и молчаливой благодарности за его присутствие. Один мальчик постарше спросил, как его зовут, и – что самое ужасное – никак не среагировал, по крайней мере, внешне, когда он назвал себя. Кто-то попытался звать его Биллом, но он поправил его, объяснив, что никто не звал его отца Диком.
Новым владением Уильяма стала небольшая комната с деревянными полками, двумя столами, двумя стульями, двумя кроватями и мягким кожаным диваном. Второй стул, стол и кровать занимал мальчик из Нью-Йорка по имени Мэттью Лестер, чей отец тоже занимался банковским бизнесом.
Уильям скоро привык к школьной рутине. Он поднимался в семь тридцать, умывался, завтракал в главной столовой вместе со всей школой – двумястами двадцатью мальчиками, уплетавшими яйца, бекон и кашу. После завтрака – поход в часовню, три урока по пятьдесят минут до обеда и два – после, за которыми – урок музыки, который Уильям ненавидел, поскольку ни одной ноты не мог спеть точно, а уж играть на каком-либо музыкальном инструменте у него было ещё меньше желания. Футбол – осенью, хоккей и сквош – зимой, гребля и теннис – весной оставляли мало свободного времени. Как будущий математик, Уильям учился по специальной программе по этому предмету: три раза в неделю с ним занимался директор школы Дж. Реглан, которого мальчики прозвали Ворчуном.
В течение первого года Уильям доказал, что был достоин своей стипендии, оказавшись среди нескольких самых лучших учеников в школе почти по всем предметам, а в собственном классе – первым по математике. Только его новый друг Мэттью Лестер мог составить ему реальную конкуренцию, но и то потому, что они жили в одной комнате. Завоёвывая репутацию хорошего ученика, Уильям приобрёл и репутацию финансиста. Его первые инвестиции на рынке обернулись катастрофой, но он не отрёкся от убеждения в том, что для получения значительного количества денег нужны значительные приросты капитала на фондовом рынке. Он с подозрением следил за котировками в «Уолл-стрит Джорнел» и отчётами компаний и в двенадцать лет начал экспериментировать с воображаемым инвестиционным портфелем. Он записывал каждое воображаемое приобретение и продажу, удачное и не очень, в новую книгу доходов и расходов, в переплёте уже другого цвета, а затем – в конце месяца – сравнивал свои результаты с остальными игроками на рынке. Он не занимался акциями ведущих компаний, возглавлявших список, а предпочитал менее известные компании и базировал свою инвестиционную политику на четырёх принципах: невысокая степень доходности, высокие темпы роста, солидная обеспеченность активами и благоприятные торговые перспективы. Немного находилось бумаг, способных удовлетворить всем четырём принципам, но когда это удавалось, они всегда приносили ему прибыль.
В день, когда он обнаружил, что его воображаемая инвестиционная программа постоянно опережает индексы Доу-Джонса, Уильям понял, что снова готов вкладывать собственные деньги. Он начал со ста долларов и никогда не переставал оттачивать свой метод. Он всегда добивался прибыли и сокращал издержки. Как только акции вырастали в цене в два раза, он продавал половину, оставляя другую нетронутой, и остававшиеся в его руках акции становились его бонусами. Некоторые из его первых находок, такие, как Истмен Кодак или IBM, стали национальными лидерами. Он также поддержал первый магазин торговли по почте, рассматривая его как тенденцию с перспективой.
К концу года он консультировал половину учеников школы и кое-кого из их родителей. Уильям Каин был счастлив в школе.
Анна Каин была несчастлива и одинока дома, пока Уильям был в школе Святого Павла, – теперь её семья состояла только из двух бабушек, которые сильно постарели. Она чувствовала досаду, что ей уже за тридцать и что её нежная и юная красота исчезла, не оставив ничего взамен. Она начала восстанавливать оборвавшиеся со смертью Ричарда связи со старыми друзьями. Крёстная мать Уильяма Милли Престон, которую она знала всю жизнь, и её муж Джон стали приглашать её на обеды и в театр, всегда включая в компанию холостого мужчину для пары Анне. Выбор Престонов был ужасен, и Анна дома смеялась над попытками Милли подобрать ей спутника. Но вот однажды в январе 1919 года, когда Уильям уехал на зимний семестр в школу, а Анну пригласили на очередной обед на четверых, Милли призналась, что раньше никогда не видела их второго гостя, Генри Осборна, который раньше учился с Джоном в Гарварде.
– Вообще-то, – призналась Молли по телефону, – Джон не очень много знает о нём, дорогая, кроме того, что он довольно хорошо выглядит.
Точка зрения Джона на этот счёт была подтверждена Анной и Милли. Осборн грелся у огня, когда приехала Анна, и тут же встал, чтобы Милли представила его. Ростом в сто восемьдесят сантиметров, с тёмными глазами и прямыми чёрными волосами, он был худощав и атлетически сложён. Анна ощутила вспышку радости от того, что её спутником в этот вечер станет такой энергичный моложавый человек, а Милли придётся довольствоваться собственным мужем, который на фоне своего блестящего ровесника выглядел пожилым. Рука Осборна лежала на перевязи, почти полностью закрывавшей его гарвардский галстук.
– Боевая рана? – спросила Анна сочувственно.
– Нет, это я свалился с лестницы через неделю после прибытия с Западного фронта, – ответил он, смеясь.
Это был один из тех обедов, которые были так редки в последнее время в жизни Анны, когда время текло счастливо и незаметно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Уважаемый сэр!
Я страстный коллекционер спичечных этикеток, но я не могу позволить себе покупать все коробки. Мои карманные деньги равны одному доллару в неделю, но я прилагаю для ответа трёхцентовую марку, чтобы доказать вам моё серьёзное отношение к своему хобби. Мне неудобно беспокоить вас лично, но только ваше имя я смог найти в справочнике.
С почтением,
всегда Ваш
Уильям Каин (9 лет).
P. S. Ваши этикетки мне нравятся больше всех.
Через три недели пятьдесят пять процентов писем дали результат: на них пришли ответы, в которых было сто семьдесят восемь различных этикеток. Почти все его адресаты вернули трёхцентовые марки, в полном соответствии с замыслом Уильяма.
За следующие семь дней Уильям организовал в школе настоящий рынок, всегда проверяя цену, за которую можно продать ту или иную этикетку, ещё даже не встретившись с покупателем. Он обратил внимание, что некоторые мальчики не смотрят на редкость этикетки, им интересен только внешний вид, с ними он делал быстрые обмены, чтобы добыть редкие трофеи для более разборчивого собирателя. После ещё двух недель покупок и продаж он почувствовал, что рынок на пике, и если он не будет внимателен, то с надвигающимися каникулами интерес может начать снижаться. Он развернул широковещательную рекламную кампанию в виде распечатанной листовки, стоившей ему ещё полцента за лист, которая легла на каждую парту в школе. В ней Уильям объявлял, что выставляет на торги свои спичечные этикетки – все двести одиннадцать штук. Аукцион проходил в умывальной комнате во время обеда и привлёк больше народу, чем школьные соревнования по хоккею.
В результате Уильям получил пятьдесят семь долларов тридцать два цента, что составило пятьдесят два доллара и тридцать два цента на пять долларов первоначальных инвестиций. Двадцать пять долларов Уильям положил в банк под два с половиной процента, купил себе фотоаппарат за одиннадцать долларов, пожертвовал пять долларов в YMCA, Ассоциацию молодых христиан, расширявшую свою активность по оказанию помощи новым иммигрантам, купил цветы матери, а оставшиеся несколько долларов оставил на карманные расходы. Рынок этикеток рухнул ещё до наступления каникул. Это был первый из многих случаев, когда Уильям уходил с рынка в самом начале его движения вниз. Бабушки могли гордиться им: примерно так же их мужья сделали свои состояния во время паники 1873 года.
Когда наступили каникулы, Уильям не смог отказать себе в удовольствии исследовать возможность получать более высокий доход на вложенный капитал, чем два с половиной процента на его накопительном счету. В течение следующих трёх месяцев он – опять с помощью бабушки Каин – вкладывал в акции, которые рекомендовал «Уолл-стрит Джорнел». В течение следующего семестра в школе он потерял примерно половину денег, заработанных на спичечных этикетках. Это был единственный раз в его жизни, когда он понадеялся на информацию, доступную на каждом углу.
Рассердившись на потерю двадцати долларов, Уильям решил, что надо будет компенсировать её во время пасхальных каникул. Прибыв домой, он справился у матери, какие вечеринки и мероприятия ему надо будет посетить обязательно, и обнаружил, что у него остаются четырнадцать свободных дней – как раз достаточно для его очередного предприятия. Он продал все оставшиеся акции, рекомендованные «Уолл-стрит Джорнел», что дало ему только двадцать долларов. На эти деньги Уильям купил широкую доску, два набора колёс, две оси и кусок верёвки, что обошлось ему в пять долларов. Затем он надел матерчатую шапочку, старый костюм, который был ему мал, и отправился на местный железнодорожный вокзал. Он стоял у выхода с голодным и усталым видом и говорил определённым пассажирам, что главные отели Бостона находятся недалеко от вокзала, так что нет необходимости брать такси или конный экипаж, – а они ещё сохранились на улицах. Уильям сообщал, что может довезти багаж на тележке за четверть того, что с них бы взял таксист, и что пешая прогулка пойдёт здоровью только на пользу. Работая по шесть часов в день, он стал зарабатывать примерно по четыре доллара в сутки.
За пять дней до начала очередного семестра Уильям отбил все свои первоначальные потери и получил десять долларов прибыли. Затем мальчик столкнулся с проблемой: он стал раздражать таксистов. Уильям ответил, что уйдёт на пенсию в возрасте девяти лет, если они скинутся по пятьдесят центов, чтобы компенсировать ему расходы на самодельную тележку. Они согласились, и он получил ещё восемь долларов и пятьдесят центов. Возвращаясь домой в Бикон-Хилл, он за пять долларов продал тележку школьному другу на два года его старше; тому и пришлось узнать, что рынок этих услуг уже прошёл свой пик; более того, всю следующую неделю шёл дождь.
В последний день каникул Уильям положил все свои деньги в банк под два с половиной процента и спокойно наблюдал, как стабильно растут его деньги. Гибель «Лузитании» и объявление президентом Вильсоном войны не обеспокоило его. Он заверил мать, что Америку никто никогда не сможет победить. Уильям даже вложил десять долларов в облигации Свободы, чтобы подкрепить свои слова делами.
К одиннадцатому дню рождения колонка кредита в кассовой книге Уильяма показывала прибыль в четыреста двенадцать долларов. Он подарил матери авторучку, а бабушкам – по брошке из местного ювелирного магазина. Авторучка была «Паркером», а украшения прибыли в дома бабушек в коробочках от фирмы «Шрев, Крамп энд Лоу», которые он нашёл после долгого копания в мусорных ящиках на задворках знаменитого магазина. Справедливости ради надо сказать, что он не хотел обмануть бабушек, но после истории с этикетками он твёрдо знал, что хорошая упаковка продаёт любой товар. Бабушки заметили, что на брошках отсутствует клеймо фирмы, но продолжали с гордостью их носить.
Две старые дамы не переставали следить за каждым шагом Уильяма, и теперь, когда он достиг двенадцати, они решили, что ему пора, как и планировалось, отправляться в школу Святого Павла в Конкорде, штат Нью-Гемпшир. Внук обрадовал бабушек тем, что завоевал высшую стипендию по математике, давая семье ненужную экономию в триста долларов в год. Уильям принял стипендию, но бабушки вернули деньги, чтобы их отдали «менее удачливому ребёнку».
Анна ненавидела саму мысль о том, что её Уильям покинет её и отправится на полный пансион в школу, но, во-первых, бабушки настояли, а во-вторых, она и сама знала, что Ричард хотел бы именно этого. Она пришила к его вещам ленточки с именем Уильяма, пометила его обувь, проверила одежду и, наконец, сама упаковала все в чемодан, отказавшись от помощи слуг. Когда Уильяму пришла пора уезжать, мать спросила, какое количество карманных денег необходимо ему на грядущий семестр.
– Мне ничего не надо, – ответил он, не вдаваясь в подробности.
Уильям поцеловал мать в щёку, совершенно не догадываясь о том, как сильно она будет по нему скучать. Он прошёл по дорожке в своих первых длинных брюках, подал чемодан Роберту, их шофёру, сел на заднее сиденье «Роллс-Ройса», и тот тронулся в путь. Он не оглянулся. Его мать махала и махала рукой ему вслед, а потом заплакала. Уильям тоже хотел заплакать, но знал, что отец не одобрил бы этого.
Первое, что поразило Уильяма Каина в его новой школе, заключалось в том, что всем было безразлично, кто он. Здесь не было взглядов, полных восхищения и молчаливой благодарности за его присутствие. Один мальчик постарше спросил, как его зовут, и – что самое ужасное – никак не среагировал, по крайней мере, внешне, когда он назвал себя. Кто-то попытался звать его Биллом, но он поправил его, объяснив, что никто не звал его отца Диком.
Новым владением Уильяма стала небольшая комната с деревянными полками, двумя столами, двумя стульями, двумя кроватями и мягким кожаным диваном. Второй стул, стол и кровать занимал мальчик из Нью-Йорка по имени Мэттью Лестер, чей отец тоже занимался банковским бизнесом.
Уильям скоро привык к школьной рутине. Он поднимался в семь тридцать, умывался, завтракал в главной столовой вместе со всей школой – двумястами двадцатью мальчиками, уплетавшими яйца, бекон и кашу. После завтрака – поход в часовню, три урока по пятьдесят минут до обеда и два – после, за которыми – урок музыки, который Уильям ненавидел, поскольку ни одной ноты не мог спеть точно, а уж играть на каком-либо музыкальном инструменте у него было ещё меньше желания. Футбол – осенью, хоккей и сквош – зимой, гребля и теннис – весной оставляли мало свободного времени. Как будущий математик, Уильям учился по специальной программе по этому предмету: три раза в неделю с ним занимался директор школы Дж. Реглан, которого мальчики прозвали Ворчуном.
В течение первого года Уильям доказал, что был достоин своей стипендии, оказавшись среди нескольких самых лучших учеников в школе почти по всем предметам, а в собственном классе – первым по математике. Только его новый друг Мэттью Лестер мог составить ему реальную конкуренцию, но и то потому, что они жили в одной комнате. Завоёвывая репутацию хорошего ученика, Уильям приобрёл и репутацию финансиста. Его первые инвестиции на рынке обернулись катастрофой, но он не отрёкся от убеждения в том, что для получения значительного количества денег нужны значительные приросты капитала на фондовом рынке. Он с подозрением следил за котировками в «Уолл-стрит Джорнел» и отчётами компаний и в двенадцать лет начал экспериментировать с воображаемым инвестиционным портфелем. Он записывал каждое воображаемое приобретение и продажу, удачное и не очень, в новую книгу доходов и расходов, в переплёте уже другого цвета, а затем – в конце месяца – сравнивал свои результаты с остальными игроками на рынке. Он не занимался акциями ведущих компаний, возглавлявших список, а предпочитал менее известные компании и базировал свою инвестиционную политику на четырёх принципах: невысокая степень доходности, высокие темпы роста, солидная обеспеченность активами и благоприятные торговые перспективы. Немного находилось бумаг, способных удовлетворить всем четырём принципам, но когда это удавалось, они всегда приносили ему прибыль.
В день, когда он обнаружил, что его воображаемая инвестиционная программа постоянно опережает индексы Доу-Джонса, Уильям понял, что снова готов вкладывать собственные деньги. Он начал со ста долларов и никогда не переставал оттачивать свой метод. Он всегда добивался прибыли и сокращал издержки. Как только акции вырастали в цене в два раза, он продавал половину, оставляя другую нетронутой, и остававшиеся в его руках акции становились его бонусами. Некоторые из его первых находок, такие, как Истмен Кодак или IBM, стали национальными лидерами. Он также поддержал первый магазин торговли по почте, рассматривая его как тенденцию с перспективой.
К концу года он консультировал половину учеников школы и кое-кого из их родителей. Уильям Каин был счастлив в школе.
Анна Каин была несчастлива и одинока дома, пока Уильям был в школе Святого Павла, – теперь её семья состояла только из двух бабушек, которые сильно постарели. Она чувствовала досаду, что ей уже за тридцать и что её нежная и юная красота исчезла, не оставив ничего взамен. Она начала восстанавливать оборвавшиеся со смертью Ричарда связи со старыми друзьями. Крёстная мать Уильяма Милли Престон, которую она знала всю жизнь, и её муж Джон стали приглашать её на обеды и в театр, всегда включая в компанию холостого мужчину для пары Анне. Выбор Престонов был ужасен, и Анна дома смеялась над попытками Милли подобрать ей спутника. Но вот однажды в январе 1919 года, когда Уильям уехал на зимний семестр в школу, а Анну пригласили на очередной обед на четверых, Милли призналась, что раньше никогда не видела их второго гостя, Генри Осборна, который раньше учился с Джоном в Гарварде.
– Вообще-то, – призналась Молли по телефону, – Джон не очень много знает о нём, дорогая, кроме того, что он довольно хорошо выглядит.
Точка зрения Джона на этот счёт была подтверждена Анной и Милли. Осборн грелся у огня, когда приехала Анна, и тут же встал, чтобы Милли представила его. Ростом в сто восемьдесят сантиметров, с тёмными глазами и прямыми чёрными волосами, он был худощав и атлетически сложён. Анна ощутила вспышку радости от того, что её спутником в этот вечер станет такой энергичный моложавый человек, а Милли придётся довольствоваться собственным мужем, который на фоне своего блестящего ровесника выглядел пожилым. Рука Осборна лежала на перевязи, почти полностью закрывавшей его гарвардский галстук.
– Боевая рана? – спросила Анна сочувственно.
– Нет, это я свалился с лестницы через неделю после прибытия с Западного фронта, – ответил он, смеясь.
Это был один из тех обедов, которые были так редки в последнее время в жизни Анны, когда время текло счастливо и незаметно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74