Антонина не заметила никакого быстрого ума или живости, которые видела на протяжении двух дней, ни удивления и настороженности, которые сверкнули в глазах Рукайи, когда она услышала свое имя среди четырех финалисток.
«Давай вначале проясним эту тайну», — решила Антонина.
— Ты казалась удивленной, когда я назвала твое имя, — заявила Антонина. — Почему?
Девушка ответила без очевидных колебаний.
— Я на самом деле удивилась. Казалось, вы не обращали на меня внимания в первые два дня. И я не ожидала, что меня выберут. Я слишком худая. Двое мужчин — на самом деле, их родители — уже отвергли меня. Они боялись, что я не смогу рожать детей.
Заявление было деловым, равнодушным — почти философским. Это само по себе удивляло. Большинство арабских девушек, если бы их отвергли родители потенциального жениха, долго страдали бы.
Проблема не была романтической, ни о каком разбитом сердце не шло и речи. О браках между представителями высшего класса арабов договаривались семьи. Достаточно часто жених и невеста не были знакомы до свадьбы. Но брак считался высшим достижением, к которому могли стремиться арабские девушки. Если тебя отвергали, то это почти неизбежно приводило к чувству никчемности и позору.
Тем не менее казалось, что Рукайя ничего этого не чувствует. Почему?
Антонина забеспокоилась. Одним очевидным объяснением отношения Рукайи мог быть эгоизм — девушка влюблена в собственную красоту и грациозность настолько, что просто не воспринимает отказ адекватно. Она может относиться к людям, которые, если сталкиваются с разочарованием, всегда взваливают вину на других.
В долгой истории Римской империи, напомнила себе Антонина, имелась более чем одна императрица с такой ментальностью. Большинство из них были ужасны, в особенности те, благородное происхождение которых усиливало их эгоизм. Подруга Антонины Феодора имела те же врожденные черты. Но трудная жизнь Феодоры научила женщину смирять свою гордыню. Девушка, подобная Рукайе, рожденная среди арабской элиты, не могла сталкиваться в жизни ни с чем, что научило бы ее сдерживать надменность.
— Ты не кажешься расстроенной этим фактом, — заметила Антонина. Заявление прозвучало почти как обвинение.
Впервые после того, как Рукайя вошла в спальню, на ее лицо вернулись эмоции. Девушка рассмеялась. Всем своим видом она показывала, что принимает несовершенство мира, как факт, да еще и находит его забавным. Выражение ее лица и смех оказались очаровательными.
— Моя семья к этому привычна. Все женщины на протяжении столетий были худыми. Моя мать стройнее меня, и ее отвергали четыре раза до того, как семья моего отца решила рискнуть.
Рукайя в упор смотрела на Антонину.
— Я ее старшая дочь. У нее есть еще три и двое сыновей. Одна моя сестра и один брат умерли в детстве. Но не во время родов.
Моя бабушка родила девять детей. Никто не умер при рождении, и шесть дожили до взрослых лет. У ее матери — моей прабабушки — было двенадцать детей. Она умерла до моего рождения, но все вспоминают ее бедра змеи. — Рукайя пожала плечами.
— Для нас это просто не имеет значения. Моя мать говорила мне, что в первый раз рожать будет очень больно, но потом станет полегче. И она не беспокоится, что я умру.
«Ну, с этой проблемой разобрались, — насмешливо подумала Антонина. — Но я все равно удивлена…»
— Ты не казалась просто удивленной, когда услышала, как я называю твое имя. Ты также казалась расстроенной.
И снова заявление Антонины прозвучало, как обвинение.
Маска вернулась на место. Рукайя приоткрыла губы, словно для того, чтобы ответить. Для Антонины было очевидно: девушка собирается отрицать обвинение. Но через мгновение Рукайя опустила голову и пробормотала:
— Я не расстроилась, не совсем. Стать женой негусы нагаста — большая честь. Моя семья будет очень гордиться. Но…
Она сделала паузу и подняла голову.
— Мне нравится моя жизнь. Я очень счастлива в доме моего отца. Мой отец — веселый человек. Очень добрый и очень умный.
Рукайя колебалась, подыскивая слова.
— Конечно, я всегда знала, что однажды выйду замуж и перееду в дом другого мужчины. И часть меня с нетерпением ждет того дня. Но не… — она жалобно вздохнула. — Не так скоро.
Теперь лицо девушки оживилось, и ее руки возбужденно жестикулировали.
— Я не знаю, что буду делать в доме другого мужчины. Я так боюсь скуки. В особенности если муж — суровый человек. Большинство мужей очень строги с женами. С десяти лет отец разрешал мне помогать ему с работой. Он — один из богатейших купцов Мекки, и у него много караванов. Я веду большую часть его учетной документации и пишу большую часть его писем и…
У Антонины отвисла челюсть. Она думала, что во всей Аравии найдется не более двух дюжин грамотных женщин — и все они, несомненно, вдовы средних лет…
— Ты умеешь читать? — спросила она.
Рот Рукайи резко захлопнулся. На мгновение ее молодое лицо напоминало Антонине морду мула. Да, красивого мула, но такого же упрямого и волевого.
Однако это выражение быстро ушло. Рукайя опустила голову. И снова ее быстро жестикулировавшие руки скромно лежали на коленях.
— Отец научил меня, — тихо сказала она. — Он настаивает, чтобы все женщины в его семье умели читать. Как он говорит, это нужно, поскольку когда-нибудь они могут стать вдовами, и им потребуется вести дела своих мужей.
И снова слова полились потоком.
— Но, как я думаю, он говорит это просто, чтобы успокоить мать. Она не любит читать. И мои сестры не любят. Они считают, что это слишком трудно. Но я люблю читать, как и мой отец. Мы провели столько прекрасных вечеров, обсуждая прочитанное в книгах. У моего отца много книг. Он их собирает. Мать жалуется, потому что они дорогие, но это единственный вопрос, по которому закон в доме устанавливает отец. Большинство наших книг, конечно, на греческом, но у нас даже есть…
Тогда она замолчала, но ее прервал смех Антонины. Смех продолжался какое-то время. К тому времени, как Антонина прекратила смеяться, вытирая выступившие на глазах слезы, выражение шока на лице Рукайи превратилось в простое любопытство.
— А почему вам так смешно? — спросила она. Антонина потрясла головой.
— Негуса нагаст Аксумского царства — один из главных в мире библиофилов. Его отец, царь Калеб, собрал в своем дворце в Аксуме самую большую библиотеку к югу от Александрии. Если честно, я не думаю, что сам Калеб на самом деле прочитал какие-то из тех книг. Но к тому времени, как принцу Эону исполнилось пятнадцать, он прочитал их все. Я помню, как он приехал в Рим и проводил много часов с моей подругой Ириной Макремболитиссой, а она является величайшим в мире библиофилом…
Антонина замолчала, уставившись на девушку напротив нее. И снова ей на глаза навернулись слезы, когда она вспомнила подругу, которую, как думала Антонина, она никогда больше не увидит.
«О Боже, дитя, как ты мне напоминаешь Ирину».
Воспоминание помогло принять решение. Воспоминание о другой женщине — умной, быстро соображающей, активной, чьи жизненные планы и вся жизнь так много раз расстраивались и менялись из-за необходимости вести себя и действовать так, как от нее ожидали другие.
«Черт побери. У нас тоже есть души».
— Ты будешь счастлива, Рукайя, — предсказала Антонина. — И тебе никогда не будет скучно, я обещаю, — И снова Антонина смахнула слезы, и снова рассмеялась. — Не как жена этого человека! О, нет! Ты будешь вести учетную документацию царя царей, Рукайя, и писать его письма. Он строит империю и ведет войну с сильнейшей империей в мире. Думаю, достаточно скоро ты будешь мечтать о возможности немного поскучать.
Наконец лицо напротив нее стало только лицом молодой девушки. Девственницы, едва шестнадцати лет. Скромной, беспокойной, неуверенной, раздираемой опасениями, готовой, любопытной — и, конечно, жаждущей перемен.
— А он?.. Он будет?.. — Рукайя искала слова и запиналась.
— Да, ты ему понравишься. Да, он будет добрым. И да, он принесет тебе много удовольствия.
Антонина встала и подошла к ней. Она взяла лицо Рукайи в ладони и посмотрела в глаза девушке.
— Поверь мне, ребенок. Я очень хорошо знаю царя Эона. Отбрось все сомнения и страхи. Тебе понравится быть женщиной.
Теперь Рукайя светилась от счастья. Как невеста.
Глава 21
Гармат совсем не светился от счастья, когда впервые увидел Рукайю.
— Она слишком тощая, — пожаловался он. Гармат стоял на почетном месте на нижних ступенях перед входом во дворец. Он повернул голову и прошипел ей в ухо: — О чем ты думала, Антонина?
Настроение Антонины немного портила жара. Она совсем не испытывала наслаждения, стоя под открытым солнцем Южной Аравии в тяжелых официальных одеждах. Поэтому на мгновение римского посла сменила девушка, выросшая на суровых улицах Александрии.
— Да мочилась я на тебя, старый пердун, — прошипела она в ответ. Потом, вспомнив о своем долге, Антонина смилостивилась. — Я проверила историю семьи, Гармат. Все женщины — стройные и у них никогда не возникало с этим проблем. Мать Рукайи…
Последовал краткий урок истории. Скорее, не очень краткий. Антонина ожидала, что вопрос встанет, и проверила рассказ Рукайи более тщательным собственным расследованием. К счастью, девушка не приукрашивала правду. На протяжении многих поколений, на которые простиралась память рода, что типично для арабских племен, только две женщины умерли при деторождении. В те времена это считалось показателем лучше среднего.
Когда урок истории со всей торжественностью и римской официальностью закончился, вернулся ребенок с улиц Александрии.
— Поэтому мочилась я на тебя с головокружительной высоты, старый пердун.
— Хорошо сказано, — послышался шепот Усанаса. Бывший давазз — ему все еще не присвоили официального титула — стоял прямо за ними, на более высокой ступеньке.
Антонина на четверть повернула голову и слегка склонила ее набок.
— Ты не беспокоишься? — прошептала она через плечо. И добавила кисло: — Я ожидала, что все мужчины в радиусе пятидесяти миль будут меня ругать за этот выбор.
На мгновение мелькнула светящаяся улыбка Усанаса.
— Какая чушь. Это все из-за столкновения с цивилизацией и ее декадентскими путями. Мой народ, настоящие варвары, никогда не расстраивается по такому вопросу. Женщины просто рожают в поле, как антилопы и львицы.
Гармат, все еще с натянутым лицом, снова начал ворчать. Теперь он сам читал лекцию, по естественной истории. Объяснял римской женщине с птичьим умом и необразованному дикарю из племени банту разницу между трудностью, с которой большой человеческий череп проходит через узкие родовые пути, и легкостью, с которой глупые животные практически без усилий…
Он замолчал и напрягся, потом стал полностью неподвижен. Царь царей наконец выезжал на площадь перед дворцом, где ждали его невеста и сопровождающие ее лица.
Это был впечатляющий выход. Даже после многих лет наблюдения за императорской римской помпой, Антонина смогла его оценить. Как правило, аксумиты не особо уважали формальности. Но если требовал случай, они бросались в дело с дикостью и силой людей, которых сформировало величие Африки,
Перед Эоном шли танцоры, облаченные в шкуры леопардов и накидки из перьев страуса. Они прыгали и извивались под ритм больших барабанов. Барабанщики были одеты менее ярко и цветисто. Они облачились в многослойные замшевые тоги, которые являлись обычным костюмом аксумитов, живущих на возвышенностях. Но эта замша специально предназначалась для церемоний. Материал был богато украшен слоновой костью и заклепками из черепашьего панциря.
За танцорами и барабанщиками шла церемониальная стража Эона. Она состояла из офицеров его полка и насчитывала гораздо большее количество людей, чем обычно. Эона приняли три полка, а не традиционный один, и все три присутствовали. Вахси, Афилас и Сайзана, командующие сарвами Дакуэн, Лазен и Хадефан, вели процессию.
Здесь снова проявлялась более типичная для Аксумского царства практичность. Да, на солдатах были головные уборы из страусиных перьев, причем более крупных размеров и более изысканные, чем они когда-либо надевали в битву. Но оружие и легкие доспехи оказались теми же практичными и утилитарными приспособлениями, с которыми аксумская армия выходила на поле брани.
Солдаты находились там не столько для того, чтобы защитить своего царя от наемных убийц, а чтобы напомнить большой толпе, заполнившей площадь, простую истину: после того как все сказано и сделано, Аксум правит копьем. Не забывайте об этом.
Однако, изучая толпу, Антонина не могла найти ни следа негодования в море по большей части арабских лиц. Несмотря на всю свою любовь к поэзии, люди пустыни не имели склонности к полетам фантазии, когда дело касалось политики. Они знали: эти правители будут править. Это данность. А раз так, то лучше иметь сильное и надежное правление. Это также делает возможным — только возможным — и справедливое правление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63