Или ему. Или тем серьезным мужчинам, которые сейчас собрались вокруг мертвого тела в кустах между красным деревянным забором и вершиной холма.
Он видел труп лишь несколько мгновений и причем издалека, а во второй раз уже взглянуть не захотел, если можно было этого избежать. Однако он знал, что все напрасно. Образ ребенка в красной юбочке и блузочке в поперечную полоску врезался ему в подсознание и должен был остаться там навсегда, вместе со всеми другими образами, от которых он уже никогда не сможет избавиться. Он думал о деревянных башмачках на склоне неподалеку и о своем собственном, еще не родившемся, ребенке. Он думал о том, как будет выглядеть этот ребенок через девять лет, а также об ужасе и отвращении, которые вызывает такое преступление, и о том, как будут выглядеть первые страницы вечерних газет.
Все пространство вокруг мрачной, похожей на дот, водонапорной башни было перекрыто, включая крутой склон до самого подножья холма и лестницы на Ингемаргатан. Он прошел мимо автомобиля, остановился у ограды и посмотрел на пустую детскую площадку с песочницей, качелями и каруселью.
Он знал, что подобное уже происходило раньше и произойдет снова, и осознание этого давило на него, как невыносимо тяжелый груз. После того, как произошел последний случай, им дали электронно-вычислительные машины, а также больше людей и автомобилей. С тех пор как произошел последний случай, в парках улучшили освещение и убрали множество кустов. Когда произойдет следующий случай, у них будет еще больше автомобилей и электронно-вычислительных машин, а в парках останется еще меньше кустов. Все эти мысли мелькали в голове Колльберга, когда он вытирал лоб платком, который вполне можно было выжимать.
Журналисты и фотографы уже были на месте, но, к счастью, за это время сюда не проникло слишком много зевак. Журналисты и фотографы, как ни удивительно, с годами стали лучше, по меньшей мере, хоть это полиция должна считать благом. Зеваки никогда не станут лучше.
Несмотря на довольно большое количество людей в перекрытом пространстве, вокруг водонапорной башни парила странная тишина. Издалека доносились радостные выкрики и детский смех, очевидно, из плавательного бассейна или с детской площадки возле Свеавеген.
Колльберг остался стоять у ограждения. Он ничего не говорил, и к нему тоже никто не обращался.
Он знал, что в государственной комиссии по расследованию убийств и в отделе по расследованию преступлений, связанных с насилием, объявили тревогу, что расследование дела быстро стабилизируется, что на месте преступления работают эксперты-криминалисты, что к делу подключили полицию нравов, что будет организован центр по контактам с общественностью, что идут приготовления для того, чтобы обследовать один дом за другим, что объявлена тревога всем радиопатрулям и что никому не дадут передышки, в том числе и ему.
И все же, несмотря на это, он позволил себе на минутку остановиться и поразмышлять. Сейчас лето. Люди купаются. По городу бродят туристы со схемой города в руках. А в кустах между вершиной холма и красным деревянным забором лежит мертвый ребенок. Это было отвратительно. Но хуже всего было то, что это могло быть еще хуже.
На холм от кирхи Святого Стефана, рыча мотором, поднимался еще один автомобиль, наверное, уже девятый или десятый. Он выехал на вершину холма и остановился. Колльберг даже не повернул головы, но он видел, как из автомобиля выходит Гюнвальд Ларссон и приближается к нему.
— Что-нибудь выяснили?
— Не знаю.
— Чертов дождь. Лило всю ночь. Вероятно, это… — сказал Гюнвальд Ларссон и на этот раз оборвал сам себя. Через минуту он продолжил: — Если тут обнаружат какие-нибудь следы, то они, вероятно, окажутся моими. Вчера вечером я был здесь. Сразу после десяти.
— Гм.
— Из-за этого ограбления. Он напал на женщину не далее чем в пятидесяти шагах отсюда.
— Я слышал.
— Она только что закрыла свою фруктовую лавку и шла домой. Несла с собой всю выручку.
— Гм.
— Всю выручку. У людей с головой не в порядке, — сказал Гюнвальд Ларссон.
Он снова ненадолго замолчал. Потом кивнул головой в направлении вершины холма, красного деревянного забора и кустов и сказал:
— Тогда она там уже должна была лежать.
— Вероятно.
— Когда мы приехали, снова шел дождь. А патрульные в штатском из девятого округа были здесь за сорок пять минут до этого. Они тоже ничего не видели. А ведь тогда она уже должна была лежать здесь.
— Они искали грабителя, — сказал Колльберг.
— Да. А когда он орудовал здесь, они уже были в Лиль-Янскогене у Совиного источника. Это было после девяти.
— А как дела у той женщины?
— Машина скорой помощи отвезла ее прямиком в больницу. Шок, фрактура челюсти, выбито четыре зуба, сломан нос. Единственное, что она видела, было то, что это мужчина и что у него на лице красный платок. Потрясающее описание.
Гюнвальд Ларссон снова минутку помолчал и потом сказал:
— Если бы у меня были собаки…
— И что же?
— На прошлой неделе к нам зашел твой знаменитый коллега Мартин Бек и посоветовал, чтобы я пустил туда собак. Возможно, собака нашла бы…
Он снова кивнул в направлении вершины холма, словно не хотел говорить вслух то, о чем думал.
Колльберг недолюбливал Гюнвальда Ларссона, но сейчас понимал его.
— Гм, это возможно, — сказал он.
Гюнвальд Ларссон нерешительным голосом спросил:
— Это секс?
— Похоже на то.
— В таком случае, вряд ли это с тем будет иметь что-то общее.
— Вероятно.
Из-за веревочного ограждения к ним вышел Рённ, и Гюнвальд Ларссон мгновенно спросил:
— Это секс?
— Да, — ответил Рённ. — Похоже на то. Наверняка.
— В таком случае, вряд ли это с тем будет иметь что-то общее.
— С чем?
— С ограблением.
— Что-нибудь обнаружили? — спросил Колльберг.
— Почти ничего, — сказал Рённ. — Все следы смыл дождь. Она вся промокла.
— Тьфу, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Тьфу, это отвратительно. Два сумасшедших и словно сорвались с цепи на одном и том же месте. Причем один хуже другого.
Он быстро повернулся и пошел к автомобилю. Последнее, что они услышали от него, было:
— Черт возьми, ну и работенка.
Рённ несколько секунд смотрел ему вслед и потом тихо сказал:
— Может, ты подойдешь к нам туда на минутку?
Колльберг тяжело вздохнул и перешагнул через веревочное ограждение.
Мартин Бек вернулся в Стокгольм только в субботу к вечеру, за день до того, как должен был снова приступить к работе. Ольберг проводил его на вокзал.
В Халсберге у него была пересадка, и он купили там вечерние газеты. Засунул их в карман пиджака и вытащил только тогда, когда удобно сидел в гётеборгском экспрессе.
Он посмотрел на первую страницу и вздрогнул. Кошмар начался.
Для него на несколько часов позже, чем для всех остальных. Но только и всего.
IX
Есть минуты и ситуации, которых человек любой ценой хочет избежать, однако ему все же это не удается. Очевидно, полицейские попадают в такие ситуации чаще чем остальные люди и, вне всякого сомнения, с некоторыми полицейскими это происходит чаще чем с другими их коллегами.
Такой ситуацией являлся допрос женщины по имени Карин Карлсон, спустя менее двадцати четырех часов после того, как она узнала, что ее восьмилетнюю дочь задушил убийца-извращенец. Одинокую женщину, которая, несмотря на уколы и таблетки, совершенно не успела прийти в себя после потрясения и которая свою абсолютную апатию проявляла в том, что по-прежнему ходила в том же коричневом хлопчатобумажном платье-халате и тех же босоножках, которые были на ней, когда за сутки перед тем к ней в дверь позвонил толстый полицейский, которого она никогда раньше не видела и уже, наверное, никогда не увидит.
Этот человек — криминальный комиссар государственной комиссии по расследованию убийств, и он знает, что разговор нельзя отложить, и тем более он не может избежать этого разговора, потому что кроме этой единственной свидетельницы не существует ни единой зацепки, ни единой улики. Хотя протокол вскрытия еще не готов, но этот человек знает в общих чертах, что в нем будет написано.
Двадцать четыре часа назад Мартин Бек сидел на корме катера и вытаскивал сети, которые они с Ольбергом поставили рано утром. А теперь он стоял в кабинете управления полиции на Кунгсхольмсгатан, правым локтем опирался на металлический шкафчик и так скверно себя чувствовал, что ему даже не хотелось сесть.
Они договорились, что будет уместнее всего, если допрос проведет женщина, старший криминальный ассистент из отдела полиции нравов. Ей было лет сорок пять, звали ее Сильвия Гранберг, и для выполнения этой задачи она, в определенном смысле, очень хорошо подходила. Сидя напротив женщины в коричневом платье, она выглядела так же безучастно и невозмутимо, как и магнитофон, который она только что включила.
Когда она выключила магнитофон спустя сорок пять минут, в ней не было заметно никаких видимых изменений, а ее голос за все это время ни разу не дрогнул. Мартину Беку представилась возможность убедиться в этом еще раз, когда через несколько минут он с Колльбергом и несколькими другими сотрудниками прослушивал ленту.
ГРАНБЕРГ: Фру Карлсон, я знаю, что для вас это очень тяжело, но к сожалению, мы вынуждены задать вам несколько вопросов.
СВИДЕТЕЛЬНИЦА: Да.
Г.: Вас зовут Карин Элизабет Карлсон.
С.: Да.
Г.: Когда вы родились?
С.: Седьмо… девять…
Г.: Пожалуйста, поворачивайте голову к микрофону, когда говорите. Хорошо?
С.: Седьмого апреля одна тысяча девятьсот тридцать седьмого года.
Г.: Гражданское состояние?
С.: Что… я…
Г.: Я имею в виду, вы незамужняя, замужем или в разводе.
С.: Я в разводе.
Г.: Как давно вы развелись?
С.: Шесть лет… почти семь.
Г.: Как зовут вашего бывшего мужа?
С.: Сигвард Эрик Бертил Карлсон.
Г.: Где он живет?
С.: В Мальмё… то есть я хочу сказать, он туда приписан… по крайней мере, я так думаю.
Г.: Думаете? Вы точно не знаете?
МАРТИН БЕК: Он моряк, плавает. Пока что нам не удалось его найти.
Г.: Ваш бывший муж платил алименты на свою дочь?
М. Б.: Естественно, но оказалось, что уже несколько лет он ничего не платил.
С.: Он не очень любил Еву.
Г.: Вашу дочь звали Ева Карлсон. Еще одного имени у нее не было?
С.: Нет.
Г.: Она родилась пятого февраля одна тысяча девятьсот пятьдесят девятого года?
С.: Да.
Г.: Пожалуйста, попытайтесь рассказать нам как можно точнее, что произошло в пятницу вечером.
С.: Что произошло… ничего не произошло. Ева… пошла на улицу.
Г.: В котором часу?
С.: Было чуть позже семи. Она смотрела телевизор, а потом мы ужинали…
Г.: В котором часу вы ужинали?
С.: В шесть. Мы всегда ели в шесть часов, когда я приходила домой. Я работаю на фабрике, где изготовляют абажуры… и захожу за Евой в группу продленного дня, когда иду домой. Она сама ходит туда после школы… а по дороге домой мы вместе делаем покупки.
Г.: Что она ела за ужином?
С.: Котлеты… можно, я выпью немного воды?
Г.: Конечно, пожалуйста.
С.: Спасибо. Котлеты и картофельное пюре. А потом мы ели мороженое.
Г.: А что она пила?
С.: Молоко.
Г.: Что вы делали потом?
С.: Мы немножко смотрели телевизор… показывали детскую программу.
Г.: И приблизительно в семь часов или в начале восьмого она вышла на улицу?
С.: Да, дождь тогда уже прекратился. По телевизору были новости. А новости ее не очень интересуют.
Г.: Она пошла на улицу одна?
С.: Да. Понимаете, ведь было совсем светло и именно в этот день начались каникулы. Я разрешила ей оставаться на улице и играть до восьми часов. Вы считаете, что это… что это с моей стороны было легкомысленно?
Г.: Нет, что вы… вовсе нет. И после этого вы, значит, ее уже не видели?
С.: Нет… только при… нет, я не могу…
Г.: При опознании? Об этом вы можете не говорить. Когда вы начали беспокоиться?
С.: Не знаю. Я постоянно волновалась. Я всегда волновалась, когда ее не было дома. Ведь у меня есть только она…
Г.: Когда вы пошли ее искать?
С.: Около половины девятого. Она иногда забывает о времени. Может остаться у какой-нибудь подружки и забывает посмотреть на часы. Сами знаете… дети играют…
Г.: Конечно, еще бы мне это не знать. Когда вы начали ее искать?
С.: Приблизительно без четверти девять. Я знала, что у нее есть две подружки такого же возраста, как и она, и она с ними часто играет. Я позвонила родителям одной из них, но там никто не подходил к телефону.
М. Б.: Семья уехала. Они отправились на субботу и воскресенье в летний домик.
С.: Я этого не знала. Думаю, Ева тоже этого не знала.
Г.: Что вы делали потом?
С.: У родителей другой девочки нет телефона, и я туда сходила.
Г.: В котором часу это было?
С.: Наверняка я пришла туда уже после девяти, потому что входная дверь была заперта, и мне удалось попасть в дом только через несколько минут. Мне пришлось подождать, пока кто-нибудь не выйдет или не войдет. Ева была у них сразу после семи часов, но родители не пустили ее подружку на улицу. Ее отец сказал, что, по его мнению, уже слишком поздно, чтобы маленькие девочки играли на улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Он видел труп лишь несколько мгновений и причем издалека, а во второй раз уже взглянуть не захотел, если можно было этого избежать. Однако он знал, что все напрасно. Образ ребенка в красной юбочке и блузочке в поперечную полоску врезался ему в подсознание и должен был остаться там навсегда, вместе со всеми другими образами, от которых он уже никогда не сможет избавиться. Он думал о деревянных башмачках на склоне неподалеку и о своем собственном, еще не родившемся, ребенке. Он думал о том, как будет выглядеть этот ребенок через девять лет, а также об ужасе и отвращении, которые вызывает такое преступление, и о том, как будут выглядеть первые страницы вечерних газет.
Все пространство вокруг мрачной, похожей на дот, водонапорной башни было перекрыто, включая крутой склон до самого подножья холма и лестницы на Ингемаргатан. Он прошел мимо автомобиля, остановился у ограды и посмотрел на пустую детскую площадку с песочницей, качелями и каруселью.
Он знал, что подобное уже происходило раньше и произойдет снова, и осознание этого давило на него, как невыносимо тяжелый груз. После того, как произошел последний случай, им дали электронно-вычислительные машины, а также больше людей и автомобилей. С тех пор как произошел последний случай, в парках улучшили освещение и убрали множество кустов. Когда произойдет следующий случай, у них будет еще больше автомобилей и электронно-вычислительных машин, а в парках останется еще меньше кустов. Все эти мысли мелькали в голове Колльберга, когда он вытирал лоб платком, который вполне можно было выжимать.
Журналисты и фотографы уже были на месте, но, к счастью, за это время сюда не проникло слишком много зевак. Журналисты и фотографы, как ни удивительно, с годами стали лучше, по меньшей мере, хоть это полиция должна считать благом. Зеваки никогда не станут лучше.
Несмотря на довольно большое количество людей в перекрытом пространстве, вокруг водонапорной башни парила странная тишина. Издалека доносились радостные выкрики и детский смех, очевидно, из плавательного бассейна или с детской площадки возле Свеавеген.
Колльберг остался стоять у ограждения. Он ничего не говорил, и к нему тоже никто не обращался.
Он знал, что в государственной комиссии по расследованию убийств и в отделе по расследованию преступлений, связанных с насилием, объявили тревогу, что расследование дела быстро стабилизируется, что на месте преступления работают эксперты-криминалисты, что к делу подключили полицию нравов, что будет организован центр по контактам с общественностью, что идут приготовления для того, чтобы обследовать один дом за другим, что объявлена тревога всем радиопатрулям и что никому не дадут передышки, в том числе и ему.
И все же, несмотря на это, он позволил себе на минутку остановиться и поразмышлять. Сейчас лето. Люди купаются. По городу бродят туристы со схемой города в руках. А в кустах между вершиной холма и красным деревянным забором лежит мертвый ребенок. Это было отвратительно. Но хуже всего было то, что это могло быть еще хуже.
На холм от кирхи Святого Стефана, рыча мотором, поднимался еще один автомобиль, наверное, уже девятый или десятый. Он выехал на вершину холма и остановился. Колльберг даже не повернул головы, но он видел, как из автомобиля выходит Гюнвальд Ларссон и приближается к нему.
— Что-нибудь выяснили?
— Не знаю.
— Чертов дождь. Лило всю ночь. Вероятно, это… — сказал Гюнвальд Ларссон и на этот раз оборвал сам себя. Через минуту он продолжил: — Если тут обнаружат какие-нибудь следы, то они, вероятно, окажутся моими. Вчера вечером я был здесь. Сразу после десяти.
— Гм.
— Из-за этого ограбления. Он напал на женщину не далее чем в пятидесяти шагах отсюда.
— Я слышал.
— Она только что закрыла свою фруктовую лавку и шла домой. Несла с собой всю выручку.
— Гм.
— Всю выручку. У людей с головой не в порядке, — сказал Гюнвальд Ларссон.
Он снова ненадолго замолчал. Потом кивнул головой в направлении вершины холма, красного деревянного забора и кустов и сказал:
— Тогда она там уже должна была лежать.
— Вероятно.
— Когда мы приехали, снова шел дождь. А патрульные в штатском из девятого округа были здесь за сорок пять минут до этого. Они тоже ничего не видели. А ведь тогда она уже должна была лежать здесь.
— Они искали грабителя, — сказал Колльберг.
— Да. А когда он орудовал здесь, они уже были в Лиль-Янскогене у Совиного источника. Это было после девяти.
— А как дела у той женщины?
— Машина скорой помощи отвезла ее прямиком в больницу. Шок, фрактура челюсти, выбито четыре зуба, сломан нос. Единственное, что она видела, было то, что это мужчина и что у него на лице красный платок. Потрясающее описание.
Гюнвальд Ларссон снова минутку помолчал и потом сказал:
— Если бы у меня были собаки…
— И что же?
— На прошлой неделе к нам зашел твой знаменитый коллега Мартин Бек и посоветовал, чтобы я пустил туда собак. Возможно, собака нашла бы…
Он снова кивнул в направлении вершины холма, словно не хотел говорить вслух то, о чем думал.
Колльберг недолюбливал Гюнвальда Ларссона, но сейчас понимал его.
— Гм, это возможно, — сказал он.
Гюнвальд Ларссон нерешительным голосом спросил:
— Это секс?
— Похоже на то.
— В таком случае, вряд ли это с тем будет иметь что-то общее.
— Вероятно.
Из-за веревочного ограждения к ним вышел Рённ, и Гюнвальд Ларссон мгновенно спросил:
— Это секс?
— Да, — ответил Рённ. — Похоже на то. Наверняка.
— В таком случае, вряд ли это с тем будет иметь что-то общее.
— С чем?
— С ограблением.
— Что-нибудь обнаружили? — спросил Колльберг.
— Почти ничего, — сказал Рённ. — Все следы смыл дождь. Она вся промокла.
— Тьфу, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Тьфу, это отвратительно. Два сумасшедших и словно сорвались с цепи на одном и том же месте. Причем один хуже другого.
Он быстро повернулся и пошел к автомобилю. Последнее, что они услышали от него, было:
— Черт возьми, ну и работенка.
Рённ несколько секунд смотрел ему вслед и потом тихо сказал:
— Может, ты подойдешь к нам туда на минутку?
Колльберг тяжело вздохнул и перешагнул через веревочное ограждение.
Мартин Бек вернулся в Стокгольм только в субботу к вечеру, за день до того, как должен был снова приступить к работе. Ольберг проводил его на вокзал.
В Халсберге у него была пересадка, и он купили там вечерние газеты. Засунул их в карман пиджака и вытащил только тогда, когда удобно сидел в гётеборгском экспрессе.
Он посмотрел на первую страницу и вздрогнул. Кошмар начался.
Для него на несколько часов позже, чем для всех остальных. Но только и всего.
IX
Есть минуты и ситуации, которых человек любой ценой хочет избежать, однако ему все же это не удается. Очевидно, полицейские попадают в такие ситуации чаще чем остальные люди и, вне всякого сомнения, с некоторыми полицейскими это происходит чаще чем с другими их коллегами.
Такой ситуацией являлся допрос женщины по имени Карин Карлсон, спустя менее двадцати четырех часов после того, как она узнала, что ее восьмилетнюю дочь задушил убийца-извращенец. Одинокую женщину, которая, несмотря на уколы и таблетки, совершенно не успела прийти в себя после потрясения и которая свою абсолютную апатию проявляла в том, что по-прежнему ходила в том же коричневом хлопчатобумажном платье-халате и тех же босоножках, которые были на ней, когда за сутки перед тем к ней в дверь позвонил толстый полицейский, которого она никогда раньше не видела и уже, наверное, никогда не увидит.
Этот человек — криминальный комиссар государственной комиссии по расследованию убийств, и он знает, что разговор нельзя отложить, и тем более он не может избежать этого разговора, потому что кроме этой единственной свидетельницы не существует ни единой зацепки, ни единой улики. Хотя протокол вскрытия еще не готов, но этот человек знает в общих чертах, что в нем будет написано.
Двадцать четыре часа назад Мартин Бек сидел на корме катера и вытаскивал сети, которые они с Ольбергом поставили рано утром. А теперь он стоял в кабинете управления полиции на Кунгсхольмсгатан, правым локтем опирался на металлический шкафчик и так скверно себя чувствовал, что ему даже не хотелось сесть.
Они договорились, что будет уместнее всего, если допрос проведет женщина, старший криминальный ассистент из отдела полиции нравов. Ей было лет сорок пять, звали ее Сильвия Гранберг, и для выполнения этой задачи она, в определенном смысле, очень хорошо подходила. Сидя напротив женщины в коричневом платье, она выглядела так же безучастно и невозмутимо, как и магнитофон, который она только что включила.
Когда она выключила магнитофон спустя сорок пять минут, в ней не было заметно никаких видимых изменений, а ее голос за все это время ни разу не дрогнул. Мартину Беку представилась возможность убедиться в этом еще раз, когда через несколько минут он с Колльбергом и несколькими другими сотрудниками прослушивал ленту.
ГРАНБЕРГ: Фру Карлсон, я знаю, что для вас это очень тяжело, но к сожалению, мы вынуждены задать вам несколько вопросов.
СВИДЕТЕЛЬНИЦА: Да.
Г.: Вас зовут Карин Элизабет Карлсон.
С.: Да.
Г.: Когда вы родились?
С.: Седьмо… девять…
Г.: Пожалуйста, поворачивайте голову к микрофону, когда говорите. Хорошо?
С.: Седьмого апреля одна тысяча девятьсот тридцать седьмого года.
Г.: Гражданское состояние?
С.: Что… я…
Г.: Я имею в виду, вы незамужняя, замужем или в разводе.
С.: Я в разводе.
Г.: Как давно вы развелись?
С.: Шесть лет… почти семь.
Г.: Как зовут вашего бывшего мужа?
С.: Сигвард Эрик Бертил Карлсон.
Г.: Где он живет?
С.: В Мальмё… то есть я хочу сказать, он туда приписан… по крайней мере, я так думаю.
Г.: Думаете? Вы точно не знаете?
МАРТИН БЕК: Он моряк, плавает. Пока что нам не удалось его найти.
Г.: Ваш бывший муж платил алименты на свою дочь?
М. Б.: Естественно, но оказалось, что уже несколько лет он ничего не платил.
С.: Он не очень любил Еву.
Г.: Вашу дочь звали Ева Карлсон. Еще одного имени у нее не было?
С.: Нет.
Г.: Она родилась пятого февраля одна тысяча девятьсот пятьдесят девятого года?
С.: Да.
Г.: Пожалуйста, попытайтесь рассказать нам как можно точнее, что произошло в пятницу вечером.
С.: Что произошло… ничего не произошло. Ева… пошла на улицу.
Г.: В котором часу?
С.: Было чуть позже семи. Она смотрела телевизор, а потом мы ужинали…
Г.: В котором часу вы ужинали?
С.: В шесть. Мы всегда ели в шесть часов, когда я приходила домой. Я работаю на фабрике, где изготовляют абажуры… и захожу за Евой в группу продленного дня, когда иду домой. Она сама ходит туда после школы… а по дороге домой мы вместе делаем покупки.
Г.: Что она ела за ужином?
С.: Котлеты… можно, я выпью немного воды?
Г.: Конечно, пожалуйста.
С.: Спасибо. Котлеты и картофельное пюре. А потом мы ели мороженое.
Г.: А что она пила?
С.: Молоко.
Г.: Что вы делали потом?
С.: Мы немножко смотрели телевизор… показывали детскую программу.
Г.: И приблизительно в семь часов или в начале восьмого она вышла на улицу?
С.: Да, дождь тогда уже прекратился. По телевизору были новости. А новости ее не очень интересуют.
Г.: Она пошла на улицу одна?
С.: Да. Понимаете, ведь было совсем светло и именно в этот день начались каникулы. Я разрешила ей оставаться на улице и играть до восьми часов. Вы считаете, что это… что это с моей стороны было легкомысленно?
Г.: Нет, что вы… вовсе нет. И после этого вы, значит, ее уже не видели?
С.: Нет… только при… нет, я не могу…
Г.: При опознании? Об этом вы можете не говорить. Когда вы начали беспокоиться?
С.: Не знаю. Я постоянно волновалась. Я всегда волновалась, когда ее не было дома. Ведь у меня есть только она…
Г.: Когда вы пошли ее искать?
С.: Около половины девятого. Она иногда забывает о времени. Может остаться у какой-нибудь подружки и забывает посмотреть на часы. Сами знаете… дети играют…
Г.: Конечно, еще бы мне это не знать. Когда вы начали ее искать?
С.: Приблизительно без четверти девять. Я знала, что у нее есть две подружки такого же возраста, как и она, и она с ними часто играет. Я позвонила родителям одной из них, но там никто не подходил к телефону.
М. Б.: Семья уехала. Они отправились на субботу и воскресенье в летний домик.
С.: Я этого не знала. Думаю, Ева тоже этого не знала.
Г.: Что вы делали потом?
С.: У родителей другой девочки нет телефона, и я туда сходила.
Г.: В котором часу это было?
С.: Наверняка я пришла туда уже после девяти, потому что входная дверь была заперта, и мне удалось попасть в дом только через несколько минут. Мне пришлось подождать, пока кто-нибудь не выйдет или не войдет. Ева была у них сразу после семи часов, но родители не пустили ее подружку на улицу. Ее отец сказал, что, по его мнению, уже слишком поздно, чтобы маленькие девочки играли на улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25