– Ты будешь их делать или нет?
– Нет.
– Ну что ж, посмотрим, – говорит он и отправляется наверх.
Я смотрю на часы. Прошло ровно пять минут, и зазвонил телефон.
– Дилли?
– Я слушаю.
– Можешь подняться сюда на минутку?
– Могу, – отвечаю, – но если это насчет отчетов по дефициту, то лучше вам спуститься сюда.
Он помолчал и говорит:
– О'кей. Сейчас буду.
Я бросил трубку и схватил ножницы и стопку чистых карточек. Я уже несколько дней обдумывал одну штуку, но все не доходили руки. Мун открыл ворота, и Болдуин вошел первым; карманы, как всегда, набиты бумагами, весь так и кипит, будто куда опаздывает.
– Ну так что тут за дела? Мун говорит, что ты отказываешься выполнять приказы. Почему ты не можешь сделать эти отчеты по дефицитам? Что плохого в...
– Во-первых, – говорю, – никакие отчеты вам не нужны. Я отслеживаю все поступления и отправления и знаю, что говорю. Ничего вам не нужно.
– Это ты так считаешь, – вставляет Мун.
– Да, я так считаю.
– Послушайте, – останавливает нас Болдуин. – Давайте-ка по существу дела. Предположим, нам действительно понадобились отчеты по дефицитам. Почему мы не можем их получить?
– Я пока не могу сортировать свои карточки. Детали вносились в книги по позициям. А сейчас они будут записываться хронологически и по алфавиту.
Болдуин нахмурился и покачал головой:
– Так дело не пойдет. Я не... ты думал об этом, когда придумал эту картотеку? Черт побери, неужели не ясно: если мы не можем раскладывать их по позициям, то все это пустое дело!
– Все, что нам нужно, – говорю я, – это простейшее каталожное устройство...
– Да какое, к черту, устройство! – кричит Болдуин, и морщины на его лбу становятся глубже, а Мун с трудом сдерживает улыбку. – Это какая-то ерунда! Да мы никогда не дадим добро на закупку этих хреновых устройств. Не говоря уж о том, что их нужно специально приспосабливать к системе, а на это уйдет вечность...
– Речь идет не о покупке. Их можно сделать самим.
– Сделать? Как?..
– А вот смотрите, – говорю я, поднимая стопку карточек. – Это проще простого. Вот карточка по каждой позиции. Каждая карточка имеет внизу двенадцать прорезей, по прорези на позицию. Начиная слева, все прорези на одном уровне, кроме одной, которая ниже других. В следующем ряду то же самое, и в следующем, и так до конца. В каждом ряду одиннадцать прорезей одинаковых, а одна ниже других. – Я взял карандаш и просунул его в первый ряд прорезей. – Это позиция 1, – объясняю и поднимаю карандаш. И карточка позиции 1 поднимается, а остальные остаются на своих местах. То же проделываю с другими рядами. – Все, что нам нужно – это каталожный ящик со скользящим под ним рычагом. Все удовольствие – пара долларов.
– Дай-ка попробовать, – говорит Болдуин, хватает карандаш и двигает его взад-вперед по прорезям. – Чтоб мне провалиться. Классно!
Мун кашлянул.
– Но здесь всего несколько карточек. А две-три тысячи? Ни черта не выйдет!
– Почему не выйдет? – заводится Болдуин.
– Не выйдет, и все.
– Похоже, мы ходили в разные школы, – говорит Болдуин.
И смотрит то на меня, то на Муна.
– Эй, ребята, между вами что, кошка пробежала?
– С чего вы взяли? – отнекивается Мун:
– Какие там кошки, – поддержал его я.
– Послушайте, ребята, мы рады, что вы у нас, но счеты сводить будьте любезны за забором! Понятно? Теперь так Мун. Нужно сделать эти самые стержни.
И только мы его и видели. Мы с Муном не разговаривали до конца рабочего дня. Вся эта история мне была противна. Он по-человечески принял меня здесь, когда я так нуждался в поддержке. У меня было такое чувство, что это я загнал его на крайнюю позицию, откуда ему было не выбраться.
* * *
Мардж сидела на ступеньке, ведущей к дорожке (почти все дома в Сан-Диего на террасах). Я подумал, сколько времени потребовалось ей, чтобы добраться до этой ступени. Сначала она, должно быть, стояла в дверях, затем на крыльце, затем села на ступеньки крыльца. А теперь вот на последней ступеньке, ведущей на улицу.
Я быстро попрощался с Гроссом и захлопнул дверцу, пока Мардж поднималась. На какое-то мгновение мы походили на двух идущих навстречу людей, которые никак не могут разминуться. Я говорю – походили, потому что прекрасно знал, куда нацелилась Мардж, и сознательно преградил ей дорогу. Она приподнялась на цыпочки и из-за моего плеча смотрела, как, сердито взревев, отъехала машина Гросса.
– Послушай, Джимми! – крикнула она, топнув ногой и закатив глаза. – Почему ты так всегда ведешь себя?
Я понимал: она злится, что ее провели. Она нарядилась во все зеленое: спортивное пальто из твида цвета зеленых листьев, брюки цвета морской волны, зеленые носки и полуботинки из змеиной кожи, не меньше двадцати двух с половиной долларов пара. Я знал, сколько они стоили, потому что Уолтер написал ей свою последнюю записку на обратной стороне счета, и она показала и нам. Волосы у нее были только что покрашены. Кожи на лице не было видно под слоем крема и румян. На такую работу ушло добрых шесть часов.
Я ответил встречным вопросом:
– Ты куда-то собралась?
Она так вся и вспыхнула:
– А то как же. Мы все собрались. Фрэнки плохо себя чувствует, а маме надо присмотреть за детьми. А ты, я и Роберта могли бы куда-нибудь сходить, а может, ты бы пригласил кого-нибудь за компанию. Ну, Джимми, в какое-нибудь недорогое местечко. «У Эйба Лаймана» на Пасифик-сквер всего-то ничего – по два с половиной доллара, а нам и нужно-то по коктейлю или...
– Боюсь, Мардж, мы даже это себе не можем позволить, – говорю я ей. – Придумаем что-нибудь в субботу.
– Но это обойдется в сущую ерунду, Джимми, дорогой. А ты сказал...
– Мне еще надо кончить рассказ. Ты же знаешь, что его надо доделать.
– Ну ладно, – говорит она. – В субботу так в субботу. Но это правда. Ты обещаешь?
– Обещаю, – говорю, чтоб только отвязаться.
– А сейчас можно мне сходить в аптеку и выпить стаканчик колы? И сигареты у меня все вышли...
Я отдал ей всю мелочь, что была в кармане; она тщательно, хотя и не очень точно, пересчитала и ссыпала в платок.
– Так не забудь, Джимми. Отдам, как только что-нибудь получу.
И пошла было дальше.
– Минутку, детка, – остановил ее я. – Почему бы тебе не сходить попозже, скажем после обеда?
– А почему не сейчас?
– Да нет, можешь, конечно, и сейчас. Но, видишь ли, – я даже не знал, как толком объяснить ей, – там сейчас Шеннон, а она... тебе самой может не понравиться. Ну, что придется приглядеть за ней, понимаешь.
– Ах вон оно что. Я, пожалуй, схожу потом.
Мы стали подниматься по ступенькам вместе.
– И сделай мне еще одно одолжение, детка. Не ходи больше к соседям звонить.
– А что тут такого, Джимми?
– Потому что им известно, что у нас есть телефон. А этот парень работает на заводе. Не стоит, чтоб попусту языки чесали. Так что, прошу тебя, не ходи к ним больше.
– Хорошо. Что мне остается делать, – сказала она с несчастным видом и отправилась на кухню.
А я пошел в спальню. Роберта изучала пару чулок.
– Придется тебе раскошелиться и купить мне пару новых чулок, – говорит она. – Я повесила их в ванной, а кто-то взял да вымазал их тушью для ресниц.
– Ладно, – говорю.
– Ума не приложу, кому это надо было.
– Ладно, попрошу ее быть повнимательнее.
– Что ты, Джимми, не вздумай говорить ей что-нибудь. Толку никакого, а она, как-никак, твоя сестра.
– Так какого черта говорить об этом? Сначала хочешь, чтоб я что-нибудь сделал, а потом...
– Но она же твоя сестра, Джимми.
Вошла мама:
– Джимми, что ты такое сказал Мардж?
– Чего я ей такое сказал? Попросил не ходить сейчас в аптеку и не звонить от соседей, вот что сказал.
– Хватит. Ноги моей здесь не будет, – говорит мама. – Собираюсь и уезжаю сегодня же. Я готова тащить на себе воз работы, терпеть весь этот шум и гам, молчать, когда меня заклевывают, стоит мне открыть рот, но я не в силах перенести, как ты терзаешь Мардж. Я...
Я пошел в ванную и пустил на всю душ. Фрэнки распахивает дверь:
– Ах, это ты здесь!
– Да нет, – говорю. – Это мой дух, готовый в полет. Мой дух прозрел и готов рвать когти.
Фрэнки хихикает:
– Что опять там с Мардж?
– Ты что, Мардж не знаешь? С ней всегда одно и то же.
– Не дави ты на нее, Джимми. Ты же сам знаешь, она этого не выдержит.
– Ладно, ладно. Забудем все это.
– Я сегодня звонила в компанию по ссудам. Можешь получить у них деньги.
– Ты маме не говорила? Она устроила Муну такую сладкую жизнь, только от этого еще хуже.
– Да нет, не говорила. Как думаешь, сегодня закончишь рассказ?
– Надеюсь.
– Как Роберта ко всему этому относится, Джимми? Очень расстроена? Ты же знаешь, я тебе все отдам, как только смогу...
– А что Роберта, – отвечаю я и совсем не кривлю душой. – Вовсе она не злится, а даже, наоборот, чертовски рада.
Фрэнки так и уставилась на меня:
– Что ты несешь?
– Сама пошевели мозгами. Ты думаешь, на тебе и твоих грехах свет клином сошелся? А теперь вали, я хочу в ванную.
Ванну я, как мне кажется, так и не принял. Пустил душ и разделся.
Словом, сомневаюсь, чтоб я залез под душ. Геморрой мой совсем расшалился, и я забрался на стул и пытался рассмотреть собственную задницу в зеркало. Потом... потом вроде оделся и вышел. Не помню также, ужинал ли я, хотя, скорее всего, ужинал. Помню только, что, когда пришел в спальню, чтобы сесть за машинку, у меня было такое ощущение, будто я объелся. Не думал, что я доживу до того момента, когда в нашем доме кто-нибудь научится хотя бы мысленно изолироваться от других, но вот, по-видимому, я на это сподобился.
К половине девятого страница в машинке была под номером восемнадцать, а к концу – тридцать; я вынул лист из машинки, сунул под кипу уже готовых и взял бандерольные конверты для рукописей. Мне даже просмотреть ее не хотелось. Что толку, все равно переписывать я не мог. Это, вероятно, тот тип привередничанья, которое заставляет некоторых преступников пользоваться только один раз орудием грабежа.
Джо лежала в кровати. Глаза у нее были открыты.
– Ты уходишь, папа?
– Да.
– А когда вернешься?
– Спи, спи.
– А можно с тобой?
– НЕТ! И чтоб мигом спать!
Она повернулась на другой бок. Я погладил ее, уходя, но что толку. Она не привыкла, чтоб я орал на нее.
– Уходишь? – спросила Роберта.
– Надо отправить рукопись.
– Почему бы тебе не прогуляться с ним, Мардж? – говорит мама. – Ты весь день дома сидишь.
– Нет уж, – откликается Мардж, прикрывшись журнальчиком.
Роберта туда же:
– А правда, Мардж, чего бы тебе не сходить? Тебе это на пользу. Мне вот все равно, а то я б тоже пошла.
Куда тут денешься...
– Конечно, Мардж. Пошли.
Мардж опускает свой журнальчик.
– Джимми, ты правда не против, чтоб я пошла?
– Конечно нет. Только поторопись, ради Бога.
Ей понадобилось пятнадцать минут, чтоб «собраться в мгновение ока». Только не спрашивайте меня, что она эти пятнадцать минут делала. Роберта дала мне пятнадцать центов на марки; а я выпил полстаканчика виски и выкурил пару сигарет. Наконец Мардж вышла и заявила, что, конечно, идти в таком виде, но что поделаешь... Я схватил ее за руку и вытащил из дому. Я шел очень быстро. Пройдя три блока, я понял, что Мардж висит на моей руке.
– Что, слишком быстро?
– Куда же мы идем, Джимми?
– На почтамт. Туда можно добраться на автобусе.
– А нельзя взять такси?
– Мардж, – рявкнул я, – не могла бы ты... – Но тут же спохватился. – Милая, будь у меня деньги, ты в разъезжала на такси. Неужели ты не помнишь, что, когда у меня есть деньги, я не привык жмотничать? Я хочу, чтоб ты малость развеялась и, вовсе не хочу, чтоб ты тут кисла. Я же действительно не жмот...
– А кто говорит, что ты жмот? – восклицает она. – Кому это, как не мне, известно. Я всегда говорила Уолтеру, что будь он хоть вполовину так добр, как...
– Но у меня всех денег только на посылку.
– Но у меня же, Джимми, осталось шестьдесят пять центов...
– Вот что, Мардж. Ты... ты... Вовсе ведь не обязательно топать до почтамта. Можно купить марки в любом месте и отправить бандероль. Все равно ее к утру доставят.
– Но тогда мы ни одной живой души не увидим.
– Ну, может, и увидим.
Мы сунулись в пару аптек, но нигде не хотели продать нам марки. Вовсе не потому, что у них не было. Но мы ничего покупать не собирались, так за каким дьяволом им продавать нам марки? Тогда мне пришел в голову сетевой магазинчик спиртного вниз по холму к заливу, в котором я нередко бывал, да что там «бывал» – был постоянным клиентом. У них точно были марки, и послать меня им не с руки. До него надо было топать кварталов семь. Мы уже столько прошлялись, что с таким же успехом дошли бы и до почтамта. Сунул я бандероль с рукописью в ближайший ящик на углу, и мы потащились назад вверх по холму.
– Я чертовски устала, Джимми, – заканючила Мардж. – Может, минутку посидим где-нибудь?
Она высмотрела пивной и коктейльный бар за полквартала вверх по улице, к которому вела подсвеченная дорожка с огромным неоновым знаком у дверей и окнами с тентами. Завсегдатаями его были рабочие с авиазавода, что для меня служило еще одним предостережением не соваться туда с Мардж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29