Однако они старались это будущее себе представить, проникнуть в него, хотя бы что-нибудь угадать. В иных обстоятельствах упорное молчание ребят как минимум удивило бы, а то и испугало взрослых. Однако у тех своих забот хватало, поэтому они даже не услыхали многозначительного гула этой тишины.
Один Пацулка вел себя нормально. То есть по-своему нормально. А именно: когда Икин отец покончил с овощным рагу, Пацулка подал ему на чистой тарелке нечто никому больше не полагающееся, дымящееся и аппетитно посыпанное укропом.
Отец в задумчивости попытался пару раз вонзить в это лакомство вилку и наконец вернулся на землю.
— Почему петух такой жесткий? — жалобно спросил он.
Пацулка отрицательно покачала головой.
— Это не петух, — засопел он. — Это пеликан.
Когда все успокоились, а отец отправил пеликана дожариваться, Ика с возмущением воскликнула:
— А где анекдот, папа?! За тобой анекдот.
Отец сморщился так, будто зубной врач принялся сверлить ему зуб мудрости прямо через щеку. Но выкрутиться ему не удалось: мама быстро смекнула, что ей предоставляется возможность отомстить.
— Ты же обещал, милый. Попробуй смеха ради однажды сдержать слово, — сказала она подозрительно вкрадчивым голосом.
Отец мрачно кивнул, и вся пятерка навострила уши. Дело в том, что они играли в своеобразный тотализатор: каждый ставил — и немало — на то, какой анекдот и в который раз будет рассказан. И это было самым смешным и интересным.
Мама, естественно, встала и ушла.
Отец обреченно улыбнулся; вид у него по-прежнему был отсутствующий.
Брошек вытащил записную книжку, в которой фиксировал «круговорот» анекдотов.
— Про «дорогого товарища» знаете? — спросил отец.
Наступило общее замешательство: этого анекдота никто не знал! Даже Брошек растерялся, и нижняя челюсть у него по-дурацки отвисла.
— Тогда послушайте, — оживился отец. — Сержант, командир роты, послал к полковнику на квартиру двух рядовых — починить неисправный бачок в уборной.
— Записывай же! — прошипела Брошеку на ухо Ика.
— Однако уже через десять минут, — продолжал отец, — жена полковника со страшным криком их выгнала.
— О, — удивился Пацулка.
— А почему? — воодушевился отец. — Сейчас узнаете. Вызывает командир этих рядовых и спрашивает: «Что случилось?» Они долго мнутся, но в конце концов один говорит: «Разрешите доложить, мы сами ничего не понимаем. Починяем мы, значит, этот бачок, там труба прохудилась. Вацек стоит на стремянке и паяет, а я внизу, держу стремянку. И вдруг капля расплавленного олова шмякается мне за шиворот. Тут я ему и говорю: „Дорогой товарищ! Напрасно ты думаешь, что мне приятно, когда горячее олово падает на шею…“ Ну, может, не совсем так, другими словами, а жена полковника возьми нас и выгони!»
Здесь слушателям следовало рассмеяться.
Они и посмеялись немного, даже вполне искренне. А отец снова перенесся в мир иной, закурил сигарету, вспомнил, что бросает курить, быстро ее погасил и, поднимаясь к себе наверх… закурил новую.
— Где письмо? — грустным голосом спросила мама. Она уже была готова к отъезду и выглядела потрясающе.
— Скажите, пожалуйста, папе, — попросил Брошек, думая о том, как хорошо, что Ика похожа на мать, — что я умоляю его сразу ответить.
И вручил Икиной маме письмо, за которое его похвалил даже Влодек.
Две минуты спустя письмо отправилось в путь.
Вся пятерка стояла на веранде, глядя, как машина подпрыгивает на мокрой каменистой дороге, как катится по мосту над мутной рекой, как, выехав на асфальт, ускоряет ход и наконец исчезает за поворотом.
Началось? Но именно в этот момент у всех появились сомнения. Пожалуй, даже у Пацулки.
— Гм, — неуверенно произнес он.
— Что теперь будет? — тихо спросила Ика.
Ей никто не ответил.
Ответ на этот вопрос могла дать только предстоящая дождливая неделя.
ВТОРНИК: ТУМАН
До почты, возле которой находились газетный киоск и ларек со сладостями, было два километра и еще двести с небольшим метров: расстояние однажды более или менее точно измерили автомобильным спидометром. Честно говоря, еще никто никогда не изъявлял желания сбегать туда за газетами…
«Никто никогда» — конечно, преувеличение, которое, в сущности, ни о чем не говорит. Правильнее было бы сказать: редко кто вызывался бежать за газетами, хотя этого неукоснительно требовали дежурные родители.
Теперь, в свою очередь, необходимо объяснить, что надо понимать под словами «дежурные родители».
А объяснить это очень просто. Дом на холме был открыт Икиными мамой и папой в одно из весенних воскресений три года назад, и уже на следующей неделе туда отправились родители Пацулки и Брошека. После недолгого обсуждения было решено, что дом идеально подходит для проведения в нем отпусков и каникул. Хозяева (пан Вевюрчак с женой) сообщили, что на лето могут перебираться к родственникам за реку и готовы сдать свой деревянный старый и уютный дом «городским, коли у тех есть охота».
«Городские» страшно обрадовались. Таким образом Ика, Брошек и Пацулка три года назад впервые провели тут каникулы. Взрослые же быстро между собой договорились и решили, что бессмысленно всем родителям весь отпуск мучиться со всеми своими отпрысками, при том что школьные каникулы гораздо длиннее, чем их отпуска. В результате был организован цикл трехнедельных дежурств.
Как известно, Икина мама с самого начала заявила, что право на отдых имеют все , а следовательно, и взрослые тоже. Поэтому все обязанности, включая приготовление пищи, стирку, глажку, колку дров, доставку воды и так далее, были распределены по справедливости, в соответствии с возможностями каждого. А поскольку некоторые виды работ могли выполнять только взрослые, остальные заботы легли на плечи младшего поколения.
К числу последних относилась, в частности, обязанность ходить на почту и за газетами, выполнять которую, как уже говорилось, никто никогда не спешил, а вернее, спешил редко.
В те дни, когда приходили еженедельники, дело обстояло еще более или менее сносно. У каждого были свои любимые журналы, за которыми ребята охотно ходили. Поэтому с четверга до воскресенья дежурства, связанные с распространением печатного слова, никого особенно не тяготили. Чего нельзя было сказать про понедельник, вторник и среду, особенно если погода бывала на редкость хорошей или на редкость мерзкой. У одного только Пацулки в день дежурства с лица не сходила улыбка — независимо от погоды. И это было понятно: между почтой и газетным киоском был кондитерский ларек, в котором всегда можно было откопать нечто достойное внимания.
Как нам уже известно, с утра в понедельник на южную Польшу обрушились массы влажного воздуха. А в ночь с понедельника на вторник (чтобы было еще веселее) «направление потоков воздуха изменилось с юго-западного на северо-западное, и теплый фронт уступил место холодному».
В связи с этим в Великих Горах ночью прошли грозы, над Недзицей и Черштыном пронеслись желтые градовые тучи, а над Восточными Татрами даже исполнила короткий злобный танец метель.
Долину на берегу реки весь этот метеорологический бум обошел стороной. Однако во вторник с утра повеяло холодом. При желании можно было даже увидеть вылетающие изо рта облачка пара.
Девочки натянули под джинсы колготки, а мальчики преисполнились ненависти к Пацулке, который по привычке отправился умываться к колодцу и тем самым — не терять же перед девчонками лица! — вынудил их последовать своему примеру. А ненавидеть его было за что: когда у Брошека и Влодека уже зуб на зуб не попадал, Пацулка даже не посинел.
Он только слегка порозовел.
После завтрака настало время идти за газетами, то есть шагать два километра двести метров (и столько же обратно), когда ветер пронизывает до костей и неустанно моросит дождь. Во вторник дежурила Ика, и в иных обстоятельствах она бы совершила прогулку под холодным дождем в полном одиночестве. (Разве что Брошек…)
Но обстоятельства в тот вторник были особые. Поэтому после завтрака Икина мать с изумлением обнаружила, что в поход за газетами собирается вся пятерка. На все пять свитеров были наброшены плащи, а на пять пар ног одеты высокие резиновые сапоги.
— Вы уж меня извините, — сказала мама, — я не хочу лезть в чужие дела, но все же прошу мне объяснить, что это означает?
Наивная Катажина уже раскрыла рот, чтобы сообщить, что им надо выяснить, не напечатана ли в какой-нибудь из газет некая заметка, но вместо этого лишь вскрикнула:
— О-ой!
Ика же, бесцеремонно ущипнувшая Катажину за левую ляжку, спокойно объяснила:
— Ничего особенного, мамуся.
— Гм, — хмыкнула мать. — Ничего особенного? — задумчиво переспросила она, помолчав. И вздохнула: — Нет, доченька, я тебе не верю. Но вмешиваться не стану. Однако предпочла бы узнать о том, что вы влипли в неприятную историю, своевременно, чтобы успеть оказать помощь.
— Хорошо, мамочка, — умильным голоском проворковала Ика.
— Ну тогда проваливайте, — точно таким же голосом сказала мама. Это означало, что молодежи сделано первое серьезное предупреждение.
Уже за мостом Катажина — главный правдолюбец — робко спросила:
— А может, надо было сказать правду?
Катажина предназначила этот вопрос главным образом Брошеку, который, подобно ей, был сторонником точного соблюдения всевозможных законов, требований и правил. Однако на сей раз даже Брошек с ней не согласился.
— Нет, — твердо сказал он. — Я все обдумал и пришел к убеждению, что — по крайней мере, до поры до времени — это наше личное и совершенно секретное дело.
— Хе-хе-хе, — засмеялся Влодек. — Совершенно секретное! А твой старик не в счет?
— Извини, пожалуйста, дорогой Влодзимеж, — с ледяным высокомерием сказал Брошек. — В письме к отцу я просил не только о помощи, но и о сохранении тайны.
— Знаю я, как взрослые хранят тайны! — с горечью пробормотал Влодек; по его тону можно было понять, что у него действительно есть в этой области горький опыт.
— Не валяй дурака! Don’t be silly, — сказала Ика. — Старый Брошек — могила.
— Это он-то могила?! — язвительно воскликнул Влодек. — Увидите, если только из нашей затеи что-нибудь выйдет, старый Брошек забудет про все свои обещания и засядет писать книгу. И, конечно, в ней будут происходить увлекательные, невероятные, захватывающие дух события, не имеющие ничего общего с действительностью, и получится дурацкая сказка для маленьких детей, а мы все сгорим со стыда. Мало вам, что он уже однажды нас описал? С меня, например, довольно. Я предпочитаю обнаружить себя на страницах какой-нибудь другой книги. Терпеть не могу, когда доверчивым читателям вешают лапшу на уши, вы уж простите.
— Такой красивый и такой тупой, — сказала Ика Катажине. Сказала, разумеется, достаточно громко, чтобы Влодек расслышал.
— Ну, знаешь! — возмутилась Катажина.
— Кто это там мяукает? — холодно поинтересовался Влодек.
— Не ссорьтесь! — сказал Брошек.
Пацулка кивком поддержал Брошека, а Брошек с необычайной серьезностью обратился к Влодеку.
— Не знаю, дорогой Влодзимез, известно ли тебе, — с уничижительной любезностью принялся объяснять он, — что вешать лапшу на уши авторам не запрещено. Это называется правом на литературный вымысел. Попробуй, например, описать свою жизнь так, как она идет, час за часом, минута за минутой. Ты бы первый уснул, а уж читатель умер бы с тоски к концу первой главы. Мой старик говорит, что ради того, чтобы сказать правду, книга должна лгать.
— Отличный принцип! — мрачно пробормотал Влодек; он чувствовал, что не прав, но не желал сдаваться.
К счастью, Катажина поспешила ему на помощь.
— Вы что, мальчики, чокнулись? — с обворожительной (поистине обворожительной) улыбкой спросила она. — Мы еще даже ответа от старшего Брошека не получили, не говоря уж о заметке в газете, а вы обсуждаете какие-то несуществующие книжки!
— У них в башках все перемешалось, — объяснила Ика. — Это от умывания колодезной водой. Застудили мозги.
— Не понимаю! — сердито воскликнул Брошек. — Почему отца, которому необходимо срочно закончить работу, вечером не было дома? Так бы мы еще вчера получили ответ…
И тут же подумал: «Ну конечно! Мама уехала на ежегодный съезд хирургов, и папашу в первый же вечер куда-то понесло». Однако вслух он этого не сказал, и оставшаяся часть пути до газетного киоска прошла в молчании.
После того как весь обычный набор газет был куплен и внимательнейшим образом изучен, а также бегло просмотрены некоторые другие издания, в редакциях которых у «старого Брошека» могли быть связи, молчание стало еще более тягостным. Хуже того: оно приобрело довольно-таки безнадежный и — честно говоря — дурацкий характер. Никто, по правде сказать, не верил, что заметка будет напечатана немедленно, уже во вторник, и тем не менее все, не исключая Пацулки, втайне надеялись, что отцу Брошека как-то все-таки удастся это дело «обстряпать». Именно надежда погнала их в киоск и помогла преодолеть два километра с двухсотметровым гаком меньше чем за пятнадцать минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Один Пацулка вел себя нормально. То есть по-своему нормально. А именно: когда Икин отец покончил с овощным рагу, Пацулка подал ему на чистой тарелке нечто никому больше не полагающееся, дымящееся и аппетитно посыпанное укропом.
Отец в задумчивости попытался пару раз вонзить в это лакомство вилку и наконец вернулся на землю.
— Почему петух такой жесткий? — жалобно спросил он.
Пацулка отрицательно покачала головой.
— Это не петух, — засопел он. — Это пеликан.
Когда все успокоились, а отец отправил пеликана дожариваться, Ика с возмущением воскликнула:
— А где анекдот, папа?! За тобой анекдот.
Отец сморщился так, будто зубной врач принялся сверлить ему зуб мудрости прямо через щеку. Но выкрутиться ему не удалось: мама быстро смекнула, что ей предоставляется возможность отомстить.
— Ты же обещал, милый. Попробуй смеха ради однажды сдержать слово, — сказала она подозрительно вкрадчивым голосом.
Отец мрачно кивнул, и вся пятерка навострила уши. Дело в том, что они играли в своеобразный тотализатор: каждый ставил — и немало — на то, какой анекдот и в который раз будет рассказан. И это было самым смешным и интересным.
Мама, естественно, встала и ушла.
Отец обреченно улыбнулся; вид у него по-прежнему был отсутствующий.
Брошек вытащил записную книжку, в которой фиксировал «круговорот» анекдотов.
— Про «дорогого товарища» знаете? — спросил отец.
Наступило общее замешательство: этого анекдота никто не знал! Даже Брошек растерялся, и нижняя челюсть у него по-дурацки отвисла.
— Тогда послушайте, — оживился отец. — Сержант, командир роты, послал к полковнику на квартиру двух рядовых — починить неисправный бачок в уборной.
— Записывай же! — прошипела Брошеку на ухо Ика.
— Однако уже через десять минут, — продолжал отец, — жена полковника со страшным криком их выгнала.
— О, — удивился Пацулка.
— А почему? — воодушевился отец. — Сейчас узнаете. Вызывает командир этих рядовых и спрашивает: «Что случилось?» Они долго мнутся, но в конце концов один говорит: «Разрешите доложить, мы сами ничего не понимаем. Починяем мы, значит, этот бачок, там труба прохудилась. Вацек стоит на стремянке и паяет, а я внизу, держу стремянку. И вдруг капля расплавленного олова шмякается мне за шиворот. Тут я ему и говорю: „Дорогой товарищ! Напрасно ты думаешь, что мне приятно, когда горячее олово падает на шею…“ Ну, может, не совсем так, другими словами, а жена полковника возьми нас и выгони!»
Здесь слушателям следовало рассмеяться.
Они и посмеялись немного, даже вполне искренне. А отец снова перенесся в мир иной, закурил сигарету, вспомнил, что бросает курить, быстро ее погасил и, поднимаясь к себе наверх… закурил новую.
— Где письмо? — грустным голосом спросила мама. Она уже была готова к отъезду и выглядела потрясающе.
— Скажите, пожалуйста, папе, — попросил Брошек, думая о том, как хорошо, что Ика похожа на мать, — что я умоляю его сразу ответить.
И вручил Икиной маме письмо, за которое его похвалил даже Влодек.
Две минуты спустя письмо отправилось в путь.
Вся пятерка стояла на веранде, глядя, как машина подпрыгивает на мокрой каменистой дороге, как катится по мосту над мутной рекой, как, выехав на асфальт, ускоряет ход и наконец исчезает за поворотом.
Началось? Но именно в этот момент у всех появились сомнения. Пожалуй, даже у Пацулки.
— Гм, — неуверенно произнес он.
— Что теперь будет? — тихо спросила Ика.
Ей никто не ответил.
Ответ на этот вопрос могла дать только предстоящая дождливая неделя.
ВТОРНИК: ТУМАН
До почты, возле которой находились газетный киоск и ларек со сладостями, было два километра и еще двести с небольшим метров: расстояние однажды более или менее точно измерили автомобильным спидометром. Честно говоря, еще никто никогда не изъявлял желания сбегать туда за газетами…
«Никто никогда» — конечно, преувеличение, которое, в сущности, ни о чем не говорит. Правильнее было бы сказать: редко кто вызывался бежать за газетами, хотя этого неукоснительно требовали дежурные родители.
Теперь, в свою очередь, необходимо объяснить, что надо понимать под словами «дежурные родители».
А объяснить это очень просто. Дом на холме был открыт Икиными мамой и папой в одно из весенних воскресений три года назад, и уже на следующей неделе туда отправились родители Пацулки и Брошека. После недолгого обсуждения было решено, что дом идеально подходит для проведения в нем отпусков и каникул. Хозяева (пан Вевюрчак с женой) сообщили, что на лето могут перебираться к родственникам за реку и готовы сдать свой деревянный старый и уютный дом «городским, коли у тех есть охота».
«Городские» страшно обрадовались. Таким образом Ика, Брошек и Пацулка три года назад впервые провели тут каникулы. Взрослые же быстро между собой договорились и решили, что бессмысленно всем родителям весь отпуск мучиться со всеми своими отпрысками, при том что школьные каникулы гораздо длиннее, чем их отпуска. В результате был организован цикл трехнедельных дежурств.
Как известно, Икина мама с самого начала заявила, что право на отдых имеют все , а следовательно, и взрослые тоже. Поэтому все обязанности, включая приготовление пищи, стирку, глажку, колку дров, доставку воды и так далее, были распределены по справедливости, в соответствии с возможностями каждого. А поскольку некоторые виды работ могли выполнять только взрослые, остальные заботы легли на плечи младшего поколения.
К числу последних относилась, в частности, обязанность ходить на почту и за газетами, выполнять которую, как уже говорилось, никто никогда не спешил, а вернее, спешил редко.
В те дни, когда приходили еженедельники, дело обстояло еще более или менее сносно. У каждого были свои любимые журналы, за которыми ребята охотно ходили. Поэтому с четверга до воскресенья дежурства, связанные с распространением печатного слова, никого особенно не тяготили. Чего нельзя было сказать про понедельник, вторник и среду, особенно если погода бывала на редкость хорошей или на редкость мерзкой. У одного только Пацулки в день дежурства с лица не сходила улыбка — независимо от погоды. И это было понятно: между почтой и газетным киоском был кондитерский ларек, в котором всегда можно было откопать нечто достойное внимания.
Как нам уже известно, с утра в понедельник на южную Польшу обрушились массы влажного воздуха. А в ночь с понедельника на вторник (чтобы было еще веселее) «направление потоков воздуха изменилось с юго-западного на северо-западное, и теплый фронт уступил место холодному».
В связи с этим в Великих Горах ночью прошли грозы, над Недзицей и Черштыном пронеслись желтые градовые тучи, а над Восточными Татрами даже исполнила короткий злобный танец метель.
Долину на берегу реки весь этот метеорологический бум обошел стороной. Однако во вторник с утра повеяло холодом. При желании можно было даже увидеть вылетающие изо рта облачка пара.
Девочки натянули под джинсы колготки, а мальчики преисполнились ненависти к Пацулке, который по привычке отправился умываться к колодцу и тем самым — не терять же перед девчонками лица! — вынудил их последовать своему примеру. А ненавидеть его было за что: когда у Брошека и Влодека уже зуб на зуб не попадал, Пацулка даже не посинел.
Он только слегка порозовел.
После завтрака настало время идти за газетами, то есть шагать два километра двести метров (и столько же обратно), когда ветер пронизывает до костей и неустанно моросит дождь. Во вторник дежурила Ика, и в иных обстоятельствах она бы совершила прогулку под холодным дождем в полном одиночестве. (Разве что Брошек…)
Но обстоятельства в тот вторник были особые. Поэтому после завтрака Икина мать с изумлением обнаружила, что в поход за газетами собирается вся пятерка. На все пять свитеров были наброшены плащи, а на пять пар ног одеты высокие резиновые сапоги.
— Вы уж меня извините, — сказала мама, — я не хочу лезть в чужие дела, но все же прошу мне объяснить, что это означает?
Наивная Катажина уже раскрыла рот, чтобы сообщить, что им надо выяснить, не напечатана ли в какой-нибудь из газет некая заметка, но вместо этого лишь вскрикнула:
— О-ой!
Ика же, бесцеремонно ущипнувшая Катажину за левую ляжку, спокойно объяснила:
— Ничего особенного, мамуся.
— Гм, — хмыкнула мать. — Ничего особенного? — задумчиво переспросила она, помолчав. И вздохнула: — Нет, доченька, я тебе не верю. Но вмешиваться не стану. Однако предпочла бы узнать о том, что вы влипли в неприятную историю, своевременно, чтобы успеть оказать помощь.
— Хорошо, мамочка, — умильным голоском проворковала Ика.
— Ну тогда проваливайте, — точно таким же голосом сказала мама. Это означало, что молодежи сделано первое серьезное предупреждение.
Уже за мостом Катажина — главный правдолюбец — робко спросила:
— А может, надо было сказать правду?
Катажина предназначила этот вопрос главным образом Брошеку, который, подобно ей, был сторонником точного соблюдения всевозможных законов, требований и правил. Однако на сей раз даже Брошек с ней не согласился.
— Нет, — твердо сказал он. — Я все обдумал и пришел к убеждению, что — по крайней мере, до поры до времени — это наше личное и совершенно секретное дело.
— Хе-хе-хе, — засмеялся Влодек. — Совершенно секретное! А твой старик не в счет?
— Извини, пожалуйста, дорогой Влодзимеж, — с ледяным высокомерием сказал Брошек. — В письме к отцу я просил не только о помощи, но и о сохранении тайны.
— Знаю я, как взрослые хранят тайны! — с горечью пробормотал Влодек; по его тону можно было понять, что у него действительно есть в этой области горький опыт.
— Не валяй дурака! Don’t be silly, — сказала Ика. — Старый Брошек — могила.
— Это он-то могила?! — язвительно воскликнул Влодек. — Увидите, если только из нашей затеи что-нибудь выйдет, старый Брошек забудет про все свои обещания и засядет писать книгу. И, конечно, в ней будут происходить увлекательные, невероятные, захватывающие дух события, не имеющие ничего общего с действительностью, и получится дурацкая сказка для маленьких детей, а мы все сгорим со стыда. Мало вам, что он уже однажды нас описал? С меня, например, довольно. Я предпочитаю обнаружить себя на страницах какой-нибудь другой книги. Терпеть не могу, когда доверчивым читателям вешают лапшу на уши, вы уж простите.
— Такой красивый и такой тупой, — сказала Ика Катажине. Сказала, разумеется, достаточно громко, чтобы Влодек расслышал.
— Ну, знаешь! — возмутилась Катажина.
— Кто это там мяукает? — холодно поинтересовался Влодек.
— Не ссорьтесь! — сказал Брошек.
Пацулка кивком поддержал Брошека, а Брошек с необычайной серьезностью обратился к Влодеку.
— Не знаю, дорогой Влодзимез, известно ли тебе, — с уничижительной любезностью принялся объяснять он, — что вешать лапшу на уши авторам не запрещено. Это называется правом на литературный вымысел. Попробуй, например, описать свою жизнь так, как она идет, час за часом, минута за минутой. Ты бы первый уснул, а уж читатель умер бы с тоски к концу первой главы. Мой старик говорит, что ради того, чтобы сказать правду, книга должна лгать.
— Отличный принцип! — мрачно пробормотал Влодек; он чувствовал, что не прав, но не желал сдаваться.
К счастью, Катажина поспешила ему на помощь.
— Вы что, мальчики, чокнулись? — с обворожительной (поистине обворожительной) улыбкой спросила она. — Мы еще даже ответа от старшего Брошека не получили, не говоря уж о заметке в газете, а вы обсуждаете какие-то несуществующие книжки!
— У них в башках все перемешалось, — объяснила Ика. — Это от умывания колодезной водой. Застудили мозги.
— Не понимаю! — сердито воскликнул Брошек. — Почему отца, которому необходимо срочно закончить работу, вечером не было дома? Так бы мы еще вчера получили ответ…
И тут же подумал: «Ну конечно! Мама уехала на ежегодный съезд хирургов, и папашу в первый же вечер куда-то понесло». Однако вслух он этого не сказал, и оставшаяся часть пути до газетного киоска прошла в молчании.
После того как весь обычный набор газет был куплен и внимательнейшим образом изучен, а также бегло просмотрены некоторые другие издания, в редакциях которых у «старого Брошека» могли быть связи, молчание стало еще более тягостным. Хуже того: оно приобрело довольно-таки безнадежный и — честно говоря — дурацкий характер. Никто, по правде сказать, не верил, что заметка будет напечатана немедленно, уже во вторник, и тем не менее все, не исключая Пацулки, втайне надеялись, что отцу Брошека как-то все-таки удастся это дело «обстряпать». Именно надежда погнала их в киоск и помогла преодолеть два километра с двухсотметровым гаком меньше чем за пятнадцать минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34