„An, auf, ausser, hinter, in, neben, uber, unter, vor, zwischen”. Это вызывало у него воспоминания о сладковатом воздухе в классе много лет назад, о круглом столе с зеленой скатертью и старой учительнице с потрепанной немецкой грамматикой в пухлых руках. Когда он вернулся, Ольберг как раз закончил разговор.
— Неприятное дело, — объявил он. — Шёберга нет на судне. Он нанялся в Гётеборге, но на судно не явился. Сообщим в Гётеборг, пусть они им займутся.
В поезде Мартин Бек уснул. Проснулся он только тогда, когда поезд остановился на Главном вокзале, но окончательно пришел в себя дома в Багармуссене, улегшись в постель.
XVI
Без десяти пять Меландер затюкал в дверь. Он стучал пять секунд, потом в дверях появилось его вытянутое, узкое, меланхоличное лицо со словами:
— Ну, так я пойду домой. Можно?
Вопрос был совершенно лишним, тем не менее эта процедура повторялась ежедневно. Впрочем, ему ни разу не пришло в голову доложить утром, что он пришел.
— Ты ведь знаешь, что можно, — сказал Мартин Бек. — До свидания. — И через мгновение добавил: — Спасибо.
Мартин Бек сидел за столом и слушал, как постепенно затихает рабочий день. Сначала умолкли телефоны, потом пишущие машинки, понемногу исчезали голоса и звуки шагов в коридорах.
В половине шестого он позвонил домой.
— Нам подождать с ужином?
— Нет, нет, ешьте.
— Ты придешь позже?
— Не знаю, наверное.
— Ты уже целую вечность не видел детей.
Несомненно, с тех пор как он их видел и слышал, прошло не больше девяти часов и она знает это так же хорошо, как он.
— Мартин?
— Да?
— У тебя грустный голос. Какие-то неприятности?
— Нет, нет. Просто много работы.
— И больше ничего?
— Нет.
Она была такой, как всегда. Несколько банальных фраз, и разговор закончен. Он рассеянно сидел с трубкой в руке и слышал, как она положила свою. Щелчок, абсолютная тишина, словно она внезапно оказалась в тысяче миль от него. Уже много лет они толком не разговаривали.
Он наморщил лоб, тяжело вздохнул и окинул взглядом бумаги на столе. Каждая из них рассказывала ему что-нибудь о Розанне Макгроу, о последних днях ее жизни. В этом он был уверен, хотя они вообще ничего не говорили.
Бессмысленно было перечитывать их еще раз, но именно это он сейчас сделает. Через минуту этим займется.
Мартин Бек протянул руку за сигаретой, но пачка была пуста. Он бросил ее в корзину для бумаг и порылся в карманах в поисках другой. Последние недели он курил вдвое больше чем обычно. Очевидно, все запасы уже кончились, потому что в кармане он нашел единственный предмет и сразу не смог вспомнить, что это такое.
Этим посторонним предметом была открытка, которую он купил в Мутале, в табачной лавке. На ней был вид на буренсхультские шлюзы сверху. На заднем плане виднелось озеро и волнолом, а прямо перед объективом двое мужчин открывали ворота шлюза пароходу, переходящему в верхний шлюз. Вероятно, это была старая фотография, потому что пароход, изображенный на ней, уже не существовал. Он назывался «Астрея» и наверняка давно был принесен в жертву пилам и автогену, превратившись в лом.
Безусловно, специалист по фотографическим открыткам фирмы «Алмквистер и Кестер» посетил Муталу летом. Мартин Бек внезапно вспомнил свежий, кисловатый аромат цветов и запах влажной травы.
Он выдвинул ящик и взял лупу, похожую на совок, с батарейками в рукоятке. Нажал кнопку, и открытку осветила лампочка в два с половиной ватта. Фотография была качественная, он четко различил капитана на мостике в кормовой части палубы и нескольких пассажиров, стоящих у борта. В передней части судна громоздилась куча товара — еще один штрих, свидетельствующий, что фотография сделана давно.
Он как раз передвинул поле зрения на полсантиметра вправо, когда Колльберг бухнул кулаком в дверь и ввалился неожиданно, как гром на рождество.
— Ага, испугался?
— До смерти, — сказал Мартин Бек и почувствовал, что сердце у него никак не хочет войти в нормальный ритм.
— Ты еще не ушел?
— Конечно, ушел. Сижу на втором этаже в Багармуссене и ем сосиску.
— Кстати, известно ли тебе, как ребята из полиции нравов называют эту вещицу? — спросил Колльберг и показал на лупу с ручкой.
— Нет.
— Детектор невинности Мария-Луиза.
— Гм.
— А почему бы и нет? Точно так же ее можно назвать лопаточкой для тортов «Юхан» или еще как угодно. Слышал последние новости торговли?
— Нет.
— При покупке машинки для подсчета банкнот «Маркус» вы получите дополнительно апельсиновое пирожное «Аякс».
— Так купи ее, черт возьми.
— Для того, чтобы сосчитать те десять крон, которые у меня остались? Кстати, когда у нас будет зарплата?
— Наверное, завтра. По крайней мере, надеюсь.
Колльберг бухнулся в кресло для посетителей.
— А лошадка все едет и едет, — вздохнул он.
— И никуда не доедет, — закончил Мартин Бек. Они немного посидели молча. Фразами они обменялись чисто автоматически, при этом ни один, ни другой даже не пытались делать вид, что их это развлекает. Наконец Колльберг сказал:
— Так значит, тот негодяй, которого ты ездил допрашивать, здесь ни при чем?
— Это был не он.
— У тебя есть доказательства?
— Нет.
— Стало быть, интуиция?
— Да.
— Мне этого достаточно. В конце концов есть же какая-то разница между растлением пьяной двенадцатилетней девочки и убийством на сексуальной почве взрослой женщины.
— Есть.
— Кроме того, Эриксон никогда бы не смог ей понравиться. Конечно, если я правильно понял Кафку.
— Да, — подтвердил Мартин Бек, — она не стала бы с ним этим заниматься.
— А тот, в Мутале? Разочарован?
— Ольберг? Да, немножко. Но он упрямый. Кстати, что сказал Меландер?
— Ничего. Я этого психа знаю еще с тех пор, когда мы были в оперативной службе, и за все это время его прорвало лишь однажды, когда ввели карточки на табак.
Колльберг достал блокнот в черном переплете и глубокомысленно пролистал его.
— Когда ты уехал, я прочел все материалы еще раз и решился сделать такое маленькое резюме.
— Да…
— Я, например, задал себе вопрос, который завтра нам наверняка задаст Хаммар: что, собственно, нам известно?
— И что же ты ответил?
— Секундочку. Будет лучше, если ответишь ты. Что мы знаем о Розанне Макгроу?
— Многое — благодаря Кафке.
— Верно. Я бы даже решился сказать, что мы знаем о ней все. Далее: что нам известно об убийстве?
— Мы знаем, когда было совершено преступление. Более или менее знаем, где и как это произошло.
— Мы действительно знаем, где это произошло?
Мартин Бек забарабанил пальцами по столу, потом сказал:
— Да. На экскурсионном пароходе «Диана» в каюте номер А7.
— Группа крови действительно совпадает, но для ареста этого недостаточно.
— Нет, но мы это знаем, — уверенно сказал Мартин Бек.
— Хорошо. Предположим, мы это знаем. Когда же это произошло?
— Вечером четвертого июля. Когда стемнело. В любом случае, после ужина, а он закончился в восемь часов. Примерно между девятью и двенадцатью.
— Как? Ну, об этом мы можем судить по результатам вскрытия. Можем также исходить из того, что она разделась сама. Добровольно. Либо, возможно, под угрозой насилия, но это не слишком правдоподобно.
— Нет.
— И наконец: что мы знаем о преступнике?
Через двадцать секунд Колльберг ответил сам:
— То, что он садист и сексуальный маньяк.
— То, что он мужчина, — добавил Мартин Бек.
— Да, почти наверняка. И то, что он сильный. Розанна Макгроу вовсе не была карликом. Мы знаем, что он был на «Диане».
— Да, если, конечно, исходить из того, что все наши предположения верны.
— И что он должен относиться к одной из двух категорий: пассажир или кто-то из команды.
— Мы это точно знаем?
В кабинете стало тихо. Мартин Бек кончиками пальцев перебирал волосы. Наконец он сказал:
— В противном случае это было бы невозможно.
— В самом деле невозможно?
— Нет.
— Ну, хорошо, скажем, мы это знаем. С другой стороны, мы не имеем ни малейшего понятия о том, как он выглядит и где живет. У нас нет отпечатков пальцев, нет вообще ничего, что могло бы иметь отношение к этому убийству. Нам неизвестно, был ли он знаком с Розанной Макгроу раньше, и, естественно, неизвестно, откуда он приехал, что с ним случилось потом и где он находится в настоящий момент. — Все это Колльберг уже говорил серьезным тоном. — Мы знаем чертовски мало, Мартин, — продолжал он. — Разве мы можем быть уверены на сто процентов, что Розанна Макгроу не доехала в полном порядке до Гётеборга? Тебе не приходило в голову, что так могло быть? Что кто-то убил ее позже, тот, кто знал, откуда она приехала, и кто потом отвез труп обратно в Муталу и бросил его в озеро?
— Я тоже об этом думал. Но это бессмысленно, так не бывает.
— Покуда у нас не будет купонов на питание за весь рейс, мы должны учитывать и такую теоретическую возможность. Даже если это противоречит здравому смыслу. И даже если бы нам удалось доказать, что до Гётеборга она действительно не доехала, остается все же еще одна возможность, а именно: в Буренсхульте она сошла на берег, когда пароход стоял в шлюзовой камере, и на нее напал какой-то сумасшедший, который прятался в кустах.
— В таком случае мы там наверняка что-нибудь обнаружили бы.
— Наверняка, наверняка, не знаю. В этом деле столько материалов, что можно рехнуться. Черт возьми, ну как эта женщина могла исчезнуть посреди рейса и никто ничего не заметил? Даже горничная или официантка в столовой?
— Тот, кто ее убил, наверняка был на пароходе. Он убрал каюту, и там все выглядело нормально. В конце концов, речь шла только об одной ночи.
— А куда исчезло покрывало? А одеяло? Да ведь все это должно было быть залито кровью. Не мог же он, черт побери, там стирать. А если все бросил в воду, то где взял чистое постельное белье?
— Много крови там не было, по крайней мере, так утверждал прозектор. А если убийца ориентировался на судне, он мог очень легко принести со склада чистое белье.
— Ты считаешь, что пассажир может настолько хорошо ориентироваться на пароходе? И что при этом никто ничего не заметил?
— Это неудивительно. Ты когда-нибудь был на таком пароходе ночью?
— Нет.
— Все спят. Абсолютно тихо и пусто, нигде ни души. Практически все не заперто. Когда пароход проплывал по озеру Веттерн между полуночью и рассветом, на борту бодрствовали лишь три человека, причем они несли вахту — двое в рулевой рубке и один в машинном отделении.
— Но ведь должен же был кто-нибудь заметить, что в Гётеборге она не сошла на берег!
— После прибытия можно не соблюдать никаких формальностей. Пароход еще только приближается к порту, а пассажиры уже собирают свой багаж и толпятся у выхода, и, как только судно причалит, стремглав бегут на берег. Не забывай, что пароход опоздал, так что все спешили. Кроме того, они причалили, когда еще было темно.
Мартин Бек договорил и молча глядел в стену.
— Больше всего меня поражает то, что пассажиры и соседней каюте ничего не заметили.
— Ну, это я могу тебе объяснить. Я узнал об этом меньше двух часов назад. В каюте A3 находилась какая-то супружеская пара из Голландии. Им обоим за семьдесят и оба они глухие, как пни.
Колльберг полистал блокнот и взъерошил волосы.
— Наша так называемая версия того, как произошло преступление, основана главным образом на логических предположениях и психологических заключениях. С убедительными доказательствами дело обстоит хуже. Пока придется придерживаться этой версии, какой бы она ни была, потому что другой у нас нет. А сейчас давай посмотрим, что у нас получается со статистикой, не возражаешь?
Мартин Бек откинулся на стуле и скрестил руки на груди.
— Давай, — кивнул он.
— У нас имеются фамилии восьмидесяти шести человек, которые находились на пароходе. Шестьдесят восемь пассажиров и восемнадцать членов команды. Далее, нам удалось выяснить местожительство или разными способами вступить в контакт со всеми, кроме одиннадцати человек. Но даже у этих одиннадцати нам известна национальность, пол, а у троих и возраст. Воспользуемся теперь методом исключения: во-первых, исключим Розанну Макгроу. Остается восемьдесят пять. Далее, все женщины, восемь из команды и тридцать семь пассажирок. Остается сорок, в том числе четыре ребенка до десяти лет и семь стариков за семьдесят. Остается двадцать девять. Далее, капитан и член команды, стоящий в ту ночь у руля. Они несли вахту с двадцати ноль-ноль до полуночи и имеют алиби. Трудно предположить, что у них было время прогуляться по пароходу и от нечего делать совершить убийство. Если же говорить о персонале машинного отделения, то такой уверенности нет. Ну, в любом случае имеем минус два. Остается двадцать семь мужчин в возрасте от четырнадцати до шестидесяти восьми лет. Двенадцать шведов, в том числе семь членов команды, пять американцев, три немца, один датчанин, один южноафриканец, один француз, один англичанин, один шотландец, один турок и один голландец.
География просто ужасает. Один из американцев живет в Орегоне, другой — в Техасе, англичанин из Нассау на Багамских островах, южноафриканец живет в Дурбане, а турок — в Анкаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Неприятное дело, — объявил он. — Шёберга нет на судне. Он нанялся в Гётеборге, но на судно не явился. Сообщим в Гётеборг, пусть они им займутся.
В поезде Мартин Бек уснул. Проснулся он только тогда, когда поезд остановился на Главном вокзале, но окончательно пришел в себя дома в Багармуссене, улегшись в постель.
XVI
Без десяти пять Меландер затюкал в дверь. Он стучал пять секунд, потом в дверях появилось его вытянутое, узкое, меланхоличное лицо со словами:
— Ну, так я пойду домой. Можно?
Вопрос был совершенно лишним, тем не менее эта процедура повторялась ежедневно. Впрочем, ему ни разу не пришло в голову доложить утром, что он пришел.
— Ты ведь знаешь, что можно, — сказал Мартин Бек. — До свидания. — И через мгновение добавил: — Спасибо.
Мартин Бек сидел за столом и слушал, как постепенно затихает рабочий день. Сначала умолкли телефоны, потом пишущие машинки, понемногу исчезали голоса и звуки шагов в коридорах.
В половине шестого он позвонил домой.
— Нам подождать с ужином?
— Нет, нет, ешьте.
— Ты придешь позже?
— Не знаю, наверное.
— Ты уже целую вечность не видел детей.
Несомненно, с тех пор как он их видел и слышал, прошло не больше девяти часов и она знает это так же хорошо, как он.
— Мартин?
— Да?
— У тебя грустный голос. Какие-то неприятности?
— Нет, нет. Просто много работы.
— И больше ничего?
— Нет.
Она была такой, как всегда. Несколько банальных фраз, и разговор закончен. Он рассеянно сидел с трубкой в руке и слышал, как она положила свою. Щелчок, абсолютная тишина, словно она внезапно оказалась в тысяче миль от него. Уже много лет они толком не разговаривали.
Он наморщил лоб, тяжело вздохнул и окинул взглядом бумаги на столе. Каждая из них рассказывала ему что-нибудь о Розанне Макгроу, о последних днях ее жизни. В этом он был уверен, хотя они вообще ничего не говорили.
Бессмысленно было перечитывать их еще раз, но именно это он сейчас сделает. Через минуту этим займется.
Мартин Бек протянул руку за сигаретой, но пачка была пуста. Он бросил ее в корзину для бумаг и порылся в карманах в поисках другой. Последние недели он курил вдвое больше чем обычно. Очевидно, все запасы уже кончились, потому что в кармане он нашел единственный предмет и сразу не смог вспомнить, что это такое.
Этим посторонним предметом была открытка, которую он купил в Мутале, в табачной лавке. На ней был вид на буренсхультские шлюзы сверху. На заднем плане виднелось озеро и волнолом, а прямо перед объективом двое мужчин открывали ворота шлюза пароходу, переходящему в верхний шлюз. Вероятно, это была старая фотография, потому что пароход, изображенный на ней, уже не существовал. Он назывался «Астрея» и наверняка давно был принесен в жертву пилам и автогену, превратившись в лом.
Безусловно, специалист по фотографическим открыткам фирмы «Алмквистер и Кестер» посетил Муталу летом. Мартин Бек внезапно вспомнил свежий, кисловатый аромат цветов и запах влажной травы.
Он выдвинул ящик и взял лупу, похожую на совок, с батарейками в рукоятке. Нажал кнопку, и открытку осветила лампочка в два с половиной ватта. Фотография была качественная, он четко различил капитана на мостике в кормовой части палубы и нескольких пассажиров, стоящих у борта. В передней части судна громоздилась куча товара — еще один штрих, свидетельствующий, что фотография сделана давно.
Он как раз передвинул поле зрения на полсантиметра вправо, когда Колльберг бухнул кулаком в дверь и ввалился неожиданно, как гром на рождество.
— Ага, испугался?
— До смерти, — сказал Мартин Бек и почувствовал, что сердце у него никак не хочет войти в нормальный ритм.
— Ты еще не ушел?
— Конечно, ушел. Сижу на втором этаже в Багармуссене и ем сосиску.
— Кстати, известно ли тебе, как ребята из полиции нравов называют эту вещицу? — спросил Колльберг и показал на лупу с ручкой.
— Нет.
— Детектор невинности Мария-Луиза.
— Гм.
— А почему бы и нет? Точно так же ее можно назвать лопаточкой для тортов «Юхан» или еще как угодно. Слышал последние новости торговли?
— Нет.
— При покупке машинки для подсчета банкнот «Маркус» вы получите дополнительно апельсиновое пирожное «Аякс».
— Так купи ее, черт возьми.
— Для того, чтобы сосчитать те десять крон, которые у меня остались? Кстати, когда у нас будет зарплата?
— Наверное, завтра. По крайней мере, надеюсь.
Колльберг бухнулся в кресло для посетителей.
— А лошадка все едет и едет, — вздохнул он.
— И никуда не доедет, — закончил Мартин Бек. Они немного посидели молча. Фразами они обменялись чисто автоматически, при этом ни один, ни другой даже не пытались делать вид, что их это развлекает. Наконец Колльберг сказал:
— Так значит, тот негодяй, которого ты ездил допрашивать, здесь ни при чем?
— Это был не он.
— У тебя есть доказательства?
— Нет.
— Стало быть, интуиция?
— Да.
— Мне этого достаточно. В конце концов есть же какая-то разница между растлением пьяной двенадцатилетней девочки и убийством на сексуальной почве взрослой женщины.
— Есть.
— Кроме того, Эриксон никогда бы не смог ей понравиться. Конечно, если я правильно понял Кафку.
— Да, — подтвердил Мартин Бек, — она не стала бы с ним этим заниматься.
— А тот, в Мутале? Разочарован?
— Ольберг? Да, немножко. Но он упрямый. Кстати, что сказал Меландер?
— Ничего. Я этого психа знаю еще с тех пор, когда мы были в оперативной службе, и за все это время его прорвало лишь однажды, когда ввели карточки на табак.
Колльберг достал блокнот в черном переплете и глубокомысленно пролистал его.
— Когда ты уехал, я прочел все материалы еще раз и решился сделать такое маленькое резюме.
— Да…
— Я, например, задал себе вопрос, который завтра нам наверняка задаст Хаммар: что, собственно, нам известно?
— И что же ты ответил?
— Секундочку. Будет лучше, если ответишь ты. Что мы знаем о Розанне Макгроу?
— Многое — благодаря Кафке.
— Верно. Я бы даже решился сказать, что мы знаем о ней все. Далее: что нам известно об убийстве?
— Мы знаем, когда было совершено преступление. Более или менее знаем, где и как это произошло.
— Мы действительно знаем, где это произошло?
Мартин Бек забарабанил пальцами по столу, потом сказал:
— Да. На экскурсионном пароходе «Диана» в каюте номер А7.
— Группа крови действительно совпадает, но для ареста этого недостаточно.
— Нет, но мы это знаем, — уверенно сказал Мартин Бек.
— Хорошо. Предположим, мы это знаем. Когда же это произошло?
— Вечером четвертого июля. Когда стемнело. В любом случае, после ужина, а он закончился в восемь часов. Примерно между девятью и двенадцатью.
— Как? Ну, об этом мы можем судить по результатам вскрытия. Можем также исходить из того, что она разделась сама. Добровольно. Либо, возможно, под угрозой насилия, но это не слишком правдоподобно.
— Нет.
— И наконец: что мы знаем о преступнике?
Через двадцать секунд Колльберг ответил сам:
— То, что он садист и сексуальный маньяк.
— То, что он мужчина, — добавил Мартин Бек.
— Да, почти наверняка. И то, что он сильный. Розанна Макгроу вовсе не была карликом. Мы знаем, что он был на «Диане».
— Да, если, конечно, исходить из того, что все наши предположения верны.
— И что он должен относиться к одной из двух категорий: пассажир или кто-то из команды.
— Мы это точно знаем?
В кабинете стало тихо. Мартин Бек кончиками пальцев перебирал волосы. Наконец он сказал:
— В противном случае это было бы невозможно.
— В самом деле невозможно?
— Нет.
— Ну, хорошо, скажем, мы это знаем. С другой стороны, мы не имеем ни малейшего понятия о том, как он выглядит и где живет. У нас нет отпечатков пальцев, нет вообще ничего, что могло бы иметь отношение к этому убийству. Нам неизвестно, был ли он знаком с Розанной Макгроу раньше, и, естественно, неизвестно, откуда он приехал, что с ним случилось потом и где он находится в настоящий момент. — Все это Колльберг уже говорил серьезным тоном. — Мы знаем чертовски мало, Мартин, — продолжал он. — Разве мы можем быть уверены на сто процентов, что Розанна Макгроу не доехала в полном порядке до Гётеборга? Тебе не приходило в голову, что так могло быть? Что кто-то убил ее позже, тот, кто знал, откуда она приехала, и кто потом отвез труп обратно в Муталу и бросил его в озеро?
— Я тоже об этом думал. Но это бессмысленно, так не бывает.
— Покуда у нас не будет купонов на питание за весь рейс, мы должны учитывать и такую теоретическую возможность. Даже если это противоречит здравому смыслу. И даже если бы нам удалось доказать, что до Гётеборга она действительно не доехала, остается все же еще одна возможность, а именно: в Буренсхульте она сошла на берег, когда пароход стоял в шлюзовой камере, и на нее напал какой-то сумасшедший, который прятался в кустах.
— В таком случае мы там наверняка что-нибудь обнаружили бы.
— Наверняка, наверняка, не знаю. В этом деле столько материалов, что можно рехнуться. Черт возьми, ну как эта женщина могла исчезнуть посреди рейса и никто ничего не заметил? Даже горничная или официантка в столовой?
— Тот, кто ее убил, наверняка был на пароходе. Он убрал каюту, и там все выглядело нормально. В конце концов, речь шла только об одной ночи.
— А куда исчезло покрывало? А одеяло? Да ведь все это должно было быть залито кровью. Не мог же он, черт побери, там стирать. А если все бросил в воду, то где взял чистое постельное белье?
— Много крови там не было, по крайней мере, так утверждал прозектор. А если убийца ориентировался на судне, он мог очень легко принести со склада чистое белье.
— Ты считаешь, что пассажир может настолько хорошо ориентироваться на пароходе? И что при этом никто ничего не заметил?
— Это неудивительно. Ты когда-нибудь был на таком пароходе ночью?
— Нет.
— Все спят. Абсолютно тихо и пусто, нигде ни души. Практически все не заперто. Когда пароход проплывал по озеру Веттерн между полуночью и рассветом, на борту бодрствовали лишь три человека, причем они несли вахту — двое в рулевой рубке и один в машинном отделении.
— Но ведь должен же был кто-нибудь заметить, что в Гётеборге она не сошла на берег!
— После прибытия можно не соблюдать никаких формальностей. Пароход еще только приближается к порту, а пассажиры уже собирают свой багаж и толпятся у выхода, и, как только судно причалит, стремглав бегут на берег. Не забывай, что пароход опоздал, так что все спешили. Кроме того, они причалили, когда еще было темно.
Мартин Бек договорил и молча глядел в стену.
— Больше всего меня поражает то, что пассажиры и соседней каюте ничего не заметили.
— Ну, это я могу тебе объяснить. Я узнал об этом меньше двух часов назад. В каюте A3 находилась какая-то супружеская пара из Голландии. Им обоим за семьдесят и оба они глухие, как пни.
Колльберг полистал блокнот и взъерошил волосы.
— Наша так называемая версия того, как произошло преступление, основана главным образом на логических предположениях и психологических заключениях. С убедительными доказательствами дело обстоит хуже. Пока придется придерживаться этой версии, какой бы она ни была, потому что другой у нас нет. А сейчас давай посмотрим, что у нас получается со статистикой, не возражаешь?
Мартин Бек откинулся на стуле и скрестил руки на груди.
— Давай, — кивнул он.
— У нас имеются фамилии восьмидесяти шести человек, которые находились на пароходе. Шестьдесят восемь пассажиров и восемнадцать членов команды. Далее, нам удалось выяснить местожительство или разными способами вступить в контакт со всеми, кроме одиннадцати человек. Но даже у этих одиннадцати нам известна национальность, пол, а у троих и возраст. Воспользуемся теперь методом исключения: во-первых, исключим Розанну Макгроу. Остается восемьдесят пять. Далее, все женщины, восемь из команды и тридцать семь пассажирок. Остается сорок, в том числе четыре ребенка до десяти лет и семь стариков за семьдесят. Остается двадцать девять. Далее, капитан и член команды, стоящий в ту ночь у руля. Они несли вахту с двадцати ноль-ноль до полуночи и имеют алиби. Трудно предположить, что у них было время прогуляться по пароходу и от нечего делать совершить убийство. Если же говорить о персонале машинного отделения, то такой уверенности нет. Ну, в любом случае имеем минус два. Остается двадцать семь мужчин в возрасте от четырнадцати до шестидесяти восьми лет. Двенадцать шведов, в том числе семь членов команды, пять американцев, три немца, один датчанин, один южноафриканец, один француз, один англичанин, один шотландец, один турок и один голландец.
География просто ужасает. Один из американцев живет в Орегоне, другой — в Техасе, англичанин из Нассау на Багамских островах, южноафриканец живет в Дурбане, а турок — в Анкаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29