Лежал и бездумно глядел на каменный свод. Его узоры и изучил до мельчайших подробностей.
Абсолютная безысходность – это все, что я чувствовал. Никто не поможет – ни Харик, ни Шмарик; все это дурацкие придумки, бред воспаленного воображения. И никакого Человека Равновесия тоже нет, он нам с Сотниковым прислышался... А есть только мертвые Михалыч, Антон, Лева... Погибшие в банке ребята-охранники... За что? За деньги, за бумажки?! Да провались они!..
А если все так – к чему суетиться, куда-то идти кого-то искать? Все уже случилось, дальше будет только хуже. Потому можно просто лежать и ждать смерти. Так она наступит наиболее безболезненно...
Я почти не ел, мало пил, еще меньше спал, – практически не двигался – и медленно таял, растворялся в пространстве...
Но однажды все изменилось.
В то утро взошло солнце, и оказалось, что небо – глубокое и совершенно чистое, без малейшего признака облаков.
Я оглох от тишины и понимания, что дождя нет, а есть – весна в этом страшном сумасшедшем городе, свет солнца и что-то еще, пока мне недоступное...
Захотелось встать, но не было сил; я беспомощно зашевелился, как выброшенный на берег и перевернутый на спину краб, и, кажется, попытался позвать Лесика и Аделаиду, но Лесик оглушительно, с присвистами и похрюкиванием храпел, а я не смог выдавить из глотки ни одного членораздельного звука.
И в этот момент во мне проснулось такое огромное, великолепное желание жить, что я, ощутив вдруг омерзительное тепло и вонь тряпья, в котором столько времени ждал смерти, начал с остервенением и, насколько хватало сил, быстро выбираться из него; откидывал, отпихивал, матерясь, наконец, выбрался, встал на четвереньки... и меня основательно стошнило. Проклятие! Еще вчера я и не думал, как это гадко – быть бомжом; еще вчера я покорно ждал конца этого затянувшегося спектакля в ублюдских декорациях...
Но сегодня...
А что произошло сегодня? Просто взошло солнце, и мне захотелось жить? И я понял, что жить – не так плохо, даже в тех обстоятельствах, в которых я оказался.
Нужно досмотреть, чем все кончится. Но не пассивно, а участвуя; не из зрительного зала (ложи для инвалидов и моральных уродов), а стоя на сцене, с оружием в руках.
Итак.
Конечная цель – Человек Равновесия. Уж я-то знаю, какие вопросы задать этому выродку. Промежуточная цель – Харик, или Харон, кому как больше нравится. И нечего потрясать перед моим носом мистическими образами и закатывать глаза: пока они оба для меня – люди, из костей, крови и плоти. Кости всегда можно сломать, кровь пустить, а плоть ранить. А какими дополнительными способностями они обладают (если обладают!) – разберемся на месте.
Как найти Харона, знает Лесик. Тогда, в ночь моего появления здесь, он отказался говорить, а под утро я сломался. Придется допросить сегодня, и основательно, ибо долго задерживаться я больше не хочу да и не могу.
Пора будить моих спящих красавцев. Лучший способ – запах еды.
Храп Лесика прервался двадцать минут спустя невнятным звуком «Мням-мням...» К этому времени мой картофельный супец на тушенке был почти готов и вовсю распространял по округе сногсшибательный аромат. Ада, выпившая вчера больше Лесика, все еще крепко спала, и это мне было на руку.
Он вылез из тряпья, потряс головой, просыпаясь, и поморщился: болел один из оставшихся во рту семи зубов. Потянулся к валявшейся рядом бутылке некоего поддельного пойла, называемого у них водкой, опрокинул над раскрытым ртом и потряс. Прополоскал рот упавшими каплями, проглотил и снова поморщился.
Я наблюдал за ним.
Он перевел мутный взгляд на костер, потом на меня; брови его поползли вверх, губы сложились трубочкой и исторгли:
– О!..
С самой располагающей улыбкой, на какую только был способен в это утро, я поманил его рукой.
Мы сидели, разделенные костром с закипающим в котелке супом, и улыбались друг другу. Леонид потянул носом и блаженно зажмурился. Я подумал, что сейчас он начнет нахваливать мой кулинарный талант, но ошибся.
– Поздравляю, Артем. Ты стал одним из нас.
Это прозвучало не вполне четко, но абсолютно осмысленно. Я продолжал улыбаться, подобравшись внутренне и готовясь прыгнуть в любую секунду. Он ничего не замечал и продолжил:
– Дать зеркало? Где-то у нас был осколок... Посмотри на себя – ты поймешь, что я не обманываю и не кривлю душой. Для кого-то нужно больше времени, для кого-то – меньше. Тебе хватило трех дней, и ты совершенно...
Он ничего не успел понять – и вот лежит на земле, я навалился сверху, а мои пальцы держат его за горло.
– Договаривай, – ласково сказал я.
– ...преобразился, – прохрипел он.
Не ослабляя хватки, я наклонился к его уху и внятно сказал:
– Никогда я не буду одним из вас. Кивни, если понял.
Он с большим трудом сделал едва заметное движение головой, и я сразу отпустил его горло, выпрямился и повернулся к костру.
– А супец-то наш совсем поспел! Даму будить будем?
Лесик смотрел на меня во все глаза и молчал.
Втроем мы довольно быстро расправились с почти полным котелком наваристого супа. Я внимательно наблюдал за обоими. Аделаида старалась есть размеренно, но то и дело переходила в галоп и покряхтывала от удовольствия; Леонид, напротив, ел с некоторой неохотой, то и дело морщась – то ли от зубной боли, то ли от воспоминаний.
Ада первой отложила в сторону пустую помятую миску с ложкой и, толкнув напарника в бок, довольно сказала:
– Я всегда знала, что мужчины – лучшие кулинары и повара.
– Чай за вами, – сказал я. – Займитесь, пожалуйста, любезная Ада.
Она кивнула и пошла мыть котелок.
– А теперь приступим ко второй части марлезонского балета, – негромко сказал я. – Леонид, как мне найти Харика?
Краем глаза я заметил, как замерла и напряглась Ада, возившаяся с котелком. На лице Лесика появилось несчастное выражение.
– Я... не знаю...
– Хватит играть со мной, – жестко сказал я. – Я и так потратил на вас слишком много времени. Если бы вы рассказали мне все, что знаете, еще тогда, в первую ночь, я бы сразу ушел и не стал тут... с вами...
– Мы хорошо к тебе относились, – подала голос Ада. – Мы старались тебе помочь. Тысячу раз мы могли расправиться с тобой, а тело сбросить в Серебрянку... Но мы этого не сделали. Мы дали тебе возможность прийти в себя. Если б ты свалил тогда, в первую ночь, неизвестно, как далеко ты бы ушел.
– Я признателен вам за то, что вы сделали и не сделали, – сказал я. – Но задерживаться дольше я не могу. И платить за сведения мне вам нечем. Дайте мне их в долг. Я верну долг при первой возможности...
– Ничего ему не говори! – крикнула Ада Лесику. – Я всегда знала: люди – неблагодарные твари...
Леонид посмотрел на нее, потом перевел взгляд на меня и, поморщившись, потер рукой то место на шее, которое недавно сжимали мои пальцы.
– Здесь решения принимаю я, – сказал он негромко. – В долг так в долг... Но у меня одно условие. Ты уйдешь завтра с рассветом. Ночью может понадобиться твоя помощь...
Ада, стоявшая неподалеку, слышала каждое слово. Она не стала, как обычно, возражать (это меня удивило), только спросила:
– Почему ты думаешь, что они придут именно сегодня?
– Чувствую...
– Тогда давай переберемся куда-нибудь, не дожидаясь ночи... Мест много.
Он помолчал.
– Нет. Здесь наш лагерь. Мы будем его защищать.
– Ну и глупо! – вдруг истерически заорала она. – Если их будет много, нам не справиться... даже при условии, что этот горе-вояка пожелает нам помочь! Нужно уходить!!!
– Мы останемся, – все так же негромко, но твердо сказал Леонид.
Ада села на землю и заплакала.
Я переводил непонимающий взгляд с одного на другого.
– Вы о чем? Кто такие они?
Леонид посмотрел на меня.
– Не уходи... И увидишь. Но приготовься: это не самое приятное зрелище. А поиски Харика могут подождать еще день; я расскажу все, что знаю, и это облегчит задачу.
– Хорошо, – сказал я, – уйду завтра. Рассказывай.
– Дурак! – заорала Ада сквозь всхлипывания, и непонятно было, к кому из нас это относится.
Лесик молчал, собираясь с мыслями; кажется, после вчерашней попойки сделать это ему было не так-то легко.
– Собственно, – начал он, – если ты отыщешь Харона, Человек Равновесия может и не понадобиться. Все, что тебе необходимо, знает Харон. Пожалуй, он даже лучше владеет ситуацией, чем Человек Равновесия, хотя со стопроцентной уверенностью утверждать не берусь. Начинать поиски следует с Холодных озер. Летом Харон работает там, на лодочной станции, там же он и живет. У него довольно теплый, хотя и маленький домишко, возможно, ты застанешь...
– Стоп, – сказал я. – Во-первых, сейчас – не лето. А во-вторых, мы с семьей летом довольно часто загораем на озерах, но никакого Харика, тем паче Харона, я не знаю. Лодочник там Федя...
– Это нормально, что ты не знаешь, – перебил Лесик. – Никто не знает. А Федя – да, есть такой. Но он – помощник. Главный там – Харон. Просто он почти никогда не выходит. Зато знает все про всех, все видит и все слышит. С началом весны он регулярно наведывается в свой домишко на озерах с зимней квартиры, о которой мне неизвестно. Кажется, она где-то в Нижнем городе. Впрочем, наверняка ты застанешь на озерах кого-то, кто сумеет тебе помочь. Послушай, Артем, а зачем все-таки тебе сдался Человек Равновесия?
– Хочу понять, что происходит и как исправить ситуацию. Он может объяснить...
– Уверен?
– Уверен.
– А ты хочешь исправить?
– А ты не хочешь?
– Нет. Я бы сделал так, чтобы мне, именно мне было комфортно. На остальных – плевать. Биться за них, защищать... Чего ради? Кто они мне?
– Ты не понимаешь...
– Это ты не понимаешь! – закричал он. – Нет морали! Есть инстинкт: защитить себя, свою самку, свой выводок и свою нору! Нельзя помогать миру: он не поймет и не оценит! Мы не герои! Защитить своих ты еще сможешь, защищая других – свернешь шею! Они же, эти другие, и помогут тебе ее свернуть, не погнушаются! – Он успокоился, посмотрел на удивленную Аделаиду, забывшую плакать, а потом снова повернулся ко мне. – Мой тебе совет: если Харон предложит показать Выход, возможность вернуться в нормальный мир, соглашайся. Думай о себе.
Как ни пытался я добиться от него, что должно произойти ночью, он отделывался коротким: «Будет драка». Я занялся оружием: разобрал автомат и пистолет, почистил, смазал оба ствола невесть откуда притащенным Аделаидой оружейным маслом, перебрал патроны... Все делал любовно, не торопясь: время позволяло.
Лесик следил за моими манипуляциями с одобрением, Ада – подозрительно.
Консервы кончились; ничего, кроме черствого плесневелого черного хлеба и воды, не осталось. Мы пообедали, Лесик сказал: «Нужно набраться сил, отдохнуть», – и ушел к своему тряпью. Аделаида сидела у самого ограждения и смотрела на воду, словно предчувствуя то, что должно случиться.
Вокруг по-прежнему не было ни души; не ездили машины, не ходил городской транспорт... Даже птицы молчали.
Я вышел из-под моста и немного прошелся, чтобы размять ноги. На том берегу Серебрянки за домами что-то горело, слышались крики и одиночные выстрелы. Значит, люди все-таки есть, вокруг что-то происходит, просто далеко от нас... Но черт возьми! Что случилось с этим миром, почему никто не борется? Неужели Лесик прав – остался только инстинкт, каждый спасает свою шкуру?!
Я вернулся назад и присел над засыпающим Леонидом:
– Лесик... Как я попал сюда, ты помнишь? Можешь рассказать?
– И помнить нечего, – проворчал он, – а тем более рассказывать. Притащили тебя двое: дед усатый, сам весь в крови, и мужик какой-то твоих годов. Просили позаботиться, оставили фляжку со спиртом, а денег не дали. Деду, как тебя положили, резко поплохело, но оставаться он не захотел, его отсюда мужик почти на себе волок.
Дед – это, возможно, Петрович, подумал я. Значит, он не погиб. А кто второй? И зачем меня тащили такое расстояние? И неужели они уперли мои часы?!
– Дед ничего не просил передать? Ну, может, вернутся они за мной, или еще что?..
– Да сейчас! Нужен ты им больно!
– Слушай, Лесик! А за рекой стреляют, и горит что-то... Выходит, люди, кроме нас, есть?..
Он помолчал и философски изрек:
– Куда ж им деться... Но люди – ладно... Более или менее представляешь, чего от них ждать...
– А от кого не представляешь?
– Ночь придет – увидишь. И скажи Адке: если не будет спать, пусть таскает сюда с округи камни.
– Какие? Зачем?
– Обыкновенные. Защищаться.
И повернулся на бок.
Его просьбу я передал Аделаиде; она поогрызалась, но послушно отправилась куда-то. Я видел, что она страшно боится грядущей ночи.
Сгустились сумерки. Проснулся и поднялся Лесик, стал помогать Аде. Вдвоем они натаскали целую гору камней, кирпичей, металлических прутьев. Лесик сказал:
– Тебе нужно поспать, Артем, иначе ночью ты не боец. Меня некоторое время не будет, вы не волнуйтесь... Мы забыли кое-что важное. Без этого нам, пожалуй, не отбиться... – и он заискивающе посмотрел на Аделаиду.
– Сбега ешь, пидарюга, – сказала она.
– Я вернусь, – и он начал быстро взбираться на пригорок за мостом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Абсолютная безысходность – это все, что я чувствовал. Никто не поможет – ни Харик, ни Шмарик; все это дурацкие придумки, бред воспаленного воображения. И никакого Человека Равновесия тоже нет, он нам с Сотниковым прислышался... А есть только мертвые Михалыч, Антон, Лева... Погибшие в банке ребята-охранники... За что? За деньги, за бумажки?! Да провались они!..
А если все так – к чему суетиться, куда-то идти кого-то искать? Все уже случилось, дальше будет только хуже. Потому можно просто лежать и ждать смерти. Так она наступит наиболее безболезненно...
Я почти не ел, мало пил, еще меньше спал, – практически не двигался – и медленно таял, растворялся в пространстве...
Но однажды все изменилось.
В то утро взошло солнце, и оказалось, что небо – глубокое и совершенно чистое, без малейшего признака облаков.
Я оглох от тишины и понимания, что дождя нет, а есть – весна в этом страшном сумасшедшем городе, свет солнца и что-то еще, пока мне недоступное...
Захотелось встать, но не было сил; я беспомощно зашевелился, как выброшенный на берег и перевернутый на спину краб, и, кажется, попытался позвать Лесика и Аделаиду, но Лесик оглушительно, с присвистами и похрюкиванием храпел, а я не смог выдавить из глотки ни одного членораздельного звука.
И в этот момент во мне проснулось такое огромное, великолепное желание жить, что я, ощутив вдруг омерзительное тепло и вонь тряпья, в котором столько времени ждал смерти, начал с остервенением и, насколько хватало сил, быстро выбираться из него; откидывал, отпихивал, матерясь, наконец, выбрался, встал на четвереньки... и меня основательно стошнило. Проклятие! Еще вчера я и не думал, как это гадко – быть бомжом; еще вчера я покорно ждал конца этого затянувшегося спектакля в ублюдских декорациях...
Но сегодня...
А что произошло сегодня? Просто взошло солнце, и мне захотелось жить? И я понял, что жить – не так плохо, даже в тех обстоятельствах, в которых я оказался.
Нужно досмотреть, чем все кончится. Но не пассивно, а участвуя; не из зрительного зала (ложи для инвалидов и моральных уродов), а стоя на сцене, с оружием в руках.
Итак.
Конечная цель – Человек Равновесия. Уж я-то знаю, какие вопросы задать этому выродку. Промежуточная цель – Харик, или Харон, кому как больше нравится. И нечего потрясать перед моим носом мистическими образами и закатывать глаза: пока они оба для меня – люди, из костей, крови и плоти. Кости всегда можно сломать, кровь пустить, а плоть ранить. А какими дополнительными способностями они обладают (если обладают!) – разберемся на месте.
Как найти Харона, знает Лесик. Тогда, в ночь моего появления здесь, он отказался говорить, а под утро я сломался. Придется допросить сегодня, и основательно, ибо долго задерживаться я больше не хочу да и не могу.
Пора будить моих спящих красавцев. Лучший способ – запах еды.
Храп Лесика прервался двадцать минут спустя невнятным звуком «Мням-мням...» К этому времени мой картофельный супец на тушенке был почти готов и вовсю распространял по округе сногсшибательный аромат. Ада, выпившая вчера больше Лесика, все еще крепко спала, и это мне было на руку.
Он вылез из тряпья, потряс головой, просыпаясь, и поморщился: болел один из оставшихся во рту семи зубов. Потянулся к валявшейся рядом бутылке некоего поддельного пойла, называемого у них водкой, опрокинул над раскрытым ртом и потряс. Прополоскал рот упавшими каплями, проглотил и снова поморщился.
Я наблюдал за ним.
Он перевел мутный взгляд на костер, потом на меня; брови его поползли вверх, губы сложились трубочкой и исторгли:
– О!..
С самой располагающей улыбкой, на какую только был способен в это утро, я поманил его рукой.
Мы сидели, разделенные костром с закипающим в котелке супом, и улыбались друг другу. Леонид потянул носом и блаженно зажмурился. Я подумал, что сейчас он начнет нахваливать мой кулинарный талант, но ошибся.
– Поздравляю, Артем. Ты стал одним из нас.
Это прозвучало не вполне четко, но абсолютно осмысленно. Я продолжал улыбаться, подобравшись внутренне и готовясь прыгнуть в любую секунду. Он ничего не замечал и продолжил:
– Дать зеркало? Где-то у нас был осколок... Посмотри на себя – ты поймешь, что я не обманываю и не кривлю душой. Для кого-то нужно больше времени, для кого-то – меньше. Тебе хватило трех дней, и ты совершенно...
Он ничего не успел понять – и вот лежит на земле, я навалился сверху, а мои пальцы держат его за горло.
– Договаривай, – ласково сказал я.
– ...преобразился, – прохрипел он.
Не ослабляя хватки, я наклонился к его уху и внятно сказал:
– Никогда я не буду одним из вас. Кивни, если понял.
Он с большим трудом сделал едва заметное движение головой, и я сразу отпустил его горло, выпрямился и повернулся к костру.
– А супец-то наш совсем поспел! Даму будить будем?
Лесик смотрел на меня во все глаза и молчал.
Втроем мы довольно быстро расправились с почти полным котелком наваристого супа. Я внимательно наблюдал за обоими. Аделаида старалась есть размеренно, но то и дело переходила в галоп и покряхтывала от удовольствия; Леонид, напротив, ел с некоторой неохотой, то и дело морщась – то ли от зубной боли, то ли от воспоминаний.
Ада первой отложила в сторону пустую помятую миску с ложкой и, толкнув напарника в бок, довольно сказала:
– Я всегда знала, что мужчины – лучшие кулинары и повара.
– Чай за вами, – сказал я. – Займитесь, пожалуйста, любезная Ада.
Она кивнула и пошла мыть котелок.
– А теперь приступим ко второй части марлезонского балета, – негромко сказал я. – Леонид, как мне найти Харика?
Краем глаза я заметил, как замерла и напряглась Ада, возившаяся с котелком. На лице Лесика появилось несчастное выражение.
– Я... не знаю...
– Хватит играть со мной, – жестко сказал я. – Я и так потратил на вас слишком много времени. Если бы вы рассказали мне все, что знаете, еще тогда, в первую ночь, я бы сразу ушел и не стал тут... с вами...
– Мы хорошо к тебе относились, – подала голос Ада. – Мы старались тебе помочь. Тысячу раз мы могли расправиться с тобой, а тело сбросить в Серебрянку... Но мы этого не сделали. Мы дали тебе возможность прийти в себя. Если б ты свалил тогда, в первую ночь, неизвестно, как далеко ты бы ушел.
– Я признателен вам за то, что вы сделали и не сделали, – сказал я. – Но задерживаться дольше я не могу. И платить за сведения мне вам нечем. Дайте мне их в долг. Я верну долг при первой возможности...
– Ничего ему не говори! – крикнула Ада Лесику. – Я всегда знала: люди – неблагодарные твари...
Леонид посмотрел на нее, потом перевел взгляд на меня и, поморщившись, потер рукой то место на шее, которое недавно сжимали мои пальцы.
– Здесь решения принимаю я, – сказал он негромко. – В долг так в долг... Но у меня одно условие. Ты уйдешь завтра с рассветом. Ночью может понадобиться твоя помощь...
Ада, стоявшая неподалеку, слышала каждое слово. Она не стала, как обычно, возражать (это меня удивило), только спросила:
– Почему ты думаешь, что они придут именно сегодня?
– Чувствую...
– Тогда давай переберемся куда-нибудь, не дожидаясь ночи... Мест много.
Он помолчал.
– Нет. Здесь наш лагерь. Мы будем его защищать.
– Ну и глупо! – вдруг истерически заорала она. – Если их будет много, нам не справиться... даже при условии, что этот горе-вояка пожелает нам помочь! Нужно уходить!!!
– Мы останемся, – все так же негромко, но твердо сказал Леонид.
Ада села на землю и заплакала.
Я переводил непонимающий взгляд с одного на другого.
– Вы о чем? Кто такие они?
Леонид посмотрел на меня.
– Не уходи... И увидишь. Но приготовься: это не самое приятное зрелище. А поиски Харика могут подождать еще день; я расскажу все, что знаю, и это облегчит задачу.
– Хорошо, – сказал я, – уйду завтра. Рассказывай.
– Дурак! – заорала Ада сквозь всхлипывания, и непонятно было, к кому из нас это относится.
Лесик молчал, собираясь с мыслями; кажется, после вчерашней попойки сделать это ему было не так-то легко.
– Собственно, – начал он, – если ты отыщешь Харона, Человек Равновесия может и не понадобиться. Все, что тебе необходимо, знает Харон. Пожалуй, он даже лучше владеет ситуацией, чем Человек Равновесия, хотя со стопроцентной уверенностью утверждать не берусь. Начинать поиски следует с Холодных озер. Летом Харон работает там, на лодочной станции, там же он и живет. У него довольно теплый, хотя и маленький домишко, возможно, ты застанешь...
– Стоп, – сказал я. – Во-первых, сейчас – не лето. А во-вторых, мы с семьей летом довольно часто загораем на озерах, но никакого Харика, тем паче Харона, я не знаю. Лодочник там Федя...
– Это нормально, что ты не знаешь, – перебил Лесик. – Никто не знает. А Федя – да, есть такой. Но он – помощник. Главный там – Харон. Просто он почти никогда не выходит. Зато знает все про всех, все видит и все слышит. С началом весны он регулярно наведывается в свой домишко на озерах с зимней квартиры, о которой мне неизвестно. Кажется, она где-то в Нижнем городе. Впрочем, наверняка ты застанешь на озерах кого-то, кто сумеет тебе помочь. Послушай, Артем, а зачем все-таки тебе сдался Человек Равновесия?
– Хочу понять, что происходит и как исправить ситуацию. Он может объяснить...
– Уверен?
– Уверен.
– А ты хочешь исправить?
– А ты не хочешь?
– Нет. Я бы сделал так, чтобы мне, именно мне было комфортно. На остальных – плевать. Биться за них, защищать... Чего ради? Кто они мне?
– Ты не понимаешь...
– Это ты не понимаешь! – закричал он. – Нет морали! Есть инстинкт: защитить себя, свою самку, свой выводок и свою нору! Нельзя помогать миру: он не поймет и не оценит! Мы не герои! Защитить своих ты еще сможешь, защищая других – свернешь шею! Они же, эти другие, и помогут тебе ее свернуть, не погнушаются! – Он успокоился, посмотрел на удивленную Аделаиду, забывшую плакать, а потом снова повернулся ко мне. – Мой тебе совет: если Харон предложит показать Выход, возможность вернуться в нормальный мир, соглашайся. Думай о себе.
Как ни пытался я добиться от него, что должно произойти ночью, он отделывался коротким: «Будет драка». Я занялся оружием: разобрал автомат и пистолет, почистил, смазал оба ствола невесть откуда притащенным Аделаидой оружейным маслом, перебрал патроны... Все делал любовно, не торопясь: время позволяло.
Лесик следил за моими манипуляциями с одобрением, Ада – подозрительно.
Консервы кончились; ничего, кроме черствого плесневелого черного хлеба и воды, не осталось. Мы пообедали, Лесик сказал: «Нужно набраться сил, отдохнуть», – и ушел к своему тряпью. Аделаида сидела у самого ограждения и смотрела на воду, словно предчувствуя то, что должно случиться.
Вокруг по-прежнему не было ни души; не ездили машины, не ходил городской транспорт... Даже птицы молчали.
Я вышел из-под моста и немного прошелся, чтобы размять ноги. На том берегу Серебрянки за домами что-то горело, слышались крики и одиночные выстрелы. Значит, люди все-таки есть, вокруг что-то происходит, просто далеко от нас... Но черт возьми! Что случилось с этим миром, почему никто не борется? Неужели Лесик прав – остался только инстинкт, каждый спасает свою шкуру?!
Я вернулся назад и присел над засыпающим Леонидом:
– Лесик... Как я попал сюда, ты помнишь? Можешь рассказать?
– И помнить нечего, – проворчал он, – а тем более рассказывать. Притащили тебя двое: дед усатый, сам весь в крови, и мужик какой-то твоих годов. Просили позаботиться, оставили фляжку со спиртом, а денег не дали. Деду, как тебя положили, резко поплохело, но оставаться он не захотел, его отсюда мужик почти на себе волок.
Дед – это, возможно, Петрович, подумал я. Значит, он не погиб. А кто второй? И зачем меня тащили такое расстояние? И неужели они уперли мои часы?!
– Дед ничего не просил передать? Ну, может, вернутся они за мной, или еще что?..
– Да сейчас! Нужен ты им больно!
– Слушай, Лесик! А за рекой стреляют, и горит что-то... Выходит, люди, кроме нас, есть?..
Он помолчал и философски изрек:
– Куда ж им деться... Но люди – ладно... Более или менее представляешь, чего от них ждать...
– А от кого не представляешь?
– Ночь придет – увидишь. И скажи Адке: если не будет спать, пусть таскает сюда с округи камни.
– Какие? Зачем?
– Обыкновенные. Защищаться.
И повернулся на бок.
Его просьбу я передал Аделаиде; она поогрызалась, но послушно отправилась куда-то. Я видел, что она страшно боится грядущей ночи.
Сгустились сумерки. Проснулся и поднялся Лесик, стал помогать Аде. Вдвоем они натаскали целую гору камней, кирпичей, металлических прутьев. Лесик сказал:
– Тебе нужно поспать, Артем, иначе ночью ты не боец. Меня некоторое время не будет, вы не волнуйтесь... Мы забыли кое-что важное. Без этого нам, пожалуй, не отбиться... – и он заискивающе посмотрел на Аделаиду.
– Сбега ешь, пидарюга, – сказала она.
– Я вернусь, – и он начал быстро взбираться на пригорок за мостом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33