Они часто сменяли друг друга в первых рядах, да и палками владели мастерски. Еще немного, и они прорвутся в переулок, а там уж с ними не справиться.
— Ребята, окружай скаутов! Не давай им бежать в переулок! Ура! — закричал Левка.
Скаутов зажали в кольцо, но они продолжали драться.
— Стой, ребята! — крикнул Левка своим.
Нападающие постепенно отошли, образовав вокруг скаутов круг.
— Сдавайтесь! — предложил скаутам Левка.
— Не сдадимся! — ответил Гольденштедт и с вызовом добавил: — Хотя вас в десять раз больше, но мы не сложим оружие!
— Это вас было в пять раз больше, да вы еще с палками пришли драться. А нас сейчас столько же, сколько и вас.
Кеша Пушкарев закричал, размахивая руками:
— Это вам со страху показалось, что нас в десять раз больше! Эх, вояки! Слаба гайка против морской соли!
— Что с ними цацкаться!
— Дать им как надо!
— Пошли, ребята, на «ура»!
— Стой, погоди! Разбирай гранаты! — приказал Левка.
— Ого! Сейчас мы им дадим!..
«Подносчики боеприпасов» принесли ящик яиц. Скауты заволновались. Из их рядов послышались возмущенные голоса:
— Не по правилам!
— Нечестно!
— Не имеете права бросаться тухлыми яйцами!..
— Вы первые нарушили правила, — ответил Левка. — Впятером на одного полезли драться, да еще с палками. Вот теперь и отдувайтесь. Залп, ребята!
В скаутов полетели тухлые яйца.
— Постой! — крикнул Гольденштедт, закрываясь рукой. — Не стреляйте этой гадостью. Давайте вести переговоры!
— Сдавайтесь! Вот наши переговоры!
И новый град яиц полетел в скаутов.
— Сдаемся! Ваша взяла, — злобно прохрипел Гольденштедт.
— Складывай оружие! — скомандовал Левка.
Скауты стали бросать на землю посохи.
— А что вы теперь с нами будете делать? — спросил Гольденштедт.
— Теперь вы будете ждать, когда вас обменяют на наших пленных, — ответил Левка.
Вокруг засмеялись, а кто-то крикнул:
— Да из наших-то ни один не сдался!
— Ну, вам сегодня просто повезло, — сказал Гольденштедт.
Левка вспомнил место из прочитанной книги о Суворове и сказал, подмигивая ребятам:
— Сегодня нам везенье, вчера было везенье, а когда же уменье? Ну вот что, мы вас отпускаем! Но больше нам не попадайтесь. Как вы думаете, ребята, отпустим зеленокожих в их норы?
Ребята расступились, Под свист и улюлюканье скауты, потупясь, побрели в переулок.
Пошли по домам и победители. Они шли с песнями, криками, потрясая посохами. На ветру полоскались скаутские знамена. На одном был изображен лев, на другом бык. Кеша показал Левке на знамена и промолвил:
— Не по правилам! Вражеские знамена надо волочить по земле.
— Верно! — согласился Левка и закричал: — Эй, кто там скаутские тряпки несет? Волочи их по земле! Наш флаг давай вперед!
И над ребятами заалел в вечернем свете флаг, привязанный к тонкому бамбуковому удилищу.
— Это подходяще! — с удовлетворением проговорил Кеша и так посмотрел на Левку, словно видел его впервые.
Левка тоже с удивлением рассматривал сияющее счастьем лицо Кеши.
— Ну, здравствуй! — сказал Кеша, протягивая Левке руку.
Левка крепко пожал обеими руками черную от сажи ладонь товарища.
— Вот спасибо, что вовремя привел своих. А я уж думал, одним придется биться.
— Как же одним? Ведь я сказал, что приду! Правда, немножко подзадержался. Ну, сам знаешь, почти все ребята на работе были. Я так даже раньше время убег с японского торгаша. Пропади они, думаю, пропадом со своими котлами, когда тут дело такое! — Кеша засмеялся и хлопнул Левку по плечу. — Подходяще они от нас получили. Теперь будут знать, почем пуд морской соли! — И спросил: — Умеешь играть на трубе?
— На трубе? На какой трубе? — не понял Левка.
— На медной, ну на которой музыканты играют. Я ее у одного скаута отнял. Сейчас покажу. Эй, Спирька Блохин! Давай сюда музыку!
К Кеше подошел мальчик в широченных штанах, сшитых из куля. На штанах стояли круглые розовые печати: «Торговый дом Чурин и Кь». Из-за пояса штанов выглядывал раструб медного горна.
— Спирька, давай трубу! — повторил Кеша.
Спирька с трудом вытащил горн и протянул Кеше. Кеша передал горн Левке.
— Нет, у нас никто не умеет играть, — сказал Левка.
— Жалко, а я-то думал, — Кеша вздохнул, — вот заиграем мы на этой трубе свою песню! Слушайте, скауты, как ваша труба играет по-нашему. Эх!..
Вдруг размышления Кеши прервал мальчик в солдатской форме.
— Дай-ка мне, — сказал он.
— Ты что, умеешь?
— Еще бы… второй год учусь в музыкантской команде. На кларнете играю и на горне тоже. Что вам сыграть-то? Сбор, или тревогу, или какой вальс, или марш? Могу «Гибель „Титаника“ сыграть. А не хотите буржуйские песни слушать — „Интернационал“ исполню.
Левка с Кешей встретились взглядом, и оба разом сказали:
— Давай «Интернационал»!
Мальчик ловко вскинул руку с горном и прижал к мундштуку губы. Он играл очень хорошо. Все ребята затихли, слушая, как горн торжественно и гордо пел гимн коммунистов.
Но вот музыкант опустил трубу, и ребята снова зашумели, делясь друг с другом впечатлениями о прошедшем бое.
К Левке подошла Наташа с пузырьком в руках. Глаза девочки сверкали гневом.
— Ты что? — спросил Левка.
— Да как что? Ты знаешь, что одному из наших скауты голову камнем проломили? Мы его в аптеку водили. Крови сколько было! Постой, да и у тебя тоже кровь на щеке. Дай-ка помажу. И ты тоже не уходи, — сказала «сестра милосердия» Кеше. — У тебя может быть заражение крови.
— У меня? — удивился Кеша.
— Ну, конечно! Весь черный от грязи и весь в синяках и ранах.
Где-то позади раздались голоса:
— Артиллерию везут!
— Колькина пушка едет!
Коля и Сун везли за оглоблю свою пушку. Из дула пушки торчало захваченное Колей скаутское знамя. Еще издали Коля закричал:
— Жалко, пороху не было для второго залпа, а то бы мы им еще не так дали! Видели, как я по ним тарарахнул? Будут помнить Кольку Воробьева!
Наташа, заметив, что у брата все лицо в крови, побежала ему навстречу.
— Пустяк, заживет, — сказал Коля, однако с удовольствием подставил Наташе лоб.
Наташа, смазывая ему пораненные места, вполголоса выговаривала:
— Чего ты хвастался? Ведь не ты стрелял, а Сун!
— Ну да, Сун! — Коля снисходительно засмеялся. — Ничего-то ты не понимаешь в военном деле. Кто, по-твоему, командир батареи?
— Ну, ты!
— Красноармейцы кому подчиняются? Мне или еще кому?
— Тебе…
— Вот то-то и оно, что мне! А раз мне, то выходит, я стрелял. Так даже и в газетах пишут: бронепоезд командира Иванова взял станцию Шмаковку. Или: батарея командира Сидорова обратила в бегство казаков. Ой, не жги так!..
Сун с улыбкой слушал этот разговор. Мимо быстро прошли Левка и Кеша, тоже с желтыми мазками йода на лицах и руках.
Сун стал рассматривать свои руки, ища хоть маленькую царапину. Ему так хотелось, чтобы Наташа и его полечила. Но, к великому огорчению Суна, у него не было ни одной царапины, ни одного синяка.
— Стой, командир! — прикрикнула Наташа, припекая йодом руку брата. Затем она повернулась к Суну: — Теперь тебя буду лечить.
Сун покраснел и ответил с сожалением:
— У меня нечего лечить. У меня все цело.
— Цело? Ну это я еще посмотрю. У вас у всех ничего нет. Постой, постой, а на шее что? Прыщик? Давай прыщик смажем. Вон и на лбу какая-то царапина! Так, не крутись! Теперь руки давай!
Наташино лекарство щипало и в то же время приятно холодило кожу. Сун, смеясь, покорно подставлял то лицо, то руки.
Наташа, наконец, оттолкнула Суна:
— Ну хватит, а то на тебя весь йод измажу, другим не останется.
— Я видел, как ты воевала.
— Ну, какая это война! Сегодня мы с ними быстро разделались, а вот раз целый день бились. Их туча-тучей, а нас совсем немножко. Так вот в ту войну меня скауты даже хотели в плен взять. Уже за руки схватили, а я как вырвусь, как закричу вот так. — И Наташа так пронзительно завизжала, что все, кто был на поле, посмотрели в ее сторону. — Ну, а потом я как вцепилась одному в волосы! Так они живо отпустили меня. А тут и наши подоспели и всех скаутов в плен забрали. Ну ладно, пошли! Сейчас Левка командовать начнет.
Действительно, в отдалении послышался Левкин голос:
— В ряды стройся, ребята!
«Войско» заволновалось, зашумело. Кто-то закричал:
— Музыка, вперед выходи!
— Знамя давай сюда!
— Эй, Сун, берись за дышло! — скомандовал Коля и проворчал: — И кто это придумал, чтобы артиллерия напоследок шла?
БРЫНЗА
В воскресенье выдался удивительно жаркий день. Брусчатая мостовая на Светланской улице нагрелась до того, что на ней невозможно было стоять босыми ногами. Ребята, у которых не было обуви, быстро перебегали залитую солнцем улицу, спеша укрыться в тени.
Да и мало кто из босоногих мальчишек ходил в этот день по гранитной брусчатке. Все они плескались в Амурском заливе или загорали на молу Семеновского Ковша. Из этой искусственной гавани, и на самом деле очень похожей на ковшик, которым зачерпнули веду из Амурского залива вместе с катерами, джонками, шхунами, каждое утро поступало на базар великое множество рыбы, челимов, устриц, трепангов.
Ребята с Голубиной пади приходили сюда на рассвете, когда возвращались с моря рыбачьи джонки. Они помогали рыбакам выбирать из сетей рыбу и хорошо зарабатывали. Здесь с камней волнолома можно было и самому наловить бычков или камбалы столько, что и домой есть что отнести и на продажу останется.
Жирных береговых бычков, только что снятых с крючка, купит любая хозяйка, зная, что вольные рыбаки с Голубинки не любят торговаться и запрашивают полцены.
Эти деловые операции отнимали у ребят всего три-четыре часа «раннего утра. Зато весь остальной день хочешь — лежи, как морской котик, на волноломе и загорай до угольной черноты, а хочешь — не вылезай из воды, такой синей, что кажется странным, почему она не красит, как чернила.
Для любителей понырять открыт доступ на любую палубу многочисленных джонок, шхун, катеров. Суда набились до отказа в Семеновский Ковш, покачиваются на якорях на рейде Амурского залива. Надоела свободная вода и жесткие камни волнолома — ступай в купальню Махнацкого. Правда, за вход в купальню надо платить четвертак, если заходишь в нее с берега. Только кто же из ребят с Голубиной пади ходит в купальню с берега? Никто! Ни у кого нет таких бешеных денег!
Купальня прельщала ребят своей вышкой с пятью площадками. Мало находилось смельчаков, кто бы отваживался прыгать с «крыши» — так называли мальчишки самую верхнюю площадку вышки. Из подростков только один Левка Остряков и прыгал с нее.
Как только в купальне на верхней площадке вышки появлялась коренастая фигура Левки, все головы поворачивались в его сторону. Левка, не раздумывая, входил на трамплин, приседал и, распластав руки, ласточкой взмывал над водой.
— Ух! — вырывался единодушный вздох, в котором были и страх и гордость за смельчака.
Только у самой воды Левка смыкал руки над головой и, как ловко брошенный камень, почти без брызг исчезал в белой воронке из пены.
С мола, из воды, с мостков купальни раздавались восторженные крики друзей:
— Ура, Левка!
— Ура!
Прославив подвиг товарища, ребята с Голубинки также дружным многоголосым хором начинали подзадоривать скаутов:
— Слабо скаутам нырнуть с крыши!
— Слабо зеленокожим!
Скауты делали вид, что все эти насмешливые возгласы к ним не относятся.
Сегодня Левка раз десять прыгал с пятой площадки и несчетное число раз с первой и со второй, показывая секреты своего мастерства Суну и Коле. Утомившись, все втроем приплыли к широкому камню-островку у самой оконечности волнолома. На теплом просоленном камне лежала одежда купальщиков.
Как только мальчики вылезли на островок, Коля тотчас же ощупал свой узел с одеждой.
— Здесь! У меня, брат, ничего не пропадет! Я все время смотрел за камушком, — говорил он, извлекая из-под рубахи ковригу черного солдатского хлеба и полную кепку селедок.
Мальчикам казалось, что они никогда не ели ничего вкуснее этого ржаного хлеба с припеченным к корке капустным листом и хрустящими угольками. А селедка! Надкуси кожицу зубами возле головы, и она чулком слезет, обнажив нежное мясо, залитое янтарным жиром. Аппетит еще больше усиливался от счастливого сознания, что эта необыкновенно вкусная еда приобретена на свои трудовые деньги, полученные сегодня утром от рыбаков за выгрузку рыбы из кунгаса.
Остатки селедки летели в воду. Там, в глубине, на каменном уступе, эти щедрые подачки принимали рачки-отшельники. Забавно ковыляя по неровной поверхности, они тянули добычу в каменные щели.
Запасы быстро исчезали. Когда в кепке осталось всего три селедки, Левка похлопал себя по голому животу и удовлетворенно произнес:
— Шабаш! Внутри все горит!
Коля возмутился:
— Нет, брат, так не пойдет. Нельзя добру пропадать, доедай свою долю. Или ты, правда, не хочешь? Тогда мы с Суном съедим.
Сун отрицательно покачал головой:
— Нет, я тоже не могу больше. Пить хочется.
— Ну хорошо, тогда я сам съем, и пойдем квасок пить. Я ведь с рыбаков еще гривенник сорвал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Ребята, окружай скаутов! Не давай им бежать в переулок! Ура! — закричал Левка.
Скаутов зажали в кольцо, но они продолжали драться.
— Стой, ребята! — крикнул Левка своим.
Нападающие постепенно отошли, образовав вокруг скаутов круг.
— Сдавайтесь! — предложил скаутам Левка.
— Не сдадимся! — ответил Гольденштедт и с вызовом добавил: — Хотя вас в десять раз больше, но мы не сложим оружие!
— Это вас было в пять раз больше, да вы еще с палками пришли драться. А нас сейчас столько же, сколько и вас.
Кеша Пушкарев закричал, размахивая руками:
— Это вам со страху показалось, что нас в десять раз больше! Эх, вояки! Слаба гайка против морской соли!
— Что с ними цацкаться!
— Дать им как надо!
— Пошли, ребята, на «ура»!
— Стой, погоди! Разбирай гранаты! — приказал Левка.
— Ого! Сейчас мы им дадим!..
«Подносчики боеприпасов» принесли ящик яиц. Скауты заволновались. Из их рядов послышались возмущенные голоса:
— Не по правилам!
— Нечестно!
— Не имеете права бросаться тухлыми яйцами!..
— Вы первые нарушили правила, — ответил Левка. — Впятером на одного полезли драться, да еще с палками. Вот теперь и отдувайтесь. Залп, ребята!
В скаутов полетели тухлые яйца.
— Постой! — крикнул Гольденштедт, закрываясь рукой. — Не стреляйте этой гадостью. Давайте вести переговоры!
— Сдавайтесь! Вот наши переговоры!
И новый град яиц полетел в скаутов.
— Сдаемся! Ваша взяла, — злобно прохрипел Гольденштедт.
— Складывай оружие! — скомандовал Левка.
Скауты стали бросать на землю посохи.
— А что вы теперь с нами будете делать? — спросил Гольденштедт.
— Теперь вы будете ждать, когда вас обменяют на наших пленных, — ответил Левка.
Вокруг засмеялись, а кто-то крикнул:
— Да из наших-то ни один не сдался!
— Ну, вам сегодня просто повезло, — сказал Гольденштедт.
Левка вспомнил место из прочитанной книги о Суворове и сказал, подмигивая ребятам:
— Сегодня нам везенье, вчера было везенье, а когда же уменье? Ну вот что, мы вас отпускаем! Но больше нам не попадайтесь. Как вы думаете, ребята, отпустим зеленокожих в их норы?
Ребята расступились, Под свист и улюлюканье скауты, потупясь, побрели в переулок.
Пошли по домам и победители. Они шли с песнями, криками, потрясая посохами. На ветру полоскались скаутские знамена. На одном был изображен лев, на другом бык. Кеша показал Левке на знамена и промолвил:
— Не по правилам! Вражеские знамена надо волочить по земле.
— Верно! — согласился Левка и закричал: — Эй, кто там скаутские тряпки несет? Волочи их по земле! Наш флаг давай вперед!
И над ребятами заалел в вечернем свете флаг, привязанный к тонкому бамбуковому удилищу.
— Это подходяще! — с удовлетворением проговорил Кеша и так посмотрел на Левку, словно видел его впервые.
Левка тоже с удивлением рассматривал сияющее счастьем лицо Кеши.
— Ну, здравствуй! — сказал Кеша, протягивая Левке руку.
Левка крепко пожал обеими руками черную от сажи ладонь товарища.
— Вот спасибо, что вовремя привел своих. А я уж думал, одним придется биться.
— Как же одним? Ведь я сказал, что приду! Правда, немножко подзадержался. Ну, сам знаешь, почти все ребята на работе были. Я так даже раньше время убег с японского торгаша. Пропади они, думаю, пропадом со своими котлами, когда тут дело такое! — Кеша засмеялся и хлопнул Левку по плечу. — Подходяще они от нас получили. Теперь будут знать, почем пуд морской соли! — И спросил: — Умеешь играть на трубе?
— На трубе? На какой трубе? — не понял Левка.
— На медной, ну на которой музыканты играют. Я ее у одного скаута отнял. Сейчас покажу. Эй, Спирька Блохин! Давай сюда музыку!
К Кеше подошел мальчик в широченных штанах, сшитых из куля. На штанах стояли круглые розовые печати: «Торговый дом Чурин и Кь». Из-за пояса штанов выглядывал раструб медного горна.
— Спирька, давай трубу! — повторил Кеша.
Спирька с трудом вытащил горн и протянул Кеше. Кеша передал горн Левке.
— Нет, у нас никто не умеет играть, — сказал Левка.
— Жалко, а я-то думал, — Кеша вздохнул, — вот заиграем мы на этой трубе свою песню! Слушайте, скауты, как ваша труба играет по-нашему. Эх!..
Вдруг размышления Кеши прервал мальчик в солдатской форме.
— Дай-ка мне, — сказал он.
— Ты что, умеешь?
— Еще бы… второй год учусь в музыкантской команде. На кларнете играю и на горне тоже. Что вам сыграть-то? Сбор, или тревогу, или какой вальс, или марш? Могу «Гибель „Титаника“ сыграть. А не хотите буржуйские песни слушать — „Интернационал“ исполню.
Левка с Кешей встретились взглядом, и оба разом сказали:
— Давай «Интернационал»!
Мальчик ловко вскинул руку с горном и прижал к мундштуку губы. Он играл очень хорошо. Все ребята затихли, слушая, как горн торжественно и гордо пел гимн коммунистов.
Но вот музыкант опустил трубу, и ребята снова зашумели, делясь друг с другом впечатлениями о прошедшем бое.
К Левке подошла Наташа с пузырьком в руках. Глаза девочки сверкали гневом.
— Ты что? — спросил Левка.
— Да как что? Ты знаешь, что одному из наших скауты голову камнем проломили? Мы его в аптеку водили. Крови сколько было! Постой, да и у тебя тоже кровь на щеке. Дай-ка помажу. И ты тоже не уходи, — сказала «сестра милосердия» Кеше. — У тебя может быть заражение крови.
— У меня? — удивился Кеша.
— Ну, конечно! Весь черный от грязи и весь в синяках и ранах.
Где-то позади раздались голоса:
— Артиллерию везут!
— Колькина пушка едет!
Коля и Сун везли за оглоблю свою пушку. Из дула пушки торчало захваченное Колей скаутское знамя. Еще издали Коля закричал:
— Жалко, пороху не было для второго залпа, а то бы мы им еще не так дали! Видели, как я по ним тарарахнул? Будут помнить Кольку Воробьева!
Наташа, заметив, что у брата все лицо в крови, побежала ему навстречу.
— Пустяк, заживет, — сказал Коля, однако с удовольствием подставил Наташе лоб.
Наташа, смазывая ему пораненные места, вполголоса выговаривала:
— Чего ты хвастался? Ведь не ты стрелял, а Сун!
— Ну да, Сун! — Коля снисходительно засмеялся. — Ничего-то ты не понимаешь в военном деле. Кто, по-твоему, командир батареи?
— Ну, ты!
— Красноармейцы кому подчиняются? Мне или еще кому?
— Тебе…
— Вот то-то и оно, что мне! А раз мне, то выходит, я стрелял. Так даже и в газетах пишут: бронепоезд командира Иванова взял станцию Шмаковку. Или: батарея командира Сидорова обратила в бегство казаков. Ой, не жги так!..
Сун с улыбкой слушал этот разговор. Мимо быстро прошли Левка и Кеша, тоже с желтыми мазками йода на лицах и руках.
Сун стал рассматривать свои руки, ища хоть маленькую царапину. Ему так хотелось, чтобы Наташа и его полечила. Но, к великому огорчению Суна, у него не было ни одной царапины, ни одного синяка.
— Стой, командир! — прикрикнула Наташа, припекая йодом руку брата. Затем она повернулась к Суну: — Теперь тебя буду лечить.
Сун покраснел и ответил с сожалением:
— У меня нечего лечить. У меня все цело.
— Цело? Ну это я еще посмотрю. У вас у всех ничего нет. Постой, постой, а на шее что? Прыщик? Давай прыщик смажем. Вон и на лбу какая-то царапина! Так, не крутись! Теперь руки давай!
Наташино лекарство щипало и в то же время приятно холодило кожу. Сун, смеясь, покорно подставлял то лицо, то руки.
Наташа, наконец, оттолкнула Суна:
— Ну хватит, а то на тебя весь йод измажу, другим не останется.
— Я видел, как ты воевала.
— Ну, какая это война! Сегодня мы с ними быстро разделались, а вот раз целый день бились. Их туча-тучей, а нас совсем немножко. Так вот в ту войну меня скауты даже хотели в плен взять. Уже за руки схватили, а я как вырвусь, как закричу вот так. — И Наташа так пронзительно завизжала, что все, кто был на поле, посмотрели в ее сторону. — Ну, а потом я как вцепилась одному в волосы! Так они живо отпустили меня. А тут и наши подоспели и всех скаутов в плен забрали. Ну ладно, пошли! Сейчас Левка командовать начнет.
Действительно, в отдалении послышался Левкин голос:
— В ряды стройся, ребята!
«Войско» заволновалось, зашумело. Кто-то закричал:
— Музыка, вперед выходи!
— Знамя давай сюда!
— Эй, Сун, берись за дышло! — скомандовал Коля и проворчал: — И кто это придумал, чтобы артиллерия напоследок шла?
БРЫНЗА
В воскресенье выдался удивительно жаркий день. Брусчатая мостовая на Светланской улице нагрелась до того, что на ней невозможно было стоять босыми ногами. Ребята, у которых не было обуви, быстро перебегали залитую солнцем улицу, спеша укрыться в тени.
Да и мало кто из босоногих мальчишек ходил в этот день по гранитной брусчатке. Все они плескались в Амурском заливе или загорали на молу Семеновского Ковша. Из этой искусственной гавани, и на самом деле очень похожей на ковшик, которым зачерпнули веду из Амурского залива вместе с катерами, джонками, шхунами, каждое утро поступало на базар великое множество рыбы, челимов, устриц, трепангов.
Ребята с Голубиной пади приходили сюда на рассвете, когда возвращались с моря рыбачьи джонки. Они помогали рыбакам выбирать из сетей рыбу и хорошо зарабатывали. Здесь с камней волнолома можно было и самому наловить бычков или камбалы столько, что и домой есть что отнести и на продажу останется.
Жирных береговых бычков, только что снятых с крючка, купит любая хозяйка, зная, что вольные рыбаки с Голубинки не любят торговаться и запрашивают полцены.
Эти деловые операции отнимали у ребят всего три-четыре часа «раннего утра. Зато весь остальной день хочешь — лежи, как морской котик, на волноломе и загорай до угольной черноты, а хочешь — не вылезай из воды, такой синей, что кажется странным, почему она не красит, как чернила.
Для любителей понырять открыт доступ на любую палубу многочисленных джонок, шхун, катеров. Суда набились до отказа в Семеновский Ковш, покачиваются на якорях на рейде Амурского залива. Надоела свободная вода и жесткие камни волнолома — ступай в купальню Махнацкого. Правда, за вход в купальню надо платить четвертак, если заходишь в нее с берега. Только кто же из ребят с Голубиной пади ходит в купальню с берега? Никто! Ни у кого нет таких бешеных денег!
Купальня прельщала ребят своей вышкой с пятью площадками. Мало находилось смельчаков, кто бы отваживался прыгать с «крыши» — так называли мальчишки самую верхнюю площадку вышки. Из подростков только один Левка Остряков и прыгал с нее.
Как только в купальне на верхней площадке вышки появлялась коренастая фигура Левки, все головы поворачивались в его сторону. Левка, не раздумывая, входил на трамплин, приседал и, распластав руки, ласточкой взмывал над водой.
— Ух! — вырывался единодушный вздох, в котором были и страх и гордость за смельчака.
Только у самой воды Левка смыкал руки над головой и, как ловко брошенный камень, почти без брызг исчезал в белой воронке из пены.
С мола, из воды, с мостков купальни раздавались восторженные крики друзей:
— Ура, Левка!
— Ура!
Прославив подвиг товарища, ребята с Голубинки также дружным многоголосым хором начинали подзадоривать скаутов:
— Слабо скаутам нырнуть с крыши!
— Слабо зеленокожим!
Скауты делали вид, что все эти насмешливые возгласы к ним не относятся.
Сегодня Левка раз десять прыгал с пятой площадки и несчетное число раз с первой и со второй, показывая секреты своего мастерства Суну и Коле. Утомившись, все втроем приплыли к широкому камню-островку у самой оконечности волнолома. На теплом просоленном камне лежала одежда купальщиков.
Как только мальчики вылезли на островок, Коля тотчас же ощупал свой узел с одеждой.
— Здесь! У меня, брат, ничего не пропадет! Я все время смотрел за камушком, — говорил он, извлекая из-под рубахи ковригу черного солдатского хлеба и полную кепку селедок.
Мальчикам казалось, что они никогда не ели ничего вкуснее этого ржаного хлеба с припеченным к корке капустным листом и хрустящими угольками. А селедка! Надкуси кожицу зубами возле головы, и она чулком слезет, обнажив нежное мясо, залитое янтарным жиром. Аппетит еще больше усиливался от счастливого сознания, что эта необыкновенно вкусная еда приобретена на свои трудовые деньги, полученные сегодня утром от рыбаков за выгрузку рыбы из кунгаса.
Остатки селедки летели в воду. Там, в глубине, на каменном уступе, эти щедрые подачки принимали рачки-отшельники. Забавно ковыляя по неровной поверхности, они тянули добычу в каменные щели.
Запасы быстро исчезали. Когда в кепке осталось всего три селедки, Левка похлопал себя по голому животу и удовлетворенно произнес:
— Шабаш! Внутри все горит!
Коля возмутился:
— Нет, брат, так не пойдет. Нельзя добру пропадать, доедай свою долю. Или ты, правда, не хочешь? Тогда мы с Суном съедим.
Сун отрицательно покачал головой:
— Нет, я тоже не могу больше. Пить хочется.
— Ну хорошо, тогда я сам съем, и пойдем квасок пить. Я ведь с рыбаков еще гривенник сорвал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29