Бледноволосый солдат, поднимая руки, побежал к дверям.
- Тьма. В тьме не видно его поднятых рук.
И капитан сразу почувствовал: сейчас из всех семи вагонов бросились к
дверям люди. По песку легче держаться и можно куда-то убежать...
---------------
На мгновенье стошнило. Тошнота не только в животе, но и в ногах, в
руках, в плече. Но плечо вдруг ослабло, а под ногой капитан почувствовал
траву, и колени скосились.
Впереди себя увидел капитан бородатую рубаху, на штыке погон и кусок
мяса...
... Его, капитана Незеласова, мясо...
Котлеты из свиного мяса... Ресторан "Олимпия"... Мексиканский негр
дирижирует румынским... Осина... Осень...
---------------
Поезда на насыпи нет. Значит - ночь. Пощупал под рукой - волос чело-
веческий в поту. Половина оторванного уха, как суконка, прореха, гвоздем
разорвал...
... Кустарник - в руке, а другой руки не чувствует. Кустарник можно
отломить спокойно и даже сунуть в рот. Это не ухо.
А на сапоге карабин, значит тоже из поезда ушел.
Незеласов обрадовался. Не мог вспомнить, откуда очутился пояс с пат-
ронами поверх френча.
Чему-то поверил.
Рассмеялся и, может быть, захохотал.
Вязко пахнул кустарник теплой кровью. Из сопок дул черный колючий ве-
тер, дул ветвями длинными и мокрыми. Может быть, мокрые в крови...
Дальше прополз Обаб со щенком под мышкой. Его галифе было похоже на
колеса телеги.
Вытянулся бледноволосый, доложил тихо:
- Прикажете выезжать?
- Пошел к чорту!
Беженка в коричневом манто зашептала в ухо:
- Идут!.. идут!..
Капитан Незеласов и сам знал, что идут. Ему нужно занять удобную по-
зицию. Он пополз на холм, поднял карабин и выстрелил.
Но одной руки оказывается не хватает. Одной рукой неудобно. Но можно
на колено. С колена мушки не видать... Почему не стрелял в поезде, а
здесь...
Здесь один, а ползет, ишь их сколько, бородатые, сволочь в землю по-
падают, а то бы...
Так стрелял торопливо капитан Незеласов в тьму до тех пор, пока не
расстрелял все патроны.
Потом отложил карабин, сполз с холма в куст и, уткнув лицо в траву, -
умер.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ.
I.
В жирных темных полях сытно шумели гаоляны.
Медный китайский дракон желтыми звенящими кольцами бьется в лесу. А в
кольцах перекатываются, звенят, грохочут квадратные серые коробки...
На желтой чешуе дракона - дым, пепел, искры...
Сталь по стали звенит, кует!..
Дым. Искры. Гаоляны. Тучные поля.
Может быть дракон китайский из сопок, может быть леса... Желтые
листья, желтое небо, желтая насыпь.
Гаоляны!..
---------------
У дверцы купэ лысолицый старикашка, примеряя широчайшие синие галифе
прапорщика Обаба, мальчишески задорным голосом кричал:
- Вот халипа!.. Чиста юбка, а коленко-то голым голо: огурец!..
Пепел на столике. В окна врывается дым.
Окна настежь. Двери настежь. Сундуки настежь.
Китайский чугунный божок на полу, заплеван, ухмыляется жалобно. Смеш-
ной чудачок...
За насыпью - другой бог ползет из сопок, желтый, литыми кольцами зве-
нит...
Жирные гаоляны, черные!
Взгляд жирный у человека, сытый и довольный.
- О-хо-хо!..
- Конец чертям!..
- Бу-де-е!..
На паровозе уцепились мужики, ерзают по стали горячими хмельными те-
лами.
Один в красной рубахе кулаком грозит:
- Мы тебе покажем!
Кому, кто?
Неизвестно!
А грозить всегда надо!
Красная рубаха, как красный бант на серой шинели.
Бант!
- О-о-о-о!..
- Тяни, Гаврила-а!..
- А-а-а!..
Бант.
Бронепоезд "Полярный" за N 14.69 под красным флагом.
Бант!..
На рыжем драконе из сопок - на рыжем - бант!..
---------------
Здесь было колесо - через минуту за две версты. Молчат рельсы не гу-
дят, напуганы...
Ага?..
Тщедушный солдатик в голубых французских обмотках, с бебутом.
- Дыня на Иртыше плохо родится... больше подсолнух и арбуз. А народ
ни злой, ни ласковой... Не знаю - какой народ.
- Про народ кто знат?
- Сам бог рукой махнул...
- О-о!..
- Ну вас, грит, к едреной матери!..
- О-о!..
Литографированный Колчак в клозете на полу. Приказы на полу, газеты
на полу...
Люди пола не замечают, ходят - не чувствуют...
- А-а-а!..
"Полярный" под красным флагом...
Ага?
Огромный, важный - по ветру плывет поезд - лоскут красной материи.
Кровяной, живой, орущий:
- О-о-о!..
У Пеклеванова очки на нос пытаются прыгнуть, не удается; сам куда-то
пытается прыгнуть и телом и словами:
- В Америке - со дня на день!
Орет Знобов:
- Знаю... Сам с американским буржуем пропаганду вел!..
- Изучили!..
- В Англии, товарищи!..
Вставай проклятьем заклейменай...
- О-о-о!!.
Очки на нос вспрыгнули. Увидели глаза: дым, табак, пулеметы на полу,
винтовки, патроны, как зерна, мужицкий волос, глаза жирные, хмельные.
- Ревком, товарищи, имея задачей!..
- Знаем!..
- Буде... Сам орать хочу!..
Салавей, салавей, пташечка,
Канареючка-а!..
На кровати - Вершинин: дышет глубоко и мерно, лишь внутри горит - от
дыханья его тяжело в купэ. Хоть двери и настежь. Земляной воздух, тяже-
лый, мужицкий.
Рядом - баба. Откуда пришла - поддалась грудями вперед вся трепыхает.
Орет Знобов:
- Нашла? Он парень добрай!..
За дверцами кто-то плачет пьяно:
- Ваську-то... сволочи, Ваську - убили... Я им за Ваську пятерям брю-
хо вспорю - за Ваську и за китайца... Сволочи...
- Ну их к... Собаки...
- Я их... за Ваську-то!..
II.
Ночью опять пришла жена, задышала-запыхалась, замерла. Видно было при
месяце ее белые зубы - холодные и охлаждающие тело и то же тело, как зу-
бы, но теплое и вздрагивающее.
Говорила слова прежние, детские и было в ней детское, а в руках сила
не своя, чужая - земляная.
И в ногах - тоже...
- А-та-та-та!.. - Ах!.. - Ах!..
Это бронепоезд - к городу, к морю.
Люди тоже идут -
Может быть туда же, может быть еще дальше...
Им надо итти дальше, на то они и люди...
---------------
- Я говорю, я:
Зверем мы рождаемся ночью, зверем!!
Знаю - и радуюсь... Верю...
Пахнет земля - из-за стали слышно, хоть и двери настежь, души нас-
тежь. Пахнет она травами осенними, тонко, радостно и благословляюще.
Леса нежные, ночные идут к человеку, дрожат и радуются - он господин.
Знаю!
Верю!
Человек дрожит - он тоже лист на дереве огромном и прекрасном. Его
небо и его земля и он - небо и земля.
Тьма густая и синяя, душа густая и синяя, земля радостная и опьянен-
ная.
Хорошо, хорошо - всем верить, все знать и любить. Все так надо и так
будет - всегда и в каждом сердце!
---------------
- О-о-о!
- Сенька, Степка!.. Кикимора-а!..
- Ну-у!..
Рев жирный у этих людей - они в стальных одеждах; радуются им, что
ли, гнутся стальные листья; содрогается огромный паровоз и тьма масляным
гулом расползается:
- У-о-у-а... у-у-у!..
Бронепоезд "Полярный"...
Вся линия знает, город знает, вся Россия... На Байкале, небойсь, и на
Оби...
Ага!..
---------------
Станция.
Японский офицер вышел из тьмы и ровной, чужой походкой подошел к бро-
непоезду. Чувствовалась за ним чужая, спрятавшаяся в темноте сила и по-
тому должно быть было весело, холодновато и страшновато.
Навстречу пошел Знобов. Сначала была толпа Знобовых - лохматых, гус-
то-волосых, а потом отделился один.
Быстро и ловко протянул офицер руку и сказал по-русски, нарочно ко-
веркая слова:
- Мий - нитралитеты!..
И, повышая голос, заговорил звонко и повелительно по-японски. Было у
него в голосе презрение и какая-то непонятная скука. И сказал Знобов:
- Нитралитет - эта ладно, а только много вас?..
- Двасать тысись... - сказал японец и, повернувшись по-военному, ка-
кой-то ненужный и опять весь чужой, ушел.
Постоял Знобов, тоже повернулся и сказал про себя шопотом:
- А нас - мильен, сволочь ты!..
А партизанам объяснил:
- Трусют. Нитралитет, грит, и желам на острова ехать - рис разво-
дить... Нам чорт с тобой - поезжай.
И в ладонь свою зло плюнул:
- Еще руку трясет, стерва!..
- Одно - вешать их! - решили партизаны.
---------------
Плачущего с девичьим розовым личиком вели офицера. Плакал он тоже
по-девичьи глазами и губами.
Хромой, с пустым грязным мешком, перекинутым через руку, мужик подо-
шел к офицеру и свободной рукой ударил его в переносицу.
- Не пой!..
Тогда конвойный, точно вспомнив что-то, размахнулся и подскочив, как
на ученьи, всадил штык офицеру между лопаток.
Станция.
Желтый фонарь, желтые лица и черная земля.
Ночь.
---------------
Ночь.
На койке в купэ женщина. Подле черные одежды.
Поднялся Вершинин и пошел в канцелярию.
Толстому писарю объяснил:
- Запиши...
Был пьян писарь и не понял:
- Чего?
Да и сам Вершинин не знал, что нужно записать. Постоял, подумал. Нуж-
но что-то сделать, кому-то, как-то...
- Запиши...
И пьяный писарь толстым, как он сам, почерком, написал:
- Приказ. По постановлению...
- Не надо, - сказал Вершинин. - Не надо, парень.
Согласился писарь и уснул, положив толстую голову на тоненький сто-
лик.
---------------
Тщедушный солдатик в голубых обмотках рассказывал:
- Земли я прошел много и народу всякого видел много...
У Знобова золотые усы и глаза золотые - жадные и ласковые. Говорят:
- Откуда ты?
Повел веселый рассказ солдатик и не верили ему и он сам не верил. Но
было всем хорошо.
Пулеметные ленты на полу. Патроны как зерна, и на пулеметах сушатся
партизанские штаны. На дулах засохшая кровь, похожая на истлевший бордо-
вый шелк.
- ...А то раз по Туркестанским землям персидский шах путешествовал и
встречатся ему английская королева...
III.
Город встретил их спокойно.
Еще на разъезде сторож говорил испуганно:
- Никаких восстаний не слышно. А мобыть и есть - наше дело железнодо-
рожное. Жалованье маленькое, ну и...
Борода у него была седоватая, как истлевший навоз, и пахло от него
курятником.
На вокзале испуганно метались в комендантской офицеры, срывая погоны.
У перрона радостно кричали с грузовиков шофферы. Из депо шли рабочие.
Около Вершинина суетился Пеклеванов.
- Нам придется начинать, Никита Егорыч.
Из вагонов выскакивали с пулеметами, с винтовками партизаны. Были они
почти все без шапок и с пьяными узкими глазами.
- Нича нету?
- Ставь пулемету...
- Машину давай, чернай!
Подходили грузовики. В комендантской звенели стекла и револьверные
выстрелы. Какие-то бледные барышни ставили в буфете первого класса ра-
зорванное красное знамя.
Рабочие кричали "ура". Знобов что-то неразборчиво кричал. Пеклеванов
сидел в грузовике и неясно сквозь очки улыбался.
На телеге провезли убитых.
Какая-то старуха в розовом платке плакала. Провели арестованного по-
па. Поп весело рассказывал, конвойные хохотали.
На кучу шпал вскочил бритоусый американец и щелкнул подряд несколько
раз кодаком.
---------------
В штабе генерала Сомова ничего не знали.
Пышноволосые девушки стучали на машинках.
Офицеры с желтыми лампасами бегали по лестницам и по звонким, как
скрипка, коридорам. В прихожей пела в клетке канарейка и на деревянном
диване спал дневальный.
Сразу из-за угла выскочили грузовики. Глухо ухнула толпа, кидаясь в
ворота. Зазвенели трамваи, загудели гудки автомобилей и по лестницам
кверху побежали партизаны.
На полу - опять бумаги, машинки, испорченные, может быть, убитые лю-
ди.
По лестнице провели седенького, с розовыми ушками генерала. Убили его
на последней ступеньке и оттащили к дивану, где дремал дневальный.
Бежал по лестнице партизан, поддерживая рукой живот. Лицо у него было
серое и, не пробежав половины лестницы, он закричал пронзительно и вдруг
сморщился.
Завизжала женщина.
Канарейка в клетке все раскатисто насвистывала.
Провели толпу офицеров в подвал. Ни один из них не заметил лежавший у
лестницы труп генерала.
---------------
Солдатик в голубых обмотках стоял на часах у входа в подвал, где были
заперты арестованные офицеры.
В руках у него была английская бомба - было приказано: "В случае че-
го, крой туда бомбу - чорт с ними".
В дверях подвала синело четырехугольное окошечко, и в нем угловатая
покрытая черным волосом челюсть с мокрым, часто моргающим глазом. За
дверью часто неразборчиво бормотали, словно молились...
Солдатик устало думал:
- А ведь когда буду бомбу бросать, отскочит от окна или не отско-
чит?..
---------------
Не звенели трамваи. Не звенела на панели толпа. Желтая и густая как
дыхание тайфуна томила город жара. И, как камни сопок, неподвижно и хму-
ро стояли вокруг бухты дома.
А в бухте, легко и свободно покачиваясь, на зеленовато-синей воде
молчал японский миноносец.
В прихожей штаба тонко и разливчиво пела канарейка и где-то, как
всегда, плакали.
Полный секретарь ревштаба, улыбаясь одной щекой, писал приказ на ска-
мейке, хотя столы были все свободны.
Тихо возбужденно переговариваясь, пробежали четверо партизан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10