Он знал, что горло Корича защищено толстенной цепью фальшивого золота, специально на этот случай. Но кто знает, на что способно это звероподобное существо. Сладит ли прапорщик?
Даже в реве толпы Васинцов расслышал громкий хлопок, это Корич обеими ладонями с силой ударил по ушам противника. И хоть густые волосы, покрывавшие уши выродка, смягчили удар, тот завыл и вскочил на ноги, выпустив жертву. Толпа взревела еще громче, прапорщик тоже вскочил, бросился на врага и… сам вцепился тому в шею зубами.
— Что он делает? — чуть ли не вслух спросил Юдин.
— Заткнись, идиот! — прошипел Васинцов и мягко спустил курок. Тело зверя дернулось, Корич взревел и повалил противника на спину, тот несколько раз дернулся и затих. Толпа ахнула.
Корич встал, пошатываясь, стряхнул с себя снег, утер окровавленный подбородок, пнул ногой поверженного врага и вдруг, высоко подняв голову, победно завыл на луну. И толпа его вопль подхватила!
Они выли минут пять, ужасно выли. Первым не выдержал и закрыл ладонями уши Кайметов, следом Дзюба, Гулин и остальные. Васинцов даже не понял, когда вой прекратился, когда толпа разом ломанулась по сторонам и почему так тихо вокруг. Корич стоял на площадке один над двумя лежащими неподвижно телами. Нет, еще Петрович с Кариной, про которых все забыли. Они стояли такие смешные в комплексе, маленький щуплый мужичок и высокая, статная девушка. Карина, вытащив подушку из-под пальто, уже не скрываясь, снимала все на камеру: торжествующего Корича, хоккейную коробку, усыпанную зловещими орудиями, которыми за пять минут до этого размахивала толпа… Пора!
— Ракету! — скомандовал Васинцов, выходя из раздевалки на улицу. Юдин вытащил из кармана ракетницу и, зажмурившись, шарахнул в сторону луны.
— Первый, я третий! Вожак взят, стая разбежалась, основную часть можете проследить по радиомаячку, — сообщил Васинцов.
— Понял вас, — тут же прохрипела рация.
— Ну ты, брат, даешь? Как сам? — спросил Васинцов, хлопая Корича по спине.
— Ве-ве, ве-ве-ве…
— Чего?
Корич наконец вытащил изо рта «золотые» зубы на протезе и бросил их в снег:
— Вешь ижык порежал, оштрые…
— А эти как, живы?
— А ще им жделается? Вовремя ты, човарич капитан, его вырубил…
— Это ты его по ушам вырубил, я припозднился. Да и ампула в стрелке не могла так быстро подействовать.
Корич стер кровь, продолжавшуюся сочиться изо рта, пошатнулся и уселся прямо в снег. Кайметов, на ходу расстегивая аптечку, бросился к другу…
Вокруг было светло от мигалок милицейских машин. Военные деловито устанавливали освещение от передвижной электростанции, милиция решительно отодвигала толпу встревоженных мужчин и женщин от овощного павильона рынка, в котором содержались задержанные в ходе облавы. Теперь герои, еще час назад чувствовавшие себя хозяевами чужих жизней, выглядели довольно жалко. Омоновцы не церемонились при задержании, физиономии и бритые головы некоторых волчат были украшены синяками и шишками. Они испуганно жались к овощным прилавкам, со страхом поглядывая на здоровенных милиционеров в масках. Подходя по одному, они безропотно выкладывали на центральный прилавок ножи, кастеты, все остальное, что еще не нашли при задержании.
Полковник молча пожал руку подошедшему Васинцову и поднял большой палец руки. Васинцов также молча передал ему видеокассету и стрельнул сигарету.
Родители получали своих отпрысков с рук на руки: сдавали деньги суровому майору в очках, сидевшему за раскладным столом, и расписывались в оплате штрафа. Многие папаши тут же брались за ремни и от души начинали несознательных наследников поучать. Особенно Васинцова удивило, что среди задержанных много девочек, почему-то в толпе у стадиона он их не заметил. Некоторые нимфетки тоже немедленно получали ремня.
— Дамочка, дамочка, отойдите, пожалуйста, в третий раз вам говорю, — устало объяснял молоденький летеха с мегафоном в руках. — Отпускаем только тех, кому меньше четырнадцати, понимаете, по закону так положено. Вашему уже давно пятнадцать.
— Но поймите меня, — чуть не плакала культурная такая дама в богатой меховой шубе, — мой Виталик, он же ребенок!
— Дамочка, ваш ребенок людей убивал, понимаете? Людей! Забивал дубиной с гвоздями незнакомых ему людей до смерти. Понимаете? Вы бы ночкой задержались с электрички последней и вас бы тоже того, понимаете? Вы же культурная дама, знаете закон, после наступления темноты все дети должны быть дома, на улице появляться в темное время только в сопровождении взрослых. За ребенком своим следить было надо, а не плакать, когда уже поздно, понимаете?
— Но мой Виталик не мог! — всхлипнула мамаша. — Он такой добрый, начитанный, он марки собирал…
— Разберемся, мамаша, разберемся с вашим филателистом, проходите. — Мент вооружился мегафоном и снова громко прокричал: — Эй, малолетки до 14 еще есть? То есть родители ихние. Подходите…
В толпе Васинцов неожиданно заметил Анну Семеновну, заспанную, закутанную в серый оренбургский платок. По всей видимости, торопясь, она надела пальтишко прямо на ночную рубашку, а валенки — на босу ногу.
— За Михаилом, хозяйка?
Анна Семеновна испуганно глянула и, по всей видимости, не узнала в высоком стройном офицере своего сегодняшнего работника. Но все же сказала:
— За ним, за Мишей, кто ж за него, сироту сердешного, еще слово замолвит?
— Лейтенант, помогите женщине, и, пожалуйста, без штрафа, — сказал Васинцов милиционеру и указал на Анну Семеновну. Лейтенант вопросительно посмотрел на Одинцова, полковник коротко кивнул. Через минуту Анна Семеновна отвешивала мощные затрещины бритому испуганному пареньку в черной куртке и высоких ботинках.
— Что же ты, ирод окаянный, со мной делаешь?! Что я твоей матери-то скажу, как вернется?!
Внезапно толпа зашевелилась, сначала раздались недоуменные возгласы, потом отдельные смешки, а через минуту все собравшиеся на станции зашлись хохотом. К Поездку вели вожака. Только теперь Васинцов разглядел его подробно, у вожака были удивительно длинные, непропорционально длинные руки, скованные за спиной наручниками и для верности перехваченные пластиковой «вязкой». Что-то еще в этих руках было не так. Заканчивались пальцы рук длинными, неровно обгрызенными когтями. Уши у него были острые и вытянутые, покрытые рыжей шерстью, лицо, залепленное тут и там пластырем, уже не казалось таким зловещим, скорее — жалким. Но главное, главное! Из разорванных сзади штанов арестованного торчал какой-то короткий, заросший шерстью отросток. Хвост!
— Так это ж Количко Виктор Дмитрич, бывший физрук в школе, тренер по боксу, — услышал Васинцов женский голос поблизости. — Его с работы выгнали за растление малолетних. Говаривали, что посадили, а он вот где. Эка его торкнуло…
— Да, Витек что-то больно на обезьяну стал смахивать, да еще с хвостом. А ведь симпатичный был мужик, — сказал еще кто-то.
Словно услышав, Количко обернулся и встретился взглядом с Васинцовым.
— Чистый чикатил, — сказал вслух капитан. — Ценный научный материал. С хвостами нам еще не попадались…
Корич сидел в вагоне-ресторане, пуская кольца дыма к потолку. Перед ним на тарелке сиротливо растопыривал в стороны ножки-крылышки цыпленок табака в крупных дробинах горошин.
— Чего не ешь, — спросил Васинцов, подсаживаясь за стол, — невкусно?
— Почему, вкусно приготовлено. Это Вазгян повара научил. Только я мяса хочу, полусырого, как в фильмах американских: «бифштекс непрожаренный, с кровью». Слушай, капитан, может, сдашь меня своим ученым? Я, кажется, крышей поехал.
— Водку пробовал?
— Не хочу водки, не лезет.
— А ты через силу попробуй. Как во время сильного бодуна, не хочешь, а надо.
— Ладно, наливай.
Корич долго собирался с духом, наконец громко выдохнул и опрокинул бесцветную жидкость в себя. Не закусывая, некоторое время молча сидел, прислушиваясь к ощущениям.
— Вроде отпускает.
— По второй? — с ходу предложил Васинцов.
Корич кивнул, уже без подготовки выпил и с аппетитом захрустел крылышком цыпленка.
— Кстати, насчет ученых, — вроде как бы между прочим сказал Васинцов, копаясь вилкой в салате. — Тут с тобой поговорить хотят насчет твоих ощущений.
— Что, командир, отдашь меня на опыты, как кролика?
— Ты же сам попросил, — пошутил Васинцов. — Не болтай ерунды. С тобой только поговорить хотят и только по поводу операции. Ты же с этим боксером рычал что-то.
— Я рычал?
— Тебе что, видео показать? Карина все подробно со своего пуза сняла.
— Потом посмотрю. И что же я… рычал?
— А хрен тебя знает? Ты-то что помнишь?
— Да не рычал я ничего. Парой слов мы с этим уродом перекинулись и все.
— Что за слова?
— Он мне говорит, мол, вали отсюда, козел, это моя территория и моя стая. А я ему; «За козла ответишь!» Тогда он орет, что порвет меня, как грелку, а я ему, мол, давай попробуй, посмотрим кто кого…
— Ты уверен, что говорил это?
— Ну да, стопудово! — Корич покончил со вторым крылом и взялся за ножку. — Хотя, ты знаешь, мне показалось, что я чувствую его мысли или… ощущения. Сначала он меня посчитал недостойным соперником, но в последний момент как-то засомневался, хотел даже перчатки снять, тогда бы мне совсем хреново пришлось. У него там когти, но он волчат еще не приучил полностью к зверю, понимаешь? Не решился когти показать…
— Так ты можешь это врачам… специалистам рассказать?
— Легко.
— Ну вот и расскажи. И еще… Ты завыл, когда этому боксеру кровь на горле пустил. Это ты специально?
— Я завыл?!
— Ладно, проехали. Давай еще по одной и пойдем этого боксера навестим. С ним сейчас как раз Одинцов работает.
— Что, кстати, про этого боксера известно?
— Да ничего особенного. Родом с Украины, из-под Житомира, служил в десанте, там увлекся боксом. После дембеля подался в Москву, в институт физкультуры, провалился на экзаменах, пошел в милицию, заочно учился в педучилище. Имеет поощрения от руководства. В вуз все-таки поступил, окончил его, но по распределению не поехал. В ельцинские времена бандитствовал в «бригаде» спортсменов, но особо не высовывался и срока избежал, уехав домой на Украину. Потом вернулся, купил домик в Подмосковье, устроился в школу, открыл секцию бокса. Тоже поощрялся руководством, возил своих ребят из секции на областную олимпиаду и даже чего-то там выиграл. Установил в секции жесткие порядки, с двойками и даже тройками до тренировок не допускал, а особо провинившихся, говорят, даже того…
— Педофил?
— Доказать ничего не смогли, потерпевшие дети от показаний отказались, сказали, что хотели отомстить таким образом тренеру за отстранение от занятий. Но из школы его поперли. Он продал дом и исчез. Вот в общем-то и все…
— Познавательно. Надо же, боксер-педофил, но ведь не сиделый. Ладно, пойдем посмотрим на него. Слушай, а зачем надо было Поездок вызывать, а не в обычный отдел?
— Столько народу сразу тут ни одно отделение милиции не вместит. Да и не хочется пацанов вместе с урками держать. Даже этих. Хотя еще не ясно, кто опаснее.
— Послушайте, Количко, не надо прикидываться невменяемым. Еще ночью вы прекрасно изъяснялись на чистом русском языке, есть видеозапись. В ваших же интересах сотрудничать со следствием, если не хотите, чтобы на вас, кроме «вовлечения несовершеннолетних», навесили и более весомые грехи типа убийства…
Они сидели за темным стеклом комнаты допросов уже минут десять и наблюдали, как следователь пытается выбить из смотрящего в одну точку Количко хоть слово.
— Он ничего не скажет, — уверенно сказал Корич. — Сейчас он унижен, подавлен, он вожак, потерявший стаю. Он повержен, опозорен перед стаей, и теперь до смерти он — волк-одиночка. Он будет только убивать, пока кто-нибудь другой не убьет его.
— А стать вожаком новой стаи?
— Только эта мысль и удерживает его сейчас на этом свете.
— А что он чувствует по отношению к тебе?
— Ко мне?
— Ну, не конкретно к тебе, а к тому, кто его победил.
— А, это… Ненависть, естественно, и, как ни странно, уважение. И еще его бесит та мысль, что я завладел его гаремом.
— Гаремом?!
— Да, два десятка самок, в основном — молодых. Знаешь что, капитан, я бы распорядился на твоем месте проверить задержанных девчонок у гинеколога, не исключено, что многие из них — беременны. И ты, наверное, догадываешься от кого.
— Вот так новость, — сказал Васинцов и взялся за трубку телефона.
Параллель 3
Белов снова разложил фотографии и прилег грудью на стол, положив подбородок на сложенные руки. В который раз он разглядывал эти лица, лица жертв, найденных в лесопосадке около железной дороги. Четыре жертвы, четыре женщины, которые уже ничего не скажут, и пятая — Галина Чащина, оставшаяся в живых только благодаря случаю. Да, это можно назвать случайным везением: случайно на старичке оказался прочный тулуп, не спасший его жизни, но долго уберегавший его тело от страшных когтей, случайно у Галиного брата оказалась в кармане ракетница, случайно он выстрелил, случайно попал…
Но и эта свидетельница мало делу помогла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Даже в реве толпы Васинцов расслышал громкий хлопок, это Корич обеими ладонями с силой ударил по ушам противника. И хоть густые волосы, покрывавшие уши выродка, смягчили удар, тот завыл и вскочил на ноги, выпустив жертву. Толпа взревела еще громче, прапорщик тоже вскочил, бросился на врага и… сам вцепился тому в шею зубами.
— Что он делает? — чуть ли не вслух спросил Юдин.
— Заткнись, идиот! — прошипел Васинцов и мягко спустил курок. Тело зверя дернулось, Корич взревел и повалил противника на спину, тот несколько раз дернулся и затих. Толпа ахнула.
Корич встал, пошатываясь, стряхнул с себя снег, утер окровавленный подбородок, пнул ногой поверженного врага и вдруг, высоко подняв голову, победно завыл на луну. И толпа его вопль подхватила!
Они выли минут пять, ужасно выли. Первым не выдержал и закрыл ладонями уши Кайметов, следом Дзюба, Гулин и остальные. Васинцов даже не понял, когда вой прекратился, когда толпа разом ломанулась по сторонам и почему так тихо вокруг. Корич стоял на площадке один над двумя лежащими неподвижно телами. Нет, еще Петрович с Кариной, про которых все забыли. Они стояли такие смешные в комплексе, маленький щуплый мужичок и высокая, статная девушка. Карина, вытащив подушку из-под пальто, уже не скрываясь, снимала все на камеру: торжествующего Корича, хоккейную коробку, усыпанную зловещими орудиями, которыми за пять минут до этого размахивала толпа… Пора!
— Ракету! — скомандовал Васинцов, выходя из раздевалки на улицу. Юдин вытащил из кармана ракетницу и, зажмурившись, шарахнул в сторону луны.
— Первый, я третий! Вожак взят, стая разбежалась, основную часть можете проследить по радиомаячку, — сообщил Васинцов.
— Понял вас, — тут же прохрипела рация.
— Ну ты, брат, даешь? Как сам? — спросил Васинцов, хлопая Корича по спине.
— Ве-ве, ве-ве-ве…
— Чего?
Корич наконец вытащил изо рта «золотые» зубы на протезе и бросил их в снег:
— Вешь ижык порежал, оштрые…
— А эти как, живы?
— А ще им жделается? Вовремя ты, човарич капитан, его вырубил…
— Это ты его по ушам вырубил, я припозднился. Да и ампула в стрелке не могла так быстро подействовать.
Корич стер кровь, продолжавшуюся сочиться изо рта, пошатнулся и уселся прямо в снег. Кайметов, на ходу расстегивая аптечку, бросился к другу…
Вокруг было светло от мигалок милицейских машин. Военные деловито устанавливали освещение от передвижной электростанции, милиция решительно отодвигала толпу встревоженных мужчин и женщин от овощного павильона рынка, в котором содержались задержанные в ходе облавы. Теперь герои, еще час назад чувствовавшие себя хозяевами чужих жизней, выглядели довольно жалко. Омоновцы не церемонились при задержании, физиономии и бритые головы некоторых волчат были украшены синяками и шишками. Они испуганно жались к овощным прилавкам, со страхом поглядывая на здоровенных милиционеров в масках. Подходя по одному, они безропотно выкладывали на центральный прилавок ножи, кастеты, все остальное, что еще не нашли при задержании.
Полковник молча пожал руку подошедшему Васинцову и поднял большой палец руки. Васинцов также молча передал ему видеокассету и стрельнул сигарету.
Родители получали своих отпрысков с рук на руки: сдавали деньги суровому майору в очках, сидевшему за раскладным столом, и расписывались в оплате штрафа. Многие папаши тут же брались за ремни и от души начинали несознательных наследников поучать. Особенно Васинцова удивило, что среди задержанных много девочек, почему-то в толпе у стадиона он их не заметил. Некоторые нимфетки тоже немедленно получали ремня.
— Дамочка, дамочка, отойдите, пожалуйста, в третий раз вам говорю, — устало объяснял молоденький летеха с мегафоном в руках. — Отпускаем только тех, кому меньше четырнадцати, понимаете, по закону так положено. Вашему уже давно пятнадцать.
— Но поймите меня, — чуть не плакала культурная такая дама в богатой меховой шубе, — мой Виталик, он же ребенок!
— Дамочка, ваш ребенок людей убивал, понимаете? Людей! Забивал дубиной с гвоздями незнакомых ему людей до смерти. Понимаете? Вы бы ночкой задержались с электрички последней и вас бы тоже того, понимаете? Вы же культурная дама, знаете закон, после наступления темноты все дети должны быть дома, на улице появляться в темное время только в сопровождении взрослых. За ребенком своим следить было надо, а не плакать, когда уже поздно, понимаете?
— Но мой Виталик не мог! — всхлипнула мамаша. — Он такой добрый, начитанный, он марки собирал…
— Разберемся, мамаша, разберемся с вашим филателистом, проходите. — Мент вооружился мегафоном и снова громко прокричал: — Эй, малолетки до 14 еще есть? То есть родители ихние. Подходите…
В толпе Васинцов неожиданно заметил Анну Семеновну, заспанную, закутанную в серый оренбургский платок. По всей видимости, торопясь, она надела пальтишко прямо на ночную рубашку, а валенки — на босу ногу.
— За Михаилом, хозяйка?
Анна Семеновна испуганно глянула и, по всей видимости, не узнала в высоком стройном офицере своего сегодняшнего работника. Но все же сказала:
— За ним, за Мишей, кто ж за него, сироту сердешного, еще слово замолвит?
— Лейтенант, помогите женщине, и, пожалуйста, без штрафа, — сказал Васинцов милиционеру и указал на Анну Семеновну. Лейтенант вопросительно посмотрел на Одинцова, полковник коротко кивнул. Через минуту Анна Семеновна отвешивала мощные затрещины бритому испуганному пареньку в черной куртке и высоких ботинках.
— Что же ты, ирод окаянный, со мной делаешь?! Что я твоей матери-то скажу, как вернется?!
Внезапно толпа зашевелилась, сначала раздались недоуменные возгласы, потом отдельные смешки, а через минуту все собравшиеся на станции зашлись хохотом. К Поездку вели вожака. Только теперь Васинцов разглядел его подробно, у вожака были удивительно длинные, непропорционально длинные руки, скованные за спиной наручниками и для верности перехваченные пластиковой «вязкой». Что-то еще в этих руках было не так. Заканчивались пальцы рук длинными, неровно обгрызенными когтями. Уши у него были острые и вытянутые, покрытые рыжей шерстью, лицо, залепленное тут и там пластырем, уже не казалось таким зловещим, скорее — жалким. Но главное, главное! Из разорванных сзади штанов арестованного торчал какой-то короткий, заросший шерстью отросток. Хвост!
— Так это ж Количко Виктор Дмитрич, бывший физрук в школе, тренер по боксу, — услышал Васинцов женский голос поблизости. — Его с работы выгнали за растление малолетних. Говаривали, что посадили, а он вот где. Эка его торкнуло…
— Да, Витек что-то больно на обезьяну стал смахивать, да еще с хвостом. А ведь симпатичный был мужик, — сказал еще кто-то.
Словно услышав, Количко обернулся и встретился взглядом с Васинцовым.
— Чистый чикатил, — сказал вслух капитан. — Ценный научный материал. С хвостами нам еще не попадались…
Корич сидел в вагоне-ресторане, пуская кольца дыма к потолку. Перед ним на тарелке сиротливо растопыривал в стороны ножки-крылышки цыпленок табака в крупных дробинах горошин.
— Чего не ешь, — спросил Васинцов, подсаживаясь за стол, — невкусно?
— Почему, вкусно приготовлено. Это Вазгян повара научил. Только я мяса хочу, полусырого, как в фильмах американских: «бифштекс непрожаренный, с кровью». Слушай, капитан, может, сдашь меня своим ученым? Я, кажется, крышей поехал.
— Водку пробовал?
— Не хочу водки, не лезет.
— А ты через силу попробуй. Как во время сильного бодуна, не хочешь, а надо.
— Ладно, наливай.
Корич долго собирался с духом, наконец громко выдохнул и опрокинул бесцветную жидкость в себя. Не закусывая, некоторое время молча сидел, прислушиваясь к ощущениям.
— Вроде отпускает.
— По второй? — с ходу предложил Васинцов.
Корич кивнул, уже без подготовки выпил и с аппетитом захрустел крылышком цыпленка.
— Кстати, насчет ученых, — вроде как бы между прочим сказал Васинцов, копаясь вилкой в салате. — Тут с тобой поговорить хотят насчет твоих ощущений.
— Что, командир, отдашь меня на опыты, как кролика?
— Ты же сам попросил, — пошутил Васинцов. — Не болтай ерунды. С тобой только поговорить хотят и только по поводу операции. Ты же с этим боксером рычал что-то.
— Я рычал?
— Тебе что, видео показать? Карина все подробно со своего пуза сняла.
— Потом посмотрю. И что же я… рычал?
— А хрен тебя знает? Ты-то что помнишь?
— Да не рычал я ничего. Парой слов мы с этим уродом перекинулись и все.
— Что за слова?
— Он мне говорит, мол, вали отсюда, козел, это моя территория и моя стая. А я ему; «За козла ответишь!» Тогда он орет, что порвет меня, как грелку, а я ему, мол, давай попробуй, посмотрим кто кого…
— Ты уверен, что говорил это?
— Ну да, стопудово! — Корич покончил со вторым крылом и взялся за ножку. — Хотя, ты знаешь, мне показалось, что я чувствую его мысли или… ощущения. Сначала он меня посчитал недостойным соперником, но в последний момент как-то засомневался, хотел даже перчатки снять, тогда бы мне совсем хреново пришлось. У него там когти, но он волчат еще не приучил полностью к зверю, понимаешь? Не решился когти показать…
— Так ты можешь это врачам… специалистам рассказать?
— Легко.
— Ну вот и расскажи. И еще… Ты завыл, когда этому боксеру кровь на горле пустил. Это ты специально?
— Я завыл?!
— Ладно, проехали. Давай еще по одной и пойдем этого боксера навестим. С ним сейчас как раз Одинцов работает.
— Что, кстати, про этого боксера известно?
— Да ничего особенного. Родом с Украины, из-под Житомира, служил в десанте, там увлекся боксом. После дембеля подался в Москву, в институт физкультуры, провалился на экзаменах, пошел в милицию, заочно учился в педучилище. Имеет поощрения от руководства. В вуз все-таки поступил, окончил его, но по распределению не поехал. В ельцинские времена бандитствовал в «бригаде» спортсменов, но особо не высовывался и срока избежал, уехав домой на Украину. Потом вернулся, купил домик в Подмосковье, устроился в школу, открыл секцию бокса. Тоже поощрялся руководством, возил своих ребят из секции на областную олимпиаду и даже чего-то там выиграл. Установил в секции жесткие порядки, с двойками и даже тройками до тренировок не допускал, а особо провинившихся, говорят, даже того…
— Педофил?
— Доказать ничего не смогли, потерпевшие дети от показаний отказались, сказали, что хотели отомстить таким образом тренеру за отстранение от занятий. Но из школы его поперли. Он продал дом и исчез. Вот в общем-то и все…
— Познавательно. Надо же, боксер-педофил, но ведь не сиделый. Ладно, пойдем посмотрим на него. Слушай, а зачем надо было Поездок вызывать, а не в обычный отдел?
— Столько народу сразу тут ни одно отделение милиции не вместит. Да и не хочется пацанов вместе с урками держать. Даже этих. Хотя еще не ясно, кто опаснее.
— Послушайте, Количко, не надо прикидываться невменяемым. Еще ночью вы прекрасно изъяснялись на чистом русском языке, есть видеозапись. В ваших же интересах сотрудничать со следствием, если не хотите, чтобы на вас, кроме «вовлечения несовершеннолетних», навесили и более весомые грехи типа убийства…
Они сидели за темным стеклом комнаты допросов уже минут десять и наблюдали, как следователь пытается выбить из смотрящего в одну точку Количко хоть слово.
— Он ничего не скажет, — уверенно сказал Корич. — Сейчас он унижен, подавлен, он вожак, потерявший стаю. Он повержен, опозорен перед стаей, и теперь до смерти он — волк-одиночка. Он будет только убивать, пока кто-нибудь другой не убьет его.
— А стать вожаком новой стаи?
— Только эта мысль и удерживает его сейчас на этом свете.
— А что он чувствует по отношению к тебе?
— Ко мне?
— Ну, не конкретно к тебе, а к тому, кто его победил.
— А, это… Ненависть, естественно, и, как ни странно, уважение. И еще его бесит та мысль, что я завладел его гаремом.
— Гаремом?!
— Да, два десятка самок, в основном — молодых. Знаешь что, капитан, я бы распорядился на твоем месте проверить задержанных девчонок у гинеколога, не исключено, что многие из них — беременны. И ты, наверное, догадываешься от кого.
— Вот так новость, — сказал Васинцов и взялся за трубку телефона.
Параллель 3
Белов снова разложил фотографии и прилег грудью на стол, положив подбородок на сложенные руки. В который раз он разглядывал эти лица, лица жертв, найденных в лесопосадке около железной дороги. Четыре жертвы, четыре женщины, которые уже ничего не скажут, и пятая — Галина Чащина, оставшаяся в живых только благодаря случаю. Да, это можно назвать случайным везением: случайно на старичке оказался прочный тулуп, не спасший его жизни, но долго уберегавший его тело от страшных когтей, случайно у Галиного брата оказалась в кармане ракетница, случайно он выстрелил, случайно попал…
Но и эта свидетельница мало делу помогла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66