Авария произошла на подходе к МКАДу – хорошо, что уже стемнело, да и трасса не принадлежала к числу основных магистралей: помятая машина, лишенная стекол, представляла собой лакомый кусок для гаишников, чье общество сейчас им было вовсе не на руку – как ни странно, – обоим.
Ехали молча. Степана покалывали угрызения совести: водила даже не подозревал, насколько был прав, обвиняя во всем сегодняшнего клиента. Мысль о том, что сваленные позади отмороз-ки получили от него рикошетом заряд собственного зла, почему-то не приносила облегчения. При жизни убитые и сами по себе были злом – не только неизбежным, но и востребованным в нынешних экономических условиях. Однако обращение к подобным структурам часто бывало единственным способом восстановить справедливость – в чем Степан, кстати, не раз имел возможность убедиться. Но с этой точки зрения выходило, что он угробил двух правдоборцев. Ерунда, конечно, но вся беда в том, что сделал-то он это без особой необходимости, а единственно ради эксперимента, для проверки своего дара: ну сидел бы он действительно между ними тихо, не рыпался, и доехали бы они спокойно все живехонькими туда, куда, собственно, все равно теперь едут.
Попутно Степан размышлял и о том, насколько он теперь должен быть осторожен и, главное, сдержан, особенно в мелочах: не имеет он больше права необдуманно тыкать локтями, плевать, в кого захочется, будь это хоть распоследний подонок, и даже посылать куда подальше придется с оглядкой – народ вокруг стал нервный, вспыльчивый, пойди среди него гулять вечерком с этаким даром – пожалуй, штабелей навалишь!..
Вскоре после Кольцевой свернули на дачный проселок – Степан понял только, что его не завезут черт знает куда, за тридевять километров от Москвы, и порадовался хотя бы этому: он все еще не терял надежды вернуться сегодня домой – не с чего ему было тут особо задерживаться. Кстати, вспомнил про тетушку, накликавшую беду на дорожку и сейчас наверняка сходившую с ума от беспокойства – куда это племянничек подевался, выйдя из дому под вечер на пару с помойным ведром.
Наконец остановились напротив капитального вида ворот и посигналили. Тяжелые створки почти сразу стали открываться – очевидно, тут ждали гостей, и, вероятно, с нетерпением: первое же нарисовавшееся за воротами мурло встретило их поначалу отборной бранью – где это, мол, вас носит, когда чай давно простыл. Разглядев состояние «Лендкрузера», оно выразило свое потрясение сакраментальной фразой про мать.
«Ты еще не видел, что у нас тут позади лежит», – подумал Степан, между тем как они миновали ворота и подъехали к двухэтажной вилле, выглядевшей в целом весьма роскошно, если бы не видневшиеся вокруг во множестве следы строительных работ – особняк, видимо, ремонтировали, подгоняя к евростандартам, что, впрочем, мало занимало Степана. Он в эту минуту был занят тем, что тщательно вытирал рукоять пистолета – на всякий случай, чтобы ему потом, чего доброго, не пришили убийства.
– Ну, веди, – сказал он водиле и, уже выходя, оставил «ТТ» на сиденье: в дальнейшем оружие ему было ни к чему, ведь он не собирался кого-то убивать. Не хотел и запугивать, а что касается самообороны – на то у него, как теперь уже окончательно выяснилось, имелась собственная охранная система – по прозвищу «зверь».
Водитель молча повел его в дом, игнорируя вопросы двоих встречающих, объявившихся на крылечке – ясно было, что он выжидает минуты, когда сможет предъявить взятому сегодня голубчику счет за многочисленные потери.
Хозяин дачи ожидал их в гостиной, расположившись в кожаном кресле возле бара. Перед ним на столике лежал закрытый «дипломат», рядом стояла початая бутылка запредельно дорогого коньяка.
Вот Степан и убедился в правильности своих догадок – этот спортивного вида блондин, гладко прилизанный, неизменно одетый в белое, действительно был не кто иной, как самый «серьезный» из его кредиторов – Валентин Хольц. долгожданному гостю, появившемуся на пороге в сопровождении одного бандита и двоих из его охраны, Хольц присесть не предложил – будем надеяться, потому, что вся остальная мебель была закрыта чехлами: дом и впрямь находился в состоянии ремонта.
– Добро пожаловать, Степа! – радушно начал Хольц, пребывавший слегка навеселе. Его мнимое добродушие, не таившее под собой на самом деле ни грамма дружеских чувств, ничуть не обмануло Степана. – Сожалею, что для нашего свидания пришлось прибегнуть к таким крайним мерам, – продолжал Хольц, вальяжно разваливаясь в кресле. – Но у меня создалось впечатление, что ты хочешь меня кинуть. А, Степа? Признайся, ведь хочешь? Или ты скажешь, что я слишком мнителен?
– Я не собирался тебя кидать. – Степан вовсе не желал оправдываться, но, увы, любое объяснение это как бы подразумевает. В результате так и вышло: – Просто я пока не могу вернуть тебе деньги. Ты же знаешь, что я на этом деле вообще полностью погорел…
– Меня не интересуют твои проблемы, – сообщил Хольц елейным тоном. – Я, помнится, назначил тебе срок – и он давно вышел.
– Но я же не брал у тебя в долг! – всерьез разозлился Степан. – Ты вложил в наш проект деньги, идя на определенный риск…
– Я так и думал, – перебил Хольц, скроив обиженную мину. – Как быстро мы докопались до истины! Ты не собираешься мне ничего возвращать, верно? Считаешь, что финансовый крах вашей конторы освобождает тебя от ответственности?
– Будь у меня деньги, я бы их тебе отдал, – сказал Степан честно, хотя в этом прогоревшем деле его собеседник являлся таким же ловцом удачи, как остальные трое учредителей, с той только разницей, что Хольца вместе с его капиталом привлек лично Степан. На свою голову. – Но, – продолжал он, – поскольку денег у меня нет и взять их негде, то в какой-то мере да – ты прав, – я так считаю.
– И очень напрасно! – воскликнул Хольц с крокодильей улыбкой, одновременно набульки-вая себе коньяка в рюмку. – Начнем с того, что ты заморочил мне голову, втянул в это провальное дело. Стало быть, с тебя и спрос. А насчет отсутствия финансов – ну зачем же так категорично? У тебя ведь, кажется, есть квартира?
– Квартира не моя, – процедил сквозь зубы Степан, внутренне закипая, но пока еще сдерживаясь. – Она принадлежит моей тете.
– Так неужели тетушка не выручит любимого племянника? Или она предпочтет получить его голову почтой? – тут Хольц резко посуровел. – Запомни, Степа, я не шучу – со мной это кидалово не проходит! Да, и кстати, – вдруг вспомнил он, – не забудь про двойные проценты! – с этими словами он опрокинул в рот коньяк.
Воспользовавшись паузой, в разговор вступил доставивший Степана водила– единственный, о чем Хольц пока не подозревал, оставшийся в живых браток из сегодняшней «группы захвата».
– А ты знаешь, что этот гад, – зловеще начал он, – положил по дороге сюда двух моих ребят и покалечил мне машину. Так что ты уж не обессудь, но условия нашего договора придется изменить: сначала он расплатится с нами по полной программе, а уже все, что от него останется, – твое.
Хольц в недоумении воззрился на братка, потом перевел взгляд на вздыхающего Степана, недоверчиво вздернув белесые брови:
– Два трупа, плюс машина?.. – такого сюрприза он явно не ожидал. – Как же это ты умудрился, Степа, а?..
– Да никак, – Степан усмехнулся, – Валя. Просто этот придурок пялился на меня, вместо того чтобы смотреть на дорогу – вот мы и сковырнулись. И я, конечно, теперь у него во всем виноват. А ты, выходит, внакладе, – подсыпал он перцу в разногласия, наметившиеся во вражеском лагере.
– Ты у меня, гнида, сейчас узнаешь, кто виноват! – рассвирепел браток до такой степени, что людям Хольца пришлось придержать его за локти.
– Я и так знаю, – заверил Степан, подразумевая, между прочим, себя, о чем бандит, естественно, не догадывался. Хольц в своем шикарном кресле только поморщился:
– Да у тебя, как я погляжу, просто дар наживать на свою задницу проблемы!
– На самом деле все это не имеет значения, – решительно заявил Степан и выдал, как припечатал: – Никто из вас ничего не получит. Потому что квартиру моя тетя продавать не будет!
– Почему же? – приторно улыбнулся Хольц, становясь похожим на зверя из породы кошачьих: внешняя леность и хищный огонек в глазах, свидетельствующий о желании сожрать наглую мышь, не брезгуя шкуркой, коготками и хвостиком.
– Я буду последним кретином, если ей это позволю, – сказал Степан. – Так что можешь убить меня прямо сейчас – отсрочка все равно ничего не даст.
– Зачем же убивать? С мертвого тебя и взятки гладки, а? Это всегда успеется, – констатировал Хольц, поселив в Степане опасение, что в данный момент ему не удастся задействовать «зверя», поскольку ни на жизнь его, ни на здоровье здесь пока никто не посягал. Но дальнейшая речь Холь-ца вселила в него надежду на обратное: – А сейчас ребятки немного тебя поучат. Наглотаешься своей кровушки и, глядишь, поумнеешь. А заодно представишь на своем месте бедную тетю – с ней ведь тоже может такое произойти, а? Бандиты распоясались, совсем не уважают старость, сегодня каждый может пострадать, просто выходя на улицу.
Только теперь Степан впервые подумал о том, что под удар может попасть его тетушка – невинное создание, божий одуванчик, не огражденный от внешних бурь никакими таинственными полями, единственно своим преклонным возрастом. При одной только мысли о намерениях этой сволочи Хольца причинить его старушке какой-то вред Степана окатила волна жгучего бешенства.
– Только посмей ее тронуть! – рыкнул он и кинулся к Хольцу, собираясь сцапать его за грудки и как следует встряхнуть. Остановить его если и могли, то не успели, поскольку бодигарды Хольца, рыпнувшись одновременно все втроем вперед, помешали при этом друг другу. Так что Степан практически беспрепятственно достиг их хозяина, однако намерение свое осуществить не смог: Хольц, будучи, как уже было отмечено, мужчиной спортивным, успел вскочить на ноги, схватив при этом со стола бутылку коньяку – разумеется, не для того, чтобы предложить гостю выпить мировую, а с другой, сразу выявившейся целью – запаять ему этой дорогой стеклотарой в лоб. Степан вынужден был сдержать свой первоначальный порыв и загородился первым, что попалось под руки – а попался лежавший на столе «дипломат», он и принял на себя осколочный удар. После чего события, абсолютно вроде бы не благоприятствовавшие Степану (кругом враги и их дача, где они властны сотворить над ним любой произвол), внезапно приобрели новый, совершенно неожиданный колорит.
Не успели еще отзвенеть осколки, осыпавшись с металлизированного «дипломата», как боковую дверь гостиной, ведущую, очевидно, во внутренние покои, потряс мощнейший удар. Содрогнулся, кажется, и сам фундамент, а все участники «дружеской разборки» замерли, глядя, как тяжелую итальянскую дверь, словно в замедленной съемке, выбивает с мясом из косяка, и она, пролетев пару метров, верноподцанно падает на пол к ногам Степана. Подняв затем взгляды на осиротевший дверной проем, большинство из присутствующих тихо оторопели: оттуда струился синий призрачный свет, и на его фоне четко, словно в последней серии «Секретных материалов», обрисовались три загадочные фигуры.
Степан был единственным в гостиной, кто при виде этого, невесть откуда взявшегося трио избежал состояния легкого ступора: данный вид открылся перед ним сегодня уже не впервые. Ссутулившийся силуэт в центре фантастической композиции принадлежал, безо всякого сомнения, Грабсу. Очевидно, что Грабе, в отличие от своих коллег, давно уже понял, чем чреваты попытки уничтожить Степана, и панически боялся возложенной на него миссии. Однако не один только страх заставлял его на сей раз горбиться: плечи Грабса оттягивала здоровенная бандура, не оставлявшая сомнений в своем предназначении – это было орудие уничтожения, видимо, крупных формирований врага, чтобы сразу всех скопом.
Примерно догадавшись, что сейчас должно произойти, Степан – убежденный гуманист и, как он понял только что, по отношению к подонкам тоже сделал попытку спасти окружающую его свору от неминуемой смерти:
– Уходите все отсюда! Быстро! – велел он, обозвав при этом себя мысленно великодушным ослом.
На что Валентин Хольц, не представлявший себе грядущей катастрофы даже абстрактно, произнес сипло:
– Какого дьявола?..
Тут Степан перестал заботиться об их спасении, уже ожидая гибельной вспышки – сам он улепетывать не собирался, а всякая доброта, особенно по отношению к вымогателям, имеет свои пределы.
Грабе в проеме пошатнулся, словно теряя сознание. Коллеги подхватили его и выпрямили – эта небольшая заминка дала возможность Хольцу слегка оправиться и высказаться более конкретно:
– Кто вы такие?! – заорал он на троицу внезапно прорезавшимся командным голосом, затем, осмелев, подпустил грозовую ноту: – И кто вам позволил врываться в мой дом?!!
Вместо ответа Грабе поднял ствол своего агрегата и выстрелил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38