Я пытался все восстановить, но
такие открытия совершаются один раз в жизни. Теперь храню информацию в
компьютере.
- А зачем вам два?
- Первый мне продали дефектный. В нем живет душа нераскаявшегося
грешника. По ночам самопроизвольно включается, воет дурным голосом,
щелкает чем-то, бряцает тумблерами. Три раза пытался совратить меня
компьютерными играми. Кстати, вы слышали про последнее постановление
Небесных Сфер?
- Нет, конечно, - сказал Куперовский. - Там, где я находился, все
были заняты исключительно своими делами.
- Да знаю я их, знаю. Избранный народ, что возьмешь? Хуже детей,
ей-богу. Так вот, состоялось расширенное заседание Высшего Суда с участием
архангелов и некоторых ангелов. Даже Люцифера приглашали - в качестве
эксперта, разумеется. Отныне решено считать игры на компьютерах и
всевозможных телевизионных приставках восьмым смертным грехом. В новые
издания Библии будут внесены соответствующие изменения. А в аду уже
оборудуется соответствующий круг. Там устанавливают устаревшие громоздкие
ЭВМ с двести восемьдесят шестым процессором, в которых все игры заражены
вирусами, на дисках не хватает места, "винчестер" периодически летит, а в
системе сидят невыявленные "блохи". К делу привлечены лучшие из недавно
умерших хакеров, которым посулили за это подключить их к сети "Интернет".
Муки грешников обещают быть поистине дьявольскими.
Чародей взглянул себе под ноги. Сизый туман дошел уже до колен.
- О Абадонна! - вскричал волшебник. - Этот идол разбил сосуд с газом
познания. Нам надо сократить свою беседу.
- А что нам грозит? - спросил Лева.
- Когда он поднимется на уровень вашей головы, молодой человек, вы
мгновенно познаете все, что есть во вселенной и за ее пределами. Ваш мозг
не выдержит давления информации и лопнет, и вы мне все здесь забрызгаете.
- А как же вы сами? - поинтересовался Куперовский.
- О, мне ничто не угрожает. Мой мозг поистине всеобъемлющ, он мог бы
вместить данные о десяти таких вселенных во всех их отражениях и
среагировать на это всего лишь легкой мигренью. Малышу тоже нечего
бояться. Он ни черта не понимает, и я порой думаю, что вообще забыл
вложить в него мозг. Так какие же у вас возникли проблемы там, куда я
послал вас в прошлый раз?
Лева подробно рассказал обо всем, случившемся с ним в Великом
Израиле, изредка с опаской косясь на туман, который продолжал неуклонно
подниматься.
- Ну что ж, - причмокнул от удовольствия чародей. - Время вы, что
называется, провели не напрасно. Я просто дивлюсь масштабам вашей
деятельности. Как много вы успели сотворить! Нет, я в вас не ошибся, в вас
действительно дремлют качества Вечного Героя. Попробуем теперь другое
отражение. Там вы тоже, хе-хе, не соскучитесь. А я вас постараюсь
навестить.
- Подождите, - закричал Лева, - я домой хочу!
- И домой когда-нибудь попадете. Всему свое время. Я обещаю решить
вашу маленькую проблему на досуге. Вот только досуга у меня маловато. Есть
ли у вас еще какие-либо вопросы, юноша, или просьбы? Но торопитесь,
времени осталось совсем мало.
- Простите, - сказал Куперовский, - а нельзя ли попадать к вам
каким-нибудь более тихим способом. Менее сногсшибательным?
- А что такое? - спросил волшебник. - По-моему, хороший путь.
Надежный, проверенный веками. Но ладно, раз вы так просите, не могу вам
отказать. В следующий раз доберетесь другой дорогой.
- А он будет, следующий раз? - с надеждой спросил Куперовский.
- Жизнь покажет, - ответил чародей и что-то плеснул в огонь.
Полыхнуло.

Ярко светило солнце. Недалеко за деревьями виднелся замок, окруженный
довольно высокой стеной. Ее верхняя часть была утыкана пиками, на коих
приветливо улыбались свеже- и несвежеотрубленные головы. У массивных ворот
на цепи сидел весьма крупный пес. Судя по тому, что кобель был обрезан,
Лева имел некоторые основания рассчитывать на более радушный прием, чем
тот, какой встретили предыдущие визитеры, украшавшие теперь стены. Прямо
над собакой, которая даже не гавкнула, а лишь, приподняв одну бровь,
смерила Куперовского долгим оценивающим взглядом, после чего отвернулась,
висел щит. На нем были изображены железная рукавица, сжатая в кулак, и
большая желтая шестиконечная звезда. Лева сильно постучал в щит. Никто не
откликнулся. Лева постучал еще раз, погромче. Ворота с лязгом
распахнулись. На пороге стоял рыцарь в полном вооружении, грозно воздев
над собой меч.
- Ну? - зарычал рыцарь. - Это кто здесь таки настолько нахальный, что
вызывает меня на поединок? Кто не дает честному еврею хорошенько
вздремнуть и как следует подготовиться к субботе? Выходи и сразись со
мной, и, клянусь пейсами моего папы, солнце не успеет закатиться, как еще
одна дурная голова украсит частокол вокруг моей скромной избушки.
Он перевел взгляд на Левушку.
- Ну?!
Лева стоял молча, ошеломленный бурным натиском.
- Это ты меня вызвал?
Лева в смятении помотал головой. Он все еще был не в силах вымолвить
ни слова.
- Слушай, ты язык проглотил? Если ты не хотел сражаться, зачем
устроил поношение щиту?
Куперовский наконец проглотил комок в горле.
- Извините, я не знал. Я думал, щит здесь повешен специально, чтобы
по нему стучали.
- Правильно думал. Специально и висит. Он висит, они по нему стучат,
я слышу, таки сильно обижаюсь, выхожу, мы единоборствуем, и я немножко
таки убиваю их до смерти. Потом один мой знакомый резник, Меер Завец,
делает мне очередную штуковину на забор. Но только самый мерзкий язычник
лупит по щиту в пятницу, когда порядочный еврей плачет о своих грехах,
чтобы на следующий день с легкой душой смеяться и петь назло всем врагам.
Хуже этого может быть только колотить по нему в субботу, когда еврею
нельзя брать в руки оружие, и ему остается только угостить незваного
визитера гневным взглядом. Один раз блудный гой таки поступил так. Но я
посмотрел на него, что он умер от разрыва сердца.
Он замолчал и внимательно оглядел Левушку.
- Ты ид? По виду вроде похож.
- Да.
- Тогда чего ж ты ведешь себя, как необрезанный язычник?
- Так я же объяснял, - начал снова Куперовский. - Я не знаю ваших
обычаев. Я из далекой страны, попал сюда случайно и не своей волей, а
поскольку меня материализовали вблизи вашего замка, то я решил, что именно
сюда мне следует обратиться в первую голову.
По ассоциации он поднял взгляд на пики.
- Ты хочешь спросить про этих? На них можешь не обращать внимания, -
великодушным жестом хозяин замка как бы отодвинул в сторону забор со всем
его содержимым. - Они тут все необрезанные.
Лева, который (если уж раскрывать читателю подноготную правду) тоже
не подвергался вышеозначенной операции, слегка похолодел.
- К тому же не все здесь настоящие. Меер Завец такой пройдоха, что
изготовляет муляжи - от настоящих не отличить. А чем больше голов - тем
больше уважения. Ну, пойдем в дом.
По дороге он продолжал разговаривать.
- Ах, этот Меер. Он таки отлично режет не только здесь, - рыцарь
указал глазами вниз, - но и здесь, - он провел рукой по горлу. - Делает
свой маленький гешефт. Но больше всего шекелей ему приносят искусственные
головы. Понимаешь: по дорогам стало ездить слишком много рыцарей,
потребление таким образом увеличивается, а предложение голов не растет.
Иной раз по полгода стены не обновляю. А ведь они портятся, дождь, град,
вороны. Нет, муляжи дороже, зато долговечны. К тому же безопасны, а с
возрастом это таки приобретает значение. Честно говоря, я накопил пару
шекелей и приобрел на черный день десяток-другой этих сувениров. А то
вдруг Меер уедет - что ж я без него делать буду?
Он провел Куперовского в небольшую комнатку, где уже была
приготовлена постель.
- Вот здесь у меня странноприимные покои. Располагайся. Поесть тебе
принесут, но не обессудь - ужин таки будет скромный. Зато завтра поешь,
как у мамы. А я пошел спать. Перед субботой у нас, благородных Столпнеров,
всегда было принято поститься на час дольше, чем у соседей, а сон, как
известно, - лучшая замена пищи. Хотя и спится на пустой желудок таки
довольно плохо. Поэтому в семье Столпнеров всегда были в ходу спиртное и
снотворное, и я уже успел принять лекарство, когда ты постучал. Могу
упасть прямо здесь.
И он ушел, цепляясь за стены.

Пир и правда был великолепный. Приехало много гостей, каждый вручал
хозяину ритуальную халу, и у каждого на боку, помимо меча, была небольшая
сеточка с ручками, вроде нашей авоськи.
- Для чего это у них? - спросил шепотом Лева у Столпнера, указывая
ему на эту неожиданную принадлежность рыцарского вооружения.
- Как "для чего"? - изумился тот. - Или ты не еврей, что не
понимаешь? Они же пришли в гости, так? Кушать будут, так? Должен же
порядочный еврей принести что-нибудь и для семьи, для родственников. Вон,
видишь благородного реба Зяму Иткина в голубом плаще с розовой опушкой? У
него нет такой сумки, потому что он одинокий. У них в семье большая война
была из-за наследства, это был такой цорес, что ни Боже мой! Младший брат
приготовил отравленный фалшефиш, все кушали, он сам по ошибке тоже кушал,
сам умер, еще двое умерли. Зяма выжил, зарезал троих, сестру замуж выдал,
хорошо, удачно выдал, за раввина. Остальные члены семьи сами разбежались,
теперь он живет один, богатый, как Ротшильд. Брать с собой ему некому, так
ему обидно, и он ест за двоих, дай Бог здоровья благородному ребу.
Столпнер усадил Леву рядом с собой, лично следил, чтобы тарелки и
кубок его были полны, и все ему объяснял.
- А вот граф и графиня Рабиновичи, они вместе пришли. Держат свечную
лавочку и половину акций корчмы "У Додика". Их герб - синий лев на золотом
поле с семисвечником в правое передней лапе. Там, под столом, весь в маце
- это ученый раби, благородный реб Гольдин, знаток Талмуда. Его герб -
черные пейсы на голубом поле и белая полоса наискось. На него плохо
действует вино, но в молодости он сражался с сарацинами и честно заслужил
право носить серебряный лапсердак, который ему вручил еще царь Иосия
Пятый, да будет земля ему пухом. А вон тот высокий черноволосый муж с
самыми длинными пейсами и самым большим кубком - это благородный реб
Прудкин. Его герб - три куриных шейки с рисом и двумя красными полосами
крест-накрест. Свои подвиги он совершил в Британии, где одолел немало
нечестивых христиан и воткнул в камень какой-о меч, который они незадолго
до этого с большим трудом вытащили оттуда.
В это время реб Прудкин поднялся со своего стула, выпятил грудь и
провозгласил:
- А я предлагаю выпить за нашего славного хозяина, благородного
Рыцаря Желтого Могиндовида, да не оскудеет и не ослабнет его рука, да
будут всегда полны его кубок, тарелка, кошелек и постель! Лехаим!
Все закричали наперебой.
- Слава благородному ребу Мойше Столпнеру!
- Лехаим, Мойша! Живи еще сто лет!
- Нит гедайген, Мойша!
Когда все немного успокоились, а хозяин кончил раскланиваться,
чокаться и благодарить, он вернулся к разговору с Куперовским.
- Еще двоих я хочу представить тебе. Вон тот, унылый, с длинным
горбатым носом - это Абрам Лифшиц. Он совсем недавно посвящен в
благородные ребы. Он мишугинер, разъезжает по дорогам Франции и Испании и
ищет неприятностей на свою голову. Говорят, что под кольчугой все его тело
сплошь увешано филоктериями. Он дал зарок носить их до тех пор, пока они
сами не истлеют и не спадут. Но, на мой взгляд, их делают такими прочными,
что скорее истлеет кольчуга.
- А почему вы сказали про него "мишугинер"? - осторожно
поинтересовался Лева.
- Ну, у нас так, гм, называют странствующих рыцарей. Поодиночке
каждый из них - мишугинер, а все вместе они - мишугоэм. Вот, кстати, и еще
один мишугинер. Тот, с подстриженной бородой и без пейсов. Это Гай Луций
Пиццерий, он язычник, римлянин, имеет там какой-то хороший гешефт. Обещает
обрезаться, когда совершит свой подвиг, и потому принят в лучших домах.
Его подвиг - победить дракона и сделать из него столько фаршированных
шеек, на сколько хватит голов. Среди мишугоэм есть еще один неверный -
сарацин, реб Баламут, его сегодня здесь нет. Он обрежется, когда поймает
Фальшивую Рыбу.
Тут разговор прервался, потому что оркестр заиграл "семь-сорок", и у
благородных ребов ноги сами пошли в пляс. Потом они танцевали "фрейлахс",
а Лева не мог, потому что у него не было ни лапсердака, ни жилетки. После
этого возвратились к столу, но Столпнер был мокр, красен, ему никак не
удавалось отдышаться, а потому беседа не клеилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9