Все названные подтвердили свое присутствие. Помолчав, судья объявил:
– Защитник вызвал также в качестве свидетеля продюсера Вальтера Петруса, но таковой заявил, что занят и к тому же не имеет никакого отношения к данному делу.
Кто-то из присяжных хихикнул.
– Свидетелям предлагается покинуть зал. Подчиняясь распоряжению судьи, оба полицейских, одетые, как всегда в таких случаях, в форменные брюки, черные ботинки и малоприглядные штатские куртки, Мартин Бек, директор банка, учительница и кассирша вышли в коридор.
В зале, кроме членов суда, остались ответчица, охранница и публика в количестве одного человека.
Бульдозер Ульссон минуты две прилежно изучал свои бумаги, потом с любопытством воззрился на единственную слушательницу.
Она держала в руках блокнот для стенографирования. Бульдозер прикинул, что ей лет тридцать пять. Рост ниже среднего, метр шестьдесят, не больше, волосы белокурые, прямые, не очень длинные. Одета в застиранные джинсы и рубашку неопределенного цвета. На широких загорелых ступнях с прямыми пальцами – босоножки; под тонкой тканью рубашки угадывались плоские груди с большими сосками.
Самым примечательным в ее облике было скуластое лицо с крупным носом и внимательные голубые глаза, которые поочередно останавливались на присутствующих. Особенно долго рассматривала она ответчицу и Бульдозера Ульссона; последнего она буквально сверлила взглядом так, что он встал, взял стакан воды и сел позади нее. Слушательница тотчас обернулась и перехватила его взгляд.
Она отнюдь не отвечала его идеалу женщины, если у него вообще был такой идеал, но его терзало любопытство, кто она, собственно, такая. Глядя на нее со спины, он отметил крепкое телосложение без намека на полноту.
Не выдержав ее взгляда, прокурор вспомнил, что ему надо срочно позвонить по телефону, и попросил разрешения выйти. И удалился вприпрыжку, изнемогая от растущего любопытства.
Спроси он Мартина Бека, который томился ожиданием в углу коридора, возможно, и узнал бы кое-что.
Например, что ей не тридцать пять лет, а тридцать девять, что у нее основательная подготовка в области социологии и что сейчас она работает в системе социального обеспечения.
Мартин Бек знал о ней очень много, но вряд ли стал бы вдаваться в подробности, так как они по большей части носили личный характер.
Возможно, на вопрос о ее имени он ответил бы, что ее зовут Рея Нильсен.
Бульдозер управился со своими важными телефонными разговорами меньше чем за пять минут. Судя по жестикуляции, он преимущественно отдавал распоряжения.
Вернувшись в зал, он озабоченно прошелся взад-вперед. Сел. Полистал свои бумаги. Женщина с пронизывающим взглядом теперь смотрела только на ответчицу.
Любопытство Бульдозера достигло предела. В ближайшие десять минут он раз шесть вставал с места и торопливо описывал круг по залу. Один раз достал огромный носовой платок и вытер вспотевший лоб. Все остальные спокойно сидели на своих местах.
С опозданием на двадцать две минуты Рокотун распахнул дверь и вошел в зал. В одной руке он держал дымящуюся сигару, в другой – свои бумаги. Сел и сразу же флегматично углубился в изучение бумаг, так что судье пришлось трижды многозначительно прокашляться, прежде чем адвокат рассеянно передал сигару приставу, чтобы тот вынес ее из помещения.
– Адвокат Роксен прибыл, – ядовито произнес судья. – Позвольте осведомиться, есть ли какие-нибудь препятствия, которые мешают нам приступить к разбирательству?
Бульдозер мотнул головой:
– Нет-нет, с моей стороны – никаких.
Рокотун не реагировал. Он был погружен в изучение документов по делу.
Наконец сдвинул на лоб очки и сказал:
– По пути сюда, в суд, я вдруг подумал о том, что мы с прокурором давние знакомые. Да-да, он сидел у меня на коленях ровно двадцать пять лет назад. Кстати, это было в Буросе. Отец прокурора работал там адвокатом, а я проходил практику. В ту пору я возлагал большие надежды на свою профессию. Не могу, однако, утверждать, чтобы эти надежды оправдались. Если посмотреть, как развивается правосудие в других странах, нам нечем особенно хвастаться. О Буросе у меня остались самые мерзкие воспоминания, но наш прокурор был живым и славным мальчуганом. Однако больше всего мне запомнилась городская гостиница, кажется, она так и называлась – "Городская". В ресторане – обычные столики, пыльные пальмы. Ограничения на спиртное, талоны на еду, да и те отоваривали в исключительных случаях. Причем подавали такое, что у гиены волосы поднялись бы дыбом. Сегодня даже пенсионеры не признали бы этого съедобным. На завтрак, обед и ужин одно и то же: рыба на раковинах. Однажды я обнаружил в своей порции окурок сигары. Впрочем, это, кажется, было в Энчёпинге. Между прочим, известно ли вам, что в Энчёпинге лучшая в Швеции питьевая вода? Об этом мало кто знает. Нужно обладать редкостной силой воли, чтобы вырасти здесь, в столице, и не стать алкоголиком или наркоманом.
– Есть ли препятствия к разбирательству? – терпеливо повторил судья.
Рокотун встал и прошел в середину зала.
– Разумеется, я и мои родные принадлежали именно к такой категории людей.
Роксен был намного старше большинства присутствующих, могучего роста, с большим животом. Одет он был в весьма скверный костюм старомодного покроя, и не очень разборчивая кошка вполне могла бы позавтракать его жилетом. Несколько минут он пристально смотрел на Бульдозера, потом заключил:
– Если не считать, что эту девочку вообще не было оснований привлекать к суду, никаких препятствий нет. В чисто техническом смысле.
– Протестую! – крикнул Бульдозер.
– Адвокат Роксен может приберечь свои комментарии на будущее, – сказал судья. – Слово предоставляется обвинителю.
Бульдозер вскочил со стула и, наклонив голову, затрусил вокруг стола, на котором были разложены его бумаги.
– Я утверждаю, что Ребекка Линд в среду двадцать второго мая сего года совершила вооруженное ограбление отделения банка в районе Мидсоммаркрансен, после чего совершила еще одно преступление, оказав сопротивление полицейским, которые прибыли на место, чтобы задержать ее.
– Что говорит на это ответчица?
– Ответчица невиновна, – сказал Рокотун. – А потому мой долг отрицать всю эту~ галиматью.
Он повернулся к Бульдозеру и печально произнес:
– И не совестно тебе преследовать невинных людей? Мое представление о тебе, каким ты был в детстве, никак не вяжется с твоей, как бы это сказать, нынешней деятельностью.
Бульдозер ликовал. Подлетев к Рокотуну, он сказал:
– Я тоже помню те времена в Буросе. Особенно хорошо запомнилось мне, что от тогдашнего практиканта Роксена всегда разило табаком и дешевым коньяком.
– Господа, – вмешался судья, – здесь не место и не время для личных воспоминаний. Итак, адвокат Роксен отрицает утверждения обвинения.
– Если запах коньяка не плод прокурорского воображения, то он исходил от его отца, – отозвался Рокотун. – Кроме того, ответчица невиновна. И вообще я последний раз применяю термин "ответчица". Эта юная девушка~
Он вернулся к своему столу и начал рыться в бумагах.
– Ее зовут Ребекка Линд, – услужливо подсказал Бульдозер.
– Спасибо, мальчик, – сказал Рокотун. – Ребекка Люнд~
– Линд, – поправил Бульдозер.
– Ребекка так же невиновна, – продолжал Рокотун, – как морковки полевые.
Необычное сравнение явно заставило всех призадуматься. Наконец судья произнес:
– Если не ошибаюсь, этот вопрос предстоит решить суду.
– К сожалению, – ответил Рокотун.
– Как понимать это замечание господина адвоката? – довольно резко осведомился судья.
– К сожалению, я не могу здесь дать исчерпывающее объяснение, – сказал Рокотун. – Не то разбирательство рискует затянуться на несколько лет.
Присутствующие были заметно потрясены такой перспективой.
– Вообще-то предложение судьи, чтобы я написал свои мемуары, представляет интерес, – добавил Рокотун.
– Разве я предлагал что-либо подобное? – удивился совершенно замороченный судья.
– За долгие годы, проведенные в залах, где якобы вершится правосудие, мною накоплен немалый опыт, – говорил Рокотун. – Кроме того, в молодости я некоторое время жил в Южной Америке, где работал на молокозаводе. Моя мать – старушка еще жива – считает, что за всю жизнь я только там, в Буэнос-Айресе, занимался честным трудом. Кстати, я слышал на днях, что и отец прокурора, несмотря на преклонный возраст и растущее пристрастие к спиртному, ежедневно совершает короткие прогулки вдоль речки в Эребру, куда все семейство, очевидно, переехало где-то в сороковых годах. От Буэнос-Айреса при нынешних средствах передвижения рукой подать до новых государств Африки. Мое внимание недавно привлекла интереснейшая книга о Заире~
– Мемуары адвоката Роксена, хотя они еще не написаны, несомненно, представляют интерес, – с ухмылкой перебил его Бульдозер. – Но вряд ли мы собрались здесь за тем, чтобы слушать их.
– Прокурор прав, – сказал судья. – Прошу господина Ульссона продолжать.
Бульдозер посмотрел на слушательницу, но она ответила таким прямым и смелым взглядом, что он, скользнув глазами по Рокотуну, судье, помощнику судьи и присяжным, снова уставился на обвиняемую. Ребекка Линд смотрела куда-то в пространство, словно для нее не существовали ни нудные бюрократы, ни зло, ни добро.
Бульдозер сложил руки на спине и заходил взад-вперед.
– Так-то, Ребекка, – приветливо произнес он. – То, что случилось с тобой, к сожалению, случается со многими молодыми людьми в наше время. Вместе мы постараемся тебе помочь. Кстати, ты не против того, чтобы я обращался к тебе на "ты"?
Девушка как будто не слышала вопроса, если это вообще можно было считать вопросом.
– С чисто юридической точки зрения перед нами простой и совершенно очевидный случай, так что особенно дискутировать тут нечего. Уже когда решался вопрос о мере пресечения, выяснилось~
Рокотун явно был погружен в размышления о Заире или еще о чем-то в этом роде, но тут он вдруг выхватил из внутреннего кармана пиджака большую сигару, прицелился ею в грудь Бульдозера и воскликнул:
– Протестую. Ни я, ни какой-либо иной адвокат не присутствовали, когда выносилось постановление о взятии под стражу. Этой девушке, Камилле Люнд, говорили тогда, что она имеет право на защиту?
– Ребекке Линд, – поправил его помощник судьи.
– Да, да, – нетерпеливо произнес Рокотун. – Следовательно, заключение под стражу было незаконным.
– Ничего подобного, – возразил Бульдозер. – Ребекку спросили, и она ответила, что это не играет роли. Правильно ответила. Потому что, как я сейчас покажу, дело яснее ясного.
– Итак, уже заключение под стражу было незаконным, – решительно заключил Рокотун. – Требую занести мой протест в протокол.
– Хорошо, будет сделано, – сказал помощник.
Он играл в основном секретарскую роль, так как некоторые судебные залы в старых зданиях не были оснащены магнитофоном.
Бульдозер исполнил перед присяжными маленький пируэт, не преминув поглядеть каждому из них в глаза.
– Может быть, теперь мне будет позволено продолжить изложение дела, – сказал он, улыбаясь.
Рокотун рассеянно созерцал свою сигару.
– Итак, Ребекка, – продолжал Бульдозер с подкупающей улыбкой, которую охотно пускал в ход, – давай-ка теперь попытаемся правдиво и четко разобраться, что произошло с тобой двадцать второго мая и почему. Ты ограбила банк, несомненно, по недомыслию и в приливе отчаяния, и ты применила насилие против полицейского.
– Я возражаю против оборотов, употребляемых прокурором, – вмешался Рокотун. – Кстати, об оборотах. У меня был учитель немецкого языка, так он~
Его мысли явно витали где-то далеко.
– Если защитник молча предастся своим воспоминаниям, – сказал Бульдозер, – мы по крайней мере сбережем немного времени.
Несколько присяжных рассмеялись, но Рокотун важно произнес:
– Я протестую против позиции, которую господин прокурор занял по отношению ко мне и этой девушке. И вообще, мои мысли и духовная жизнь его не касаются. Господину прокурору не мешает быть поскромнее. Он не какой-нибудь Уинстон Черчилль, который мог позволить себе сказать о политическом противнике: "Мистер Эттли – скромный человек, так у него есть все основания для скромности".
Реплика адвоката на мгновение озадачила судью, но затем он кивком предложил Бульдозеру продолжать.
Прокурор рассчитывал потратить на изложение дела минут десять, от силы пятнадцать, но Рокотун, невзирая на замечания судьи, перебил его целых сорок два раза, причем большинство его комментариев казались совершенно непонятными.
Например:
– Я заметил, что господин прокурор с вожделением поглядывает на мою сигару. Это напоминает мне одну историю, будто бы на Кубе девушки на табачных фабриках из-за сильной жары сидят голые и скручивают сигары на собственном бедре. И будто бы так делаются наиболее изысканные сигары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50