– Они – твои тени. Ты – существо. Мака-и скоро родится. Ты должен присутствовать. Эти люди сделают твою работу.
– Неужели мнение индейца значит так много? – раздраженно спросил Жоам. – Или этот дикарь все решает за тебя?
Пьер бросил гневный взгляд на Жоама.
– «Дикарь» – говоришь ты!
– Погоди, – поправился Жоам. – Действительно, социализм – для всех. Я имел в виду другое: индеец еще недостаточно сознателен.
«Ты делаешь свой выбор между Марксом и Христом. А что получается в этом случае с шемахоя? Кто бы ни взял над ними контроль – они погибнут. Птицы их мыслей растворились в джунглях. Завязли в птичьем клее хижин с жестяными крышами».
– Желаю вам удачи, – сказал Пьер, заставив себя сделать другой выбор. – Как товарищам по оружию и врагам дамбы. Я, как и вы, хочу уничтожить ее.
– Кроме того, – вмешался Кайяпи, – ты никогда никого не ранил из своего ружья, Пи-эр. Ты слушатель и ученик, не воин. Брухо знает. Почему, ты думаешь, он разрешил тебе прошлой ночью встретиться с мака-и? Почему, ты думаешь, девушка пришла к тебе в гамак? Почему, ты думаешь, я показал тебе, как едят землю? Твоя Говорящая Коробка – вот твое оружие, Пи-эр, а не твое ружье. Я не говорю, что тебе не хватает мужества. Ты встретился с мака-и. Ты – другой человек. Жизнь твоя приняла другую форму. Решай – и да будет твой выбор мудр. Не дай твоим птицам улететь в сторону – не туда, куда им надо.
– Но ты же позволил мне идти к дамбе, Кайяпи – видишь, как далеко мы зашли!
– Так летели твои птицы. Теперь они должны возвращаться. Эти люди сделают за тебя.
– Почему вы говорите на разных языках? – требовательно спросила Иза. – Он же прекрасно понимает тебя. Почему он не отвечает на португальском?
– Это очень важно – что он говорит на своем родном языке. Великая вещь происходит в сознании его соплеменников. Он хочет быть с ними неразрывен.
Кайяпи нахмурился.
– Мака-и скоро родится, Пи-эр. Торопись.
– Ты же сказал, что время есть!
– Это не так. Времени нет. Это случится очень скоро.
– Он говорит, что нам пора возвращаться, – сказал Пьер партизанам.
Женщина недоверчиво уставилась на Пьера.
– Зачем?
Пьер выбирал слова, как мог осторожнее.
– То, что происходит в их деревне, чрезвычайно важно, это событие исторического масштаба для всего человечества. Если я не буду при нем присутствовать, может быть, что-то удивительное будет безнадежно утеряно. Я не имею права на риск. Не только из-за собственной шкуры. Это важно – для Человека.
– Как можешь говорить это ты, который был в Мозамбике и видел, что делают бойцы ФРЕЛИМО для человечества?
– Лучше не говорите. Я разрываюсь надвое. Одна половина тянется идти с вами. Вторая же – должна вернуться. Мне надо раздвоиться.
– Амеба, – ухмыльнулся Раймундо. – Бесформенная амеба – она всегда хочет разделиться надвое.
– Когда ты встретишь мака-и, – вмешался Кайяпи, – ты станешь как два человека, как три человека, как много людей. Твой ум огромен, владея словами. Ты говоришь на полном языке человека.
«Но кто такой Кайяпи, – подумалось Пьеру, – злой гений или надежный проводник?»
– Товарищи! Иза, Жоам, Раймундо. Я отправляюсь с ним обратно, в деревню.
– Что движет твоими решениями? – упорствовал Раймундо. – Испугался шума? Выстрелов? Ты, жалкий буржуазный интеллигентишка. Уж верно, Форд или Рокфеллер запихнули тебя в джунгли, чтобы состряпать очередную мистификацию. Еще не известно, кто тебе платит.
– Тень и сущность, – шипел Кайяпи. – Разве это не странно – встретить свою тень в джунглях? Они встретили тебя, чтобы показать на собственном примере, что станет с твоим желанием, когда оно осуществится. Или ты думаешь, ваша встреча – только случайность?
– Я сделаю то, что ты сказал, Кайяпи. Ты был прав. В моих понятиях, это неправильно. Но это уже не мои понятия, раз я стал понимать язык шемахоя. И, если я заблуждаюсь, пусть об этом узнают все. Я обещаю.
– Замечательные обещания, – оборвала его женщина. – Мы даром тратим на тебя время и силы. Лучше всего было бы шлепнуть вас обоих. Это мое личное мнение. Но мы не станем тратить патронов. Мы предоставим тебе возможность почувствовать себя червем. Общественные связи – это еще не революция. А теперь – схлынь, французик!
Пьер и Кайяпи вновь направились к югу сквозь затопленные бухты и лагуны. От глаз Пьера не укрылось, что вода прибыла, по сравнению с началом их путешествия на север. И дождь по-прежнему не утихал.
Когда на затопленный лес пали сумерки, Пьер наконец отважился спросить индейца:
– Кто из племени шемахоя твой отец, Кайяпи? Он жив еще?
– Разве ты сам не догадываешься, кто он, Пи-эр?
– Брухо?
Кайяпи кивнул.
– Он посещал деревню моей матери. Ему говорили, что хотят почтить его силу и знания. Наверное, хотели украсть часть его наследства. Но мой отец был хитер. Он настоял на том, чтобы девушка была с кровью. Так же, как было и с тобой, Пи-эр. Так что от него не получилось бы никаких детей, и шемахоя продолжали бы оставаться единым целым. Но все-таки что-то случилось, ведь он был таким сильным человеком. Девушка сделала ребенка. И я – наполовину его сын. Это моя скорбь – и вместе с тем моя слава. Ты знаешь, что такое – быть наполовину, Пи-эр. Ведь половина тебя пошла к северу вместе с этими людьми.
– Это правда, Кайяпи.
Внезапно Кайяпи направил челнок к берегу, заводя его глубоко меж ветвей, заглушая двигатель.
– Слышишь?
Пьер напрягся, пытаясь расслышать сквозь стену дождя и листвы. Все, что ему удалось, – это уловить далекий стук мотора. Кайяпи указал вверх – сквозь ветви в небо.
Несколько минут спустя вертолет, следуя вниз по течению, – точно мрачная туша кашалота, прокладывал себе дорогу в пропитанном влагой воздухе.
На воде замаячило пятно света. Кайяпи прижал Пьера к самому дну лодки, так, чтобы не было видно его белого лица и рук.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Реактивный самолет пошел на посадку над горным массивом, который в лунном свете казался опасно-заостренным. Он нырнул к подножию гор, пространство между шасси и несущимся грунтом таяло с каждой секундой. Если бы не противное чувство в желудке, трудно было поверить, что они снижаются. Наконец шасси коснулись земли, и самолет покатился по ровной пустынной полосе, пролегшей между посадочными огнями, – к сияющему светом скоплению зданий. Шаттл «SST» с конусоидальным скошенным носом и славянскими буквами на боку своими размерами затмевал прочие летательные аппараты, припаркованные здесь.
Несмотря на то, что высокие строения и самолеты были ярко освещены, район произвел на Соула впечатление необитаемого. Эти артефакты существовали словно в каком-то преддверии ада, подобно плоской ровной бетонке, спрятанной в подсознании ката-тоника. Они демонстрировали процветание, еще бы. Инвестиции. Проведение экспертиз. Однако инвестиции в ничто, экспертизы непонятно для чего и процветание банкрота. Встреча с инопланетянами могла быть устроена именно в таком пустынном месте, словно вырезанном и склеенном из крупнозернистого картона.
Служащий военной полиции, при оружии, в белом шлеме, встретил их по другую сторону терминала, сверил имена по спискам и жестом указал подниматься по лестнице.
Здесь они обнаружили человек пятьдесят, ожидающих в длинном зале, одна из стен которого была стеклянной и открывала обзор на взлетную полосу, освещенную посадочными маяками. Вдалеке, в лунном сиянии, высились темные холмы.
Толпа состояла из небольших групп, человека по три-четыре в каждой. Цвинглер ответил на несколько учтивых кивков, но не подошел ни к одной из этих групп. Он стоял рядом с Соулом, озираясь в ночи, в то время как последние прибывшие просачивались в зал. Соул услышал голоса русских, смешанные с голосами американцев. Минут через десять вошел солдат и несколько церемонно отдал честь. Он обращался к человеку средних лет с коротко остриженными жесткими черными волосами, которые эффектно оттеняла седина. Внешний вид выдавал в нем распорядителя.
– Все в сборе, доктор Шавони.
Шавони держался так, словно был дирижером: было в нем нечто харизматическое – сдержанность и обаяние. Хотя вряд ли он походил на дирижера симфонического оркестра – скорее, оркестра ночного-клуба. Похоже, Шавони не вполне сознавал, чего от него ожидают.
У него была привычка при разговоре выкатывать глаза. Белки глаз выделялись на смуглом лице, создавая впечатление внутреннего света. Но во всем его поведении ощущался скорее отработанный прием, нежели истинная харизма.
Шавони откашлялся и начал приветственную речь.
– Джентльмены… И леди. Рад видеть вас. Для начала позвольте мне выразить радость и даже восторг по поводу вашего прибытия в наш штат Невада. И в Соединенные Штаты Америки – для тех, кто посетил нас впервые… – При этом он натянуто улыбнулся русским, облаченным в тяжелые твидовые костюмы. Томмазо Шавони, назначенный главой группы, ответственной за прием гостей, работал в НАСА. Соул с некоторым удивлением наблюдал за «дирижером», обсуждавшим условия посадки. Жесты Шавони показались ему несколько театральными, а мерцание в глазах – не имеющим никакого смысла, особенно теперь, спустя некоторое время после того, как был старательно воздвигнут этот карточный домик американского сервиса. Очевидно, эта пустынная местность имела прямое отношение к Комиссии по атомной энергии, однако все следы были старательно стерты и закамуфлированы. Фантазия тут же набросала следующую картину: солдаты в белых шлемах бродят по пустыне с гигантским резиновым ластиком и стирают – где лицо, где здание, а где и ракетный ускоритель, чересчур выпирающий из пейзажа, после чего подрисовываются «нужные» люди и механизмы – и оправдательный документ налицо. Ну а дальше что? Они подумали о том, что после приземления инопланетян может опуститься с небес другой гигантский ластик, стирающий все по своему усмотрению?
Шавони прервал обсуждение протокола и списка ответственных лиц и вскинул голову, прислушиваясь к сообщению в наушнике.
– Рапортуют о расстыковке, – объявил он. – В настоящий момент Шар над Восточно-Сибирским морем. Небольшое летательное приспособление отделилось от основного корабля и двинулось в сторону Северной Америки. Высота быстро падает. В настоящий момент она составляет восемьсот морских миль. Ускорение снижается от начальных десяти тысяч до девяти…
Шавони быстро забормотал, внося комментарии, сопровождавшие стремительное падение небольшого летательного аппарата сквозь кровлю мира. Над арктическими льдами. Над морем Бофорта. Заливом Маккензи. Юконом. Затем – когда летел вдоль цепи Скалистых гор, перед самой Западной Монтаной – аппарат начал резко терять скорость и высоту.
– Только что мы получили визуальное подтверждение. Аппарат представляет собой тупой конус около сотни метров в длину и тридцати в ширину. В настоящий момент пересекает границу штата Айдахо на высоте восьмидесяти морских миль. Скорость падает до трех тысяч.
– Скажу вам одну вещь, – шепнул Цвинглер. – Мы заложили бы наши зубы мудрости, чтобы узнать, как это у них получается. Какое преступное, можно сказать, разбазаривание энергии.
– А что это мы торчим здесь, за дверями? – Соул повернулся спиной к толпе, облепившей панорамное окно, и, мгновение поколебавшись, направился вниз по лестнице.
Солдат вышел ему навстречу и, придирчиво изучив идентификационную бэдж-карту, распахнул стеклянную дверь, выходя следом за Соулом.
Соул смотрел на север.
Сквозь тьму уже прорисовывались формы. Наплывал исполинский шар, заслоняя звезды.
– И ни звука. Как такая штука может держаться в воздухе? – стоявший поблизости солдат поежился.
– Черт его знает. Антигравитация, наверное. Но это только слово. Которое ничего не значит.
– Если есть слово, мистер, оно должно что-нибудь значить.
– Вовсе не обязательно: есть множество слов для обозначения вещей, которых не существует. Воображаемых вещей.
– Каких же, например?
– Ну, не знаю. Бог, например. Или телепатия. Душа.
– Ну, такие понятия меня не очень трогают, доктор Как-вас-там. В тех краях, откуда я родом, слова означают вещи.
Короткий и толстый, похожий на сигару предмет, без каких-либо амбразур, иллюминаторов и плавников, завис на какое-то время над взлетной полосой. Ни мигания из дюз. Ни звука двигателей.
Медленно и молчаливо скользнул он вниз к бетонке, в паре сотен ярдов от места, где они стояли. В последний момент перед приземлением Соул бросил взгляд на скопление лиц, которые прижались к широкому панорамному окну, находившемуся над ними. Они пялились, точно дети в витрине кондитерской.
Затем раздался шум. Люди в давке прокладывали путь по лестнице.
– Эй, служивый, кто у вас тут отвечает за регулирование движения? – послышался знакомый развязный голос.
Цвинглер метнул в Соула взгляд, полный иронии, отряхивая и разглаживая смятый костюм.
– Джентльмены! Леди! – в общем гвалте кричал Шавони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Неужели мнение индейца значит так много? – раздраженно спросил Жоам. – Или этот дикарь все решает за тебя?
Пьер бросил гневный взгляд на Жоама.
– «Дикарь» – говоришь ты!
– Погоди, – поправился Жоам. – Действительно, социализм – для всех. Я имел в виду другое: индеец еще недостаточно сознателен.
«Ты делаешь свой выбор между Марксом и Христом. А что получается в этом случае с шемахоя? Кто бы ни взял над ними контроль – они погибнут. Птицы их мыслей растворились в джунглях. Завязли в птичьем клее хижин с жестяными крышами».
– Желаю вам удачи, – сказал Пьер, заставив себя сделать другой выбор. – Как товарищам по оружию и врагам дамбы. Я, как и вы, хочу уничтожить ее.
– Кроме того, – вмешался Кайяпи, – ты никогда никого не ранил из своего ружья, Пи-эр. Ты слушатель и ученик, не воин. Брухо знает. Почему, ты думаешь, он разрешил тебе прошлой ночью встретиться с мака-и? Почему, ты думаешь, девушка пришла к тебе в гамак? Почему, ты думаешь, я показал тебе, как едят землю? Твоя Говорящая Коробка – вот твое оружие, Пи-эр, а не твое ружье. Я не говорю, что тебе не хватает мужества. Ты встретился с мака-и. Ты – другой человек. Жизнь твоя приняла другую форму. Решай – и да будет твой выбор мудр. Не дай твоим птицам улететь в сторону – не туда, куда им надо.
– Но ты же позволил мне идти к дамбе, Кайяпи – видишь, как далеко мы зашли!
– Так летели твои птицы. Теперь они должны возвращаться. Эти люди сделают за тебя.
– Почему вы говорите на разных языках? – требовательно спросила Иза. – Он же прекрасно понимает тебя. Почему он не отвечает на португальском?
– Это очень важно – что он говорит на своем родном языке. Великая вещь происходит в сознании его соплеменников. Он хочет быть с ними неразрывен.
Кайяпи нахмурился.
– Мака-и скоро родится, Пи-эр. Торопись.
– Ты же сказал, что время есть!
– Это не так. Времени нет. Это случится очень скоро.
– Он говорит, что нам пора возвращаться, – сказал Пьер партизанам.
Женщина недоверчиво уставилась на Пьера.
– Зачем?
Пьер выбирал слова, как мог осторожнее.
– То, что происходит в их деревне, чрезвычайно важно, это событие исторического масштаба для всего человечества. Если я не буду при нем присутствовать, может быть, что-то удивительное будет безнадежно утеряно. Я не имею права на риск. Не только из-за собственной шкуры. Это важно – для Человека.
– Как можешь говорить это ты, который был в Мозамбике и видел, что делают бойцы ФРЕЛИМО для человечества?
– Лучше не говорите. Я разрываюсь надвое. Одна половина тянется идти с вами. Вторая же – должна вернуться. Мне надо раздвоиться.
– Амеба, – ухмыльнулся Раймундо. – Бесформенная амеба – она всегда хочет разделиться надвое.
– Когда ты встретишь мака-и, – вмешался Кайяпи, – ты станешь как два человека, как три человека, как много людей. Твой ум огромен, владея словами. Ты говоришь на полном языке человека.
«Но кто такой Кайяпи, – подумалось Пьеру, – злой гений или надежный проводник?»
– Товарищи! Иза, Жоам, Раймундо. Я отправляюсь с ним обратно, в деревню.
– Что движет твоими решениями? – упорствовал Раймундо. – Испугался шума? Выстрелов? Ты, жалкий буржуазный интеллигентишка. Уж верно, Форд или Рокфеллер запихнули тебя в джунгли, чтобы состряпать очередную мистификацию. Еще не известно, кто тебе платит.
– Тень и сущность, – шипел Кайяпи. – Разве это не странно – встретить свою тень в джунглях? Они встретили тебя, чтобы показать на собственном примере, что станет с твоим желанием, когда оно осуществится. Или ты думаешь, ваша встреча – только случайность?
– Я сделаю то, что ты сказал, Кайяпи. Ты был прав. В моих понятиях, это неправильно. Но это уже не мои понятия, раз я стал понимать язык шемахоя. И, если я заблуждаюсь, пусть об этом узнают все. Я обещаю.
– Замечательные обещания, – оборвала его женщина. – Мы даром тратим на тебя время и силы. Лучше всего было бы шлепнуть вас обоих. Это мое личное мнение. Но мы не станем тратить патронов. Мы предоставим тебе возможность почувствовать себя червем. Общественные связи – это еще не революция. А теперь – схлынь, французик!
Пьер и Кайяпи вновь направились к югу сквозь затопленные бухты и лагуны. От глаз Пьера не укрылось, что вода прибыла, по сравнению с началом их путешествия на север. И дождь по-прежнему не утихал.
Когда на затопленный лес пали сумерки, Пьер наконец отважился спросить индейца:
– Кто из племени шемахоя твой отец, Кайяпи? Он жив еще?
– Разве ты сам не догадываешься, кто он, Пи-эр?
– Брухо?
Кайяпи кивнул.
– Он посещал деревню моей матери. Ему говорили, что хотят почтить его силу и знания. Наверное, хотели украсть часть его наследства. Но мой отец был хитер. Он настоял на том, чтобы девушка была с кровью. Так же, как было и с тобой, Пи-эр. Так что от него не получилось бы никаких детей, и шемахоя продолжали бы оставаться единым целым. Но все-таки что-то случилось, ведь он был таким сильным человеком. Девушка сделала ребенка. И я – наполовину его сын. Это моя скорбь – и вместе с тем моя слава. Ты знаешь, что такое – быть наполовину, Пи-эр. Ведь половина тебя пошла к северу вместе с этими людьми.
– Это правда, Кайяпи.
Внезапно Кайяпи направил челнок к берегу, заводя его глубоко меж ветвей, заглушая двигатель.
– Слышишь?
Пьер напрягся, пытаясь расслышать сквозь стену дождя и листвы. Все, что ему удалось, – это уловить далекий стук мотора. Кайяпи указал вверх – сквозь ветви в небо.
Несколько минут спустя вертолет, следуя вниз по течению, – точно мрачная туша кашалота, прокладывал себе дорогу в пропитанном влагой воздухе.
На воде замаячило пятно света. Кайяпи прижал Пьера к самому дну лодки, так, чтобы не было видно его белого лица и рук.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Реактивный самолет пошел на посадку над горным массивом, который в лунном свете казался опасно-заостренным. Он нырнул к подножию гор, пространство между шасси и несущимся грунтом таяло с каждой секундой. Если бы не противное чувство в желудке, трудно было поверить, что они снижаются. Наконец шасси коснулись земли, и самолет покатился по ровной пустынной полосе, пролегшей между посадочными огнями, – к сияющему светом скоплению зданий. Шаттл «SST» с конусоидальным скошенным носом и славянскими буквами на боку своими размерами затмевал прочие летательные аппараты, припаркованные здесь.
Несмотря на то, что высокие строения и самолеты были ярко освещены, район произвел на Соула впечатление необитаемого. Эти артефакты существовали словно в каком-то преддверии ада, подобно плоской ровной бетонке, спрятанной в подсознании ката-тоника. Они демонстрировали процветание, еще бы. Инвестиции. Проведение экспертиз. Однако инвестиции в ничто, экспертизы непонятно для чего и процветание банкрота. Встреча с инопланетянами могла быть устроена именно в таком пустынном месте, словно вырезанном и склеенном из крупнозернистого картона.
Служащий военной полиции, при оружии, в белом шлеме, встретил их по другую сторону терминала, сверил имена по спискам и жестом указал подниматься по лестнице.
Здесь они обнаружили человек пятьдесят, ожидающих в длинном зале, одна из стен которого была стеклянной и открывала обзор на взлетную полосу, освещенную посадочными маяками. Вдалеке, в лунном сиянии, высились темные холмы.
Толпа состояла из небольших групп, человека по три-четыре в каждой. Цвинглер ответил на несколько учтивых кивков, но не подошел ни к одной из этих групп. Он стоял рядом с Соулом, озираясь в ночи, в то время как последние прибывшие просачивались в зал. Соул услышал голоса русских, смешанные с голосами американцев. Минут через десять вошел солдат и несколько церемонно отдал честь. Он обращался к человеку средних лет с коротко остриженными жесткими черными волосами, которые эффектно оттеняла седина. Внешний вид выдавал в нем распорядителя.
– Все в сборе, доктор Шавони.
Шавони держался так, словно был дирижером: было в нем нечто харизматическое – сдержанность и обаяние. Хотя вряд ли он походил на дирижера симфонического оркестра – скорее, оркестра ночного-клуба. Похоже, Шавони не вполне сознавал, чего от него ожидают.
У него была привычка при разговоре выкатывать глаза. Белки глаз выделялись на смуглом лице, создавая впечатление внутреннего света. Но во всем его поведении ощущался скорее отработанный прием, нежели истинная харизма.
Шавони откашлялся и начал приветственную речь.
– Джентльмены… И леди. Рад видеть вас. Для начала позвольте мне выразить радость и даже восторг по поводу вашего прибытия в наш штат Невада. И в Соединенные Штаты Америки – для тех, кто посетил нас впервые… – При этом он натянуто улыбнулся русским, облаченным в тяжелые твидовые костюмы. Томмазо Шавони, назначенный главой группы, ответственной за прием гостей, работал в НАСА. Соул с некоторым удивлением наблюдал за «дирижером», обсуждавшим условия посадки. Жесты Шавони показались ему несколько театральными, а мерцание в глазах – не имеющим никакого смысла, особенно теперь, спустя некоторое время после того, как был старательно воздвигнут этот карточный домик американского сервиса. Очевидно, эта пустынная местность имела прямое отношение к Комиссии по атомной энергии, однако все следы были старательно стерты и закамуфлированы. Фантазия тут же набросала следующую картину: солдаты в белых шлемах бродят по пустыне с гигантским резиновым ластиком и стирают – где лицо, где здание, а где и ракетный ускоритель, чересчур выпирающий из пейзажа, после чего подрисовываются «нужные» люди и механизмы – и оправдательный документ налицо. Ну а дальше что? Они подумали о том, что после приземления инопланетян может опуститься с небес другой гигантский ластик, стирающий все по своему усмотрению?
Шавони прервал обсуждение протокола и списка ответственных лиц и вскинул голову, прислушиваясь к сообщению в наушнике.
– Рапортуют о расстыковке, – объявил он. – В настоящий момент Шар над Восточно-Сибирским морем. Небольшое летательное приспособление отделилось от основного корабля и двинулось в сторону Северной Америки. Высота быстро падает. В настоящий момент она составляет восемьсот морских миль. Ускорение снижается от начальных десяти тысяч до девяти…
Шавони быстро забормотал, внося комментарии, сопровождавшие стремительное падение небольшого летательного аппарата сквозь кровлю мира. Над арктическими льдами. Над морем Бофорта. Заливом Маккензи. Юконом. Затем – когда летел вдоль цепи Скалистых гор, перед самой Западной Монтаной – аппарат начал резко терять скорость и высоту.
– Только что мы получили визуальное подтверждение. Аппарат представляет собой тупой конус около сотни метров в длину и тридцати в ширину. В настоящий момент пересекает границу штата Айдахо на высоте восьмидесяти морских миль. Скорость падает до трех тысяч.
– Скажу вам одну вещь, – шепнул Цвинглер. – Мы заложили бы наши зубы мудрости, чтобы узнать, как это у них получается. Какое преступное, можно сказать, разбазаривание энергии.
– А что это мы торчим здесь, за дверями? – Соул повернулся спиной к толпе, облепившей панорамное окно, и, мгновение поколебавшись, направился вниз по лестнице.
Солдат вышел ему навстречу и, придирчиво изучив идентификационную бэдж-карту, распахнул стеклянную дверь, выходя следом за Соулом.
Соул смотрел на север.
Сквозь тьму уже прорисовывались формы. Наплывал исполинский шар, заслоняя звезды.
– И ни звука. Как такая штука может держаться в воздухе? – стоявший поблизости солдат поежился.
– Черт его знает. Антигравитация, наверное. Но это только слово. Которое ничего не значит.
– Если есть слово, мистер, оно должно что-нибудь значить.
– Вовсе не обязательно: есть множество слов для обозначения вещей, которых не существует. Воображаемых вещей.
– Каких же, например?
– Ну, не знаю. Бог, например. Или телепатия. Душа.
– Ну, такие понятия меня не очень трогают, доктор Как-вас-там. В тех краях, откуда я родом, слова означают вещи.
Короткий и толстый, похожий на сигару предмет, без каких-либо амбразур, иллюминаторов и плавников, завис на какое-то время над взлетной полосой. Ни мигания из дюз. Ни звука двигателей.
Медленно и молчаливо скользнул он вниз к бетонке, в паре сотен ярдов от места, где они стояли. В последний момент перед приземлением Соул бросил взгляд на скопление лиц, которые прижались к широкому панорамному окну, находившемуся над ними. Они пялились, точно дети в витрине кондитерской.
Затем раздался шум. Люди в давке прокладывали путь по лестнице.
– Эй, служивый, кто у вас тут отвечает за регулирование движения? – послышался знакомый развязный голос.
Цвинглер метнул в Соула взгляд, полный иронии, отряхивая и разглаживая смятый костюм.
– Джентльмены! Леди! – в общем гвалте кричал Шавони.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34