Она стоит, заложив руки за спину, и немного светится, чтобы Ваун видел ее в темноте. В остальном сим очень сильно напоминает приезжающих иногда агентов госслужб — чистых, опрятных, правильно питающихся людей, доблестных слуг презренного народа.
Сима генерирует большой металлический ящик в углу. Он часто ломается; деревенские мальчишки говорят, что виной тому влажный воздух Дельты. Настоящая девушка из правительственной службы приходила вчера и починила машину — к радости Вауна и несчастью всех остальных. Общественный ком никогда так не ломается, общественный ком способен на большее, нежели сим одной-единственной учительницы, — он делает солдат, спейсеров и акробатов. Как раз сейчас все остальные собрались вокруг общественного кома в клубе и смотрят вечернюю развлекательную программу. Сегодня это глупая история о женщине-спейсере, чудом спасающейся от бесконечной вереницы враждебных чудовищ, то и дело теряющей детали туалета, но сохраняющей невредимой кожу. Ваун так много раз это видел, что звука, издаваемого аудиторией, ему достаточно, чтобы определить, что в данный момент происходит. С интервалами в несколько минут чудовище рвет на героине блузку, вываливаются груди, и все мальчики шумно радуются. Очень тупо и скучно.
Нет, общественный ком работает намного лучше, чем учитель. Что бы ни говорило правительство, но ребятишки приносят куда больше пользы на полях, нежели праздно сидя в классной комнате. Глиняный пол в этом углу школьного сарая весь в выбоинах, как будто что-то тяжелое падает на него время от времени. Это время года — самое трудное, идет угорь, стало быть, сырой воздух скоро, конечно, снова доберется до учительницы, скорее всего сразу, как кончится вечернее шоу на общественном коме. Ваун очень удивится, если завтра сим не станет снова мутным, дергающимся и скрипучим настолько, что никто не сможет на него смотреть.
А если родители придут сегодня к учителю, то Ваун не хочет, чтобы они нашли здесь его, ворующего еще немножко школьной премудрости. Он очень редко занимается просмотром шоу по общественному кому, да и тогда стоит в тени, не смешиваясь с остальными, сидящими на скамеечках из сплавного леса. Его сильнее тянет сюда, чтобы уединиться с учительницей во мраке. Он знает, это странно получать удовольствие от учебы, но это не более чем еще одна маленькая странность среди прочих. Он — придурок, козел и чудовище; у него темные волосы и темные глаза, он любит учиться. У него это получается, но видимо, просто потому, что он хочет учиться, а другие не хотят, ни взрослые, ни дети.
Он уже не ребенок, поэтому он никогда больше не приходит в школьный сарай днем. У него больше волос на подбородке, чем у Олмина или у Астоса, или у любого другого его ровесника, и никто в деревне не мечтает о том, чтобы встретиться с ним в честном бою, хотя он и не великан. Ему шестнадцать, а он все растет ввысь и вширь, растут волосы на его теле. Но через пару лет рост прекратится, и он станет одним из местных парней. Тогда ему будет положено жениться. Об этом он старается не задумываться.
— Тогда научи меня чему-нибудь еще, — умоляет он учительницу.
Девушка кривит губы.
— Я научила тебя всему, чему могла, Ваун. Лето едва наступило, а вечера уже удушливы до бреда. Ангел еще висит на западе небосклона, и ночь поэтому не так уж темна, но внутри классной комнаты — тьма, нарушаемая лишь слабым блеском сима. Стрекочут жучки, ветер приносит речную вонь и далекий смех от общественного кома в центре деревни. Ваун сидит в одиночестве, скрестив ноги, на полу школьной хибарки и пытается учиться, поскольку лишь это делает его счастливым.
— Еще должны быть миллионы неизвестных мне вещей! Сим мерцает.
— Но тебе не обязательно знать их, — отвечает он неопределенно.
— Расскажи мне о космосе.
— Опять? — вздыхает сим. — Этот модуль я транслировала за последние десять лет уже… семнадцать раз, судя по моим записям. В десяти случаях ты был при этом один, как сейчас.
Ваун бьет кулаком по твердому грязному полу.
— Расскажи еще раз! Расскажи!
Космос и спейсеры. Эта тема — не редкость в программах общественного кома, но там все вранье. Он хочет знать!
Шестнадцать — почти взрослый. Он мечтает скоро покинуть деревню, но куда ему идти, что делать? Когда Ваун спрашивает об этом, учительница становится совершенно непреклонной и говорит, что в деревне жить хорошо, что работа, которой здесь занимаются мужчины и женщины, важна, и он должен остаться и играть свою роль в кормлении Содружества. Если он сбежит, его могут арестовать и сослать в тюремный лагерь, где жизнь не будет хороша. Ваун верит не всему, что говорит учительница, но этому верит.
А тут еще Глора, его омерзительная, невыносимая мать. После того, как пипод убил Нивела, она стала еще хуже. Она говорит, что он должен уйти и спасти мир, но никогда не может объяснить, что это значит. Он теперь знает то, чего не знал, когда был маленьким, — она сумасшедшая. Никто не верит ее сказкам о встрече с Богом, о непорочном зачатии Вауна, даже священники в близлежащих городах. Священники особенно. Если он покинет деревню, кто будет кормить ее, одевать ее, приводить ее домой из странствий?
Учительница рассказывает про Пузырь, распространяющийся из центра, с древнего Востока. Ваун мог бы повторять слова наизусть, но тогда учительница остановится и разозлится. Пять тысяч элуев, двенадцать миллионов звезд, миллионы миров.
Во мраке поднимается рука Вауна.
— У тебя есть вопрос, Ваун?
— Если люди разлетелись на пять тысяч элуев во всех направлениях, значит, диаметр Пузыря — десять тысяч, верно?
— Очень хорошо. Да, верно, Ваун.
— Но ты говорила нам, что галактика — это такая плоская и круглая штука толщиной всего в две тысячи элуев.
Пауза.
— Это не существенно, — говорит в конце концов учительница. — Не прерывай, пожалуйста.
Именно так она всегда отвечает. Но Пузырь не может иметь форму пузыря, он должен быть кольцом, типа колеса.
Учительница продолжает лекцию, слово за словом: приграничные, примитивные миры снаружи, развитые — типа Ульта — миры ближе к центру. Вауну хочется знать, что в самом центре, но это еще один вопрос из тех, на которые учительница не ответит. Может, переразвитые миры? Или миры, они, как дети — сначала грудные, потом подростки, затем взрослые мужчины и женщины, которые уже не меняются?
Скрипнула доска.
Кто-то стоит за дверью, и Ваун мгновенно вскакивает на ноги, живот у него скрутило спазмом ужаса. Олмин и другие ровесники теперь, когда все они заинтересовались девчонками, не наскакивают на него слишком часто, но мальчишки помладше научились досаждать придурку. А их так много.
Учительница останавливается и спрашивает:
— Ваун? Что-то случилось? Что-то нехорошее? Еще какое нехорошее! Окна посажены высоко, чтобы мальчишки не могли в них выглядывать. Ваун знает, что сможет выбраться, поскольку он уже делал это раньше, но если маленькие чудовища снова сторожат у заднего входа, он угодит прямо в свору злобных щенков. В последний раз он чуть не лишился глаза.
Дверь скрипнула и начала открываться. Ваун безмолвно кинулся к стене, потянулся руками к отверстию… и остановился, уперевшись взглядом в грубую стену из сплавного леса перед носом. Тусклый свет засиял ярче, но он не видел своей тени. Он развернулся, взволнованный и озадаченный. Казалось, что комнату заполнило сияние, и он никогда еще не видел сияния, столь похожего на утренний туман. В дверях стоял незнакомый мальчик, необъяснимое сияние лилось, словно дым, из того, что он держал в руках; он поднял это выше, и свет забил еще ярче.
Стал виден каждый свиль на стенах, внезапно весь грязный сарай открылся взору.
Этот парень не из деревенских, тем более с такой хитрой штуковиной в руках. Вместо грубой набедренной повязки и сандалий на нем шорты, ботинки и рубашка. На лице нет бороды. Стало быть, он из госслужб, и облегчению Вауна нет предела. Спазм в животе сменяется вялостью трясущихся рук и ног.
Гость отвечает Вауну взглядом.
У него темные волосы.
Лицо расплывается в широкой улыбке.
— Привет, — говорит он. Темные волосы? Еще один придурок? Он совсем как Ваун. Очень похож, правда — такой же стройный, плотно сложенный, такого же примерно роста. Света недостаточно, чтобы разглядеть его глаза, но…
— Меня зовут Радж, а тебя? Его голос мелодичен.
— Ваун, — говорит Ваун.
У него пересохло во рту. Руки трясутся. Теперь он видит гостя очень хорошо, но не верит своим глазам, Пока у него не начали расти усы, он видел это лицо всякий раз, когда смотрел в гладь пруда.
Радж медленно двинулся вперед и протянул руку.
— Я подумал, что наверняка найду тебя в школе. Где еще тебя искать? — Он посмотрел на учительницу, разглядывавшую его с озадаченным видом.
— Функционирование прекращено, — резко бросил парень, и сим погас.
Радж довольно улыбнулся Вауну. Он не совсем взрослый — немного выше и тяжелее Вауна, но еще юноша. На лице и груди нет волос.
Он подошел к Вауну вплотную, не переставая улыбаться и все еще протягивая руку. Как будто для того, чтобы успокоить его, он поднял другую руку еще выше, и свет засиял еще ярче. Теперь Раджа прекрасно видно, и Ваун трепещет перед светом этих черных глаз. У Бога есть еще сыновья? Он все еще жмется голой спиной к пупырчатой, шершавой поверхности стены.
— Да, Ваун, мы похожи, согласен? Фактически мы идентичны. Не пугайся. Я твой брат. Я очень счаст…
— У меня нет братьев.
— Нет, есть. Мы как бы… потерялись. Но я пришел, чтобы забрать тебя с собой. Нас ждет корабль.
— Забрать?
Слава Всемилостивому Отцу! Потерялись? Еще крохотным малышом Ваун лелеял мечты о том, что он, возможно, на самом деле не имеет отношения к Дельте; что он не принадлежит Глоре; что где-то живут его настоящие отец с матерью.
Сумасшедшие, детские, пустые мечтания! Нет, этого не может быть.
— Дайс присматривает за ним. Это еще один брат. Пойдем, очнись!
Ваун осторожно жмет предложенную руку. Она реальная. Ладонь у Раджа гладкая, но жмет он — оба они жмут — крепко.
И оба улыбаются.
— Видишь? Идеально подходит! — говорит Радж. Он опускает свой хитроумный светильник, прицепляет его к поясу, и лачуга погружается во мрак, но блеск глаз и зубов кажется Вауну ярким, как летний полдень.
— Потрясающе, правда? Я тоже потерялся. Тонг нашел меня пару лет назад но я-то хоть рос в мало-мальски пристойном городке. Не хочешь же ты оставаться в этой грязной дыре, а, брат Ваун? Ловить угрей или чем ты тут занимаешься?
Жрать отбросы? Тупеть от этой дряни, что они добавляют в бустер? Честно говоря, Ваун, от тебя несет, как от реки. Пошли! Мир ждет нас! Галактика ждет!
Ваун не верит этому. Другие такие же, как он? Он столь же безумен, сколь и его мать. У него видение. Этого не может быть. Если он сделает шаг — он признает, что все это происходит на самом деле, а тогда разочарование будет еще болезненнее. Его сердце колотится так неистово, что кажется, будто у него лихорадка, но сейчас не сезон для лихорадок, а у него их вообще не бывает. Он вжимается в стену, и Радж хмурится будто бы недовольный.
— Доверься мне, брат.
— Куда ехать?
— Сначала в Кешеликс. Большой город! Через три недели мы встретимся там с Приором, — голос Раджа дрогнул от волнения. — Он послал нас искать тебя. Брат Тонг тоже будет там. Они оба так обрадуются тебе! Очень обрадуются! Как я! Ты один из нас, Ваун!
Одного этого…
— Братья?
У многих мальчиков в деревне были братья, но они не похожи друг на друга так сильно, как Ваун с этим Раджем. Это он смотрит на самого себя. Немного выше, шире, толще, немного резче — несмотря на отсутствие бороды — черты лица.
— Особенные братья. Ваун, о, Ваун! Это здорово! Радж неожиданно оттаскивает Вауна от стены, обхватывает его руками, обнимает; и странное дело это кажется правильным, хоть и напоминает ему о том, как когда-то он попробовал обнять Уэнэбис, чтобы понять, зачем другие мальчики обнимают девочек, и Уэнэбис прыснула со смеху.
— Какого особого рода? — спрашивает Ваун, позволяя Раджу сжимать себя и боясь, как бы не разрыдаться. Боясь еще, наверное, как бы не проснуться.
— Совершенно особого рода. Брат Дайс объяснит. Или Приор. Мы все — братья, Ваун, и больше тебе не придется быть одному..
Радж останавливается и шмыгает носом. Он отходит назад, улыбаясь и утирая слезы на щеках. Ваун делает то же самое, и оба смущенно хихикают в унисон.
— Ваун! Брат Ваун! Пойдем же, брат!
— Но учительница говорила, что я должен остаться…
— В задницу эту тупую машину! Встреча с Вауном, похоже, поразила Раджа так же, как и самого Вауна.
— Правительство создает их, чтобы производить рабов, только и всего.
Что бы это ни означало…
— А моя… Глора? Моя мать?
— Она не настоящая твоя мать. Только приемная. Не думай о ней, кем бы она ни была. Она не имеет значения, а ты имеешь!
— Я?
Не может быть. Именно то, что говорила Глора.
— Да! Огромное значение! Пойдем же! У нас на корабле есть еда и потрясающее пиво, а Дайс все объяснит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Сима генерирует большой металлический ящик в углу. Он часто ломается; деревенские мальчишки говорят, что виной тому влажный воздух Дельты. Настоящая девушка из правительственной службы приходила вчера и починила машину — к радости Вауна и несчастью всех остальных. Общественный ком никогда так не ломается, общественный ком способен на большее, нежели сим одной-единственной учительницы, — он делает солдат, спейсеров и акробатов. Как раз сейчас все остальные собрались вокруг общественного кома в клубе и смотрят вечернюю развлекательную программу. Сегодня это глупая история о женщине-спейсере, чудом спасающейся от бесконечной вереницы враждебных чудовищ, то и дело теряющей детали туалета, но сохраняющей невредимой кожу. Ваун так много раз это видел, что звука, издаваемого аудиторией, ему достаточно, чтобы определить, что в данный момент происходит. С интервалами в несколько минут чудовище рвет на героине блузку, вываливаются груди, и все мальчики шумно радуются. Очень тупо и скучно.
Нет, общественный ком работает намного лучше, чем учитель. Что бы ни говорило правительство, но ребятишки приносят куда больше пользы на полях, нежели праздно сидя в классной комнате. Глиняный пол в этом углу школьного сарая весь в выбоинах, как будто что-то тяжелое падает на него время от времени. Это время года — самое трудное, идет угорь, стало быть, сырой воздух скоро, конечно, снова доберется до учительницы, скорее всего сразу, как кончится вечернее шоу на общественном коме. Ваун очень удивится, если завтра сим не станет снова мутным, дергающимся и скрипучим настолько, что никто не сможет на него смотреть.
А если родители придут сегодня к учителю, то Ваун не хочет, чтобы они нашли здесь его, ворующего еще немножко школьной премудрости. Он очень редко занимается просмотром шоу по общественному кому, да и тогда стоит в тени, не смешиваясь с остальными, сидящими на скамеечках из сплавного леса. Его сильнее тянет сюда, чтобы уединиться с учительницей во мраке. Он знает, это странно получать удовольствие от учебы, но это не более чем еще одна маленькая странность среди прочих. Он — придурок, козел и чудовище; у него темные волосы и темные глаза, он любит учиться. У него это получается, но видимо, просто потому, что он хочет учиться, а другие не хотят, ни взрослые, ни дети.
Он уже не ребенок, поэтому он никогда больше не приходит в школьный сарай днем. У него больше волос на подбородке, чем у Олмина или у Астоса, или у любого другого его ровесника, и никто в деревне не мечтает о том, чтобы встретиться с ним в честном бою, хотя он и не великан. Ему шестнадцать, а он все растет ввысь и вширь, растут волосы на его теле. Но через пару лет рост прекратится, и он станет одним из местных парней. Тогда ему будет положено жениться. Об этом он старается не задумываться.
— Тогда научи меня чему-нибудь еще, — умоляет он учительницу.
Девушка кривит губы.
— Я научила тебя всему, чему могла, Ваун. Лето едва наступило, а вечера уже удушливы до бреда. Ангел еще висит на западе небосклона, и ночь поэтому не так уж темна, но внутри классной комнаты — тьма, нарушаемая лишь слабым блеском сима. Стрекочут жучки, ветер приносит речную вонь и далекий смех от общественного кома в центре деревни. Ваун сидит в одиночестве, скрестив ноги, на полу школьной хибарки и пытается учиться, поскольку лишь это делает его счастливым.
— Еще должны быть миллионы неизвестных мне вещей! Сим мерцает.
— Но тебе не обязательно знать их, — отвечает он неопределенно.
— Расскажи мне о космосе.
— Опять? — вздыхает сим. — Этот модуль я транслировала за последние десять лет уже… семнадцать раз, судя по моим записям. В десяти случаях ты был при этом один, как сейчас.
Ваун бьет кулаком по твердому грязному полу.
— Расскажи еще раз! Расскажи!
Космос и спейсеры. Эта тема — не редкость в программах общественного кома, но там все вранье. Он хочет знать!
Шестнадцать — почти взрослый. Он мечтает скоро покинуть деревню, но куда ему идти, что делать? Когда Ваун спрашивает об этом, учительница становится совершенно непреклонной и говорит, что в деревне жить хорошо, что работа, которой здесь занимаются мужчины и женщины, важна, и он должен остаться и играть свою роль в кормлении Содружества. Если он сбежит, его могут арестовать и сослать в тюремный лагерь, где жизнь не будет хороша. Ваун верит не всему, что говорит учительница, но этому верит.
А тут еще Глора, его омерзительная, невыносимая мать. После того, как пипод убил Нивела, она стала еще хуже. Она говорит, что он должен уйти и спасти мир, но никогда не может объяснить, что это значит. Он теперь знает то, чего не знал, когда был маленьким, — она сумасшедшая. Никто не верит ее сказкам о встрече с Богом, о непорочном зачатии Вауна, даже священники в близлежащих городах. Священники особенно. Если он покинет деревню, кто будет кормить ее, одевать ее, приводить ее домой из странствий?
Учительница рассказывает про Пузырь, распространяющийся из центра, с древнего Востока. Ваун мог бы повторять слова наизусть, но тогда учительница остановится и разозлится. Пять тысяч элуев, двенадцать миллионов звезд, миллионы миров.
Во мраке поднимается рука Вауна.
— У тебя есть вопрос, Ваун?
— Если люди разлетелись на пять тысяч элуев во всех направлениях, значит, диаметр Пузыря — десять тысяч, верно?
— Очень хорошо. Да, верно, Ваун.
— Но ты говорила нам, что галактика — это такая плоская и круглая штука толщиной всего в две тысячи элуев.
Пауза.
— Это не существенно, — говорит в конце концов учительница. — Не прерывай, пожалуйста.
Именно так она всегда отвечает. Но Пузырь не может иметь форму пузыря, он должен быть кольцом, типа колеса.
Учительница продолжает лекцию, слово за словом: приграничные, примитивные миры снаружи, развитые — типа Ульта — миры ближе к центру. Вауну хочется знать, что в самом центре, но это еще один вопрос из тех, на которые учительница не ответит. Может, переразвитые миры? Или миры, они, как дети — сначала грудные, потом подростки, затем взрослые мужчины и женщины, которые уже не меняются?
Скрипнула доска.
Кто-то стоит за дверью, и Ваун мгновенно вскакивает на ноги, живот у него скрутило спазмом ужаса. Олмин и другие ровесники теперь, когда все они заинтересовались девчонками, не наскакивают на него слишком часто, но мальчишки помладше научились досаждать придурку. А их так много.
Учительница останавливается и спрашивает:
— Ваун? Что-то случилось? Что-то нехорошее? Еще какое нехорошее! Окна посажены высоко, чтобы мальчишки не могли в них выглядывать. Ваун знает, что сможет выбраться, поскольку он уже делал это раньше, но если маленькие чудовища снова сторожат у заднего входа, он угодит прямо в свору злобных щенков. В последний раз он чуть не лишился глаза.
Дверь скрипнула и начала открываться. Ваун безмолвно кинулся к стене, потянулся руками к отверстию… и остановился, уперевшись взглядом в грубую стену из сплавного леса перед носом. Тусклый свет засиял ярче, но он не видел своей тени. Он развернулся, взволнованный и озадаченный. Казалось, что комнату заполнило сияние, и он никогда еще не видел сияния, столь похожего на утренний туман. В дверях стоял незнакомый мальчик, необъяснимое сияние лилось, словно дым, из того, что он держал в руках; он поднял это выше, и свет забил еще ярче.
Стал виден каждый свиль на стенах, внезапно весь грязный сарай открылся взору.
Этот парень не из деревенских, тем более с такой хитрой штуковиной в руках. Вместо грубой набедренной повязки и сандалий на нем шорты, ботинки и рубашка. На лице нет бороды. Стало быть, он из госслужб, и облегчению Вауна нет предела. Спазм в животе сменяется вялостью трясущихся рук и ног.
Гость отвечает Вауну взглядом.
У него темные волосы.
Лицо расплывается в широкой улыбке.
— Привет, — говорит он. Темные волосы? Еще один придурок? Он совсем как Ваун. Очень похож, правда — такой же стройный, плотно сложенный, такого же примерно роста. Света недостаточно, чтобы разглядеть его глаза, но…
— Меня зовут Радж, а тебя? Его голос мелодичен.
— Ваун, — говорит Ваун.
У него пересохло во рту. Руки трясутся. Теперь он видит гостя очень хорошо, но не верит своим глазам, Пока у него не начали расти усы, он видел это лицо всякий раз, когда смотрел в гладь пруда.
Радж медленно двинулся вперед и протянул руку.
— Я подумал, что наверняка найду тебя в школе. Где еще тебя искать? — Он посмотрел на учительницу, разглядывавшую его с озадаченным видом.
— Функционирование прекращено, — резко бросил парень, и сим погас.
Радж довольно улыбнулся Вауну. Он не совсем взрослый — немного выше и тяжелее Вауна, но еще юноша. На лице и груди нет волос.
Он подошел к Вауну вплотную, не переставая улыбаться и все еще протягивая руку. Как будто для того, чтобы успокоить его, он поднял другую руку еще выше, и свет засиял еще ярче. Теперь Раджа прекрасно видно, и Ваун трепещет перед светом этих черных глаз. У Бога есть еще сыновья? Он все еще жмется голой спиной к пупырчатой, шершавой поверхности стены.
— Да, Ваун, мы похожи, согласен? Фактически мы идентичны. Не пугайся. Я твой брат. Я очень счаст…
— У меня нет братьев.
— Нет, есть. Мы как бы… потерялись. Но я пришел, чтобы забрать тебя с собой. Нас ждет корабль.
— Забрать?
Слава Всемилостивому Отцу! Потерялись? Еще крохотным малышом Ваун лелеял мечты о том, что он, возможно, на самом деле не имеет отношения к Дельте; что он не принадлежит Глоре; что где-то живут его настоящие отец с матерью.
Сумасшедшие, детские, пустые мечтания! Нет, этого не может быть.
— Дайс присматривает за ним. Это еще один брат. Пойдем, очнись!
Ваун осторожно жмет предложенную руку. Она реальная. Ладонь у Раджа гладкая, но жмет он — оба они жмут — крепко.
И оба улыбаются.
— Видишь? Идеально подходит! — говорит Радж. Он опускает свой хитроумный светильник, прицепляет его к поясу, и лачуга погружается во мрак, но блеск глаз и зубов кажется Вауну ярким, как летний полдень.
— Потрясающе, правда? Я тоже потерялся. Тонг нашел меня пару лет назад но я-то хоть рос в мало-мальски пристойном городке. Не хочешь же ты оставаться в этой грязной дыре, а, брат Ваун? Ловить угрей или чем ты тут занимаешься?
Жрать отбросы? Тупеть от этой дряни, что они добавляют в бустер? Честно говоря, Ваун, от тебя несет, как от реки. Пошли! Мир ждет нас! Галактика ждет!
Ваун не верит этому. Другие такие же, как он? Он столь же безумен, сколь и его мать. У него видение. Этого не может быть. Если он сделает шаг — он признает, что все это происходит на самом деле, а тогда разочарование будет еще болезненнее. Его сердце колотится так неистово, что кажется, будто у него лихорадка, но сейчас не сезон для лихорадок, а у него их вообще не бывает. Он вжимается в стену, и Радж хмурится будто бы недовольный.
— Доверься мне, брат.
— Куда ехать?
— Сначала в Кешеликс. Большой город! Через три недели мы встретимся там с Приором, — голос Раджа дрогнул от волнения. — Он послал нас искать тебя. Брат Тонг тоже будет там. Они оба так обрадуются тебе! Очень обрадуются! Как я! Ты один из нас, Ваун!
Одного этого…
— Братья?
У многих мальчиков в деревне были братья, но они не похожи друг на друга так сильно, как Ваун с этим Раджем. Это он смотрит на самого себя. Немного выше, шире, толще, немного резче — несмотря на отсутствие бороды — черты лица.
— Особенные братья. Ваун, о, Ваун! Это здорово! Радж неожиданно оттаскивает Вауна от стены, обхватывает его руками, обнимает; и странное дело это кажется правильным, хоть и напоминает ему о том, как когда-то он попробовал обнять Уэнэбис, чтобы понять, зачем другие мальчики обнимают девочек, и Уэнэбис прыснула со смеху.
— Какого особого рода? — спрашивает Ваун, позволяя Раджу сжимать себя и боясь, как бы не разрыдаться. Боясь еще, наверное, как бы не проснуться.
— Совершенно особого рода. Брат Дайс объяснит. Или Приор. Мы все — братья, Ваун, и больше тебе не придется быть одному..
Радж останавливается и шмыгает носом. Он отходит назад, улыбаясь и утирая слезы на щеках. Ваун делает то же самое, и оба смущенно хихикают в унисон.
— Ваун! Брат Ваун! Пойдем же, брат!
— Но учительница говорила, что я должен остаться…
— В задницу эту тупую машину! Встреча с Вауном, похоже, поразила Раджа так же, как и самого Вауна.
— Правительство создает их, чтобы производить рабов, только и всего.
Что бы это ни означало…
— А моя… Глора? Моя мать?
— Она не настоящая твоя мать. Только приемная. Не думай о ней, кем бы она ни была. Она не имеет значения, а ты имеешь!
— Я?
Не может быть. Именно то, что говорила Глора.
— Да! Огромное значение! Пойдем же! У нас на корабле есть еда и потрясающее пиво, а Дайс все объяснит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51