Сколько это будет стоить?
— «Кэт больше нет?» А что с ней?
— Ну, напишите «Кэт умерла».
— Значит, умерла, — автоматически повторил хозяин тату-салона. — Умерла от чего?
— От болезни Корсакова.
— Как вы сказали? — татуировщик взял ручку и блокнот.
— Слушайте, где можно достать наркотики? Настоящие наркотики.
— Ну ты даешь, парень. Не туда пришел. В аптеке напротив, конечно, — здесь занимаются только росписью по мясу.
Эрик вышел из салона, снова погружаясь в водоворот уличной кутерьмы. В витрине на противоположной стороне улицы торчали протезы и костыли. Эрик открыл дверь и подошел к прилавку.
— Чем могу помочь? — обратился к нему седовласый аптекарь респектабельной наружности.
— JJ-180, — Эрик положил на прилавок пятидесятидолларовую бумажку.
— Сто долларов США, — сказал аптекарь, посмотрев на деньги.
Эрик добавил пару десяток и две пятерки.
Аптекарь вышел и вернулся со стеклянным пузырьком, в котором болтались несколько капсул. Взяв деньги, он мелодично звякнул старинной кассой, выбил чек и положил деньги в лоток.
— Благодарю вас.
Никаких эмоций, ни удивления, ни испуга, — обычная покупка.
Эрик вышел из аптеки и бродил по улицам, пока не вышел к отелю «Цезарь», не отдавая себе отчета, как у него это получилось: случайно или ноги сами занесли его сюда.
За стойкой стоял тот же самый портье.
— Помните рига, с которым я приходил сюда?
Портье отвечал безмолвным взором.
— Правда, что его порвали на части сволочи под командой Корнинга, который заправляет в местном секторе?
Портье молчал.
— Дайте мне ключ от его номера!
— Деньги вперед, — ответил портье, бездушный, как автомат.
Заплатив, Эрик поднялся на лифте на нужный этаж. Пройдя по коридору, нашел комнату, открыл дверь ключом и на ощупь стал искать на стенке выключатель.
Когда вспыхнул свет, он осмотрелся и понял, что в комнате не осталось ни единого следа от разыгравшейся трагедии, как будто риг просто вышел пообедать.
Не зря Дег Дал Ил просил вернуть его в лагерь — предчувствовал, чем все кончится.
Комната внушала ужас.
Эрик подошел к столу, открыл пузырек, выкатил капсулу и аккуратно разрезал гривенником на три равные доли. В графине оставалась вода; он проглотил треть капсулы и стал ждать у окна. Понемногу ночь превращалась в день. Сколько времени прошло и в каком времени он находился, в своем или будущем? Комната оставалась прежней, да и что здесь могло измениться?
Доктор спустился и спросил свежую газету в ларьке рядом со стойкой. Одутловатая мексиканка протянула ему номер «Лос-Анджелес Дейли Ньюс».
Взглянув на дату, Эрик понял, что прошло десять лет: сегодня было пятнадцатое июня две тысячи шестьдесят шестого года.
Он забрался в кабину видеофона.
— Попросите Вергилия Аккермана.
— Как вас представить?
— Доктор Эрик Арома.
— Минуточку, доктор.
По экрану пробежала рябь и, наконец, вынырнуло осунувшееся, высохшее, как у мумии лицо.
— Эрик! Неужели это ты, глазам своим не верю! Как поживаешь, мальчик? Сколько же лет мы не виделись...
— Что с Кэт? — перебил Эрик.
— Прости, не понял?
— Я спрашиваю, как моя жена. Как она себя чувствует и где она сейчас?
— Твоя бывшая жена, — поправил Вергилий.
— Хорошо, пусть будет бывшая, — уступил Эрик.
— Но откуда я могу знать? Она давно уволилась, лет шесть назад, сразу после войны.
— Как ее разыскать?
Вергилий помолчал.
— Погоди, Эрик, ты же помнишь: она больной человек. Эти припадки... Ты же сам подписывал медицинское заключение. Что, дескать, у нее необратимые изменения в мозгу из-за наркотиков... Саймон Илд говорил, что она в больнице в Сан-Диего, у него там друг лечился от той же напасти.
— Позовите его, — Эрик подождал у опустевшего экрана, пока не появилось вытянутое печальное лицо служащего отдела инвентаризации.
— Кэт? — переспросил Саймон Илд. — Могу передать, только что мне рассказывал мой приятель. Он видел ее в психбольнице имени Г. Брауна, парень лечился там от нервного срыва, как вы это называете.
— Я это так не называю, — сказал Эрик. — Но продолжайте.
— Она совершенно неуправляема: постоянные припадки ярости, вспышки ненависти к окружающим — только щепки летят. Иногда до четырех раз в день. Она сидит на фенотиазине, но во время приступов он как мертвому припарки. Говорят, разрушение лобных долей. С памятью у нее тоже совсем плохо. Видимо, это паранойя — она подозревает врагов во всех, — замолчав, он добавил: — И до сих пор вспоминает о вас.
— Что говорит?
— Считает, что это вы упекли ее в дурдом.
— И зачем же?
— Говорит, что любила вас, а вы хотели жениться на другой, а от нее таким способом избавиться. А сами будто клялись, когда добивались развода, что у вас никого нет.
Повесив трубку, Эрик набрал номер больницы.
— Психоневрологический центр Эдмунда Г. Брауна, — сообщил усталый женский голос.
— Я хотел бы узнать, как здоровье миссис Кэтрин Арома.
— Минутку, — женщина зашелестела бумагами.
Вскоре его переключили в палату, подошла женщина помоложе, почему-то не в халате, а в обычном цветастом платье.
— Сэр, никаких изменений со времени вашего последнего звонка.
— А когда я звонил?
Она улыбнулась:
— На прошлой неделе. Мы делаем все, что можем, так что не беспокойтесь. Сейчас посмотрю ее карту.
Эрик содрогнулся. Получается, даже десять лет спустя он продолжал ухаживать за ней, как заботливый муж. Неужели он обречен, и это будет продолжаться всю жизнь, до самого конца?
Дежурная вернулась.
— Сейчас она проходит курс процедур у доктора Брамельмана. Лечение основано на импульсном восстановлении нервных клеток головного мозга, вызывающем их регенерацию. Впрочем, порадовать пока нечем, результатов почти никаких, — продолжала она, листая медицинскую карту.
— Надежда еще есть?
— О да, безусловно, — дежурная произнесла эти слова, как говорят «надежда умирает последней», так что в ответе ее не было особого смысла.
— Спасибо. Кстати, вы не скажете, что там у вас записано о моем месте работы? Я его недавно сменил, может быть, у вас устарели данные.
— Здесь написано, что вы главный хирург-трансплантолог Кайзеровского фонда в Окланде.
— Верно.
Эрик немедленно позвонил в справочную и узнал номер Кайзеровского фонда.
— Доктора Арома, пожалуйста.
— А кто его спрашивает?
На миг он растерялся.
— Скажите, что это... звонит его младший брат.
На экране появилось его постаревшее отражение, вывернутое наизнанку, где правое поменялось с левым.
Его двойник узнал себя.
— Я ждал твоего звонка. Теперь слушай, я скажу тебе, чего не знает дежурная. Этот прибор на самом деле искусственный мозг, точнее, часть мозга — то, что нам удалось смоделировать. Он вживляется под крышку черепной коробки и заменяет лобные доли до конца жизни.
— Мозговой протез?
— Да, но над ним еще предстоит много работать.
— Так что ничего утешительного?
— Нет, — покачал головой Арома-старший.
— Так ты считаешь, если бы мы с ней не развелись...
— Это ничего не изменило бы. Поверь, в некотором смысле развод накладывает большую ответственность. Тем более ей стало гораздо хуже именно после развода.
— Неужели нет выхода?
Эрик Арома из две тысячи шестьдесят пятого покачал головой.
— Что ж, спасибо за откровенность.
— Всегда нужно быть честным с самим собой. Желаю удачи.
— В чем?
— В оформлении развода, разумеется, — это тягостная процедура. Но все когда-нибудь кончается.
— А чем кончилась война?
Арома-старший усмехнулся.
— Война? Какая война, ты слишком погряз в личных проблемах, чтобы обращать на это внимание.
Эрик повесил трубку и вышел на залитые солнечным светом улицы.
Вот она, Тихуана десять лет спустя. Никакой войны, никакой Звездной Лилии. Место уличных торговцев-робантов сменили риги, свободно расхаживающие по тротуарам. Вскоре он наткнулся на аптеку, где покупал JJ-180. Все было прежним, только с витрины пропали костыли и протезы — верный признак отсутствия войны. Вместо них Эрик заметил странный аппарат. Наклонившись, он прочел надпись на испанском: прибор гарантировал усиление потенции, позволяя «достигать неограниченного числа оргазмов, один за другим, практически без перерывов».
Усмехнувшись, Эрик прошел к прилавку в глубине аптеки.
Прежнего аптекаря не было, его сменила дама в возрасте, с крашеными черными волосами.
— Si? — она доброжелательно блеснула дешевыми никелированными зубами.
— Нет ли у вас германского препарата «g-Totex blau»? — спросил Эрик.
— Минутку, senior.
Женщина скрылась в подсобном помещении, и некоторое время Эрик ждал, бесцельно скользя взглядом по витринам.
— G-Totex blau? — тревожно переспросила она.
— Да.
— Но это необычайно сильный яд. Вы должны будете расписаться в книге, si?
— Si, — ответил Эрик.
Перед ним поставили черный ящичек.
— Два доллара пятьдесят центов, что-нибудь еще?
— Нет, спасибо. Этого будет достаточно.
Женщина извлекла из-под прилавка толстый журнал записи выдачи опасных лекарств и положила рядом с привязанной к стеклу ручкой.
— Вы хотите убить себя, senior?
— Да, пожалуй.
— Этот яд действует совершенно безболезненно, — доверительно сообщила она, как говорят о хорошем испробованном лекарстве, которое помогло многим знакомым. — Я видела, никакой боли, просто останавливается сердце.
— Да, хороший яд, — согласился Эрик.
— Ну что вы, германское качество! — она улыбнулась. — Вы не пожалеете, что купили у нас, — и одобрительно кивнула.
Эрик расплатился купюрами десятилетней давности, которые были приняты без слов, после чего вышел на улицу с покупкой.
Тихуана оставалась прежней. Странно, правда, что не было еще специальных кабинок для самоубийства, где никому не мешая можно отправиться в мир иной за десять песо. Хотя, вероятно, и такие уже появились.
Когда Эрик вернулся в гостиницу, навстречу вышел человек в форме охранника, расставив руки по сторонам и заграждая дорогу.
— Сэр, вы здесь не живете. Хотите снять номер?
— Да.
— Десять долларов за ночь. Деньги вперед, поскольку вы без чемодана.
Протянутую купюру портье изучал долго и подозрительно.
— Эти деньги изъяты из обращения, их теперь не обменяешь, так что нам запрещено принимать подобные банкноты, — нахальным взглядом охранник уперся Эрику в глаза. — Гоните двадцатку, и то я подумаю, брать ли.
У Эрик оставалась только одна бумажка в пять долларов. И, как это ни странно, уцелевшая в хаосе всего, что с ним происходило, бесполезная теперь валюта из будущего.
— Что это? — клерк взял бумажку, вглядываясь в сложный многоцветный рисунок. — Сами сделали?
— Нет, — сказал Эрик. — Я...
— Сейчас я вызову полицию...
— Понял, — сказал Эрик. — Ухожу.
Оставив деньги на стойке, он покинул гостиницу.
В послевоенной Тихуане оставалось множество прежних глухих закоулков и тупиков. Эрик нашел между кирпичными строениями проход, засыпанный битым кирпичом и мусором из опрокинутых жестяных бочек, приспособленных под урны. Сел на ступеньки перед заколоченной дверью в заброшенное здание и закурил сигарету. С улицы его не было видно, зато отсюда он мог рассматривать спешивших прохожих; особое внимание привлекали девушки. Они ничем не отличались от прежних девушек Тихуаны: на высоких каблуках в свитерах из ангорской шерсти, с блестящими кожаными сумочками, в перчатках, с небрежно накинутым на плечи плащом, открытой высокой грудью, с непередаваемым изяществом во всем, вплоть до бретелек модного лифчика. Чем они зарабатывали себе на жизнь? Где научились так одеваться?
Эрик всегда поражался этому, и особенно теперь, десять лет спустя.
Может, спросить, где они живут и где покупают наряды, здесь или за границей? Бывали ли вообще в Соединенных Штатах? Еще интересно узнать, нет ли у них друзей в Лос-Анджелесе и в самом ли деле они так хороши в постели, как кажутся. И ведь дает же им жить какая-то невидимая сила! Хочется надеяться, что не за счет их страстности и нежности: если бы они платили подобной ценой, делаясь фригидными самками, это было бы издевательством над творениями природы, карикатурой на саму жизнь.
Беда таких девушек, что они быстро стареют. В тридцать они уже толстые, измотанные дамы с сумками. Куда деваются туфли на высоком каблуке, лифчики, сумочки, плащи, перчаточки? Остаются лишь черные, горящие из-под невыщипанных бровей глаза. Прежнее создание живет глубоко внутри, под складками жира и морщин, но больше не способно ни говорить, ни резвиться, ни заниматься любовью. Стук каблучков по тротуару превращается в неряшливое шарканье. Самое ужасное на свете слово — «бывший». То есть — живший в прошлом, увядающий в настоящем и изъеденный червями в будущем. Жизнь в Тихуане течет слишком быстро и вместе с тем остается на месте.
Ситуация Эрика была уникальной. Ему предстояло совершить самоубийство, которое должно произойти через десять лет. Что тогда произойдет? Он совершит суицид в будущем. Или, наоборот, сотрет себя с лица земли в прошлом десятилетней давности — или же здесь и там одновременно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— «Кэт больше нет?» А что с ней?
— Ну, напишите «Кэт умерла».
— Значит, умерла, — автоматически повторил хозяин тату-салона. — Умерла от чего?
— От болезни Корсакова.
— Как вы сказали? — татуировщик взял ручку и блокнот.
— Слушайте, где можно достать наркотики? Настоящие наркотики.
— Ну ты даешь, парень. Не туда пришел. В аптеке напротив, конечно, — здесь занимаются только росписью по мясу.
Эрик вышел из салона, снова погружаясь в водоворот уличной кутерьмы. В витрине на противоположной стороне улицы торчали протезы и костыли. Эрик открыл дверь и подошел к прилавку.
— Чем могу помочь? — обратился к нему седовласый аптекарь респектабельной наружности.
— JJ-180, — Эрик положил на прилавок пятидесятидолларовую бумажку.
— Сто долларов США, — сказал аптекарь, посмотрев на деньги.
Эрик добавил пару десяток и две пятерки.
Аптекарь вышел и вернулся со стеклянным пузырьком, в котором болтались несколько капсул. Взяв деньги, он мелодично звякнул старинной кассой, выбил чек и положил деньги в лоток.
— Благодарю вас.
Никаких эмоций, ни удивления, ни испуга, — обычная покупка.
Эрик вышел из аптеки и бродил по улицам, пока не вышел к отелю «Цезарь», не отдавая себе отчета, как у него это получилось: случайно или ноги сами занесли его сюда.
За стойкой стоял тот же самый портье.
— Помните рига, с которым я приходил сюда?
Портье отвечал безмолвным взором.
— Правда, что его порвали на части сволочи под командой Корнинга, который заправляет в местном секторе?
Портье молчал.
— Дайте мне ключ от его номера!
— Деньги вперед, — ответил портье, бездушный, как автомат.
Заплатив, Эрик поднялся на лифте на нужный этаж. Пройдя по коридору, нашел комнату, открыл дверь ключом и на ощупь стал искать на стенке выключатель.
Когда вспыхнул свет, он осмотрелся и понял, что в комнате не осталось ни единого следа от разыгравшейся трагедии, как будто риг просто вышел пообедать.
Не зря Дег Дал Ил просил вернуть его в лагерь — предчувствовал, чем все кончится.
Комната внушала ужас.
Эрик подошел к столу, открыл пузырек, выкатил капсулу и аккуратно разрезал гривенником на три равные доли. В графине оставалась вода; он проглотил треть капсулы и стал ждать у окна. Понемногу ночь превращалась в день. Сколько времени прошло и в каком времени он находился, в своем или будущем? Комната оставалась прежней, да и что здесь могло измениться?
Доктор спустился и спросил свежую газету в ларьке рядом со стойкой. Одутловатая мексиканка протянула ему номер «Лос-Анджелес Дейли Ньюс».
Взглянув на дату, Эрик понял, что прошло десять лет: сегодня было пятнадцатое июня две тысячи шестьдесят шестого года.
Он забрался в кабину видеофона.
— Попросите Вергилия Аккермана.
— Как вас представить?
— Доктор Эрик Арома.
— Минуточку, доктор.
По экрану пробежала рябь и, наконец, вынырнуло осунувшееся, высохшее, как у мумии лицо.
— Эрик! Неужели это ты, глазам своим не верю! Как поживаешь, мальчик? Сколько же лет мы не виделись...
— Что с Кэт? — перебил Эрик.
— Прости, не понял?
— Я спрашиваю, как моя жена. Как она себя чувствует и где она сейчас?
— Твоя бывшая жена, — поправил Вергилий.
— Хорошо, пусть будет бывшая, — уступил Эрик.
— Но откуда я могу знать? Она давно уволилась, лет шесть назад, сразу после войны.
— Как ее разыскать?
Вергилий помолчал.
— Погоди, Эрик, ты же помнишь: она больной человек. Эти припадки... Ты же сам подписывал медицинское заключение. Что, дескать, у нее необратимые изменения в мозгу из-за наркотиков... Саймон Илд говорил, что она в больнице в Сан-Диего, у него там друг лечился от той же напасти.
— Позовите его, — Эрик подождал у опустевшего экрана, пока не появилось вытянутое печальное лицо служащего отдела инвентаризации.
— Кэт? — переспросил Саймон Илд. — Могу передать, только что мне рассказывал мой приятель. Он видел ее в психбольнице имени Г. Брауна, парень лечился там от нервного срыва, как вы это называете.
— Я это так не называю, — сказал Эрик. — Но продолжайте.
— Она совершенно неуправляема: постоянные припадки ярости, вспышки ненависти к окружающим — только щепки летят. Иногда до четырех раз в день. Она сидит на фенотиазине, но во время приступов он как мертвому припарки. Говорят, разрушение лобных долей. С памятью у нее тоже совсем плохо. Видимо, это паранойя — она подозревает врагов во всех, — замолчав, он добавил: — И до сих пор вспоминает о вас.
— Что говорит?
— Считает, что это вы упекли ее в дурдом.
— И зачем же?
— Говорит, что любила вас, а вы хотели жениться на другой, а от нее таким способом избавиться. А сами будто клялись, когда добивались развода, что у вас никого нет.
Повесив трубку, Эрик набрал номер больницы.
— Психоневрологический центр Эдмунда Г. Брауна, — сообщил усталый женский голос.
— Я хотел бы узнать, как здоровье миссис Кэтрин Арома.
— Минутку, — женщина зашелестела бумагами.
Вскоре его переключили в палату, подошла женщина помоложе, почему-то не в халате, а в обычном цветастом платье.
— Сэр, никаких изменений со времени вашего последнего звонка.
— А когда я звонил?
Она улыбнулась:
— На прошлой неделе. Мы делаем все, что можем, так что не беспокойтесь. Сейчас посмотрю ее карту.
Эрик содрогнулся. Получается, даже десять лет спустя он продолжал ухаживать за ней, как заботливый муж. Неужели он обречен, и это будет продолжаться всю жизнь, до самого конца?
Дежурная вернулась.
— Сейчас она проходит курс процедур у доктора Брамельмана. Лечение основано на импульсном восстановлении нервных клеток головного мозга, вызывающем их регенерацию. Впрочем, порадовать пока нечем, результатов почти никаких, — продолжала она, листая медицинскую карту.
— Надежда еще есть?
— О да, безусловно, — дежурная произнесла эти слова, как говорят «надежда умирает последней», так что в ответе ее не было особого смысла.
— Спасибо. Кстати, вы не скажете, что там у вас записано о моем месте работы? Я его недавно сменил, может быть, у вас устарели данные.
— Здесь написано, что вы главный хирург-трансплантолог Кайзеровского фонда в Окланде.
— Верно.
Эрик немедленно позвонил в справочную и узнал номер Кайзеровского фонда.
— Доктора Арома, пожалуйста.
— А кто его спрашивает?
На миг он растерялся.
— Скажите, что это... звонит его младший брат.
На экране появилось его постаревшее отражение, вывернутое наизнанку, где правое поменялось с левым.
Его двойник узнал себя.
— Я ждал твоего звонка. Теперь слушай, я скажу тебе, чего не знает дежурная. Этот прибор на самом деле искусственный мозг, точнее, часть мозга — то, что нам удалось смоделировать. Он вживляется под крышку черепной коробки и заменяет лобные доли до конца жизни.
— Мозговой протез?
— Да, но над ним еще предстоит много работать.
— Так что ничего утешительного?
— Нет, — покачал головой Арома-старший.
— Так ты считаешь, если бы мы с ней не развелись...
— Это ничего не изменило бы. Поверь, в некотором смысле развод накладывает большую ответственность. Тем более ей стало гораздо хуже именно после развода.
— Неужели нет выхода?
Эрик Арома из две тысячи шестьдесят пятого покачал головой.
— Что ж, спасибо за откровенность.
— Всегда нужно быть честным с самим собой. Желаю удачи.
— В чем?
— В оформлении развода, разумеется, — это тягостная процедура. Но все когда-нибудь кончается.
— А чем кончилась война?
Арома-старший усмехнулся.
— Война? Какая война, ты слишком погряз в личных проблемах, чтобы обращать на это внимание.
Эрик повесил трубку и вышел на залитые солнечным светом улицы.
Вот она, Тихуана десять лет спустя. Никакой войны, никакой Звездной Лилии. Место уличных торговцев-робантов сменили риги, свободно расхаживающие по тротуарам. Вскоре он наткнулся на аптеку, где покупал JJ-180. Все было прежним, только с витрины пропали костыли и протезы — верный признак отсутствия войны. Вместо них Эрик заметил странный аппарат. Наклонившись, он прочел надпись на испанском: прибор гарантировал усиление потенции, позволяя «достигать неограниченного числа оргазмов, один за другим, практически без перерывов».
Усмехнувшись, Эрик прошел к прилавку в глубине аптеки.
Прежнего аптекаря не было, его сменила дама в возрасте, с крашеными черными волосами.
— Si? — она доброжелательно блеснула дешевыми никелированными зубами.
— Нет ли у вас германского препарата «g-Totex blau»? — спросил Эрик.
— Минутку, senior.
Женщина скрылась в подсобном помещении, и некоторое время Эрик ждал, бесцельно скользя взглядом по витринам.
— G-Totex blau? — тревожно переспросила она.
— Да.
— Но это необычайно сильный яд. Вы должны будете расписаться в книге, si?
— Si, — ответил Эрик.
Перед ним поставили черный ящичек.
— Два доллара пятьдесят центов, что-нибудь еще?
— Нет, спасибо. Этого будет достаточно.
Женщина извлекла из-под прилавка толстый журнал записи выдачи опасных лекарств и положила рядом с привязанной к стеклу ручкой.
— Вы хотите убить себя, senior?
— Да, пожалуй.
— Этот яд действует совершенно безболезненно, — доверительно сообщила она, как говорят о хорошем испробованном лекарстве, которое помогло многим знакомым. — Я видела, никакой боли, просто останавливается сердце.
— Да, хороший яд, — согласился Эрик.
— Ну что вы, германское качество! — она улыбнулась. — Вы не пожалеете, что купили у нас, — и одобрительно кивнула.
Эрик расплатился купюрами десятилетней давности, которые были приняты без слов, после чего вышел на улицу с покупкой.
Тихуана оставалась прежней. Странно, правда, что не было еще специальных кабинок для самоубийства, где никому не мешая можно отправиться в мир иной за десять песо. Хотя, вероятно, и такие уже появились.
Когда Эрик вернулся в гостиницу, навстречу вышел человек в форме охранника, расставив руки по сторонам и заграждая дорогу.
— Сэр, вы здесь не живете. Хотите снять номер?
— Да.
— Десять долларов за ночь. Деньги вперед, поскольку вы без чемодана.
Протянутую купюру портье изучал долго и подозрительно.
— Эти деньги изъяты из обращения, их теперь не обменяешь, так что нам запрещено принимать подобные банкноты, — нахальным взглядом охранник уперся Эрику в глаза. — Гоните двадцатку, и то я подумаю, брать ли.
У Эрик оставалась только одна бумажка в пять долларов. И, как это ни странно, уцелевшая в хаосе всего, что с ним происходило, бесполезная теперь валюта из будущего.
— Что это? — клерк взял бумажку, вглядываясь в сложный многоцветный рисунок. — Сами сделали?
— Нет, — сказал Эрик. — Я...
— Сейчас я вызову полицию...
— Понял, — сказал Эрик. — Ухожу.
Оставив деньги на стойке, он покинул гостиницу.
В послевоенной Тихуане оставалось множество прежних глухих закоулков и тупиков. Эрик нашел между кирпичными строениями проход, засыпанный битым кирпичом и мусором из опрокинутых жестяных бочек, приспособленных под урны. Сел на ступеньки перед заколоченной дверью в заброшенное здание и закурил сигарету. С улицы его не было видно, зато отсюда он мог рассматривать спешивших прохожих; особое внимание привлекали девушки. Они ничем не отличались от прежних девушек Тихуаны: на высоких каблуках в свитерах из ангорской шерсти, с блестящими кожаными сумочками, в перчатках, с небрежно накинутым на плечи плащом, открытой высокой грудью, с непередаваемым изяществом во всем, вплоть до бретелек модного лифчика. Чем они зарабатывали себе на жизнь? Где научились так одеваться?
Эрик всегда поражался этому, и особенно теперь, десять лет спустя.
Может, спросить, где они живут и где покупают наряды, здесь или за границей? Бывали ли вообще в Соединенных Штатах? Еще интересно узнать, нет ли у них друзей в Лос-Анджелесе и в самом ли деле они так хороши в постели, как кажутся. И ведь дает же им жить какая-то невидимая сила! Хочется надеяться, что не за счет их страстности и нежности: если бы они платили подобной ценой, делаясь фригидными самками, это было бы издевательством над творениями природы, карикатурой на саму жизнь.
Беда таких девушек, что они быстро стареют. В тридцать они уже толстые, измотанные дамы с сумками. Куда деваются туфли на высоком каблуке, лифчики, сумочки, плащи, перчаточки? Остаются лишь черные, горящие из-под невыщипанных бровей глаза. Прежнее создание живет глубоко внутри, под складками жира и морщин, но больше не способно ни говорить, ни резвиться, ни заниматься любовью. Стук каблучков по тротуару превращается в неряшливое шарканье. Самое ужасное на свете слово — «бывший». То есть — живший в прошлом, увядающий в настоящем и изъеденный червями в будущем. Жизнь в Тихуане течет слишком быстро и вместе с тем остается на месте.
Ситуация Эрика была уникальной. Ему предстояло совершить самоубийство, которое должно произойти через десять лет. Что тогда произойдет? Он совершит суицид в будущем. Или, наоборот, сотрет себя с лица земли в прошлом десятилетней давности — или же здесь и там одновременно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30