Не меняясь в лице, Уильям передал телеграмму ему. Прочитав её, Мэттью высоко подпрыгнул от радости, уронил её на траву и побежал следом за Уильямом, который делал круг от базы к базе, совершая-таки свой «хоумран», не ударив по мячу. Увидев это, питчер поднял телеграмму, сам прочитал сообщение и с видимым удовольствием зашвырнул мяч на трибуны. Затем игроки стали передавать друг другу небольшой клочок бумаги.
Телеграмма была адресована мистеру Уильяму Лоуэллу Каину и гласила: «Поздравляем вас с победой в конкурсе на стипендию имени Гамильтона по математике в Гарварде. Подробности последуют позднее. Эббот Лоуренс Лоуэлл, президент».
Уильяму не удалось добежать до дома, поскольку на него навалились несколько игроков и подмяли под себя.
Мэттью с удовольствием наблюдал за радостью своего лучшего друга, но с печалью думал, что она могла означать скорое расставание. Уильям думал так же, но ничего не сказал. Им пришлось прождать ещё девять дней, чтобы узнать, что Мэттью тоже принят в Гарвард.
Пришла и ещё одна телеграмма, от Чарльза Лестера. В ней он поздравлял сына и приглашал юношей на чай в отеле «Плаза» в Нью-Йорке. Обе бабушки поздравили Уильяма, хотя бабушка Каин с некоторым раздражением говорила Алану Ллойду, что «мальчик сделал не меньше, чем от него ожидалось, но и не больше, чем его отец до него».
В назначенный день друзья гордо вышагивали по Пятой авеню. Многие девушки вскидывали глаза на красивую пару, но они от волнения этого не замечали. Юноши сняли свои соломенные канотье, когда вошли в главную дверь «Плазы» в три часа пятьдесят девять минут, и невозмутимо прошли по холлу в зал «Палм Корт», где их ждали члены семей: обе бабушки – Каин и Кэббот, рядом с ними ещё одна дама, которая, как догадался Уильям, была в семье Лестеров тем же, что и бабушка Каин – в его. За тем же столом сидели мистер Чарльз Лестер с супругой, их дочь Сьюзан (не сводившая глаз с Уильяма), а круг завершал Алан Ллойд, рядом с которым стояли два свободных стула – для Уильяма и Мэттью.
Повелительным движением брови бабушка Каин подозвала ближайшего официанта.
– Принесите свежезаваренного чая и ещё пирожных, пожалуйста.
Официант поспешил на кухню.
– Свежий чай и ещё пирожных на двадцать третий столик, – прокричал он.
– Несу, – ответил ему голос.
– Вот чай и пирожные, мадам, – сообщил официант, когда вернулся.
– Твой отец гордился бы тобой сегодня, Уильям! – сказал пожилой мужчина тому из юношей, что был повыше ростом.
Официант подумал: что же сделал молодой человек приятной наружности, чтобы заслужить такой комплимент?
Уильям и не заметил бы официанта, если бы не серебряный браслет у него на запястье, который запросто мог бы украсить витрину «Тиффани». Рука официанта была явно неуместна для подобного украшения, и это удивило Уильяма.
– Уильям, – сказала бабушка Каин, – двух пирожных вполне достаточно, ты не в последний раз ешь перед Гарвардом.
Он с любовью посмотрел на немолодую леди и совершенно забыл о браслете.
13
В тот вечер Авель долго лежал без сна в своей комнатушке в «Плазе» и думал об Уильяме, чей отец мог бы им гордиться. Впервые в жизни Авель понял, чего именно ему хотелось бы добиться: чтобы его в этом мире воспринимали на равных с такими Уильямами.
По прибытии в Нью-Йорк Авелю пришлось нелегко. Он занимал комнату, в которой стояли только две кровати, которые ему приходилось делить с Джорджем и двумя его братьями. В итоге Авель спал лишь тогда, когда одна из кроватей была не занята. Дядя Джорджа не смог обеспечить его работой, и за несколько недель поисков, во время которых почти все его сбережения были истрачены, Авель обошёл весь город – от Бруклина до Бронкса – и нашёл работу в мясной лавке, где ему платили девять долларов за рабочую неделю из шести с половиной дней. Кроме того, ему разрешили спать на чердаке. Лавка находилась в сердце польского квартала в Нижнем Ист-Сайде, и Авеля очень скоро стала злить изолированность его соотечественников, многие из которых даже не пытались выучить английский, от остального населения.
Авель ещё встречался по выходным с Джорджем и его девушками, которых тот постоянно менял, но большую часть своего свободного времени в течение недели он проводил в вечерней школе, где учился читать и писать по-английски. Он не стыдился своих скромных успехов, поскольку у него не было никакой возможности писать по-английски с того времени, когда ему было восемь лет, но за два года он научился бегло говорить на новом языке, причём практически без акцента. Теперь он был готов оставить лавку, но как это сделать и куда пойти? И вот однажды утром, разделывая баранью ногу, он услышал голос их самого крупного покупателя, менеджера по продуктам отеля «Плаза», который говорил хозяину лавки, что ему пришлось уволить младшего официанта за мелкое воровство.
– Ну и как я теперь найду ему замену за такой короткий срок? – жаловался менеджер.
Мясник не мог предложить ему никаких вариантов решения. А Авель мог. Он надел свой единственный костюм, прошёл сорок семь кварталов и получил работу.
Поселившись в «Плазе», он записался на вечерние курсы английского языка в Колумбийском университете и упорно работал каждый вечер, держа в одной руке раскрытый словарь, в другой – перо. По утрам, в перерыве между подачей завтраков и сервировкой обедов, он переписывал статьи из «Нью-Йорк Таймс», проверяя каждое незнакомое слово по словарю Вебстера, купленному в букинистическом магазине.
В течение следующих трёх лет Авель поднимался по служебной лестнице в «Плазе», пока не был назначен официантом в «Дубовом зале», где зарабатывал двадцать пять долларов в неделю, считая вместе с чаевыми. По его собственным словам, он ни в чём не нуждался.
Преподаватель Авеля в Колумбийском университете был так поражён его усердием и успехами, что посоветовал ему записаться на другие вечерние курсы, которые могли бы стать первой ступенькой для получения степени бакалавра. Теперь в свободное время Авель читал не учебники английского, а книги по экономике, и вместо «Нью-Йорк Таймс» – «Уолл-стрит Джорнел». Новый мир увлёк его целиком, и он потерял контакты со своими первыми польскими друзьями в Америке, за исключением Джорджа.
Обслуживая столики в «Дубовом зале», он всегда присматривался к знатным гостям – Бэйкерам, Уитни, Морганам и Фелпсам – и пытался понять, почему все богачи – такие разные. Томимый желанием обрести новое знание, он читал Менкена, Скотта Фитцджеральда, Синклера Льюиса и Теодора Драйзера. Он изучал «Нью-Йорк Таймс», пока другие официанты читали «Миррор», и «Уолл-стрит Джорнел», пока остальные дремали. Он не знал, куда приведут его эти новые знания, но никогда не ставил под сомнение слова барона о том, что ничто не может заменить хорошего образования.
В один из четвергов августа 1926 года – он хорошо помнил этот день, так как именно тогда умер Рудольф Валентине и многие дамы, посещавшие магазины на Пятой авеню, надели траур, – Авель, как обычно, обслуживал один из столиков в углу. Столики в углу всегда резервировались для магнатов бизнеса, которые принимали пищу в приватной обстановке, чтобы оградить себя от любопытных ушей. Авелю нравилось их обслуживать, поскольку было время роста деловой активности и он часто получал инсайдерскую информацию, подслушивая обрывки разговора. После трапезы – если устраивавший её был владельцем банка или крупной холдинговой компании, – Авель просматривал финансовую отчётность фирмы, хозяевами которой были приглашённые, и, если ему казалось, что обед прошёл исключительно хорошо, он вкладывал сто долларов в компанию, которой они владели, надеясь, что мероприятие было посвящено поглощению или слиянию компании поменьше с компанией побольше. Если устраивавший банкет бизнесмен заказывал сигары в конце обеда, Авель увеличивал свои инвестиции до двухсот долларов. Семь раз из десяти цена на акции, которые он выбрал с помощью этих наблюдений, увеличилась вдвое за шесть месяцев, а именно на такой срок Авель обычно покупал акции.
А в тот день обслуживание столика в углу началось необычно, потому что клиенты попросили сигары ещё до подачи блюд. Потом к ним присоединились новые гости, которые тоже заказали сигары. Авель посмотрел имя устроителя в книге заказов метрдотеля. Вулворт. Он совсем недавно видел это имя на финансовых страницах газет, но никак не мог вспомнить, в связи с чем. Среди других гостей был Чарльз Лестер, традиционный партнёр «Плазы» и, как Авель знал, крупный нью-йоркский банкир. Авель – насколько было возможно – прислушивался к разговору за столом, подавая заказанные блюда. Гости не выказывали абсолютно никакого интереса к внимательному официанту.
Авель не услышал никаких особенных подробностей, но понял, что этим утром заключена какая-то сделка, о которой будет объявлено ни о чём не догадывающейся публике позднее в тот же день. И тут он вспомнил. Он видел это имя в «Уолл-стрит Джорнел». Вулворт собирался открыть первые в Америке магазины, где все товары будут стоить пять и десять центов. Авель решил действовать. Пока гости наслаждались десертом, а большинство из них – по совету Авеля – выбрали клубничный чизкейк, он нашёл возможность выйти из зала на несколько секунд, чтобы позвонить своему брокеру на Уолл-стрит.
– Почём идут сегодня бумаги Вулворта?
На том конце провода возникла пауза.
– По два и одной восьмой. Они стали расти в последнее время, не знаю, почему, – ответил собеседник.
– Покупай на всю сумму, которая есть у меня на счёте, пока не услышишь заявление, которое компания сделает сегодня позднее.
– А что будет в этом заявлении? – спросил озадаченный брокер.
– Не могу сообщать такую информацию по телефону, – сказал Авель.
Брокер был крайне взволнован. Репутация Авеля убедила его не слишком сильно вникать в источники информации своего клиента.
Авель поспешил в «Дубовый зал» и успел как раз вовремя, чтобы подать гостям кофе. Они ещё немного посидели и, когда Авель вернулся, уже собирались уходить. Человек, принявший счёт, поблагодарил Авеля за прекрасное обслуживание и, обернувшись так, чтобы его могли слышать остальные, спросил:
– Хотите совет, кроме чаевых, молодой человек?
– Спасибо, хочу, – ответил Авель.
– Покупайте акции Вулворта.
Гости засмеялись. Авель тоже засмеялся, взял протянутые ему пять долларов и поблагодарил ещё раз. За следующие шесть месяцев он заработал на акциях Вулворта две тысячи четыреста двенадцать долларов прибыли.
Когда – через несколько дней после того, как ему исполнился двадцать один год, – Авелю предоставили полные права гражданина Соединённых Штатов, он решил, что это событие надо отпраздновать. Он пригласил Джорджа, его последнюю любовь Монику и девушку по имени Клара в кино на «Дон Жуана», где играл Джон Берримор, а затем в ресторан на обед. Джордж всё ещё работал на подхвате в пекарне своего дяди за восемь долларов в неделю, и хотя Авель по-прежнему считал его своим лучшим другом, он понимал, как ширится пропасть между нищим Джорджем и им самим: ведь на его счету в банке уже лежало более восьми тысяч долларов, и он заканчивал последний курс в Колумбийском университете, готовясь получить степень бакалавра по экономике. Авель знал, кем он будет, а Джордж давно перестал говорить всем, что станет мэром Нью-Йорка.
Все четверо прекрасно провели вечер, главным образом потому, что Авель точно знал, что представляет собой хороший ресторан. Его гость и гостьи весьма плотно отужинали, а когда принесли счёт, Джордж раскрыл рот от удивления: сумма превышала его месячный заработок. Авель заплатил, не проверяя счёт. Если тебе приходится платить по счёту, – научило его поведение богатых клиентов, – сделай вид, что тебе безразлична сумма. Если это не так, – не ходи больше в рестораны, но, что бы ни случилось, не говори ничего и не делай удивлённые глаза.
Когда около двух часов ночи компания рассталась, Джордж и Моника вернулись в Ист-Сайд, а Авель вдруг понял, что завоевал Клару. Он тайком провёл её через служебный вход в «Плазу» и поднял в свою комнату на грузовом лифте. Ей не понадобилось долгих ухаживаний, чтобы закончить вечер в постели, и Авель всё сделал быстро, помня о том, что ему надо как следует выспаться перед тем, как появиться в зале к завтраку. В половине третьего он погрузился в беспробудный сон, пока будильник не прозвонил ему в шесть часов утра. У него было достаточно времени, чтобы быстро трахнуть Клару и так же быстро одеться.
Клара сидела в кровати и угрюмо смотрела, как Авель завязывает галстук-бабочку. Он небрежно поцеловал её.
– Пожалуйста, выходи тем же путём, что и заходила, а то у меня будет куча неприятностей, – сказал Авель. – Когда мы увидимся снова?
– Никогда, – ответила Клара холодно.
– Почему? – спросил удивлённый Авель. – Что я сделал?
– Дело не в том, что ты сделал, а в том, чего не сделал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Телеграмма была адресована мистеру Уильяму Лоуэллу Каину и гласила: «Поздравляем вас с победой в конкурсе на стипендию имени Гамильтона по математике в Гарварде. Подробности последуют позднее. Эббот Лоуренс Лоуэлл, президент».
Уильяму не удалось добежать до дома, поскольку на него навалились несколько игроков и подмяли под себя.
Мэттью с удовольствием наблюдал за радостью своего лучшего друга, но с печалью думал, что она могла означать скорое расставание. Уильям думал так же, но ничего не сказал. Им пришлось прождать ещё девять дней, чтобы узнать, что Мэттью тоже принят в Гарвард.
Пришла и ещё одна телеграмма, от Чарльза Лестера. В ней он поздравлял сына и приглашал юношей на чай в отеле «Плаза» в Нью-Йорке. Обе бабушки поздравили Уильяма, хотя бабушка Каин с некоторым раздражением говорила Алану Ллойду, что «мальчик сделал не меньше, чем от него ожидалось, но и не больше, чем его отец до него».
В назначенный день друзья гордо вышагивали по Пятой авеню. Многие девушки вскидывали глаза на красивую пару, но они от волнения этого не замечали. Юноши сняли свои соломенные канотье, когда вошли в главную дверь «Плазы» в три часа пятьдесят девять минут, и невозмутимо прошли по холлу в зал «Палм Корт», где их ждали члены семей: обе бабушки – Каин и Кэббот, рядом с ними ещё одна дама, которая, как догадался Уильям, была в семье Лестеров тем же, что и бабушка Каин – в его. За тем же столом сидели мистер Чарльз Лестер с супругой, их дочь Сьюзан (не сводившая глаз с Уильяма), а круг завершал Алан Ллойд, рядом с которым стояли два свободных стула – для Уильяма и Мэттью.
Повелительным движением брови бабушка Каин подозвала ближайшего официанта.
– Принесите свежезаваренного чая и ещё пирожных, пожалуйста.
Официант поспешил на кухню.
– Свежий чай и ещё пирожных на двадцать третий столик, – прокричал он.
– Несу, – ответил ему голос.
– Вот чай и пирожные, мадам, – сообщил официант, когда вернулся.
– Твой отец гордился бы тобой сегодня, Уильям! – сказал пожилой мужчина тому из юношей, что был повыше ростом.
Официант подумал: что же сделал молодой человек приятной наружности, чтобы заслужить такой комплимент?
Уильям и не заметил бы официанта, если бы не серебряный браслет у него на запястье, который запросто мог бы украсить витрину «Тиффани». Рука официанта была явно неуместна для подобного украшения, и это удивило Уильяма.
– Уильям, – сказала бабушка Каин, – двух пирожных вполне достаточно, ты не в последний раз ешь перед Гарвардом.
Он с любовью посмотрел на немолодую леди и совершенно забыл о браслете.
13
В тот вечер Авель долго лежал без сна в своей комнатушке в «Плазе» и думал об Уильяме, чей отец мог бы им гордиться. Впервые в жизни Авель понял, чего именно ему хотелось бы добиться: чтобы его в этом мире воспринимали на равных с такими Уильямами.
По прибытии в Нью-Йорк Авелю пришлось нелегко. Он занимал комнату, в которой стояли только две кровати, которые ему приходилось делить с Джорджем и двумя его братьями. В итоге Авель спал лишь тогда, когда одна из кроватей была не занята. Дядя Джорджа не смог обеспечить его работой, и за несколько недель поисков, во время которых почти все его сбережения были истрачены, Авель обошёл весь город – от Бруклина до Бронкса – и нашёл работу в мясной лавке, где ему платили девять долларов за рабочую неделю из шести с половиной дней. Кроме того, ему разрешили спать на чердаке. Лавка находилась в сердце польского квартала в Нижнем Ист-Сайде, и Авеля очень скоро стала злить изолированность его соотечественников, многие из которых даже не пытались выучить английский, от остального населения.
Авель ещё встречался по выходным с Джорджем и его девушками, которых тот постоянно менял, но большую часть своего свободного времени в течение недели он проводил в вечерней школе, где учился читать и писать по-английски. Он не стыдился своих скромных успехов, поскольку у него не было никакой возможности писать по-английски с того времени, когда ему было восемь лет, но за два года он научился бегло говорить на новом языке, причём практически без акцента. Теперь он был готов оставить лавку, но как это сделать и куда пойти? И вот однажды утром, разделывая баранью ногу, он услышал голос их самого крупного покупателя, менеджера по продуктам отеля «Плаза», который говорил хозяину лавки, что ему пришлось уволить младшего официанта за мелкое воровство.
– Ну и как я теперь найду ему замену за такой короткий срок? – жаловался менеджер.
Мясник не мог предложить ему никаких вариантов решения. А Авель мог. Он надел свой единственный костюм, прошёл сорок семь кварталов и получил работу.
Поселившись в «Плазе», он записался на вечерние курсы английского языка в Колумбийском университете и упорно работал каждый вечер, держа в одной руке раскрытый словарь, в другой – перо. По утрам, в перерыве между подачей завтраков и сервировкой обедов, он переписывал статьи из «Нью-Йорк Таймс», проверяя каждое незнакомое слово по словарю Вебстера, купленному в букинистическом магазине.
В течение следующих трёх лет Авель поднимался по служебной лестнице в «Плазе», пока не был назначен официантом в «Дубовом зале», где зарабатывал двадцать пять долларов в неделю, считая вместе с чаевыми. По его собственным словам, он ни в чём не нуждался.
Преподаватель Авеля в Колумбийском университете был так поражён его усердием и успехами, что посоветовал ему записаться на другие вечерние курсы, которые могли бы стать первой ступенькой для получения степени бакалавра. Теперь в свободное время Авель читал не учебники английского, а книги по экономике, и вместо «Нью-Йорк Таймс» – «Уолл-стрит Джорнел». Новый мир увлёк его целиком, и он потерял контакты со своими первыми польскими друзьями в Америке, за исключением Джорджа.
Обслуживая столики в «Дубовом зале», он всегда присматривался к знатным гостям – Бэйкерам, Уитни, Морганам и Фелпсам – и пытался понять, почему все богачи – такие разные. Томимый желанием обрести новое знание, он читал Менкена, Скотта Фитцджеральда, Синклера Льюиса и Теодора Драйзера. Он изучал «Нью-Йорк Таймс», пока другие официанты читали «Миррор», и «Уолл-стрит Джорнел», пока остальные дремали. Он не знал, куда приведут его эти новые знания, но никогда не ставил под сомнение слова барона о том, что ничто не может заменить хорошего образования.
В один из четвергов августа 1926 года – он хорошо помнил этот день, так как именно тогда умер Рудольф Валентине и многие дамы, посещавшие магазины на Пятой авеню, надели траур, – Авель, как обычно, обслуживал один из столиков в углу. Столики в углу всегда резервировались для магнатов бизнеса, которые принимали пищу в приватной обстановке, чтобы оградить себя от любопытных ушей. Авелю нравилось их обслуживать, поскольку было время роста деловой активности и он часто получал инсайдерскую информацию, подслушивая обрывки разговора. После трапезы – если устраивавший её был владельцем банка или крупной холдинговой компании, – Авель просматривал финансовую отчётность фирмы, хозяевами которой были приглашённые, и, если ему казалось, что обед прошёл исключительно хорошо, он вкладывал сто долларов в компанию, которой они владели, надеясь, что мероприятие было посвящено поглощению или слиянию компании поменьше с компанией побольше. Если устраивавший банкет бизнесмен заказывал сигары в конце обеда, Авель увеличивал свои инвестиции до двухсот долларов. Семь раз из десяти цена на акции, которые он выбрал с помощью этих наблюдений, увеличилась вдвое за шесть месяцев, а именно на такой срок Авель обычно покупал акции.
А в тот день обслуживание столика в углу началось необычно, потому что клиенты попросили сигары ещё до подачи блюд. Потом к ним присоединились новые гости, которые тоже заказали сигары. Авель посмотрел имя устроителя в книге заказов метрдотеля. Вулворт. Он совсем недавно видел это имя на финансовых страницах газет, но никак не мог вспомнить, в связи с чем. Среди других гостей был Чарльз Лестер, традиционный партнёр «Плазы» и, как Авель знал, крупный нью-йоркский банкир. Авель – насколько было возможно – прислушивался к разговору за столом, подавая заказанные блюда. Гости не выказывали абсолютно никакого интереса к внимательному официанту.
Авель не услышал никаких особенных подробностей, но понял, что этим утром заключена какая-то сделка, о которой будет объявлено ни о чём не догадывающейся публике позднее в тот же день. И тут он вспомнил. Он видел это имя в «Уолл-стрит Джорнел». Вулворт собирался открыть первые в Америке магазины, где все товары будут стоить пять и десять центов. Авель решил действовать. Пока гости наслаждались десертом, а большинство из них – по совету Авеля – выбрали клубничный чизкейк, он нашёл возможность выйти из зала на несколько секунд, чтобы позвонить своему брокеру на Уолл-стрит.
– Почём идут сегодня бумаги Вулворта?
На том конце провода возникла пауза.
– По два и одной восьмой. Они стали расти в последнее время, не знаю, почему, – ответил собеседник.
– Покупай на всю сумму, которая есть у меня на счёте, пока не услышишь заявление, которое компания сделает сегодня позднее.
– А что будет в этом заявлении? – спросил озадаченный брокер.
– Не могу сообщать такую информацию по телефону, – сказал Авель.
Брокер был крайне взволнован. Репутация Авеля убедила его не слишком сильно вникать в источники информации своего клиента.
Авель поспешил в «Дубовый зал» и успел как раз вовремя, чтобы подать гостям кофе. Они ещё немного посидели и, когда Авель вернулся, уже собирались уходить. Человек, принявший счёт, поблагодарил Авеля за прекрасное обслуживание и, обернувшись так, чтобы его могли слышать остальные, спросил:
– Хотите совет, кроме чаевых, молодой человек?
– Спасибо, хочу, – ответил Авель.
– Покупайте акции Вулворта.
Гости засмеялись. Авель тоже засмеялся, взял протянутые ему пять долларов и поблагодарил ещё раз. За следующие шесть месяцев он заработал на акциях Вулворта две тысячи четыреста двенадцать долларов прибыли.
Когда – через несколько дней после того, как ему исполнился двадцать один год, – Авелю предоставили полные права гражданина Соединённых Штатов, он решил, что это событие надо отпраздновать. Он пригласил Джорджа, его последнюю любовь Монику и девушку по имени Клара в кино на «Дон Жуана», где играл Джон Берримор, а затем в ресторан на обед. Джордж всё ещё работал на подхвате в пекарне своего дяди за восемь долларов в неделю, и хотя Авель по-прежнему считал его своим лучшим другом, он понимал, как ширится пропасть между нищим Джорджем и им самим: ведь на его счету в банке уже лежало более восьми тысяч долларов, и он заканчивал последний курс в Колумбийском университете, готовясь получить степень бакалавра по экономике. Авель знал, кем он будет, а Джордж давно перестал говорить всем, что станет мэром Нью-Йорка.
Все четверо прекрасно провели вечер, главным образом потому, что Авель точно знал, что представляет собой хороший ресторан. Его гость и гостьи весьма плотно отужинали, а когда принесли счёт, Джордж раскрыл рот от удивления: сумма превышала его месячный заработок. Авель заплатил, не проверяя счёт. Если тебе приходится платить по счёту, – научило его поведение богатых клиентов, – сделай вид, что тебе безразлична сумма. Если это не так, – не ходи больше в рестораны, но, что бы ни случилось, не говори ничего и не делай удивлённые глаза.
Когда около двух часов ночи компания рассталась, Джордж и Моника вернулись в Ист-Сайд, а Авель вдруг понял, что завоевал Клару. Он тайком провёл её через служебный вход в «Плазу» и поднял в свою комнату на грузовом лифте. Ей не понадобилось долгих ухаживаний, чтобы закончить вечер в постели, и Авель всё сделал быстро, помня о том, что ему надо как следует выспаться перед тем, как появиться в зале к завтраку. В половине третьего он погрузился в беспробудный сон, пока будильник не прозвонил ему в шесть часов утра. У него было достаточно времени, чтобы быстро трахнуть Клару и так же быстро одеться.
Клара сидела в кровати и угрюмо смотрела, как Авель завязывает галстук-бабочку. Он небрежно поцеловал её.
– Пожалуйста, выходи тем же путём, что и заходила, а то у меня будет куча неприятностей, – сказал Авель. – Когда мы увидимся снова?
– Никогда, – ответила Клара холодно.
– Почему? – спросил удивлённый Авель. – Что я сделал?
– Дело не в том, что ты сделал, а в том, чего не сделал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74