судно на Рифе Печали, оно сильно накренилось, волны перекатываются через низко осевший борт. Множество фотографий пассажиров и членов команды «Глории». Фотография капитана Смита — с чисто американской безмятежной улыбкой на лице, широкоплечего, пышущего здоровьем и силой, снятого в ходовой рубке, похожей на лабораторию научно-исследовательского института; снимки на палубе, среди пассажиров и на берегу у машины. Фотография второго помощника сразу наталкивает на мысль, что именно ему суждено было стать виновником катастрофы, но тут же несколько других фотографий того же Вилли Томсена в разные периоды его жизни, где он явно вызывает симпатии своим бравым видом и той же американской улыбкой. Много фотографий Джейн Чевер и только одна — ее мужа Томаса Кейри; интерьеры кают, холлов, ресторанов, баров погибшего лайнера. Снимки трех кинозвезд в мини-бикини на краю бассейна на верхней палубе «Глории».
Мистер Чевер задержал взгляд на своей фотографии, помещенной в центре полосы. Лицо его в достаточной мере выражало и горе, и мужественную стойкость истинного американца, которого ничто не сможет ни поколебать, ни сломить.
— Недурно. Совсем неплохо, — пробормотал он и начал читать очерк о себе самом. Во время чтения с его лица не сходило довольное, даже веселое, выражение. Прослеживался его жизненный путь — чуть не с пеленок и до владельца целого флота пассажирских судов. — «Этот выдающийся человек, — вслух читал он, — может служить примером для нашего молодого поколения американцев, утративших реальные представления о истинных ценностях и неизмеримых возможностях нашего свободного демократического общества…» Так, так, и дальше совсем неплохо: «Он умеет добиваться своего, не останавливаясь перед препятствиями, какими бы трудными они ни казались. Не раз он оказывался на грани банкротства, но всегда находил верный и честный выход. Дело его обретало новую силу, и доверие акционеров росло.
Но вернемся к первым шагам его деловой карьеры. Матрос, затем шкипер на каботажном судне «Флорида» водоизмещением всего 800 тонн, он сумел наладить быстрые выгодные рейсы между островами Карибского моря и Флоридой… — Мистер Чевер усмехнулся, вспомнив, как в годы «сухого закона» доставлял с Ямайки и Кубы контрабандный ром. — Честный труд, предприимчивость, умение предугадывать конъюнктуру на современном рынке дали ему возможность стать совладельцем, а затем и хозяином первого судна, положившего основу его благосостоянию…»
Вошла Эва О'Брайнен:
— За первые часы после открытия биржи наши акции поднялись на шесть пунктов, — сказала она.
— К вечеру должны еще подскочить.
— Безусловно, Тим. Такой рекламы мне еще не доводилось видеть. А какие заголовки! — Она стала читать: — «Трагедия в „море дьявола“, „Безутешный отец“, „Пример мужества и стойкости“. Мне этот заголовок нравится больше остальных. А вот опять о тебе. Несколько, правда, грубовато. Надо бы тоньше. Знаешь, Тим, — она прижалась к нему, — я бы написала лучше. Из меня могла бы получиться хорошая журналистка. Я подавала надежды, пока не застряла в твоем офисе.
— Безусловно, моя радость. У тебя холодный ум и горячее сердце. Ты бы заткнула за пояс многих из этих писак.
— Пожалуй, ты прав. Горячее сердце меня часто подводит.
— На этот раз, думаю, не подвело: сколько ты получала раньше и сколько теперь, у меня?
Она ласково посмотрела на него:
— Ты думаешь, в этом основная причина?
— Ну конечно нет, Эва!
— Подожди, не переворачивай страницу: здесь что-то опять о тебе. Какая-то лирика. — Она стала читать: — «Обычно утром он выпивал чашку крепкого чая с ломтиком лимона. В середине дня, если ему удавалось найти ресторанчик по своему вкусу, он выпивал чашку простокваши, съедал грушу или яблоко да еще ломтик хлеба с кунжутным маслом…»
Оба они засмеялись.
Мистер Чевер сказал:
— Ловко работает, подлец! Получил заказ изобразить воздержанного человека и действует, даже не поговорив ни с кем! Оказывается, я вегетарианец! Что, если мне действительно перейти на растительную пищу?
— Попробуй. Приобретешь талию и вернешь юношескую бодрость.
Мистер Чевер самолюбиво помрачнел.
— Ты считаешь, мне это необходимо?
— О нет! Ты и так выглядишь прекрасно. У тебя стальные мускулы. Ты настоящий мужчина. Ну-ка, а что же тут в самом низу, на пятой колонке? «Повод для размышлений», — прочитала она заголовок и продолжала: — «Катастрофа „Глории“ возбудила много толков. Просочились сведения, что накануне отплытия лайнера в последний рейс некий гангстер по кличке Тихий Спиро сообщил газетному репортеру, что судно обречено…»
Мистер Чевер ударил кулаком по столу:
— Проклятье! Это работа Харриса! Хочет подложить свинью, мерзавец! И все же это холостой выстрел. Чистая сплетня. Мы привлечем его борзописца за лжеинформацию, подрывающую финансовые интересы компании. Он поплатится… Как его там?
— Паркер. Роберт Паркер, — прочитала Эва О'Брайнен. — Скорее всего псевдоним.
— Доберемся и до подлинного имени. Чья газетенка?
— «Светоч демократии», принадлежит Харрису.
— Хорош «демократ»! Хотя, Эва, идет настоящая жестокая война. Меня втянули в нее. И мне в конце концов наплевать, кто кого задушит: Харрис Минотти или, наоборот, тот этого. Мне надо поправить свои личные дела. Пусть один Минотти грызется со своим партнером.
— Но ты же связан с Рафаэлем?
— Пока, Эва, только пока. Мне бы вырвать куш у страховых компаний, а там я уберу всех со своего пути.
— Да, Тим, у тебя есть настоящая хватка.
— Это я и сам знаю. Минотти висит у меня камнем на шее. Но скоро я приберу его к рукам… Тебе нравится его дворец в мавританском стиле?
— Прелесть, Тим!
— Ну так вот, когда-нибудь ты переедешь в этот домишко.
— Не может быть, Тим!
— Я его куплю, радость моя. Дай только распутаться со всем этим… — Он столкнул груду газет со стола на пол. — И тогда ты станешь хозяйкой дворца. Только вот…
— Ты опасаешься возможных осложнений, Тим? — угадала его мысли Эва О'Брайнен.
— Все должно обойтись. Дело чистое. Капитан Смит выбрал удачное место — там погибли сотни судов. К тому же не часто главные виновники катастрофы так быстро выходят из игры. Кто мог предполагать, что у Смита больное сердце? Страховщикам не удастся прикрыться таким вот бульварным листком. У меня есть неоспоримое право на страховую премию.
— А что, если они затеют судебную тяжбу? Все-таки у них появилась какая-то зацепка. Найдут лжесвидетелей?
— Ничего путного у них не выйдет. Судно погибло при самых благоприятных обстоятельствах. Да… Коли они намереваются раздуть дело, то рискуют многими миллионами. Тогда они должны будут доказать, что и второй помощник с капитаном были в сговоре. А это доказать абсолютно невозможно. Мертвые молчат. Нет, я не завидую страховщикам. Ну а если они лишатся рассудка и все же обратятся в суд, то мы наймем самых знаменитых адвокатов.
— Я бы добавила, Тим, — самых хитрых адвокатов. — Но сознайся, тебя все-таки что-то тревожит?
— Да, Эва. Приятели моей приблудной дочери не выходят из головы. Только они могут осложнить дело, между нами, конечно. У меня нет от тебя секретов, моя радость! Все, что я делаю, — для тебя…
— Верю и благодарю, Тим. Но ведь они погибли… Они не должны вернуться?
— Я не желаю Джейн зла, но она попала в слишком плохую компанию. Сначала этот ретивый репортер, затем негр-профессор, который якшался с капитаном. Врач сообщил, что капитан передал негру какой-то важный пакет.
— В нем может оказаться что-то опасное для тебя?
— Все может быть, потому-то мне захотелось поделиться своей тревогой с тобой, Эва. От тебя у меня нет тайн, хотя рано или поздно ты меня тоже предашь.
— Да что ты, Тим! — Она снова прижалась к его плечу. — Боже, как тебе могло прийти в голову такое?
— Вот пришло, прости. — Чевер задумался. Покачал головой, вздохнул.
— Тим, — задумчиво произнесла секретарша, — скажи мне, Тим, неужели тебе совсем не жаль девочку? Вдруг она действительно твоя родная дочь?
Мистер Чевер так порывисто вскочил, что Эва О'Брайнен едва не свалилась с подлокотника кресла.
— Извини, Тим, я не хотела…
— Оставь меня! — сказал он жестко. — У меня масса дел. Свяжись с Токио. Узнай, что там делает Гольдман, в этом паршивом море. — И мягче добавил: — Иди, иди, моя радость, и прости за резкий тон. Пойми, что мне сейчас не до сантиментов.
— Понимаю, Тим. И ты меня извини.
— Ну, ну, будет! Подставляй щечку и не грусти.
Эва О'Брайнен, улыбнувшись заученной улыбкой, вышла из кабинета, плотно прикрыв за собой массивную дверь.
Мистер Чевер подошел к окну и отдернул штору. За хаосом крыш голубел залив. На внутреннем рейде стояло множество судов. Белели паруса яхт. В сторону Золотых Ворот скользил кремовый лайнер, отдаленно напоминающий «Глорию». Заметка в «Светоче демократии» будоражила мозг мистера Чевера, и он стал мысленно прикидывать, что еще могут предпринять его противники.
Постараются раздуть найденный «уголек». Будут публиковать интервью с пассажирами, разыщут врачей, санитаров, которые занимались слюнтяем Спиро, полицейских и все это распишут подробнейшим образом, не упоминая пока его имени. Словом, будет объективная подача фактов, интересующих читателей. Все это чертовски неприятно. Хотя у него больше козырей на руках. Пока больше. Но что будет завтра? Они возьмут след и пойдут по нему, как полицейские собаки.
— К дьяволу! — процедил сквозь зубы мистер Чевер. Он не переносил минут слабости, которые притупляли волю.
В приемной секретарша разговаривала с только что вошедшим Рафаэлем Минотти.
— Вы, как всегда, прекрасно выглядите, Эва! — польстил тот.
— Стараюсь не стареть, мистер Минотти.
— Старайтесь, Эва. Молодость — хороший товар.
— Буду во всем следовать вашим советам, мистер Минотти! — Эва О'Брайнен улыбнулась и слегка наклонила голову к бумагам на столе. Это был знак, что встретятся они сегодня в условленный час в условленном месте.
— Какие новости из Токио, Эва?
— Пока никаких. Заказала разговор для шефа на тринадцать часов.
— Прекрасно. Чевер в одиночестве?
— Да, мистер Минотти. Читает почту.
— Пресса нынче великолепна!
— Кроме одной заметки в газете Харриса.
— Это пустяки… — Он бросил на Эву многозначительный взгляд и взялся за ручку двери, ведущей в кабинет.
Мистер Чевер нажал на клавишу селектора, выключая приемную: он подслушивал разговор между компаньоном и секретаршей.
— Наконец-то! — Мистер Чевер порывисто встал и вышел навстречу, крепко пожав Минотти руку, спросил: — Читал?
— Пустяки! Не беспокойся. Это блошиные укусы. Но не думай, что я оставил этот выпад без внимания. Завтра появятся статьи, испепеляющие эту паршивую заметку. В наших материалах будет обвинение в дезинформации общественного мнения и нанесении ущерба процветающему предприятию, дающему работу десяти тысячам моряков, что не так мало в наше время массовой безработицы. Мы прижмем Харриса по всем статьям закона.
— Хорошо, Раф, беспокоит меня другое… Ты послал новых людей?
— Я же говорил тебе. Уже на месте. Отличные ребята.
— Прежние также, видимо, были не из замухрышек.
— Ты прав, Тим, парни с безукоризненной репутацией, не раз испытанные в труднейших делах.
— Но это дело они блестяще провалили…
— Не скажи, Тим. Главное-то сделано — суденышко на дне. И мои ребята не жалели себя. Четверо из них погибли, пятый пропал без вести.
— Отец Патрик?
— Он самый. Таких потерь у меня еще не бывало. Какой-то злой рок.
— Не городи ерунду, Раф. Просто твои люди были растяпами. Если мы сделаем еще хоть один роковой промах, то нам обоим конец.
— Больше этого не случится, Тим. Отбрось мрачные мысли. Больше никто не доставит тебе огорчений. Та троица не вернется в Сан-Франциско. Я гарантирую…
Компаньоны некоторое время помолчали, прикидывая в уме, что может произойти, если троица вдруг объявится в Штатах.
Минотти сказал:
— Конечно, здесь было бы легче заставить их держать язык за зубами.
— Боже избави! Нельзя допустить, чтобы они передали бумаги капитана Смита в прессу! Что в них может быть?
Минотти пожал плечами:
— Мы с тобой довольно хорошо знали Смита. Он любил власть и деньги. Всячески оберегал свое доброе имя, намереваясь заняться политикой. Не может быть, чтобы он раскололся перед смертью. Может, это письма к женщине, к близким? Хотя у него нет родни. Вот подруга была. Вернее, она существует, хотя между ними произошел разрыв. Что, если в этом письме — последнее прости?
— Он не был сентиментальным, этот морской волк. Хотя…
— Я приказал письма уничтожить, не читая.
— Думаешь, твои люди не заглянут в пакет?
— Не посмеют. Таков приказ. Они знают, что их ждет за ослушание. А мы с тобой, Тим, не любопытны. Пусть бумаги останутся тайной капитана. Ты не возражаешь?
— Ты принял правильное решение, но мне хотелось бы знать, какие мысли приходят человеку в его последние минуты.
— Это любопытно, да нельзя ручаться, что моих ребят не перехватят люди Харриса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Мистер Чевер задержал взгляд на своей фотографии, помещенной в центре полосы. Лицо его в достаточной мере выражало и горе, и мужественную стойкость истинного американца, которого ничто не сможет ни поколебать, ни сломить.
— Недурно. Совсем неплохо, — пробормотал он и начал читать очерк о себе самом. Во время чтения с его лица не сходило довольное, даже веселое, выражение. Прослеживался его жизненный путь — чуть не с пеленок и до владельца целого флота пассажирских судов. — «Этот выдающийся человек, — вслух читал он, — может служить примером для нашего молодого поколения американцев, утративших реальные представления о истинных ценностях и неизмеримых возможностях нашего свободного демократического общества…» Так, так, и дальше совсем неплохо: «Он умеет добиваться своего, не останавливаясь перед препятствиями, какими бы трудными они ни казались. Не раз он оказывался на грани банкротства, но всегда находил верный и честный выход. Дело его обретало новую силу, и доверие акционеров росло.
Но вернемся к первым шагам его деловой карьеры. Матрос, затем шкипер на каботажном судне «Флорида» водоизмещением всего 800 тонн, он сумел наладить быстрые выгодные рейсы между островами Карибского моря и Флоридой… — Мистер Чевер усмехнулся, вспомнив, как в годы «сухого закона» доставлял с Ямайки и Кубы контрабандный ром. — Честный труд, предприимчивость, умение предугадывать конъюнктуру на современном рынке дали ему возможность стать совладельцем, а затем и хозяином первого судна, положившего основу его благосостоянию…»
Вошла Эва О'Брайнен:
— За первые часы после открытия биржи наши акции поднялись на шесть пунктов, — сказала она.
— К вечеру должны еще подскочить.
— Безусловно, Тим. Такой рекламы мне еще не доводилось видеть. А какие заголовки! — Она стала читать: — «Трагедия в „море дьявола“, „Безутешный отец“, „Пример мужества и стойкости“. Мне этот заголовок нравится больше остальных. А вот опять о тебе. Несколько, правда, грубовато. Надо бы тоньше. Знаешь, Тим, — она прижалась к нему, — я бы написала лучше. Из меня могла бы получиться хорошая журналистка. Я подавала надежды, пока не застряла в твоем офисе.
— Безусловно, моя радость. У тебя холодный ум и горячее сердце. Ты бы заткнула за пояс многих из этих писак.
— Пожалуй, ты прав. Горячее сердце меня часто подводит.
— На этот раз, думаю, не подвело: сколько ты получала раньше и сколько теперь, у меня?
Она ласково посмотрела на него:
— Ты думаешь, в этом основная причина?
— Ну конечно нет, Эва!
— Подожди, не переворачивай страницу: здесь что-то опять о тебе. Какая-то лирика. — Она стала читать: — «Обычно утром он выпивал чашку крепкого чая с ломтиком лимона. В середине дня, если ему удавалось найти ресторанчик по своему вкусу, он выпивал чашку простокваши, съедал грушу или яблоко да еще ломтик хлеба с кунжутным маслом…»
Оба они засмеялись.
Мистер Чевер сказал:
— Ловко работает, подлец! Получил заказ изобразить воздержанного человека и действует, даже не поговорив ни с кем! Оказывается, я вегетарианец! Что, если мне действительно перейти на растительную пищу?
— Попробуй. Приобретешь талию и вернешь юношескую бодрость.
Мистер Чевер самолюбиво помрачнел.
— Ты считаешь, мне это необходимо?
— О нет! Ты и так выглядишь прекрасно. У тебя стальные мускулы. Ты настоящий мужчина. Ну-ка, а что же тут в самом низу, на пятой колонке? «Повод для размышлений», — прочитала она заголовок и продолжала: — «Катастрофа „Глории“ возбудила много толков. Просочились сведения, что накануне отплытия лайнера в последний рейс некий гангстер по кличке Тихий Спиро сообщил газетному репортеру, что судно обречено…»
Мистер Чевер ударил кулаком по столу:
— Проклятье! Это работа Харриса! Хочет подложить свинью, мерзавец! И все же это холостой выстрел. Чистая сплетня. Мы привлечем его борзописца за лжеинформацию, подрывающую финансовые интересы компании. Он поплатится… Как его там?
— Паркер. Роберт Паркер, — прочитала Эва О'Брайнен. — Скорее всего псевдоним.
— Доберемся и до подлинного имени. Чья газетенка?
— «Светоч демократии», принадлежит Харрису.
— Хорош «демократ»! Хотя, Эва, идет настоящая жестокая война. Меня втянули в нее. И мне в конце концов наплевать, кто кого задушит: Харрис Минотти или, наоборот, тот этого. Мне надо поправить свои личные дела. Пусть один Минотти грызется со своим партнером.
— Но ты же связан с Рафаэлем?
— Пока, Эва, только пока. Мне бы вырвать куш у страховых компаний, а там я уберу всех со своего пути.
— Да, Тим, у тебя есть настоящая хватка.
— Это я и сам знаю. Минотти висит у меня камнем на шее. Но скоро я приберу его к рукам… Тебе нравится его дворец в мавританском стиле?
— Прелесть, Тим!
— Ну так вот, когда-нибудь ты переедешь в этот домишко.
— Не может быть, Тим!
— Я его куплю, радость моя. Дай только распутаться со всем этим… — Он столкнул груду газет со стола на пол. — И тогда ты станешь хозяйкой дворца. Только вот…
— Ты опасаешься возможных осложнений, Тим? — угадала его мысли Эва О'Брайнен.
— Все должно обойтись. Дело чистое. Капитан Смит выбрал удачное место — там погибли сотни судов. К тому же не часто главные виновники катастрофы так быстро выходят из игры. Кто мог предполагать, что у Смита больное сердце? Страховщикам не удастся прикрыться таким вот бульварным листком. У меня есть неоспоримое право на страховую премию.
— А что, если они затеют судебную тяжбу? Все-таки у них появилась какая-то зацепка. Найдут лжесвидетелей?
— Ничего путного у них не выйдет. Судно погибло при самых благоприятных обстоятельствах. Да… Коли они намереваются раздуть дело, то рискуют многими миллионами. Тогда они должны будут доказать, что и второй помощник с капитаном были в сговоре. А это доказать абсолютно невозможно. Мертвые молчат. Нет, я не завидую страховщикам. Ну а если они лишатся рассудка и все же обратятся в суд, то мы наймем самых знаменитых адвокатов.
— Я бы добавила, Тим, — самых хитрых адвокатов. — Но сознайся, тебя все-таки что-то тревожит?
— Да, Эва. Приятели моей приблудной дочери не выходят из головы. Только они могут осложнить дело, между нами, конечно. У меня нет от тебя секретов, моя радость! Все, что я делаю, — для тебя…
— Верю и благодарю, Тим. Но ведь они погибли… Они не должны вернуться?
— Я не желаю Джейн зла, но она попала в слишком плохую компанию. Сначала этот ретивый репортер, затем негр-профессор, который якшался с капитаном. Врач сообщил, что капитан передал негру какой-то важный пакет.
— В нем может оказаться что-то опасное для тебя?
— Все может быть, потому-то мне захотелось поделиться своей тревогой с тобой, Эва. От тебя у меня нет тайн, хотя рано или поздно ты меня тоже предашь.
— Да что ты, Тим! — Она снова прижалась к его плечу. — Боже, как тебе могло прийти в голову такое?
— Вот пришло, прости. — Чевер задумался. Покачал головой, вздохнул.
— Тим, — задумчиво произнесла секретарша, — скажи мне, Тим, неужели тебе совсем не жаль девочку? Вдруг она действительно твоя родная дочь?
Мистер Чевер так порывисто вскочил, что Эва О'Брайнен едва не свалилась с подлокотника кресла.
— Извини, Тим, я не хотела…
— Оставь меня! — сказал он жестко. — У меня масса дел. Свяжись с Токио. Узнай, что там делает Гольдман, в этом паршивом море. — И мягче добавил: — Иди, иди, моя радость, и прости за резкий тон. Пойми, что мне сейчас не до сантиментов.
— Понимаю, Тим. И ты меня извини.
— Ну, ну, будет! Подставляй щечку и не грусти.
Эва О'Брайнен, улыбнувшись заученной улыбкой, вышла из кабинета, плотно прикрыв за собой массивную дверь.
Мистер Чевер подошел к окну и отдернул штору. За хаосом крыш голубел залив. На внутреннем рейде стояло множество судов. Белели паруса яхт. В сторону Золотых Ворот скользил кремовый лайнер, отдаленно напоминающий «Глорию». Заметка в «Светоче демократии» будоражила мозг мистера Чевера, и он стал мысленно прикидывать, что еще могут предпринять его противники.
Постараются раздуть найденный «уголек». Будут публиковать интервью с пассажирами, разыщут врачей, санитаров, которые занимались слюнтяем Спиро, полицейских и все это распишут подробнейшим образом, не упоминая пока его имени. Словом, будет объективная подача фактов, интересующих читателей. Все это чертовски неприятно. Хотя у него больше козырей на руках. Пока больше. Но что будет завтра? Они возьмут след и пойдут по нему, как полицейские собаки.
— К дьяволу! — процедил сквозь зубы мистер Чевер. Он не переносил минут слабости, которые притупляли волю.
В приемной секретарша разговаривала с только что вошедшим Рафаэлем Минотти.
— Вы, как всегда, прекрасно выглядите, Эва! — польстил тот.
— Стараюсь не стареть, мистер Минотти.
— Старайтесь, Эва. Молодость — хороший товар.
— Буду во всем следовать вашим советам, мистер Минотти! — Эва О'Брайнен улыбнулась и слегка наклонила голову к бумагам на столе. Это был знак, что встретятся они сегодня в условленный час в условленном месте.
— Какие новости из Токио, Эва?
— Пока никаких. Заказала разговор для шефа на тринадцать часов.
— Прекрасно. Чевер в одиночестве?
— Да, мистер Минотти. Читает почту.
— Пресса нынче великолепна!
— Кроме одной заметки в газете Харриса.
— Это пустяки… — Он бросил на Эву многозначительный взгляд и взялся за ручку двери, ведущей в кабинет.
Мистер Чевер нажал на клавишу селектора, выключая приемную: он подслушивал разговор между компаньоном и секретаршей.
— Наконец-то! — Мистер Чевер порывисто встал и вышел навстречу, крепко пожав Минотти руку, спросил: — Читал?
— Пустяки! Не беспокойся. Это блошиные укусы. Но не думай, что я оставил этот выпад без внимания. Завтра появятся статьи, испепеляющие эту паршивую заметку. В наших материалах будет обвинение в дезинформации общественного мнения и нанесении ущерба процветающему предприятию, дающему работу десяти тысячам моряков, что не так мало в наше время массовой безработицы. Мы прижмем Харриса по всем статьям закона.
— Хорошо, Раф, беспокоит меня другое… Ты послал новых людей?
— Я же говорил тебе. Уже на месте. Отличные ребята.
— Прежние также, видимо, были не из замухрышек.
— Ты прав, Тим, парни с безукоризненной репутацией, не раз испытанные в труднейших делах.
— Но это дело они блестяще провалили…
— Не скажи, Тим. Главное-то сделано — суденышко на дне. И мои ребята не жалели себя. Четверо из них погибли, пятый пропал без вести.
— Отец Патрик?
— Он самый. Таких потерь у меня еще не бывало. Какой-то злой рок.
— Не городи ерунду, Раф. Просто твои люди были растяпами. Если мы сделаем еще хоть один роковой промах, то нам обоим конец.
— Больше этого не случится, Тим. Отбрось мрачные мысли. Больше никто не доставит тебе огорчений. Та троица не вернется в Сан-Франциско. Я гарантирую…
Компаньоны некоторое время помолчали, прикидывая в уме, что может произойти, если троица вдруг объявится в Штатах.
Минотти сказал:
— Конечно, здесь было бы легче заставить их держать язык за зубами.
— Боже избави! Нельзя допустить, чтобы они передали бумаги капитана Смита в прессу! Что в них может быть?
Минотти пожал плечами:
— Мы с тобой довольно хорошо знали Смита. Он любил власть и деньги. Всячески оберегал свое доброе имя, намереваясь заняться политикой. Не может быть, чтобы он раскололся перед смертью. Может, это письма к женщине, к близким? Хотя у него нет родни. Вот подруга была. Вернее, она существует, хотя между ними произошел разрыв. Что, если в этом письме — последнее прости?
— Он не был сентиментальным, этот морской волк. Хотя…
— Я приказал письма уничтожить, не читая.
— Думаешь, твои люди не заглянут в пакет?
— Не посмеют. Таков приказ. Они знают, что их ждет за ослушание. А мы с тобой, Тим, не любопытны. Пусть бумаги останутся тайной капитана. Ты не возражаешь?
— Ты принял правильное решение, но мне хотелось бы знать, какие мысли приходят человеку в его последние минуты.
— Это любопытно, да нельзя ручаться, что моих ребят не перехватят люди Харриса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51