Чуть ли не в центре велись раскопки древнего античного города.
Разглядывая стены укреплений, полуоткопанные строения умершей цивилизации, Айка впервые засомневалась: не поступить ли вместо исторического факультета на археологический? Как должно быть интересно восстанавливать прошлое. И, наверное, не обязательно самой копаться в земле, хотя с удовольствием потрогала бы века руками.
Отцветала софора, и ещё влажные после дождя мостовые были усыпаны жёлто-салатовым цветом. Сизая от жары уходящего лета и солёных ветров листва тополей и акаций предвещала скорую осень.
Они посетили аквапарк, вдоль аллей которого тянулись длинные ряды аквариумов. Увидев в одном из них мероу, похожую на Синеглазку, Айка расстроилась. Рыбе явно не хватало океанского простора, как и двум небольшим акулам, дельфину и маленькому китёнку.
— Вероятно, ты никогда не была в зоопарке, — догадался Гали, заметив её удручённость.
— Не была. Но рыбам в неволе ещё хуже, чем зверям, я чувствую.
Орлик выходил на центральную аллею аквапарка, когда наперерез коню выскочила девушка, в которой Гали не сразу узнал Светлану: на лоб её была надвинута пляжная шляпка с лохматым ободком. За ней подбежал чернявый парень в форме солдата МФВ.
— А мы только что электричкой приехали, хотим пойти на иллюзион-фильм, — затараторила Светлана. — Как здорово, что встретились. Знакомьтесь, это мой адресат.
— Мы уже знакомы. Марио, вы помните нас? — узнала Айка парня.
Теперь и Гали разглядел в нем итальянца, который увязался в море за Айкой.
Марио пожал им руки и простодушно осведомился:
— Не правда ли, я не ошибся, потратив три года на переписку с этой девушкой?
Светлана стала взахлёб рассказывать, как они утром встретились в назначенном месте и в ту минуту, когда протягивали друг другу руки, громыхнул гром, и это несомненно было небесным салютом в знак их встречи. Потом, как-то сразу снизив голос, сказала, оглядываясь:
— Гали, с нами в электричке ехали Батист, Паша и одна из вчерашних девиц. Мне показалось, что они с товаром. Батист спрашивал, почему вы ушли не попрощавшись, а Паша интересовался, где ты. Они собирались прибыть сюда на баркасе, но там что-то с мотором. На тебя, Гали, они очень злятся, будь острожен.
— Это пусть они осторожничают. Думаешь, сбросил рюкзак и на этом успокоюсь?
— Ребята, о чем вы? — не понял Марио. — Есть предложение: до начала сеанса покататься на катере или на лодке.
Айке не хотелось, чтобы её лишний раз снимали с Орлика, и Гали понял её.
— Нам нужно на озеро, — сказал он. — Встретимся у кинотеатра.
Кресла в зале располагались ярусами, а площадка с панорамным экраном напоминала арену. Многие шли сюда прямо с пляжа, распаренные солнцем и тёплым послегрозовым морем.
Айка сразу узнала Батиста. Он вошёл со своей свитой и уселся на два ряда перед ней, так что был виден его длинноносый профиль. Слева расположился Гриня, справа Пашка и вчерашняя итальянка. Айка жадно смотрела им в затылки, сверяя своё мысленное впечатление с тем, что видела наяву. Нет, она не ошиблась, все совпадало: и долетающий сквозь гул уже наполненного зала визгливый смешок Батиста, и вишнёвое платье итальянки, и кудлатая Пашкина голова. По мере того как все более убеждалась в том, кто находится перед ней, тревога ужом вползала в неё, а по возвращении Гали ещё более усилилась, потому что компания заметила его и Пашка даже негромко свистнул.
— Шут бы их побрал, — выругался Гали. — И здесь мозолят глаза.
Он долго не мог застегнуть манжеты, подключающие зрителей к действию на экране, пока Айка не помогла ему.
— Может, улизнём, когда погасят свет? — предложила, угадав состояние Гали.
— Ещё чего! — неожиданно разозлился он. — Много чести им. Сиди не волнуйся, все будет ладом. — Он успокаивающе притронулся к её руке, перехватил программку, уткнулся в неё, не видя ни букв, ни кадров из фильма, и лишь когда зал стал медленно погружаться в темноту, успел прочесть:
Пять деревьев Эдема
Фильм-притч
Совместное франко-итальянское производство
Горячий ветер пустыни так ощутимо ударил в лицо, что Айка легонько ойкнула и прижалась к Гали. По жёлтым раскалённым барханам брела женщина. За спиной её болталась на палке котомка со скудными запасами воды и пищи. Ноги проваливались в песок, и он обжигал щиколотки. Полотняное платье, истрёпанное от долгой носки, свободно облегало стройную фигуру. Старенькие башмаки потрескались от жары.
«Я уже забыла, куда иду и зачем, — думала женщина, и её мысли свободно читались зрителями. — Кажется, меня зовут Яся. Но я не помню, откуда родом, кто даёт мне в пути еду и питьё, под чьим кровом сплю в кратком отдыхе. Мне нужно что-то найти. Но что именно? Чудится: как только увижу искомое, непременно узнаю. Впрочем, что это я… Сад… Сад… Я ищу Сад. А пока солнце плавит мозги, во рту пересохло так, что трудно дышать и перед глазами то и дело мелькают миражи. Однако не обольщаюсь, потому что знаю: это фантомы. В пути лучше быть ночью, когда небо не так жестоко. Но какая-то сила движет мои ноги и день, и ночь. Ещё немного, я упаду, и солнце изжарит меня на песчаной сковороде, как вылезшую из панциря черепаху.
Сегодняшний мираж особенно устойчив: то и дело появляется идущий параллельно со мною странник с такой же, как у меня, котомкой за плечами и, вероятно, с той же целью, с тем же порывом дойти до Сада. Вот и сейчас возник совсем рядом. Нет, это не мираж: человек заметил меня и машет рукой».
Он шёл быстро, почти бежал, проваливаясь в песок, падал, что-то кричал ей. Наконец они сошлись. Мгновенье стояли молча, изучающе рассматривая друг друга. Его лицо тоже обмотано платком, лишь в узкой полоске сверкают чёрные, воспалённые от песка и бессонницы глаза.
— Меня зовут Якс, — говорит он, и ей нравится его густой, мужественный голос. — Я знаю, ты ищешь Сад. Значит, нам по пути. Идём, вдвоём легче.
На нем выцветшая от солнца хламида и такие же, как у неё, полуразвалившиеся от долгой дороги башмаки.
После краткого отдыха путники двинулись, опираясь друг о друга. А пустыне конца не видно. Но уже кое-где попадаются не дающие тени кусты, чёрный и белый саксаул. Вот и бетонированный колодец для кочевников. Вдали прошёл караван верблюдов, ослепительно сверкая соляными плитами на горбах.
Его увидели одновременно и остановились, не веря глазам: на горизонте будто кто срезал пустыню ножом — так резко расцвела она Садом, плывущим в струящемся голубом мареве.
— Если даже это мираж, все равно Сад близко, — сказал Якс.
— Да-да, — подтвердила Яся, лихорадочно вперившись взглядом в далёкое видение. — Ты ведь тоже сначала был фантомом. В любом случае, это знак, что Сад существует, что его не придумали. Поэтому я готова идти.
Якс насторожился:
— Слышишь?
— Что? — не поняла она.
— Тонкий металлический голос. Это заводят свою песню пески. Сюда летит самум. Они ускорили шаг.
— Якс, а ты видел, как жёлтая травка зеленеет прямо на глазах, когда её сбрызгивает дождь?
— Я давно не видел дождя, — глухо сказал он. — Помолчи. Надо спешить. — И подумал: «Если Сад — иллюзия, то мы погибнем, потому что буря нагоняет нас».
Идти становилось все труднее, ветер усиливался, хлестал струями песка, забивая дыхание.
— Я больше не могу. — Яся упала, и тут же была наполовину занесена песком.
Якс грубовато дёрнул её за руку, но, встретив полное изнеможение, взвалил её на плечи, а шагов через тридцать рухнул со своей ношей в песок. Теряя сознание, успел отметить, что Сад уже совсем рядом.
Очнулись они от нежной мелодии: будто кто-то перебирал струны арф и тоненько водил смычком скрипки. Оба лежали на щемяще яркой сочной траве, и музыка обмывала их прохладной чистотой и бодростью. Переглянувшись, все ещё не понимая, где они и что с ними, Якс и Яся встали с травы, и необычное зрелище открылось их глазам. Лужайку окружали деревья, цветущие и плодоносящие одновременно. Листья их в солнечном сиянии, казалось, были из тонкого зеленого золота, в котором затаились жёлтые, красные, сизо-синие плоды. Ветви обсыпаны белыми и розовыми цветами, и все это замерло в полном безветрии.
Спутники развязали и скинули платки и впервые глянули в лица друг другу, ничем не замаскированные, усталые и прекрасные.
— Как здесь великолепно и как красива ты, — сказал Якс, не сводя глаз с Яси.
— Вот мы и пришли. — Она опёрлась о его плечо. — Здесь нет песков и самума, здесь вечное цветение и тишина.
В пику её словам над их головами что-то загремело, будто горный обвал, и раздался громовой голос невидимого Стража Сада:
— Ошибаетесь, гости мои. Здесь не найти вам покоя. Для чего вы пришли сюда?
— Мы ищем бессмертия, — пролепетала Яся, дрожащим телом приникая к Яксу и оглядываясь, кому принадлежит этот внушительный голос. — Нам сказали, что оно здесь.
— Вам истину сказали, — прогрохотал Страж, — есть в этом Саду среди множества деревьев пять особенных, как бы произрастающих из одного дерева. Не ешьте плодов с двух деревьев: древа смерти и древа забвения. Сладка и мила сердцу отрава с древа забвения, но исход тот же, что и после плодов с древа смерти. Испробуйте с древа познания добра и зла и древа мудрости и тогда разберётесь во вкусе плодов с древа бессмертия. Познав их, не вкусите смерти.
— То есть обретём вечную жизнь? — спросила Яся.
— Женщина, ты, как всегда, хочешь слишком многого.
— Ты же сказал: «Не вкусишь смерти».
— Да, но это не обретение вечной жизни.
— Что же это? — теперь уже возмутился Якс.
— То, что смерть не будет узнана в лицо, она примет другие черты, — загадочно пророкотал голос. — В целом же это и есть бессмертие человеческое. Впрочем, понять это можно, лишь изведав плодов с древа познания добра и зла и с древа мудрости.
— Согласны, — сказал Якс. — Так ведь, Яся?
— Да, — сурово кивнула она, готовая на все, лишь бы достичь желаемого.
— Учтите, впереди много испытаний, — предупредил Страж. — Сад велик, в нем можно и заблудиться. На беглый взгляд, нужные вам деревья ничем не отличаются от других, поэтому будьте внимательны и осторожны. Удачи вам!
Они взялись за руки и вошли в плодоносящее цветение Сада, поющего голосами невидимых в листве птиц. Странный это был Сад — живой и неживой. Яся сорвала листик с низко склонённой над тропкой ветки, и она тоненько зазвенела, а мелькнувшее в зеленом золоте кроны тельце шустрой пичуги отозвалось звуком, похожим на звон разбитого стекла.
Сняли башмаки. Шелковистые травы нежно обвивали ноги. Шли, внимательно осматривая деревья, пытаясь угадать нужные. Но как узнать их?
Ясю внезапно обуял страх:
— Здесь можно заблудиться, как в пустыне.
— Идём за солнцем. — Якс крепко держал её за руку, полный решимости бойца перед последним боем, и Яся, угадав это, пошла смелее.
Вскоре они заметили, что солнце будто приклеено к небу — стоит на месте, и обоим стало жутковато.
— Может, это и есть вечность? — тихо проговорила Яся. — Ничто не изменяется, все застыло. Созерцать такое довольно скучно, даже если вокруг хорошо.
Но он упорно тянул её за собой. Порой казалось, что они кружат на месте. И когда вконец измотались, увидели искомое. Они узнали сразу — пять деревьев, растущих группкой, издали образующих как бы одно могучее, раскидистое дерево.
— Наконец-то, — выдохнула Яся. — Хорошо бы сразу испробовать с дерева бессмертия.
— Не спеши, — придержал её Якс. — Нам же сказали — надо обязательно вкусить ещё с двух. Только бы не напороться на те, смертельные…
Все пять были совсем одинаковы и не похожи ни на одно известное им растение. В резных пергаментных листьях сиреневого цвета пылали красным огнём круглые плоды. Цветов на этих деревьях не было.
— Я хочу есть, — устало сказала Яся. — Мне все надоело, будь что будет. — И она сорвала с трех деревьев по плоду. — Вполне хватит на завтрак. Надеюсь, интуиция не подвела меня, и мы выживем. Горьковато и ни на что не похоже, — сказала Яся, протягивая Яксу вторую половину плода. И как только она проглотила последний кусочек, тело её раздвоилось, а потом размножилось па сотни, тысячи тел.
Её, многоликую — некрасивую, приятную, очаровательную — любили лучшие, слабые, отвратительные, мужественные, талантливые мужчины рода. Её носили на руках, лелеяли, одевали в прекрасные одежды, сочиняли поэмы, шли во имя её на плаху и в бой. У неё было много разных детей: светлокожих, оливкового цвета, тёмных. И все поклонялись ей, почитали, и нежность их тёплым комочком шевелилась у сердца. Её понимали с полуслова и видели в ней не только источник миллиардов будущих жизней, но и носительницу духовного пламени, потому что она рождала песни, писала картины, танцевала и высекала из камня скульптуры. Ей было хорошо и у походного костра, и у домашнего очага, она любила тихое солнечное небо, нежную шейку ребёнка с завитком волос, твёрдую поступь мужа и прилетевшее откуда-то издалека эхо грядущих дней, в которых угадывались сбывшиеся надежды.
Желудок… Сколько помнит себя, ей всегда хотелось есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38