Конечно, они не особенно надеялись застигнуть его врасплох, ведь он уже давно наверняка заметил, что всюду полно полицейских.
Мартин Бек и Колльберг вернулись к автомобилю и переехали через мост. За ними следовали два патрульных автомобиля, которые только что прибыли. Они остановились на дороге между мостом и лечебницей и оттуда начали организовывать всю охоту.
Через четверть часа на острове уже собрался весь личный состав стокгольмской полиции, которым можно было располагать, и район между Скансеном и мысом Блокхус прочесывали со всех сторон сотни полицейских.
Мартин Бек сидел в автомобиле и корректировал облаву по рации. Поисковые группы имели рации, а по всем дорогам на острове непрерывно ездили автомобильные радиопатрули. Множеству ни в чем не повинных пешеходов пришлось предъявить документы и лишь потом уйти с острова. Все автомобили, направляющиеся в город, вынуждены были останавливаться у полицейских заграждений и подвергаться досмотру.
В парке перед Розендальским замком какой-то юноша бросился бежать, когда полицейский потребовал, чтобы он предъявил удостоверение личности, и так перепугался, что попал прямо в объятия к двух другим полицейским. Он отказался сказать, кто он такой и почему пытался сбежать. При поверхностном личном обыске у него в кармане пиджака обнаружили заряженный парабеллум калибра девять миллиметров и немедленно увезли юношу в летний участок округа Эстермальм у «Грёналундстиволи».
— Так нам удастся взять всех уголовников во всем Стокгольме, но только не того типа, которого мы ищем, — заметил Колльберг.
— Он прячется где-то здесь, — сказал Мартин Бек. — И на этот раз он от нас не уйдет.
— У меня такой уверенности нет, — произнес Колльберг. — Мы не можем держать весь район закрытым так долго, как нам заблагорассудится. А если он выбрался за пределы Скансена…
— Он не мог отсюда выбраться. Будь у него автомобиль, возможно, но это вряд ли.
— Почему? Он преспокойно мог украсть автомобиль, — возразил Колльберг.
В рации захрипело и раздался чей-то голос. Мартин Бек нажал на кнопку и отозвался.
— На связи автомобиль девяносто семь, девять семь, Мы нашли его. Приезжайте сюда.
— Где вы? — спросил Мартин Бек.
— Возле Епископского мыса. Напротив яхт-клуба.
— Мы едем, — сказал Мартин Бек.
До Епископского мыса они доехали за три минуты. Там стояли три патрульных автомобиля и один патрульный мотоцикл, а на дороге были другие полицейские в униформах и в штатском. Мужчина стоял между автомобилями, в окружении патрульных. Патрульный мотоциклист в кожаной куртке держал его за руку, завернутую за спину.
Мужчина был худощавый, чуть ниже Мартина Бека. У него был большой нос, синие глаза, зачесанные назад волосы песочного цвета, редкие на темени. На нем были коричневые брюки, белая рубашка с расстегнутым воротом и темно-коричневый пиджак. Когда Мартин Бек и Колльберг подошли к нему, он сказал:
— Послушайте, что все это значит?
— Как вас зовут? — спросил Мартин Бек.
— Фристедт. Вильгельм Фристедт.
— Вы можете показать удостоверение личности?
— Нет, я забыл водительские права, они у меня в другом пиджаке.
— Где вы были последние четырнадцать дней? — спросил Мартин Бек.
— Нигде. То есть дома. На Бондегатан. Я был болен.
— Дома, естественно, вы были один, да?
Это спросил Колльберг. Он говорил саркастическим тоном.
— Да, — сказал мужчина.
— Ваша фамилия Франсон, да? — дружеским тоном спросил Мартин Бек.
— Нет. Моя фамилия Фристедт, — ответил мужчина. — Неужели вы должны так выкручивать мне руку? Мне больно.
Мартин Бек кивнул полицейскому в кожаной куртке.
— Хорошо. Садитесь в автомобиль.
Они с Колльбергом отошли в сторонку, и Мартин Бек спросил:
— Как по-твоему? Это он?
Колльберг почесал в волосах.
— Не знаю. У него вполне нормальный и приличный вид. Что-то тут не так. Но по описанию он похож, да и удостоверение личности предъявить не может. Нет, не знаю.
Мартин Бек подошел к автомобилю и открыл заднюю дверцу.
— Что вы делаете в Юргордене? — спросил он.
— Ничего. Пришел погулять. Что все это значит?
— И удостоверение личности вы предъявить не можете?
— К сожалению, нет.
— Где вы живете?
— На Бондегатан. А почему вы меня расспрашиваете?
— Что вы делали во вторник?
— Позавчера? Я был дома. Я болел. Сегодня я впервые за четырнадцать дней вышел на улицу.
— Кто может это подтвердить? — сказал Мартин Бек. — У вас был кто-нибудь, когда вы болели?
— Нет, Я был один.
Мартин Бек забарабанил пальцами по крыше автомобиля и посмотрел на Колльберга. Колльберг открыл дверцу с противоположной стороны, заглянул в автомобиль и сказал:
— Можно поинтересоваться, что вы говорили около получаса назад в Грёндале?
— Простите?
— Сегодня вы стояли в Грёндале и что-то говорили.
— Ах да, — сказал мужчина.
Он улыбнулся и продекламировал:
— «Я, как больная березка, что сохнет уже с юных лет. Подстилаю листья, когда ветер ликует, он лишь крону мою соблазняет». Вы это имели я виду?
Полицейский в кожаной куртке, открыв рот, глазел на мужчину.
— Фрёдинг, — сказал Колльберг.
— Да, — кивнул мужчина. — Он умер в Грёндале. Он вовсе не был старый, но страдал психическим заболеванием.
— Кто вы по профессии? — спросил Мартин Бек.
— Я мясник, — ответил мужчина.
Мартин Бек выпрямился и посмотрел поверх крыши автомобиля на Колльберга. Тот пожал плечами. Мартин Бек закурил и сделал глубокую затяжку. Потом наклонился и снова посмотрел на мужчину.
— Ну хорошо, — сказал он. — Начнем с самого начала. Как вас зовут?
Солнце раскалило крышу автомобиля. Мужчина на заднем сиденье вытер пот со лба и сказал:
— Вильгельм Фристедт.
XXX
Мартина Бека со стороны можно было принять за неотесанного провинциала, который с легкостью позволит себя одурачить, а Колльберга — за убийцу-эротомана. Рённу можно было приклеить фальшивые усы и бороду и внушить кому-нибудь, что это Дед Мороз; какой-нибудь путающийся свидетель мог бы даже утверждать, что Гюнвальд Ларссон — негр. Несомненно, можно было бы переодеть полицейского начальника дорожным рабочим, а шефа государственной полиции — пнем. Очевидно, даже удалось бы внушить кому-нибудь, что министр внутренних дел — самый обыкновенный патрульный. Так же как японцы во время второй мировой войны или как какие-нибудь одержимые фотографы, человек мог бы замаскироваться под куст и утверждать, что его никто не узнает. Людям можно внушать практически все, что угодно.
Однако ничто на всем белом свете не смогло бы никого заставить спутать с чем-то или с кем-то Кристианссона и Кванта.
Кристианссон и Квант были в фуражках, кожаных куртках с золотистыми пуговицами и в портупеях, а на поясе у них болтались пистолет и дубинка. Они были одеты чуточку теплее, чем нужно, однако как только температура опускалась ниже двадцати градусов, им сразу становилось холодно.
Оба являлись уроженцами провинции Сконе на юге Швеции.
У обоих был рост метр восемьдесят шесть сантиметров и голубые глаза. Оба были широкоплечие и светловолосые и весили больше девяноста килограммов. Они ехали в черном «плимуте» с белыми крыльями. Автомобиль был оборудован фароискателем, а на крыше установлена предупредительная оранжевая мигалка и два красных фонаря. Кроме того, в четырех разных местах автомобиля было написано большими печатными буквами слово «ПОЛИЦИЯ» — на обеих передних дверцах, на капоте и на багажнике.
Кристианссон и Квант были экипажем патрульного радиофицированного автомобиля.
До того, как поступить в полицию, оба служили сержантами-сверхсрочниками в сконском пехотном полку в Юстаде.
Оба были женаты и у каждого было двое детей.
Они давно работали вместе и знали друг друга так хорошо, как только могут знать друг друга двое мужчин в полицейском патрульном автомобиле. По службе они перемещались одновременно и в любой другой компании, кроме своей собственной, чувствовали себя не в своей тарелке.
И тем не менее, оба они были совершенно разными и оба действовали друг другу на нервы. Кристианссон был тихий флегматик, а Квант — демонстративный скандалист. Кристианссон никогда не говорил о своей жене, Квант же не говорил почти ни о чем, кроме как о своей жене. Кристианссон уже знал о ней все, не только то, что она говорит или делает, но также был подробно информирован о всех самых интимных особенностях ее поведения и о каждом родимом пятнышке на ее теле.
Все сходились во мнении, что они прекрасно дополняют друг друга.
Они уже задержали множество воришек, увезли тысячи пьянчужек и уладили сотни домашних скандалов, причем Квант сам спровоцировал достаточное количество скандалов, так как исходил из убеждения, что люди каждый раз начинают скандалить, когда выясняется, что перед ними, в их собственной прихожей, стоят два полицейских.
Никаких эпохальных поступков они никогда не совершали и в газеты тоже никогда не попадали. Однажды, еще во время службы в Мальмё, они отвезли в муниципальную больницу пьяного журналиста, порезавшего себе руку. Спустя полгода этого человека убили. Больше уже к славе им приближаться не удавалось.
Точно так же, как для некоторых людей второй дом — вытрезвитель на Арсеналсгатан, у Кристианссона и Кванта второй дом был в их патрульном радиофицированном автомобиле, в неопределенной атмосфере пьянства и затхлой интимности.
Кое-кому они казались высокомерными, потому что говорили на южном диалекте провинции Сконе, а они, в свою очередь, злились, когда некоторые индивидуумы, совершенно не чувствующие мягкости и достоинств этого диалекта, пытались их поддразнивать.
Впрочем, Кристианссон и Квант не относились к стокгольмской городской полиции. Они служили радиопатрульными в пригородном округе Сольна и об убийствах в парках знали только то, что прочли в газетах и услышали по радио.
Около половины третьего в четверг, двадцать второго июня, они находились перед замком Карлберг, и им оставалось еще чуть больше двадцати минут до окончания службы.
Кристианссон сидел за рулем. Минуту назад он развернулся на старом плацу перед высшим военным училищем и теперь ехал по Карлбергстранд обратно в Сольну.
— Останови, — сказал Квант.
— Зачем?
— Я хочу посмотреть на этот корабль.
Через минуту Кристианссон зевнул и сказал:
— Ну что, уже насмотрелся?
— Ага.
Они медленно поехали дальше.
— Этого убийцу из парка они уже почти взяли, — сказал Кристианссон. — Его обложили в Юргордене.
— Я тоже это слышал, — сказал Квант.
— Хорошо, что дети еще в деревне, у нас в Сконе.
— Ага, — сказал Квант.
Они проехали мимо Карлбергсброн и уже находились в нескольких десятках метров от границы стокгольмского городского округа. Если бы убийцу не обложили в Юргордене, Кристианссон, очевидно, повернул бы направо и осмотрел то, что осталось от Ингентинского парка после того, как там построили несколько многоэтажных домов. Однако теперь для этого не было никаких причин, и, кроме того, он совершенно не испытывал желания вторично за этот день видеть государственную полицейскую школу, мимо которой ему пришлось бы проехать. Поэтому он продолжил путь в западном направлении вдоль извилистого побережья.
Они проехали мимо мыса, и Квант с плохо скрываемым отвращением хмуро глядел на молодежь, стоящую возле ресторана, и автомобили на стоянке.
— Не мешало бы остановиться и немножечко поглядеть на зубки у этих развалин, — заметил он.
— Лучше предоставим это транспортникам, — сказал Кристианссон. — У нас остается всего пятнадцать минут.
Несколько секунд они сидели молча.
— Хорошо, что взяли этого извращенца, — сказал Кристианссон.
— Ты можешь сказать что-нибудь такое, чего я не слышал уже по меньшей мере раз двадцать? — сказал Квант.
— Вряд ли.
— Сегодня Сив была такая злая, — сказал Квант. — Я говорил тебе о той опухоли, которая, как она утверждала, выросла у нее на левой груди? Как она подумала, что это рак?
— Говорил.
— Да, так вот, я говорил…
— Да. Ты уже говорил.
Они доехали до конца Карлбергстранд, но вместо того, чтобы повернуть на новое шоссе, ведущее к Сундбюбергвеген, что было бы кратчайшим путем к управлению полиции, Кристианссон поехал дальше по Хювюдста-Алле, где уже почти никто не ходит и не ездит.
Позднее многие люди спрашивали его, почему он поехал именно этим путем, однако он не сумел ответить на этот вопрос. Он просто поехал именно так, и все. Квант на это вообще не отреагировал. Он уже слишком долго служил в радиопатруле, чтобы задавать бессмысленные вопросы.
Они проехали мимо замка Хювюдста.
Замок так себе, подумал Кристианссон, наверное, уже в пятисотый раз. У нас в Сконе большие замки. С крепостными стенами. Вслух он сказал:
— Можешь одолжить мне десятку?
Квант кивнул. Кристианссон страдал хронической нехваткой финансов.
Они медленно ехали дальше. Справа от них возвышались новые многоэтажные дома, слева между шоссе и озером Ульфсунда тянулась узенькая, но густая полоска леса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Мартин Бек и Колльберг вернулись к автомобилю и переехали через мост. За ними следовали два патрульных автомобиля, которые только что прибыли. Они остановились на дороге между мостом и лечебницей и оттуда начали организовывать всю охоту.
Через четверть часа на острове уже собрался весь личный состав стокгольмской полиции, которым можно было располагать, и район между Скансеном и мысом Блокхус прочесывали со всех сторон сотни полицейских.
Мартин Бек сидел в автомобиле и корректировал облаву по рации. Поисковые группы имели рации, а по всем дорогам на острове непрерывно ездили автомобильные радиопатрули. Множеству ни в чем не повинных пешеходов пришлось предъявить документы и лишь потом уйти с острова. Все автомобили, направляющиеся в город, вынуждены были останавливаться у полицейских заграждений и подвергаться досмотру.
В парке перед Розендальским замком какой-то юноша бросился бежать, когда полицейский потребовал, чтобы он предъявил удостоверение личности, и так перепугался, что попал прямо в объятия к двух другим полицейским. Он отказался сказать, кто он такой и почему пытался сбежать. При поверхностном личном обыске у него в кармане пиджака обнаружили заряженный парабеллум калибра девять миллиметров и немедленно увезли юношу в летний участок округа Эстермальм у «Грёналундстиволи».
— Так нам удастся взять всех уголовников во всем Стокгольме, но только не того типа, которого мы ищем, — заметил Колльберг.
— Он прячется где-то здесь, — сказал Мартин Бек. — И на этот раз он от нас не уйдет.
— У меня такой уверенности нет, — произнес Колльберг. — Мы не можем держать весь район закрытым так долго, как нам заблагорассудится. А если он выбрался за пределы Скансена…
— Он не мог отсюда выбраться. Будь у него автомобиль, возможно, но это вряд ли.
— Почему? Он преспокойно мог украсть автомобиль, — возразил Колльберг.
В рации захрипело и раздался чей-то голос. Мартин Бек нажал на кнопку и отозвался.
— На связи автомобиль девяносто семь, девять семь, Мы нашли его. Приезжайте сюда.
— Где вы? — спросил Мартин Бек.
— Возле Епископского мыса. Напротив яхт-клуба.
— Мы едем, — сказал Мартин Бек.
До Епископского мыса они доехали за три минуты. Там стояли три патрульных автомобиля и один патрульный мотоцикл, а на дороге были другие полицейские в униформах и в штатском. Мужчина стоял между автомобилями, в окружении патрульных. Патрульный мотоциклист в кожаной куртке держал его за руку, завернутую за спину.
Мужчина был худощавый, чуть ниже Мартина Бека. У него был большой нос, синие глаза, зачесанные назад волосы песочного цвета, редкие на темени. На нем были коричневые брюки, белая рубашка с расстегнутым воротом и темно-коричневый пиджак. Когда Мартин Бек и Колльберг подошли к нему, он сказал:
— Послушайте, что все это значит?
— Как вас зовут? — спросил Мартин Бек.
— Фристедт. Вильгельм Фристедт.
— Вы можете показать удостоверение личности?
— Нет, я забыл водительские права, они у меня в другом пиджаке.
— Где вы были последние четырнадцать дней? — спросил Мартин Бек.
— Нигде. То есть дома. На Бондегатан. Я был болен.
— Дома, естественно, вы были один, да?
Это спросил Колльберг. Он говорил саркастическим тоном.
— Да, — сказал мужчина.
— Ваша фамилия Франсон, да? — дружеским тоном спросил Мартин Бек.
— Нет. Моя фамилия Фристедт, — ответил мужчина. — Неужели вы должны так выкручивать мне руку? Мне больно.
Мартин Бек кивнул полицейскому в кожаной куртке.
— Хорошо. Садитесь в автомобиль.
Они с Колльбергом отошли в сторонку, и Мартин Бек спросил:
— Как по-твоему? Это он?
Колльберг почесал в волосах.
— Не знаю. У него вполне нормальный и приличный вид. Что-то тут не так. Но по описанию он похож, да и удостоверение личности предъявить не может. Нет, не знаю.
Мартин Бек подошел к автомобилю и открыл заднюю дверцу.
— Что вы делаете в Юргордене? — спросил он.
— Ничего. Пришел погулять. Что все это значит?
— И удостоверение личности вы предъявить не можете?
— К сожалению, нет.
— Где вы живете?
— На Бондегатан. А почему вы меня расспрашиваете?
— Что вы делали во вторник?
— Позавчера? Я был дома. Я болел. Сегодня я впервые за четырнадцать дней вышел на улицу.
— Кто может это подтвердить? — сказал Мартин Бек. — У вас был кто-нибудь, когда вы болели?
— Нет, Я был один.
Мартин Бек забарабанил пальцами по крыше автомобиля и посмотрел на Колльберга. Колльберг открыл дверцу с противоположной стороны, заглянул в автомобиль и сказал:
— Можно поинтересоваться, что вы говорили около получаса назад в Грёндале?
— Простите?
— Сегодня вы стояли в Грёндале и что-то говорили.
— Ах да, — сказал мужчина.
Он улыбнулся и продекламировал:
— «Я, как больная березка, что сохнет уже с юных лет. Подстилаю листья, когда ветер ликует, он лишь крону мою соблазняет». Вы это имели я виду?
Полицейский в кожаной куртке, открыв рот, глазел на мужчину.
— Фрёдинг, — сказал Колльберг.
— Да, — кивнул мужчина. — Он умер в Грёндале. Он вовсе не был старый, но страдал психическим заболеванием.
— Кто вы по профессии? — спросил Мартин Бек.
— Я мясник, — ответил мужчина.
Мартин Бек выпрямился и посмотрел поверх крыши автомобиля на Колльберга. Тот пожал плечами. Мартин Бек закурил и сделал глубокую затяжку. Потом наклонился и снова посмотрел на мужчину.
— Ну хорошо, — сказал он. — Начнем с самого начала. Как вас зовут?
Солнце раскалило крышу автомобиля. Мужчина на заднем сиденье вытер пот со лба и сказал:
— Вильгельм Фристедт.
XXX
Мартина Бека со стороны можно было принять за неотесанного провинциала, который с легкостью позволит себя одурачить, а Колльберга — за убийцу-эротомана. Рённу можно было приклеить фальшивые усы и бороду и внушить кому-нибудь, что это Дед Мороз; какой-нибудь путающийся свидетель мог бы даже утверждать, что Гюнвальд Ларссон — негр. Несомненно, можно было бы переодеть полицейского начальника дорожным рабочим, а шефа государственной полиции — пнем. Очевидно, даже удалось бы внушить кому-нибудь, что министр внутренних дел — самый обыкновенный патрульный. Так же как японцы во время второй мировой войны или как какие-нибудь одержимые фотографы, человек мог бы замаскироваться под куст и утверждать, что его никто не узнает. Людям можно внушать практически все, что угодно.
Однако ничто на всем белом свете не смогло бы никого заставить спутать с чем-то или с кем-то Кристианссона и Кванта.
Кристианссон и Квант были в фуражках, кожаных куртках с золотистыми пуговицами и в портупеях, а на поясе у них болтались пистолет и дубинка. Они были одеты чуточку теплее, чем нужно, однако как только температура опускалась ниже двадцати градусов, им сразу становилось холодно.
Оба являлись уроженцами провинции Сконе на юге Швеции.
У обоих был рост метр восемьдесят шесть сантиметров и голубые глаза. Оба были широкоплечие и светловолосые и весили больше девяноста килограммов. Они ехали в черном «плимуте» с белыми крыльями. Автомобиль был оборудован фароискателем, а на крыше установлена предупредительная оранжевая мигалка и два красных фонаря. Кроме того, в четырех разных местах автомобиля было написано большими печатными буквами слово «ПОЛИЦИЯ» — на обеих передних дверцах, на капоте и на багажнике.
Кристианссон и Квант были экипажем патрульного радиофицированного автомобиля.
До того, как поступить в полицию, оба служили сержантами-сверхсрочниками в сконском пехотном полку в Юстаде.
Оба были женаты и у каждого было двое детей.
Они давно работали вместе и знали друг друга так хорошо, как только могут знать друг друга двое мужчин в полицейском патрульном автомобиле. По службе они перемещались одновременно и в любой другой компании, кроме своей собственной, чувствовали себя не в своей тарелке.
И тем не менее, оба они были совершенно разными и оба действовали друг другу на нервы. Кристианссон был тихий флегматик, а Квант — демонстративный скандалист. Кристианссон никогда не говорил о своей жене, Квант же не говорил почти ни о чем, кроме как о своей жене. Кристианссон уже знал о ней все, не только то, что она говорит или делает, но также был подробно информирован о всех самых интимных особенностях ее поведения и о каждом родимом пятнышке на ее теле.
Все сходились во мнении, что они прекрасно дополняют друг друга.
Они уже задержали множество воришек, увезли тысячи пьянчужек и уладили сотни домашних скандалов, причем Квант сам спровоцировал достаточное количество скандалов, так как исходил из убеждения, что люди каждый раз начинают скандалить, когда выясняется, что перед ними, в их собственной прихожей, стоят два полицейских.
Никаких эпохальных поступков они никогда не совершали и в газеты тоже никогда не попадали. Однажды, еще во время службы в Мальмё, они отвезли в муниципальную больницу пьяного журналиста, порезавшего себе руку. Спустя полгода этого человека убили. Больше уже к славе им приближаться не удавалось.
Точно так же, как для некоторых людей второй дом — вытрезвитель на Арсеналсгатан, у Кристианссона и Кванта второй дом был в их патрульном радиофицированном автомобиле, в неопределенной атмосфере пьянства и затхлой интимности.
Кое-кому они казались высокомерными, потому что говорили на южном диалекте провинции Сконе, а они, в свою очередь, злились, когда некоторые индивидуумы, совершенно не чувствующие мягкости и достоинств этого диалекта, пытались их поддразнивать.
Впрочем, Кристианссон и Квант не относились к стокгольмской городской полиции. Они служили радиопатрульными в пригородном округе Сольна и об убийствах в парках знали только то, что прочли в газетах и услышали по радио.
Около половины третьего в четверг, двадцать второго июня, они находились перед замком Карлберг, и им оставалось еще чуть больше двадцати минут до окончания службы.
Кристианссон сидел за рулем. Минуту назад он развернулся на старом плацу перед высшим военным училищем и теперь ехал по Карлбергстранд обратно в Сольну.
— Останови, — сказал Квант.
— Зачем?
— Я хочу посмотреть на этот корабль.
Через минуту Кристианссон зевнул и сказал:
— Ну что, уже насмотрелся?
— Ага.
Они медленно поехали дальше.
— Этого убийцу из парка они уже почти взяли, — сказал Кристианссон. — Его обложили в Юргордене.
— Я тоже это слышал, — сказал Квант.
— Хорошо, что дети еще в деревне, у нас в Сконе.
— Ага, — сказал Квант.
Они проехали мимо Карлбергсброн и уже находились в нескольких десятках метров от границы стокгольмского городского округа. Если бы убийцу не обложили в Юргордене, Кристианссон, очевидно, повернул бы направо и осмотрел то, что осталось от Ингентинского парка после того, как там построили несколько многоэтажных домов. Однако теперь для этого не было никаких причин, и, кроме того, он совершенно не испытывал желания вторично за этот день видеть государственную полицейскую школу, мимо которой ему пришлось бы проехать. Поэтому он продолжил путь в западном направлении вдоль извилистого побережья.
Они проехали мимо мыса, и Квант с плохо скрываемым отвращением хмуро глядел на молодежь, стоящую возле ресторана, и автомобили на стоянке.
— Не мешало бы остановиться и немножечко поглядеть на зубки у этих развалин, — заметил он.
— Лучше предоставим это транспортникам, — сказал Кристианссон. — У нас остается всего пятнадцать минут.
Несколько секунд они сидели молча.
— Хорошо, что взяли этого извращенца, — сказал Кристианссон.
— Ты можешь сказать что-нибудь такое, чего я не слышал уже по меньшей мере раз двадцать? — сказал Квант.
— Вряд ли.
— Сегодня Сив была такая злая, — сказал Квант. — Я говорил тебе о той опухоли, которая, как она утверждала, выросла у нее на левой груди? Как она подумала, что это рак?
— Говорил.
— Да, так вот, я говорил…
— Да. Ты уже говорил.
Они доехали до конца Карлбергстранд, но вместо того, чтобы повернуть на новое шоссе, ведущее к Сундбюбергвеген, что было бы кратчайшим путем к управлению полиции, Кристианссон поехал дальше по Хювюдста-Алле, где уже почти никто не ходит и не ездит.
Позднее многие люди спрашивали его, почему он поехал именно этим путем, однако он не сумел ответить на этот вопрос. Он просто поехал именно так, и все. Квант на это вообще не отреагировал. Он уже слишком долго служил в радиопатруле, чтобы задавать бессмысленные вопросы.
Они проехали мимо замка Хювюдста.
Замок так себе, подумал Кристианссон, наверное, уже в пятисотый раз. У нас в Сконе большие замки. С крепостными стенами. Вслух он сказал:
— Можешь одолжить мне десятку?
Квант кивнул. Кристианссон страдал хронической нехваткой финансов.
Они медленно ехали дальше. Справа от них возвышались новые многоэтажные дома, слева между шоссе и озером Ульфсунда тянулась узенькая, но густая полоска леса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25