Скорее всего, это выдумка.
– Это имеет отношение к рассматриваемому делу? – устало справился судья.
– Как сказать, – ответил Рокотун, уподобляясь оракулу.
– Что вы подразумеваете?
– Мне кажется, что прокурор, мягко выражаясь, не всегда придерживается существа вопроса.
Бульдозер, который никогда не курил, на миг был сбит с толку. Однако он тотчас обрел равновесие и как ни в чем не бывало, жестикулируя и ухмыляясь, довел до конца изложение сути дела.
Вкратце оно сводилось к следующему. Около двух часов двадцать второго мая Ребекка Линд вошла в помещение банка в районе Мидсоммаркрансен и направилась к одной из касс. На плече у нее висела большая сумка, которую она положила на стойку, после чего потребовала денег. Кассирша заметила, что девушка вооружена большим кинжалом, и нажала ногой кнопку вызова полиции. Одновременно она принялась укладывать в сумку пачки ассигнаций, всего на сумму пять тысяч шведских крон. Прежде чем Ребекка Линд успела покинуть помещение со своей добычей, прибыла первая из патрульных машин, направленная к месту происшествия полицейским штабом. Патруль в составе двух полицейских ворвался с оружием наготове в помещение банка и обезоружил грабительницу. Во время возникшей потасовки деньги высыпались из сумки на пол. Полиция схватила грабительницу и доставила ее на Кунгсхольмен. При этом задержанная оказала отчаянное сопротивление и повредила мундир одного из полицейских. Потасовка продолжалась и во время перевозки задержанной. Грабительницу, оказавшуюся восемнадцатилетней Ребеккой Линд, сначала сдали дежурному, оттуда перевели в специальный отдел, занимающийся банками. Ей тотчас объявили, что она задержана по вескому подозрению в вооруженном ограблении банка и сопротивлении властям. На другой день, после скоропалительного разбирательства в городском суде, ее взяли под стражу.
Бульдозер Ульссон признал, что при этом были обойдены некоторые юридические формальности, но подчеркнул, что чисто технически это не играло никакой роли. Ребекка Линд сама безучастно отнеслась к предложению вызвать адвоката, к тому же она сразу призналась, что пришла в банк за деньгами.
Рокотун презрительно фыркнул и объявил, что у Ребекки Линд не было никаких средств к существованию.
Все начали посматривать на часы, но Бульдозер Ульссон не любил перерывов и поспешил вызвать своего первого свидетеля, кассиршу Черстин Франсен.
Допрос продлился недолго и в основном подтвердил то, что уже говорилось.
– Когда вы поняли, что речь идет об ограблении? – спросил Бульдозер.
– Как только она положила сумку на стойку и потребовала денег. Потом я увидела нож. Страшный такой нож, вроде кинжала.
– Почему вы положили ей деньги в сумку?
– У нас есть указание, чтобы мы в таких случаях не оказывали сопротивление, а выполняли требование грабителя.
Все верно. Банки не желали рисковать, что придется платить пожизненную ренту и крупные суммы в возмещение ущерба пострадавшим служащим.
Казалось, громовой раскат сотряс почтенный зал. Но это просто рыгнул Гедобальд Роксен. С ним это нередко случалось и послужило одной из причин его прозвища.
– Есть ли вопросы у защиты?
Рокотун отрицательно покачал головой. Он старательно выводил на листе бумаги какие-то буквы.
Бульдозер Ульссон пригласил следующего свидетеля.
Вошел Кеннет Квастму и с натугой повторил слова присяги. В Швеции недостаточно просто поднять руку и сказать "клянусь".
Некоторое время ушло на то, чтобы выяснить, что свидетель – сержант полиции, родился в Арвике в тысяча девятьсот сорок втором году, служил на патрульной машине сперва в Сольне, потом в Стокгольме.
Дальше все было проще. Бульдозер опрометчиво предложил свидетелю:
– Рассказывай своими словами.
– Что рассказывать?
– Все, что произошло.
Рокотун снова громко рыгнул. Одновременно он уронил на пол листок, на котором писал. Прописными буквами на бумаге было выведено: РЕБЕККА ЛИНД. Адвокат явно решил в дальнейшем точно выговаривать имя клиента.
– Ну вот, – начал Квастму. – Я ее увидел, убийцу эту. То есть, она никого так и не успела убить. Калле, как всегда, ничего не стал предпринимать, и тогда я набросился на нее, как пантера.
Неудачный образ: Квастму был неуклюжий верзила с толстым задом, бычьей шеей и мясистым лицом.
– Только она хотела выхватить нож, тут я поймал ее за правую руку и объявил, что она задержана, и сразу сгреб ее. Пришлось нести ее в машину, и там она оказала сопротивление представителю власти, к насилию, значит, прибегла, так что у меня один погон почти оторвался, и жена страх как взбеленилась, когда надо было его пришивать, потому что в это время по телевидению что-то такое показывали, ей хотелось посмотреть, да еще одна пуговица на куртке болталась, а у нее не нашлось синих ниток, у Анны-Греты, у жены моей, значит. И когда мы перед тем, значит, принимали меры по поводу этого ограбления, Калле привел машину в уголовку, а там дежурил один мой знакомый, его зовут Альдор Гюставссон, и он жутко надулся, потому что как раз собрался идти домой есть лапшевник, и назвал нас последними идиотами. Это он-то, который прошляпил убийство на Бергсгатан, но эти сыщики всегда важничают, нас, из охраны порядка, за людей не считают. Ну и все, если не считать, что она меня хреном обозвала, но ведь это нельзя назвать оскорблением представителя власти. Хрен – что тут унизительного или непочтительного по отношению к полиции в целом или к ее отдельному представителю, то есть ко мне в данном случае, как сотруднику охраны порядка. Потом я хотел принять меры к двум бандитам, которых мы еще раньше видели в парке на скамейке, но у Калле было с собой сливочное полено, и он сказал, мол, давай перекусим, и мы перекусили. Она самая меня и обозвала.
Квастму показал на Ребекку Линд.
Пока свидетель демонстрировал свой талант рассказчика, Бульдозер наблюдал за единственной слушательницей. Перед тем она что-то прилежно записывала, теперь же, подперев ладонями подбородок, внимательно смотрела то на Рокотуна, то на Ребекку Линд. Лицо ее выражало озабоченность или, скорее, глубокую тревогу. Вот она наклонилась и принялась одной рукой чесать лодыжку, одновременно отрывая зубами заусеницу на пальце другой руки. Потом опять посмотрела на Рокотуна, и в ее прищуренных голубых глазах отразилось отчаяние пополам с робкой надеждой.
Гедобальд Роксен сидел с отсутствующим видом; можно было подумать, что он просто не слышал показаний свидетеля.
– У меня нет вопросов, – произнес он.
Бульдозер Ульссон был доволен. Дело представлялось ему совершенно ясным, как он и сказал сразу. Вот только очень уж затянулось.
Когда судья предложил устроить часовой перерыв, он энергично кивнул и вприпрыжку помчался к двери.
Мартин Бек и Рея Нильсен воспользовались перерывом, чтобы сходить в кафе "Амарант". К бутербродам и пиву они добавили кофе с коньяком.
Часы до перерыва прошли для Мартина Бека достаточно скучно. Зная Рокотуна, он предвидел, что на скорое окончание дела не приходится рассчитывать; в то же время ему нисколько не улыбалось торчать в унылом коридоре в обществе Кристианссона и Квастму, спесивого директора и двух женщин, явно ошеломленных тем, что их вызвали свидетельницами по такому громкому делу, чуть ли не убийству, о котором сообщалось и в "Афтонбладет", и в "Экспрессен".
Мартин Бек зашел в отдел насильственных преступлений, потолковал без особого удовольствия с Рённом и Стрёмгреном. Стрёмгрена он никогда не любил, а отношения с Рённом у него были довольно сложные. Попросту говоря, в городском полицейском управлении на Кунгсхольмсгатан у него совсем не осталось друзей. Здесь, как и в ЦПУ, одни восхищались им, другие ненавидели его, а третьи, их было большинство, откровенно завидовали ему.
В здании на Вестберга-алле, где размещалась его группа, у него тоже не было друзей после того, как Леннарт Колльберг ушел из полиции. На место Колльберга, с одобрения Мартина Бека, приняли Бенни Скакке. Отношения у них сложились неплохие, но до настоящего контакта еще было далеко. Случалось, Мартин Бек сидел, глядя в пространство, и тосковал по Колльбергу.
Если быть честным – а он теперь предпочитал не лгать самому себе, – Мартин Бек тосковал по Леннарту, как тоскуют по ребенку или любимой.
Итак, он посидел у Рённа, поговорил о том о сем. Но Рённ не был интересным собеседником, к тому же у него хватало дел. Работа в стокгольмском отделе насильственных преступлений была отнюдь не синекурой, а еще Рённ жаловался на то, что вид из его окна стал совсем не тот. В самом деле, окно кабинета смотрело прямо на уже достигшее внушительной высоты огромное новое здание штаба полиции. Через год-другой строительство будет закончено, и все переедут туда, однако мысль об этом отнюдь не наполняла их души ликованием.
– Интересно, как там Гюнвальд, – говорил Рённ. – Я бы не прочь с ним поменяться. Бой быков, пальмы, приемы – а?
Рённ обладал редкой способностью внушать Мартину Беку угрызения совести. В самом деле, почему эта увеселительная поездка досталась не ему, ведь он больше других нуждался в поощрении?
Истина, не подлежавшая разглашению, заключалась в том, что Рённ подвергался дискриминации. Не сочли возможным посылать в такую командировку красноносого провинциала с далеко не представительной внешностью, который к тому же с большим трудом изъяснялся по-английски.
А ведь Рённ был хороший следователь.
Вначале он не подавал больших надежд, теперь же считался одним из китов отдела насильственных преступлений.
Мартин Бек попытался найти какие-нибудь ободряющие слова, но, как всегда, безуспешно.
Ограничился коротким "пока!" и ушел.
Зато теперь он сидел в кафе с Реей, а это было совсем, совсем другое дело.
Правда, у Реи был мрачный вид.
– Этот суд, – говорила она, – до чего унылая картина. Какие типы распоряжаются судьбами людей. Прокурор этот – он же чистый клоун. А как таращился на меня, словно впервые в жизни женщину увидел.
– Бульдозер, – подхватил Мартин Бек. – Он много женщин повидал, к тому же ты не в его вкусе. Но он любопытен, как омар.
– Разве омары любопытны?
– Не знаю. Я где-то слышал это выражение. Кажется, финские шведы придумали.
– А защитник не знает даже, как зовут клиента. Только и делает, что рыгает да вставляет бессмысленные реплики. У девчонки никаких надежд.
– До конца еще далеко. Бульдозер выигрывает почти все свои дела, но Роксена еще ни разу не одолел. Помнишь историю со Свярдом?
– Еще бы, – отозвалась Рея и хрипло рассмеялась. – Это когда ты в первый раз пришел ко мне на Тюлегатан. Дело о запертой комнате. Без малого два года тому назад. Как тут забыть.
Она заметно повеселела.
Глядя на нее, и он повеселел. Чудесно прошли эти два года – разговоры, ревность, дружеские перебранки, но главное – близость, доверие, общность. Хотя Мартину Беку перевалило за пятьдесят и он накопил изрядный жизненный опыт, он много почерпнул от нее.
Он надеялся, что и она что-то от него получила.
Надеялся, но не был совсем уверен: как личность она была сильнее и мыслила смелее, наверно, и остротой ума его превосходила, во всяком случае, быстрее соображала. У нее была тьма недостатков; так, она частенько кисла и раздражалась, но он любил и ее недостатки. Возможно, это звучало глупо или чересчур романтично, однако он не мог придумать лучшего выражения.
Глядя на Рею Нильсен, Мартин Бек подумал о том, что перестал ревновать. Сквозь тонкую ткань небрежно застегнутой рубашки просвечивали крупные соски, она сбросила босоножки и терла друг о друга ступни под столом. Иногда нагибалась и чесала лодыжки. Она принадлежала сама себе, а не ему, и, пожалуй, это было в ней самое лучшее.
Между тем неправильное лицо Реи опять омрачилось тревогой и недовольством.
– Я не очень разбираюсь в юридических тонкостях, – покривила она душой. – Но это дело, на мой взгляд, проиграно. Твои показания могут что-нибудь изменить?
– Вряд ли. Я даже не знаю, что ему, собственно, надо от меня.
– И остальные свидетели защиты не внушают оптимизма. Директор банка, учительница домоводства, полицейский. Хоть кто-нибудь из них был там в тот момент?
– Кристианссон был. Он вел патрульную машину.
– Такой же тупой, как второй фараон?
– Такой же.
– И непохоже, чтобы защитительная речь могла спасти положение. С таким адвокатом.
Мартин Бек улыбнулся. Мог бы знать наперед, что Рея примет это дело близко к сердцу.
– Верно, непохоже. Но ты уверена, что по справедливости должен бы выиграть защитник? Уверена, что Ребекка невиновна?
– С таким дознанием не в суд, а на помойку идти. По-настоящему это дело надо бы вернуть в полицию. Они же ничего толком не выяснили. Вот за что я ненавижу фараонов, впрочем и за рукоприкладство и все остальное тоже. Они передают в суд дела, по которым надо бы еще работать и работать. Потом прокурор пыжится, словно петух на мусорной куче, а суд состоит из болванов, которых посадили на это место только потому, что в политике им нет применения и ни на что другое они не годятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Это имеет отношение к рассматриваемому делу? – устало справился судья.
– Как сказать, – ответил Рокотун, уподобляясь оракулу.
– Что вы подразумеваете?
– Мне кажется, что прокурор, мягко выражаясь, не всегда придерживается существа вопроса.
Бульдозер, который никогда не курил, на миг был сбит с толку. Однако он тотчас обрел равновесие и как ни в чем не бывало, жестикулируя и ухмыляясь, довел до конца изложение сути дела.
Вкратце оно сводилось к следующему. Около двух часов двадцать второго мая Ребекка Линд вошла в помещение банка в районе Мидсоммаркрансен и направилась к одной из касс. На плече у нее висела большая сумка, которую она положила на стойку, после чего потребовала денег. Кассирша заметила, что девушка вооружена большим кинжалом, и нажала ногой кнопку вызова полиции. Одновременно она принялась укладывать в сумку пачки ассигнаций, всего на сумму пять тысяч шведских крон. Прежде чем Ребекка Линд успела покинуть помещение со своей добычей, прибыла первая из патрульных машин, направленная к месту происшествия полицейским штабом. Патруль в составе двух полицейских ворвался с оружием наготове в помещение банка и обезоружил грабительницу. Во время возникшей потасовки деньги высыпались из сумки на пол. Полиция схватила грабительницу и доставила ее на Кунгсхольмен. При этом задержанная оказала отчаянное сопротивление и повредила мундир одного из полицейских. Потасовка продолжалась и во время перевозки задержанной. Грабительницу, оказавшуюся восемнадцатилетней Ребеккой Линд, сначала сдали дежурному, оттуда перевели в специальный отдел, занимающийся банками. Ей тотчас объявили, что она задержана по вескому подозрению в вооруженном ограблении банка и сопротивлении властям. На другой день, после скоропалительного разбирательства в городском суде, ее взяли под стражу.
Бульдозер Ульссон признал, что при этом были обойдены некоторые юридические формальности, но подчеркнул, что чисто технически это не играло никакой роли. Ребекка Линд сама безучастно отнеслась к предложению вызвать адвоката, к тому же она сразу призналась, что пришла в банк за деньгами.
Рокотун презрительно фыркнул и объявил, что у Ребекки Линд не было никаких средств к существованию.
Все начали посматривать на часы, но Бульдозер Ульссон не любил перерывов и поспешил вызвать своего первого свидетеля, кассиршу Черстин Франсен.
Допрос продлился недолго и в основном подтвердил то, что уже говорилось.
– Когда вы поняли, что речь идет об ограблении? – спросил Бульдозер.
– Как только она положила сумку на стойку и потребовала денег. Потом я увидела нож. Страшный такой нож, вроде кинжала.
– Почему вы положили ей деньги в сумку?
– У нас есть указание, чтобы мы в таких случаях не оказывали сопротивление, а выполняли требование грабителя.
Все верно. Банки не желали рисковать, что придется платить пожизненную ренту и крупные суммы в возмещение ущерба пострадавшим служащим.
Казалось, громовой раскат сотряс почтенный зал. Но это просто рыгнул Гедобальд Роксен. С ним это нередко случалось и послужило одной из причин его прозвища.
– Есть ли вопросы у защиты?
Рокотун отрицательно покачал головой. Он старательно выводил на листе бумаги какие-то буквы.
Бульдозер Ульссон пригласил следующего свидетеля.
Вошел Кеннет Квастму и с натугой повторил слова присяги. В Швеции недостаточно просто поднять руку и сказать "клянусь".
Некоторое время ушло на то, чтобы выяснить, что свидетель – сержант полиции, родился в Арвике в тысяча девятьсот сорок втором году, служил на патрульной машине сперва в Сольне, потом в Стокгольме.
Дальше все было проще. Бульдозер опрометчиво предложил свидетелю:
– Рассказывай своими словами.
– Что рассказывать?
– Все, что произошло.
Рокотун снова громко рыгнул. Одновременно он уронил на пол листок, на котором писал. Прописными буквами на бумаге было выведено: РЕБЕККА ЛИНД. Адвокат явно решил в дальнейшем точно выговаривать имя клиента.
– Ну вот, – начал Квастму. – Я ее увидел, убийцу эту. То есть, она никого так и не успела убить. Калле, как всегда, ничего не стал предпринимать, и тогда я набросился на нее, как пантера.
Неудачный образ: Квастму был неуклюжий верзила с толстым задом, бычьей шеей и мясистым лицом.
– Только она хотела выхватить нож, тут я поймал ее за правую руку и объявил, что она задержана, и сразу сгреб ее. Пришлось нести ее в машину, и там она оказала сопротивление представителю власти, к насилию, значит, прибегла, так что у меня один погон почти оторвался, и жена страх как взбеленилась, когда надо было его пришивать, потому что в это время по телевидению что-то такое показывали, ей хотелось посмотреть, да еще одна пуговица на куртке болталась, а у нее не нашлось синих ниток, у Анны-Греты, у жены моей, значит. И когда мы перед тем, значит, принимали меры по поводу этого ограбления, Калле привел машину в уголовку, а там дежурил один мой знакомый, его зовут Альдор Гюставссон, и он жутко надулся, потому что как раз собрался идти домой есть лапшевник, и назвал нас последними идиотами. Это он-то, который прошляпил убийство на Бергсгатан, но эти сыщики всегда важничают, нас, из охраны порядка, за людей не считают. Ну и все, если не считать, что она меня хреном обозвала, но ведь это нельзя назвать оскорблением представителя власти. Хрен – что тут унизительного или непочтительного по отношению к полиции в целом или к ее отдельному представителю, то есть ко мне в данном случае, как сотруднику охраны порядка. Потом я хотел принять меры к двум бандитам, которых мы еще раньше видели в парке на скамейке, но у Калле было с собой сливочное полено, и он сказал, мол, давай перекусим, и мы перекусили. Она самая меня и обозвала.
Квастму показал на Ребекку Линд.
Пока свидетель демонстрировал свой талант рассказчика, Бульдозер наблюдал за единственной слушательницей. Перед тем она что-то прилежно записывала, теперь же, подперев ладонями подбородок, внимательно смотрела то на Рокотуна, то на Ребекку Линд. Лицо ее выражало озабоченность или, скорее, глубокую тревогу. Вот она наклонилась и принялась одной рукой чесать лодыжку, одновременно отрывая зубами заусеницу на пальце другой руки. Потом опять посмотрела на Рокотуна, и в ее прищуренных голубых глазах отразилось отчаяние пополам с робкой надеждой.
Гедобальд Роксен сидел с отсутствующим видом; можно было подумать, что он просто не слышал показаний свидетеля.
– У меня нет вопросов, – произнес он.
Бульдозер Ульссон был доволен. Дело представлялось ему совершенно ясным, как он и сказал сразу. Вот только очень уж затянулось.
Когда судья предложил устроить часовой перерыв, он энергично кивнул и вприпрыжку помчался к двери.
Мартин Бек и Рея Нильсен воспользовались перерывом, чтобы сходить в кафе "Амарант". К бутербродам и пиву они добавили кофе с коньяком.
Часы до перерыва прошли для Мартина Бека достаточно скучно. Зная Рокотуна, он предвидел, что на скорое окончание дела не приходится рассчитывать; в то же время ему нисколько не улыбалось торчать в унылом коридоре в обществе Кристианссона и Квастму, спесивого директора и двух женщин, явно ошеломленных тем, что их вызвали свидетельницами по такому громкому делу, чуть ли не убийству, о котором сообщалось и в "Афтонбладет", и в "Экспрессен".
Мартин Бек зашел в отдел насильственных преступлений, потолковал без особого удовольствия с Рённом и Стрёмгреном. Стрёмгрена он никогда не любил, а отношения с Рённом у него были довольно сложные. Попросту говоря, в городском полицейском управлении на Кунгсхольмсгатан у него совсем не осталось друзей. Здесь, как и в ЦПУ, одни восхищались им, другие ненавидели его, а третьи, их было большинство, откровенно завидовали ему.
В здании на Вестберга-алле, где размещалась его группа, у него тоже не было друзей после того, как Леннарт Колльберг ушел из полиции. На место Колльберга, с одобрения Мартина Бека, приняли Бенни Скакке. Отношения у них сложились неплохие, но до настоящего контакта еще было далеко. Случалось, Мартин Бек сидел, глядя в пространство, и тосковал по Колльбергу.
Если быть честным – а он теперь предпочитал не лгать самому себе, – Мартин Бек тосковал по Леннарту, как тоскуют по ребенку или любимой.
Итак, он посидел у Рённа, поговорил о том о сем. Но Рённ не был интересным собеседником, к тому же у него хватало дел. Работа в стокгольмском отделе насильственных преступлений была отнюдь не синекурой, а еще Рённ жаловался на то, что вид из его окна стал совсем не тот. В самом деле, окно кабинета смотрело прямо на уже достигшее внушительной высоты огромное новое здание штаба полиции. Через год-другой строительство будет закончено, и все переедут туда, однако мысль об этом отнюдь не наполняла их души ликованием.
– Интересно, как там Гюнвальд, – говорил Рённ. – Я бы не прочь с ним поменяться. Бой быков, пальмы, приемы – а?
Рённ обладал редкой способностью внушать Мартину Беку угрызения совести. В самом деле, почему эта увеселительная поездка досталась не ему, ведь он больше других нуждался в поощрении?
Истина, не подлежавшая разглашению, заключалась в том, что Рённ подвергался дискриминации. Не сочли возможным посылать в такую командировку красноносого провинциала с далеко не представительной внешностью, который к тому же с большим трудом изъяснялся по-английски.
А ведь Рённ был хороший следователь.
Вначале он не подавал больших надежд, теперь же считался одним из китов отдела насильственных преступлений.
Мартин Бек попытался найти какие-нибудь ободряющие слова, но, как всегда, безуспешно.
Ограничился коротким "пока!" и ушел.
Зато теперь он сидел в кафе с Реей, а это было совсем, совсем другое дело.
Правда, у Реи был мрачный вид.
– Этот суд, – говорила она, – до чего унылая картина. Какие типы распоряжаются судьбами людей. Прокурор этот – он же чистый клоун. А как таращился на меня, словно впервые в жизни женщину увидел.
– Бульдозер, – подхватил Мартин Бек. – Он много женщин повидал, к тому же ты не в его вкусе. Но он любопытен, как омар.
– Разве омары любопытны?
– Не знаю. Я где-то слышал это выражение. Кажется, финские шведы придумали.
– А защитник не знает даже, как зовут клиента. Только и делает, что рыгает да вставляет бессмысленные реплики. У девчонки никаких надежд.
– До конца еще далеко. Бульдозер выигрывает почти все свои дела, но Роксена еще ни разу не одолел. Помнишь историю со Свярдом?
– Еще бы, – отозвалась Рея и хрипло рассмеялась. – Это когда ты в первый раз пришел ко мне на Тюлегатан. Дело о запертой комнате. Без малого два года тому назад. Как тут забыть.
Она заметно повеселела.
Глядя на нее, и он повеселел. Чудесно прошли эти два года – разговоры, ревность, дружеские перебранки, но главное – близость, доверие, общность. Хотя Мартину Беку перевалило за пятьдесят и он накопил изрядный жизненный опыт, он много почерпнул от нее.
Он надеялся, что и она что-то от него получила.
Надеялся, но не был совсем уверен: как личность она была сильнее и мыслила смелее, наверно, и остротой ума его превосходила, во всяком случае, быстрее соображала. У нее была тьма недостатков; так, она частенько кисла и раздражалась, но он любил и ее недостатки. Возможно, это звучало глупо или чересчур романтично, однако он не мог придумать лучшего выражения.
Глядя на Рею Нильсен, Мартин Бек подумал о том, что перестал ревновать. Сквозь тонкую ткань небрежно застегнутой рубашки просвечивали крупные соски, она сбросила босоножки и терла друг о друга ступни под столом. Иногда нагибалась и чесала лодыжки. Она принадлежала сама себе, а не ему, и, пожалуй, это было в ней самое лучшее.
Между тем неправильное лицо Реи опять омрачилось тревогой и недовольством.
– Я не очень разбираюсь в юридических тонкостях, – покривила она душой. – Но это дело, на мой взгляд, проиграно. Твои показания могут что-нибудь изменить?
– Вряд ли. Я даже не знаю, что ему, собственно, надо от меня.
– И остальные свидетели защиты не внушают оптимизма. Директор банка, учительница домоводства, полицейский. Хоть кто-нибудь из них был там в тот момент?
– Кристианссон был. Он вел патрульную машину.
– Такой же тупой, как второй фараон?
– Такой же.
– И непохоже, чтобы защитительная речь могла спасти положение. С таким адвокатом.
Мартин Бек улыбнулся. Мог бы знать наперед, что Рея примет это дело близко к сердцу.
– Верно, непохоже. Но ты уверена, что по справедливости должен бы выиграть защитник? Уверена, что Ребекка невиновна?
– С таким дознанием не в суд, а на помойку идти. По-настоящему это дело надо бы вернуть в полицию. Они же ничего толком не выяснили. Вот за что я ненавижу фараонов, впрочем и за рукоприкладство и все остальное тоже. Они передают в суд дела, по которым надо бы еще работать и работать. Потом прокурор пыжится, словно петух на мусорной куче, а суд состоит из болванов, которых посадили на это место только потому, что в политике им нет применения и ни на что другое они не годятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50