Голова кружилась, но, к счастью, тошнотой это не сопровождалось.
— Сделай-ка мне еще одну порцию этого проклятого зелья, — сказал он, зная, что саламандра наготове и немедленно выполнит приказ. — Ты ведь следила, как Роза делала отвар?
— Следила, — ответила саламандра.
Камерон услышал сухой шелест целебной травы, потом журчание воды.
— Как я понимаю, это ты привела ее? — спросил он саламандру.
— Служить тебе — мой долг, — спокойно ответила саламандра. — В тот момент ничего лучшего я сделать не могла. Надо же, как теперь она заговорила!
— Ты доверяешь ей во всем остальном, — продолжала саламандра, и Камерон снова услышал журчание воды. — Так почему бы не доверить и этот секрет? На нее можно положиться, да и твоя внешность не внушила ей отвращения.
— О, еще как внушила! Просто девица хорошо умеет сохранять пристойное выражение лица. Ей пришлось этому научиться: она выросла среди университетских преподавателей. Нигде так не процветают сплетни и клевета, как на вечеринке у уважаемого профессора. Я предпочел бы оказаться среди крокодилов, чем среди профессорских жен: по крайней мере моя репутация осталась бы незапятнанной. — Камерон ощутил исходящее от саламандры тепло и открыл глаза; чашка висела перед ним в воздухе. Протянутая за чашкой лапа уже не так дрожала, и это его порадовало.
Отвар был столь же отвратителен на вкус, как и в первый раз: значит, саламандра все сделала правильно.
«Впервые с тех пор, как со мной произошло превращение, в моей комнате была женщина, а я не мог даже к ней прикоснуться».
Потребности его тела не изменились, и он отчетливо сознавал, что Роза Хокинс — женщина очень привлекательная, хоть временами она его раздражала.
«Какая женщина могла бы взглянуть на меня теперь и не испытать отвращения? Никакие деньги не купят мне услуг продажной любви: самая опустившаяся, самая несчастная девка с Пиратского берега откажется иметь со мной дело. Боже мой, да целовать меня — все равно что целоваться с овчаркой! Что же до остального…»
При одной только мысли об этом Камерон поморщился. Любая нормальная здоровая женщина отшатнется от него, хоть от шеи до колен его тело и оставалось человеческим.
За исключением хвоста, конечно… Впрочем, хвоста никто и не увидит: достаточно одного взгляда на лицо и руки.
Шерсть, покрывавшая голову и шею Камерона, становилась тоньше и вовсе исчезала на середине груди; кожа его стала теперь бледнее, чем была раньше. Шерсть снова появлялась на середине бедра, а ниже колен ноги были покрыты волчьей шкурой. Впрочем, и торс не весь был лишен растительности: вдоль спины тянулась полоса меха, завершавшаяся над самыми ягодицами хвостом. Камерон больше не мог носить обуви: ступни его еще больше походили на лапы, чем руки. Когда ему все-таки приходилось обуваться, он предпочитал мягкие мокасины или домашние туфли без задников.
«Очаровательная внешность, ничего не скажешь. Любая настоящая женщина тут же воспылает страстью… Только думать она наверняка при этом будет о своем любимом спаниеле».
Поэтому и Роза обошлась с ним точно так, как обошлась бы любая нормальная женщина, не лишившаяся самообладания: она обошлась с ним как со щенком.
«По крайней мере она не чесала меня за ухом и не уговаривала быть хорошим песиком».
Камерон поставил чашку и свернулся клубочком. Не было ничего удивительного в том, что такая поза ему удобнее: волку несвойственно лежать на спине.
«Опять этот проклятый хвост…»
Саламандра, к счастью, молчала.
— Погаси свет, — распорядился Камерон, и сияние, которое он видел сквозь сомкнутые веки, исчезло.
Теперь его занимала другая мысль: почему саламандра так себя повела? Почему позвала Розу, как только та вошла в свои апартаменты? Что это на нее нашло? Саламандрам не свойственно действовать по собственной инициативе.
По крайней мере ни в одной книге Камерон такого о стихийных духах не читал. С другой стороны, его отношения с саламандрами не были основаны на принуждении; может быть, позтому-то другие Мастера, навязывавшие свою волю подвластным им существам, и не сталкивались с подобным поведением?
Но почему саламандра привела именно Розу? Почему не Дюмона?
«Дюмона они не любят, но дело не в этом. Их первый долг — оберегать меня от опасности. Не видят ли они в Дюмоне угрозу?»
Такое было вполне возможно: его любимая саламандра уже много раз предостерегала Камерона против секретаря.
Однако основной вопрос оставался: зачем было приводить Розу в его личные апартаменты? Почему не сделать сначала те простые вещи, которые вполне под силу саламандре? Можно было оставить его там, где он упал, принести туда одеяла и лекарства, которые помогли бы ему собраться с силами. Зачем вообще приводить Розу?
Дверь на первом этаже открылась и закрылась. Камерон услышал, как по лестнице поднимается Дюмон. Одна хорошая сторона в его состоянии все-таки была: слух Камерона стал во много раз тоньше. В доме и иголка не могла упасть без его ведома.
Дюмон тихо насвистывал себе под нос: что-то, должно быть, привело его в очень хорошее расположение духа.
«Он ведь с моего разрешения может приказать саламандрам запрячь для него лошадей в коляску для поездки в Пасифику; может быть, дело в этом: он чувствует себя Мастером».
Однако если саламандра считает, что от Дюмона исходит опасность, не следует ему позволять узнать о слабости Камерона.
«Я могу разобраться с ним, когда приду в норму; пусть не думает, будто может воспользоваться моей недееспособностью».
Дюмон задержался на лестничной площадке и толкнул дверь, ведущую в апартаменты Камерона. Обнаружив, что дверь не заперта, он вошел в коридор и окликнул Камерона:
— Ясон! Что-нибудь случилось? Дверь не заперта.
— В чем дело? — проворчал Камерон, зная, что его голос будет слышен в коридоре. — Поль, отправляйтесь спать. Я занят своими книгами. Что еще вам нужно?
— Ничего. Только сообщить вам, что стоит заказать в гостинице в Пасифике куропаток. Там теперь новый повар из Нового Орлеана, и он буквально творит чудеса, готовя дичь. — Это было настолько неубедительное объяснение того, что Дюмон позволил себе побеспокоить хозяина среди ночи, что тот сразу же заподозрил: Дюмон учуял что-то неладное и пытается разнюхать, в чем дело.
— Прекрасно. Откройте там счет и проследите, чтобы куропатки были доставлены, — ответил Камерон, постаравшись, чтобы голос его звучал раздраженно. — Если уж вы не собираетесь отправляться спать, займитесь чем-нибудь полезным.
— Он принюхивается, пытается определить, не пахнет ли курениями, — тихо сказала саламандра. — Должно быть, заподозрил, что ты без него совершал магический ритуал.
Каким образом глупец ни с того ни с сего стал так догадлив и наблюдателен? И почему ничего подобного не случалось, когда эти качества могли бы сослужить Камерону службу?
«Что ж, он ничего не обнаружит. Сегодняшний ритуал требовал применения бальзама и сосновой смолы. Он не учует ничего, чего нельзя было бы объяснить смолистыми дровами в камине». — Губы Камерона раздвинулись в довольной усмешке.
— Мне нужно сосредоточиться, Дюмон, и я бы предпочел, чтобы вы меня не отвлекали. Если хотите сообщить мне что-то еще, лучше отложите до завтра, — сказал он, снова вкладывая в свои слова все раздражение, на какое был способен.
— Хорошо, Ясон. — Шаги стали удаляться, секретарь поднимался по лестнице.
— Он бормочет что-то об опиуме. По-видимому, считает дело серьезным, — доложила саламандра. Она, вероятно, получила эту информацию от другой саламандры, наблюдавшей за подмастерьем. Интересно. Значит, они по собственной инициативе следят за Дюмоном. Выходит, и правда видят в нем опасность.
«Он, наверное, думает, что я принимаю слишком большую дозу…»
Камерон почувствовал укол совести: именно так и считали Роза и господин Пао. Если этого мнения придерживается и Дюмон, значит, он снова позволил гордыне увлечь себя слишком близко к краю пропасти.
«Будь они все прокляты!»
Он вполне способен сам определять свои потребности! Не нужно ему, чтобы кто-то говорил, как себя вести.
— А теперь он разговаривает сам с собой, — сообщила саламандра. Это была привычка, от которой Дюмону никак не удавалось избавиться, несмотря на опасность быть подслушанным саламандрами. — Что-то о Розе. Он ее не любит, но хотел бы, чтобы она оказалась в его власти. Похоже, его планы насчет Розы ей бы совсем не понравились.
Камерону были прекрасно известны занятия Дюмона во время посещений Сан-Франциско, и раздражение его переросло в гнев.
— Могу себе представить, — пробормотал он. Внутренняя сущность слуги была отражением внешнего вида хозяина: если у Камерона было тело зверя, то у Дюмона — душа.
«Каков подонок! Мне следовало вышвырнуть его сразу, как я узнал о его развлечениях. Тогда я счел, что это не имеет значения: в конце концов, многие Мастера, пока были подмастерьями, позволяли себе шалости, но забыли о них, когда научились подчиняться дисциплине. Однако в Дюмоне это не поверхностный изъян, а внутренняя гниль. Он такой же негодяй, как этот шарлатан Кроули. Злобный, извращенный, самовлюбленный мерзавец, считающий, что ему позволительно осквернить любую женщину своими грязными лапами! А теперь решил, что может воспользоваться беспомощностью Розы только потому, что я заперт в четырех стенах!»
Его снова охватила такая ярость, что все вокруг окрасилось в багровый цвет; окажись в этот момент Дюмон рядом, у Повелителя Огня хватило бы сил подняться с постели и перегрызть ему горло. К счастью, физическое изнеможение не позволило Камерону покинуть свою комнату.
Он заставил себя лежать спокойно, пока гнев несколько не улегся. Теперь Камерон был в силах рассуждать логически.
«Он не посмеет ничего сделать в моем доме или в поместье, а Роза не покинет их без моего надзора. Ей с его стороны ничего не грозит. Однако его поползновения по отношению к Розе — достаточная причина, чтобы избавиться от Дюмона. Единственная проблема — как сделать это так, чтобы он ничего не понял и не попытался мстить».
Легче всего было бы просто убить негодяя. Такой выход имел определенные преимущества: Дюмона никто не любит, никто его не хватится, если он исчезнет.
«За исключением нескольких дельцов в городе, которым он оказывает свои гнусные услуги; да и те быстро найдут ему замену».
И все же убийство Дюмона связано с определенным риском. Не в деловых кругах Сан-Франциско, конечно: Камерону достаточно заявить, что он уволил нечистого на руку секретаря и тот решил скрыть свой позор на тихоокеанских островах. Никому и в голову не придет задавать вопросы — такое часто случалось с людьми, чья репутация оказывалась подмоченной.
Нет, убийство Дюмона могло привлечь внимание только магов. Мастеру, которому пришло бы в голову испепелить собственного подмастерья, пришлось бы держать ответ перед ассамблеей — собранием других Мастеров. Если такое случится до того, как Камерону удастся вернуть себе человеческий облик, его тайну узнают все, и некоторые из его смертельных врагов не преминут воспользоваться его слабостью.
«Нет. Как бы мне этого ни хотелось, я не могу позволить себе его убить. Пока».
Значит, остается другой выход — отправить Дюмона куда-нибудь подальше. Это нужно как следует обдумать — обдумать гораздо тщательнее, чем Камерон это делал до сих пор.
«Но до сих пор, если мне потребовалось бы совершить ритуал, требовавший четырех рук, а не двух, мне все равно пришлось бы использовать Дюмона. Теперь все изменилось. Теперь я вполне могу подумать о том, как от него избавиться».
Может быть, дерзкое предложение девицы Хокинс и не такое уж плохое решение проблемы…
«Уж она наверняка окажется не худшей помощницей, чем Дюмон».
Камерон снова повернулся на бок и принялся обдумывать варианты. Если постараться, можно создать ситуацию, которая потребует длительного пребывания Дюмона в городе. Пожалуй, это будет самое лучшее.
«Я всегда успею испепелить его — после того, как верну себе должный вид. Все, что потребуется потом, — это сделать известными его развлечения: тогда большинство Мастеров поддержат мое решение. Саймон Белтайр, конечно, его не одобрит, но он не одобрит любого моего поступка — даже если я вручу ему все сокровища обеих Индий».
Хотя немногие из Мастеров нашли бы занятия Дюмона предосудительными, поскольку тот ограничивался женщинами из низов и к тому же не отличающимися интеллектом, они, несомненно, сочли бы их глупыми, а также указывающими на неисправимый дефект, делающий Дюмона неспособным должным образом управлять саламандрами.
Перед глазами магов был пример как раз такой порочной личности: Кроули. Они могли только ужасаться, следя за его действиями! Он стал ходячим несчастьем; чего бы он ни коснулся — все уничтожал или осквернял. Что же до крикливого стремления к популярности… Кроули сделал больше для дискредитации магов, чем испанская инквизиция.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
— Сделай-ка мне еще одну порцию этого проклятого зелья, — сказал он, зная, что саламандра наготове и немедленно выполнит приказ. — Ты ведь следила, как Роза делала отвар?
— Следила, — ответила саламандра.
Камерон услышал сухой шелест целебной травы, потом журчание воды.
— Как я понимаю, это ты привела ее? — спросил он саламандру.
— Служить тебе — мой долг, — спокойно ответила саламандра. — В тот момент ничего лучшего я сделать не могла. Надо же, как теперь она заговорила!
— Ты доверяешь ей во всем остальном, — продолжала саламандра, и Камерон снова услышал журчание воды. — Так почему бы не доверить и этот секрет? На нее можно положиться, да и твоя внешность не внушила ей отвращения.
— О, еще как внушила! Просто девица хорошо умеет сохранять пристойное выражение лица. Ей пришлось этому научиться: она выросла среди университетских преподавателей. Нигде так не процветают сплетни и клевета, как на вечеринке у уважаемого профессора. Я предпочел бы оказаться среди крокодилов, чем среди профессорских жен: по крайней мере моя репутация осталась бы незапятнанной. — Камерон ощутил исходящее от саламандры тепло и открыл глаза; чашка висела перед ним в воздухе. Протянутая за чашкой лапа уже не так дрожала, и это его порадовало.
Отвар был столь же отвратителен на вкус, как и в первый раз: значит, саламандра все сделала правильно.
«Впервые с тех пор, как со мной произошло превращение, в моей комнате была женщина, а я не мог даже к ней прикоснуться».
Потребности его тела не изменились, и он отчетливо сознавал, что Роза Хокинс — женщина очень привлекательная, хоть временами она его раздражала.
«Какая женщина могла бы взглянуть на меня теперь и не испытать отвращения? Никакие деньги не купят мне услуг продажной любви: самая опустившаяся, самая несчастная девка с Пиратского берега откажется иметь со мной дело. Боже мой, да целовать меня — все равно что целоваться с овчаркой! Что же до остального…»
При одной только мысли об этом Камерон поморщился. Любая нормальная здоровая женщина отшатнется от него, хоть от шеи до колен его тело и оставалось человеческим.
За исключением хвоста, конечно… Впрочем, хвоста никто и не увидит: достаточно одного взгляда на лицо и руки.
Шерсть, покрывавшая голову и шею Камерона, становилась тоньше и вовсе исчезала на середине груди; кожа его стала теперь бледнее, чем была раньше. Шерсть снова появлялась на середине бедра, а ниже колен ноги были покрыты волчьей шкурой. Впрочем, и торс не весь был лишен растительности: вдоль спины тянулась полоса меха, завершавшаяся над самыми ягодицами хвостом. Камерон больше не мог носить обуви: ступни его еще больше походили на лапы, чем руки. Когда ему все-таки приходилось обуваться, он предпочитал мягкие мокасины или домашние туфли без задников.
«Очаровательная внешность, ничего не скажешь. Любая настоящая женщина тут же воспылает страстью… Только думать она наверняка при этом будет о своем любимом спаниеле».
Поэтому и Роза обошлась с ним точно так, как обошлась бы любая нормальная женщина, не лишившаяся самообладания: она обошлась с ним как со щенком.
«По крайней мере она не чесала меня за ухом и не уговаривала быть хорошим песиком».
Камерон поставил чашку и свернулся клубочком. Не было ничего удивительного в том, что такая поза ему удобнее: волку несвойственно лежать на спине.
«Опять этот проклятый хвост…»
Саламандра, к счастью, молчала.
— Погаси свет, — распорядился Камерон, и сияние, которое он видел сквозь сомкнутые веки, исчезло.
Теперь его занимала другая мысль: почему саламандра так себя повела? Почему позвала Розу, как только та вошла в свои апартаменты? Что это на нее нашло? Саламандрам не свойственно действовать по собственной инициативе.
По крайней мере ни в одной книге Камерон такого о стихийных духах не читал. С другой стороны, его отношения с саламандрами не были основаны на принуждении; может быть, позтому-то другие Мастера, навязывавшие свою волю подвластным им существам, и не сталкивались с подобным поведением?
Но почему саламандра привела именно Розу? Почему не Дюмона?
«Дюмона они не любят, но дело не в этом. Их первый долг — оберегать меня от опасности. Не видят ли они в Дюмоне угрозу?»
Такое было вполне возможно: его любимая саламандра уже много раз предостерегала Камерона против секретаря.
Однако основной вопрос оставался: зачем было приводить Розу в его личные апартаменты? Почему не сделать сначала те простые вещи, которые вполне под силу саламандре? Можно было оставить его там, где он упал, принести туда одеяла и лекарства, которые помогли бы ему собраться с силами. Зачем вообще приводить Розу?
Дверь на первом этаже открылась и закрылась. Камерон услышал, как по лестнице поднимается Дюмон. Одна хорошая сторона в его состоянии все-таки была: слух Камерона стал во много раз тоньше. В доме и иголка не могла упасть без его ведома.
Дюмон тихо насвистывал себе под нос: что-то, должно быть, привело его в очень хорошее расположение духа.
«Он ведь с моего разрешения может приказать саламандрам запрячь для него лошадей в коляску для поездки в Пасифику; может быть, дело в этом: он чувствует себя Мастером».
Однако если саламандра считает, что от Дюмона исходит опасность, не следует ему позволять узнать о слабости Камерона.
«Я могу разобраться с ним, когда приду в норму; пусть не думает, будто может воспользоваться моей недееспособностью».
Дюмон задержался на лестничной площадке и толкнул дверь, ведущую в апартаменты Камерона. Обнаружив, что дверь не заперта, он вошел в коридор и окликнул Камерона:
— Ясон! Что-нибудь случилось? Дверь не заперта.
— В чем дело? — проворчал Камерон, зная, что его голос будет слышен в коридоре. — Поль, отправляйтесь спать. Я занят своими книгами. Что еще вам нужно?
— Ничего. Только сообщить вам, что стоит заказать в гостинице в Пасифике куропаток. Там теперь новый повар из Нового Орлеана, и он буквально творит чудеса, готовя дичь. — Это было настолько неубедительное объяснение того, что Дюмон позволил себе побеспокоить хозяина среди ночи, что тот сразу же заподозрил: Дюмон учуял что-то неладное и пытается разнюхать, в чем дело.
— Прекрасно. Откройте там счет и проследите, чтобы куропатки были доставлены, — ответил Камерон, постаравшись, чтобы голос его звучал раздраженно. — Если уж вы не собираетесь отправляться спать, займитесь чем-нибудь полезным.
— Он принюхивается, пытается определить, не пахнет ли курениями, — тихо сказала саламандра. — Должно быть, заподозрил, что ты без него совершал магический ритуал.
Каким образом глупец ни с того ни с сего стал так догадлив и наблюдателен? И почему ничего подобного не случалось, когда эти качества могли бы сослужить Камерону службу?
«Что ж, он ничего не обнаружит. Сегодняшний ритуал требовал применения бальзама и сосновой смолы. Он не учует ничего, чего нельзя было бы объяснить смолистыми дровами в камине». — Губы Камерона раздвинулись в довольной усмешке.
— Мне нужно сосредоточиться, Дюмон, и я бы предпочел, чтобы вы меня не отвлекали. Если хотите сообщить мне что-то еще, лучше отложите до завтра, — сказал он, снова вкладывая в свои слова все раздражение, на какое был способен.
— Хорошо, Ясон. — Шаги стали удаляться, секретарь поднимался по лестнице.
— Он бормочет что-то об опиуме. По-видимому, считает дело серьезным, — доложила саламандра. Она, вероятно, получила эту информацию от другой саламандры, наблюдавшей за подмастерьем. Интересно. Значит, они по собственной инициативе следят за Дюмоном. Выходит, и правда видят в нем опасность.
«Он, наверное, думает, что я принимаю слишком большую дозу…»
Камерон почувствовал укол совести: именно так и считали Роза и господин Пао. Если этого мнения придерживается и Дюмон, значит, он снова позволил гордыне увлечь себя слишком близко к краю пропасти.
«Будь они все прокляты!»
Он вполне способен сам определять свои потребности! Не нужно ему, чтобы кто-то говорил, как себя вести.
— А теперь он разговаривает сам с собой, — сообщила саламандра. Это была привычка, от которой Дюмону никак не удавалось избавиться, несмотря на опасность быть подслушанным саламандрами. — Что-то о Розе. Он ее не любит, но хотел бы, чтобы она оказалась в его власти. Похоже, его планы насчет Розы ей бы совсем не понравились.
Камерону были прекрасно известны занятия Дюмона во время посещений Сан-Франциско, и раздражение его переросло в гнев.
— Могу себе представить, — пробормотал он. Внутренняя сущность слуги была отражением внешнего вида хозяина: если у Камерона было тело зверя, то у Дюмона — душа.
«Каков подонок! Мне следовало вышвырнуть его сразу, как я узнал о его развлечениях. Тогда я счел, что это не имеет значения: в конце концов, многие Мастера, пока были подмастерьями, позволяли себе шалости, но забыли о них, когда научились подчиняться дисциплине. Однако в Дюмоне это не поверхностный изъян, а внутренняя гниль. Он такой же негодяй, как этот шарлатан Кроули. Злобный, извращенный, самовлюбленный мерзавец, считающий, что ему позволительно осквернить любую женщину своими грязными лапами! А теперь решил, что может воспользоваться беспомощностью Розы только потому, что я заперт в четырех стенах!»
Его снова охватила такая ярость, что все вокруг окрасилось в багровый цвет; окажись в этот момент Дюмон рядом, у Повелителя Огня хватило бы сил подняться с постели и перегрызть ему горло. К счастью, физическое изнеможение не позволило Камерону покинуть свою комнату.
Он заставил себя лежать спокойно, пока гнев несколько не улегся. Теперь Камерон был в силах рассуждать логически.
«Он не посмеет ничего сделать в моем доме или в поместье, а Роза не покинет их без моего надзора. Ей с его стороны ничего не грозит. Однако его поползновения по отношению к Розе — достаточная причина, чтобы избавиться от Дюмона. Единственная проблема — как сделать это так, чтобы он ничего не понял и не попытался мстить».
Легче всего было бы просто убить негодяя. Такой выход имел определенные преимущества: Дюмона никто не любит, никто его не хватится, если он исчезнет.
«За исключением нескольких дельцов в городе, которым он оказывает свои гнусные услуги; да и те быстро найдут ему замену».
И все же убийство Дюмона связано с определенным риском. Не в деловых кругах Сан-Франциско, конечно: Камерону достаточно заявить, что он уволил нечистого на руку секретаря и тот решил скрыть свой позор на тихоокеанских островах. Никому и в голову не придет задавать вопросы — такое часто случалось с людьми, чья репутация оказывалась подмоченной.
Нет, убийство Дюмона могло привлечь внимание только магов. Мастеру, которому пришло бы в голову испепелить собственного подмастерья, пришлось бы держать ответ перед ассамблеей — собранием других Мастеров. Если такое случится до того, как Камерону удастся вернуть себе человеческий облик, его тайну узнают все, и некоторые из его смертельных врагов не преминут воспользоваться его слабостью.
«Нет. Как бы мне этого ни хотелось, я не могу позволить себе его убить. Пока».
Значит, остается другой выход — отправить Дюмона куда-нибудь подальше. Это нужно как следует обдумать — обдумать гораздо тщательнее, чем Камерон это делал до сих пор.
«Но до сих пор, если мне потребовалось бы совершить ритуал, требовавший четырех рук, а не двух, мне все равно пришлось бы использовать Дюмона. Теперь все изменилось. Теперь я вполне могу подумать о том, как от него избавиться».
Может быть, дерзкое предложение девицы Хокинс и не такое уж плохое решение проблемы…
«Уж она наверняка окажется не худшей помощницей, чем Дюмон».
Камерон снова повернулся на бок и принялся обдумывать варианты. Если постараться, можно создать ситуацию, которая потребует длительного пребывания Дюмона в городе. Пожалуй, это будет самое лучшее.
«Я всегда успею испепелить его — после того, как верну себе должный вид. Все, что потребуется потом, — это сделать известными его развлечения: тогда большинство Мастеров поддержат мое решение. Саймон Белтайр, конечно, его не одобрит, но он не одобрит любого моего поступка — даже если я вручу ему все сокровища обеих Индий».
Хотя немногие из Мастеров нашли бы занятия Дюмона предосудительными, поскольку тот ограничивался женщинами из низов и к тому же не отличающимися интеллектом, они, несомненно, сочли бы их глупыми, а также указывающими на неисправимый дефект, делающий Дюмона неспособным должным образом управлять саламандрами.
Перед глазами магов был пример как раз такой порочной личности: Кроули. Они могли только ужасаться, следя за его действиями! Он стал ходячим несчастьем; чего бы он ни коснулся — все уничтожал или осквернял. Что же до крикливого стремления к популярности… Кроули сделал больше для дискредитации магов, чем испанская инквизиция.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56