Таков я.
Умчался последний образ, давший мне жизнь, каждый каждому, каждому, и
он вернулся, когда-то, последним видением Гилберта Ван Дайна, моим первым
видением. Я. Я бежал.
Назад, назад, туда, где, истекая кровью, лежал смуглый человек.
Умирал? Умирал так же, как и все остальные? Но он остался жить, поднялся и
снова оказался рядом со своими детьми. Я видел его глазами, и я понял.
Однажды жил-был мужчина. И женщина. Я знал. Я начал понимать.
Все, все, все они стали мне ясны. Все сотни людей, что я знал. Или их
было больше? Сосчитать невозможно. Все. Я стоял на коленях на крыше здания
и, подняв винтовку, направил ее на сенатора. Я упал и смотрел, как
вытекает моя кровь, а персидская армия наступает. Там, в песках, я пытался
создать систему исчисления, когда меч вошел в мое тело. А ты, моя Тереза!
Где ты сегодня? Мои слова поглотил ветер. Видения роятся в голове, а мир
стал еще чудовищнее. Я нажимаю на курок, и человек падает еще до того, как
прогремел гром. Здесь, в тюремной камере, я созерцаю Ужас и думаю о
будущем людей. Мой собственный конец пустяк в сравнении с ним. Я рисую
элементы стихии, здесь, в Амбуазе, могущественные силы, чей путь лежит по
воздуху и по морям, бушующие шторма, несущие ураганный ветер и огромные
волны. Я снова стреляю, и падает другой человек. Я быстро, но тщательно,
как и было запланировано, вытираю оружие, ставлю его к стене рядом со
знаком Детей Земли, поворачиваюсь и, пригнувшись, бегу по крыше. И там, на
самом верху здания, я, повинуясь жесту смуглого человека, смотрю на
Ист-ривер, осколок грязного стекла, и на сумеречное зернистое небо, где
клочья дыма похожи на кучи мусора, выброшенного морем на берег. А затем
поворачиваю голову и смотрю на переплетение городских улиц. Я еду, еду
сквозь ночь, у меня болит плечо, и я мечтаю о дожде. Однако кругом тихо и
неуютно. Ну что ж, да будет так. Мне могут не нравиться эти места, и все
же я люблю эту сухую траву и животных, спящих в своих норах. Только
созерцая беззаботную, дремлющую силу Земли, человек испытывает истинное
наслаждение и гордость. Даже в момент разрушения она созидает. Тот, кто
забывает о ней, лишает себя права на общий успех и поражение. Мы должны
знать о силах, рядом с которыми живем...
На мгновение остался только белый круг на синем поле, когда мир
вокруг меня рухнул. Но вот и круг тоже исчез. Остался только я, скала,
возникшая из волн. Я - Деннис Гиз.
Алек вышел из комнаты, он ищет доктора. Я начинаю понимать, и боль в
боку проходит.
Последние мысли Алека отдаются во мне эхом: я поворачиваю голову и
смотрю на картину - краски сохнут так быстро - я вижу на мольберте
женщину, которую он мне оставил, она улыбается. Жил-был мужчина.

У меня была высокая температура, и я бредил. Много спал. Меня
окутывал туман, который потом рассеивался, - и так несколько дней подряд.
Когда все, наконец, встало на свои места, я снова осознал, что над головой
у меня потолок больничной палаты, а рядом тихо сидит Алек.
- У вас тут есть вода? - спросил я его.
- Подожди минуту, - отозвался он, и я услышал, как он наливает в
стакан воду. - На, держи.
Он передал мне стакан с соломинкой. Я взял стакан обеими руками и
начал пить.
- Спасибо, - сказал я и отдал Алеку пустой стакан.
- Как ты... себя чувствуешь?
Мне удалось улыбнуться. Я понял, что Алек пытается пробиться в мое
сознание. Пожалуй, не стоит сейчас полностью блокировать доступ, он даже
не должен знать, что я умею это делать и догадался о его намерениях.
- Я стал... самим собой, - ответил я. - Спросите, как меня зовут,
если хотите.
- Да, ладно. Я бы много отдал, чтобы понять, как это произошло.
- И я тоже. Я чувствую слабость. А в остальном... все просто чудесно.
- Ты помнишь события последних двух месяцев?
- Не очень. Обрывки. Не связанные между собой впечатления.
- Ты и вправду стал другим человеком.
- Я рад, что вы это говорите. Я тоже так думаю.
- Ну, знаешь, мне кажется, ты сделал серьезный шаг в сторону
выздоровления.
- Я бы еще немного попил.
Алек наполнил стакан, и я его осушил. Потом, прикрыв ладонью рот,
зевнул.
- Похоже, ты опять стал правшой.
- Похоже. Извините, спать хочется.
- Конечно. Отдыхай спокойно. Я буду поблизости. Теперь, если все мои
догадки верны, ты начнешь поправляться очень быстро.
Я кивнул и закрыл глаза.
- Вот и хорошо, - проговорил я. - Рад это слышать.
Я лежал с закрытыми глазами, а мои мысли текли в никуда, Алек
поднялся и вышел из комнаты.
Я уже знал, что должен сделать, и мне стало страшно. Найти одного
человека, одного-единственного из целого населения целой планеты Земля, и
спросить его, что нужно делать. А значит, мне необходимо убедить здешний
персонал в том, что я поправился, - вряд ли будет правильно употребить
слово "выздоровел", поскольку я никогда не был нормальным, - и в том, что
мое состояние стабилизировалось: я должен получить разрешение вернуться на
Землю. А это означает упорную работу, только так я смогу добиться
результатов. Время имело для меня огромное значение, точнее, мне так тогда
казалось. Я надеялся, что не опоздаю.
Я не очень понимал, чем отличаюсь от тех, других, кого я знал и кем
был. Мне казалось, это непременно нужно выяснить, особенно учитывая, что в
тот момент мне все равно нечего было делать. Вокруг меня постоянно
находился медицинский персонал - нужно было только отыскать подходящего
человека.
Мое сознание отправилось в путь, на поиски.
Довольно скоро я нашел то, что искал: в одном из соседних зданий, в
лаборатории, работала женщина, молекулярный биолог, доктор Холмс.
Необходимые мне сведения не находились на поверхности, однако я понял, что
она ими обладает. Я проник глубже.
Да. Дж.Б.С.Холдейн однажды рассчитал, что число смертей, являющихся
результатом операции естественного отбора по замене старого гена новым,
столь высоко, что все виды живых существ могут себе позволить
возникновение нового гена не более одного раза в тысячелетие или около
того. Эта точка зрения господствовала довольно долго, пока в 1968 году не
появилась новая теория мутации. Стремительное развитие молекулярной
биологии было одной из сопутствующих причин. В февральском номере
"Природы" за этот год появилась статья генетика Мото Кимуры, в которой он
размышлял о недавно обнаруженных колоссальных различиях между
гемоглобином, цитохромом и другими молекулами у разных видов животных.
Оказалось, что эти различия встречаются гораздо чаще, чем было принято
считать. Учитывая большое число молекул и генов в организме живого
существа, резонно предположить, что мутации должны происходить каждые
несколько лет. Он чувствовал, что такая высокая скорость молекулярной
эволюции возможна только в том случае, если большинство из мутаций не
являются вредными или полезными, представляя собой случайные, нейтральные
изменения. Эти гипотезы вызвали решительные возражения сторонников
классической эволюционной теории, потому что доказывали, что эволюция
очень сильно зависит от случайностей и что основополагающий закон
естественного отбора ставится под сомнение. Новые гипотезы, когда они
заработали всерьез, позволили обнаружить множество альтернативных
вариантов молекул среди ныне живущих существ - ничем не вызванные
изменения, увеличивающие молекулярное многообразие...
Что означало...
Что означало: спящие хозяева эволюции человека, о которых поставил в
известность Ван Дайна смуглый человек, не в состоянии полностью влиять на
развитие нашего вида. Они должны были с самого начала, когда население еще
не увеличилось до таких огромных размеров, осуществлять более тщательный
контроль за развитием человеческой расы, чтобы иметь возможность точно
определить направление эволюции. Однако человек быстро распространился по
всему земному шару, общее число людей достигло сотен миллионов, а потом
миллиардов - теперь контролировать развитие человечества прежними методами
стало невозможно. Правда, в этом не было особой необходимости, поскольку
мы развивались в нужном направлении. Как только люди научились
изготавливать орудия труда, задача наблюдателей изменилась - теперь им
оставалось только внимательно следить за развитием наших идей, философии,
технологии, удаляя нежелательное и способствуя развитию тех факторов, что
их устраивали. Больше они ничего сделать не могли, так как наша
численность не позволяла рассчитывать на иное вмешательство. Они не могли
ни полностью предсказать, ни контролировать эволюцию нашего генетического
вида, которая становилось все более стремительной по мере увеличения
общего числа населения Земли. Так, в результате случайности, появился
телепатический ген. Он не представлял непосредственной угрозы, и наши
спящие контролеры не стали выступать против нас. Теперь, однако, появился
я. Я понимал ситуацию, имел доступ к накопленному опыту своей расы...
И был напуган, потому что теперь мне следовало побыстрее выписаться
отсюда и начать поиски смуглого человека...
Я устал. Даже размышления на эту тему придется немного отложить...

В последовавшие недели и месяцы я учился. Ходил на уроки, слушал
пленки и смотрел видеозаписи, разговаривал с Алеком и позволял ему увидеть
в своем сознании то, что считал нужным, участвовал в сеансах групповой
терапии и прибегал к своему специальному таланту, чтобы узнать еще больше.
Я ждал.
Постепенно я почувствовал, как напряжение, окружавшее меня, ослабело,
и я стал относиться к Алеку скорее как к другу, чем как к доктору. Мы
разговаривали о самых разнообразных предметах, вместе играли в спортивном
зале. Заглянув в сознание доктора Чалмерса, я узнал, что Алек даже поднял
вопрос о моем возвращении на Землю раньше намеченного срока.
- Ты должен больше заниматься гимнастикой, - сказал Алек. -
Приседания под нагрузкой принесли бы немалую пользу.
- Звучит ужасно, - ответил я.
- Поддерживать хорошую форму просто необходимо, - настаивал он. -
Вдруг тебе предложат отправиться на Землю на некоторое время, а ты будешь
не в состоянии это сделать.
- А что, этот вопрос уже поднимался?
- Ну, определенно сказать не могу. Однако, представь себе, что это
произошло... неужели тебя обрадует необходимость задержаться здесь на
месяц или даже больше только из-за того, что ты игнорировал физкультуру?
- Теперь, когда вы упомянули об этом, - ответил я, - конечно, нет.
Однако тут возникает проблема, о которой я еще совсем не думал.
- Что ты имеешь в виду?
- Мои родители. Насколько я понял, они окончательно разошлись. Когда
придет время возвращаться, куда я поеду?
Алек облизал губы и отвернулся.
- Вам не следует беспокоиться, - сказал я. - Для меня, особенно после
сеансов с доктором Макгинли, эти вопросы перестали быть такими
мучительными. Просто я хотел бы знать, куда именно меня отправят, когда
придет время.
- Деннис, мы еще не обсуждали эту проблему. И я совсем не уверен, что
твои родители станут спорить из-за тебя. А сам ты чего хочешь?
- Я уже говорил вам, у меня еще не было возможности как следует все
обдумать. Повлияет ли мой выбор на что-нибудь?
- Судя по тем отчетам, которые я получил, твои родители разумные
люди. Они очень рады, что ты начал так быстро прогрессировать. Ты ведь
получал письма от обоих. В них было что-нибудь, что могло бы повлиять на
твой выбор?
- Нет.
- Тогда я могу только предложить тебе спокойно обдумать, с кем из них
ты предпочел бы жить. Времени еще достаточно. Когда же нужно будет сделать
окончательный выбор, я обязательно скажу, что следует принять в расчет
твое пожелание, - надеюсь, мое мнение будет учтено при решении вопроса.
- Спасибо, Алек. Покажите мне те упражнения, которые я должен делать,
ладно?
...Именно поэтому я и решил забраться в голову доктора Чалмерса. Мне
стало трудно сканировать Алека после того, как мы подружились.
Позднее я подумал о вопросе, который поднял Алек. У моего отца были
деньги, власть, связи - все это могло мне пригодиться. Сейчас он жил в
Вашингтоне, рядом с местами, где я мог бы найти много интересного. Моя
мать по-прежнему жила одна в штате Нью-Мексико и занималась своими
цветами. Отец не сможет уделять мне много времени, и это меня вполне
устраивало. К тому же теперь я имел полный доступ к воспоминаниям о
прошлом и мог составить себе довольно точное представление об этом
человеке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23