Обиды у меня не было, понимал их, а разговаривать все же не хотел. Им домой нужно, так ведь и я не в гости собирался… Оттар, видя, что не отвечу, немного потолкался возле, а потом отошел, печально вздыхая. Аскольд, Свавильд, Галль и молодой Эйнар опасливо косились в морскую даль, будто ожидали немедленной кары за проступок. Как-никак посланника Ньерда нельзя обижать безнаказанно. Да и рабы, понимая их речь, волновались. Ближе к вечеру Гундрольф отважился приблизиться ко мне. (
– Хельг, – начал он издалека, – сам знаешь, сколько мы дома не были, ни добычи, ни рабов не привозили… Может, уже и дома наши сгнили, и женщины к другим ушли, и дети умерли… Нужно нам домой, вот и пришлось так… Не по-хорошему…
Чего ему от меня нужно было? Прощения? Повиновения?
– Ты, Хельг, – бормотал Гундрольф, – попроси Ньерда, чтоб не сердился, не сбивал с пути. Тебе он не откажет…
Он снял шапку, и на лысине запрыгали, веселясь, отблески затухающего солнца.
«Раб, – подумалось вдруг. – Раб и трус. Глаза собачьи, сердце змеиное, а тело медузы. Будто не знаю я, что нет у тебя детей, а женщины твои и так не живут долго. От побоев твоих умирают…»
Меня разобрало. Злость плеснула на язык, обожгла, не сдержал обидных слов:
– Век тебе дома не видать! Звериная нора – твой дом!
Сказал и не заметил, что не только Гундрольф прислушивался к моим словам, а когда заметил – стало стыдно за потухшие глаза викингов, за свою бессмысленную злобу. Чуть прощения не попросил. Уже и рот открывал, когда раздался крик. Кричал Свавильд, указывая на горизонт. Урмане засуетились, испуганно тыча пальцами в небо, показывая на маленькое дымчатое облачко, словно застрявшее меж краями моря и неба. Будто привлеченный криками, налетел Позвизд, взвихрил седой бородой водную гладь, поднял ее и повел войной против нашего драккара.
Не бахвалились викинги, когда говорили, будто неведом им в море страх. Ни один не закричал в ужасе, не упал на колени в мольбе к могущественным Асам. Даже трусоватый Гундрольф, не щадя ладоней, налегал на весла и молчал. Гребли все, кого не поглотило море, не сбросил за борт разгулявшийся Позвизд. Все, кроме меня. А я и хотел бы помочь, да мешали связанные руки.
Драккар подняло кверху и вдруг, внезапно, бросило на борт. Захрустели, ломаясь, весла, застонал просмоленный корпус. Мачта потянула вниз, будто гиря. Я чувствовал боль и отчаяние изнуренного неравной битвой судна. Телом ощущал предательский вес тонконогой мачты…
– Руби! – заорал я отчаянно гребущему обломком весла Оттару. – Руби мачту!
Он непонимающе посмотрел на меня. Темное лицо оскалилось в безжалостной улыбке. Викинг не позволит морю посмеяться над собой – даже в смертный час сохранит улыбку. По ней я и понял – Оттар готовился к встрече с Асами и уже не слышал моих слов, а если слышал, то вряд ли умом понимал. Однако он оторвался от весла и почти ползком добрался до меня:
– Что, Хельг?
– Мачту! Руби!
Он вскинул глаза. Драккар пересилил еще одну волну. Плеснула в лицо соленая влага, разверзлась перед глазами темная пучина. Захлебываясь, я еле выдохнул: – Руби…
Викинг вцепился одной рукой в мои веревки, другой вытянул из-за пояса топор и, что-то выкрикивая, начал умело подсекать мачту. Я разобрал:
– Если… за… борт – жить. Если нет…
Аскольд, точно уловив момент, подскочил к Оттару – помогать. Они едва держались на ногах, захлебывались волнами, висли на веревках, отбрасываемые ударами воды и ветра, но не останавливались. Пойди сейчас драккар ко дну, и тогда бы не оставили своей работы. Еще кто-то подобрался, начал раскачивать… Я не мог видеть, что происходит над моей головой, лишь чувствовал спиной каждый удар да время от времени, натягиваясь под чьим-то телом, врезалась в живот склизкая от воды веревка.
Треск рухнувшей мачты потонул в завываниях ветра. Драккар еще раз завалился набок, и освобожденная мачта, почти не повредив борта, плавно ушла в воду. Только тогда Аскольд догадался резануть ножом по стягивающим мои руки путам. Я покрутил затекшими кистями, наблюдая, как хищный рот моря всасывал в себя долгожданную добычу, а потом, не чуя теплого живого аромата, брезгливо выплевывал ее обратно. Однако жадность Морского Хозяина беспредельна, и вновь тянулись огромные губы к мачте, вновь пробовали ее на вкус…
Я не почувствовал, когда ослаб ветер, и волны, уже не пытаясь перекинуть драккар вверх днищем, закачали его на широких круглых спинах. Зато ощутил устремленные на меня взгляды. Никогда не доводилось мне видеть у викингов таких покаянных лиц. И у рабов в глазах стояли слезы, будто узрели одно из чудес своего распятого бога. И все ждали… Чего?
– Прости, великий Ньерд!
Аскольд выронил из рук топор. Тяжелое блестящее лезвие воткнулось в палубу, дрогнув рукоятью, и тогда я уразумел. Надо же было такому совпадению случиться! Будто наказало море ослушников, нанесших обиду посланцу Ньерда, и утихло, едва его освободили! Тут сам Ролло смутился бы, засомневался… А эти и вовсе понурились… И ведь велю сейчас идти в Ладогу – пойдут. Руками грести будут, а пойдут. Но, видать, не выпала мне судьба увидеть родные края. Варяжское море и острова данов – плохое место для одинокого драккара, на котором и хирдманнов-то – раз, два и обчелся… Да и рабов, коли посчитать, немного осталось – море всех берет, не разбирая, кто раб, кто господин. С такой командой нам любая встречная ладья – угрозой становилась…
Я поднялся, окинул взглядом дар Ролло, и ужаснулся.
Что сотворило море с красавцем драккаром, недавно страшившим прибрежные деревни алеманнов? Куда подевались гордый профиль, хищная морда, гладкие бока?
Будто покалеченные руки, висели обломки весел, пробоинами глядели борта, а вместо стройной высокой мачты торчал кургузый пенек с аршин высотой. Обыкновенный плот и тот гляделся лучше… Нет, не дойти нам ни до Ладоги, ни до Норангенфьерда. Перехватят похожие на Ролло ярлы задолго до знакомых мест.
Пошатываясь, подошел Гундрольф. Его крепко приложило веслом – правая бровь заплыла багровым синяком. Страх метался в водянистых глазах, руки дрожали. Что бы сотворил с ним Ролло? Верно, убил, как он того и заслуживает. Жаль, не ярл я – не научился еще чужими жизнями распоряжаться, точно разменными монетами. Гундрольф бросил на меня виноватый взгляд и юркнул за спины сгрудившихся хирдманнов. Усталые лица, поникшие фигуры, покаянные глаза… Понимают ведь, что стали легкой добычей, теперь ждут от меня спасения, словно и впрямь я Ньердом послан. Для них эта вера последняя – других не осталось, а последнее и подлый тать не заберет, посовестится…
– Грести все будем, – сказал я, – весел хватит. Уходить надо. К Норангенфьерду.
Просветлели лица. Надолго ли…
Драккар ковылял по водной глади, словно утка с перебитой лапой, хотя старались изо всех сил и пот бежал по дорожкам, проторенным на коже соленой водой. Трудились бы так раньше – давно бы уже в Ладоге были, а теперь, казалось, будто прикован драккар к подводному камню – не сдвинешь. Ладони скользили по веслу, прыгали в глазах красные мураши, но невидимая цепь не рвалась, удерживала…
Рядом со мной пыхтел Оттар. Хороший парень. Сверстник мне почти. К молодой жене и первенцу возвращался. Увидеть мечтал. А теперь увидит ли?
– Чужой!
Эйнар первым заметил опасность, закричал, упреждая, да что толку? Ни оборонить себя, ни уйти от акульемордого драккара с яркими полосатыми парусами мы не могли. Держали морские путы…
Небо разъяснело, и за первым стремительным парусом выскользнул второй, третий… Неведомый мореход увидел израненный корабль – несся к добыче на полном ходу. Я не хотел видеть лица тех, кто приближался, – до боя в глаза врагу лучше не глядеть. Убивать будет легче. А убивать придется, иначе возьмут в рабство, закуют в тяжелые цепи, и через пару лет Уже не смогу вспомнить, ни откуда я родом, ни имени нового звучного Олег, коим нарек меня скальд-побратим.
Повел глазами на хирдманнов. Они тоже держали руки на оружии, сдаваться не собирались.
– Кто таков? – крикнули с приближающегося драккара.
– Олег, хирдманн Ролло, ярла Норангенского и конунга Нормандии земель Валланда. – Я не скрывал данное богами имя и от Ролло перед смертью отрекаться не хотел. Желал я того или нет, а он все-таки стал мне братом.
– Как сказал? – удивились пришлые, и в это время с другого борта подошел еще один драккар.
Взяли нас в клещи. Никаким мечом не разорвешь… Но почему не нападают? Не принято у викингов вести долгие разговоры перед схваткой.
Забрезжила небесной синью нелепая надежда, вскинул голову, посмотрел на спрашивающего. У него был тонкий профиль, длинные шелковистые белые волосы и темные серые глаза. Этот, в отличие от Ролло, и одеждой, и повадкой выделялся из остального хирда. Ярл… Свободная, вольная, хваткая зверюга, с человечьим телом и умом.
– Что ты сказал о Ролло, Хельг? Повтори, – быстро перевел мое имя на свой язык беловолосый ярл.
Я покорно повторил, чай, не преломлюсь:
– Конунг Нормандский земель Валланда.
– Аи да Ролло! – радостно завопили с другого борта. Я обернулся. Еще ярл? Не многовато ли? А главное – почему не нападают? Чего ждут?
– Я всегда говорил – он первым из нас станет конунгом. – Беловолосый подал знак команде. На борт моего драккара полетели крючья. Я потянул меч.
– Не надо, – шепнул едва слышно Оттар – Это Ингольф и Лейф – старые знакомцы. Они с Ролло когда-то на Хольмгард ходили и выбирались из той заварухи вместе. Кажется, им не до добычи…
Оттар был прав. Пришельцы явно не спешили с захватом поврежденного драккара.
Беловолосый перепрыгнул через пролом в борту, оглядел палубу.
– Куда же послал тебя Ролло? Где его добыча?
Я исподлобья глянул на хозяйственного ярла. Может, он и не собирался нас грабить, но ведь и помогать тоже не думал:
– Добычу взяло море.
– Ты говоришь как венд. – Лейф подозрительно вскинулся. – Ты раб?
– Я хирдманн. Я был с Ролло в Валланде. Это мой драккар. И впредь поостерегись оскорблять меня.
– С чего бы это? – дружелюбно поинтересовался ярл.
Вперед вышел Гундрольф. Приветствовал Лейфа как хорошего знакомого и торопливо забормотал что-то вполголоса. Я знал, о чем он рассказывает, потому и не прислушивался. Смотрел в сторону…
Ингольфу, второму ярлу, надоело торчать возле истерзанного судна, на котором даже поживиться было нечем, и он отвел свой драккар. Полосатые птицы-паруса парили над водой, будто ждали попутного ветра, чтобы сорваться с морских гребней и взлететь в небесную высь, туда, где им и место.
– Ты брат моего брата?
Я чуть не застонал от злости. Что наболтал ему лысый прохвост?!
– Ты брат Ролло? – не унимался ярл.
– Да.
Лейф еще раз задумчиво осмотрел мой драккар:
– В другое время мы могли бы повздорить, но не сейчас. Твой драккар очень плох. Море, даны или вагры быстро возьмут его. Ты не успеешь дойти до Норангенфьерда.
– Я знаю, – ответил я, – но все же попробую.
– Чем Ролло приручил тебя, словен? Или ты вправду послан ему богами?
Я неопределенно мотнул головой. Дурацкий вопрос, и ответ не лучше. Ярл соображал быстро и, подобно Ролло, мало верил в богов:
– Чем ты можешь заплатить за помощь, Хельг?
– Рабами. Больше нет ничего, ты же видишь.
– Рабы мне нужны. – Беловолосый наконец перестал бродить по палубе и остановился напротив меня.
Он был высок, но худ и тонок в кости. И лицо у него было белое, под стать волосам. – Я тоже стану конунгом. На большом Исландском острове. Мой путь лежит мимо Норангенфьерда. И мне некогда ссориться с братьями. Я помогу тебе – ты отдашь мне всех рабов. Так?
Впервые доводилось мне слышать, чтобы викинг помогал безнадежному… И родство казалось невероятным. Этак у меня скоро все урманские ярлы в братьях окажутся…
Лейф ждал ответа, и я решился, протянул ему руку:
– Так.
Ох, знал бы раньше, что ждало нас в Норангене, не стал бы столь поспешно соглашаться. Не ради себя – ради тех, кто шел со мной… Ради Оттара, Аскольда, Эйнара… Может, для них смерть в море была лучше, чем зрелище разоренного фьорда, где на месте крепких домин жалобно чернели лишь обугленные остовы и только два щурились узкими окнами – ярла и мой. Те два, в которые никто не собирался возвращаться.
Изредка попадались на пепелище голодные оборванные люди, смотрели на нас непонимающе. Сколько я ни вглядывался – не мог их признать. Да и они, похоже, нас не узнавали, а может, умом тронулись – ни радости, ни горя не отражалось в пустых глазах. Оттар, не веря, метался среди головешек, настойчиво звал жену и вдруг, постигнув, что никто не отзовется, сел на землю и беззвучно заплакал. Гнев викинга страшен, а слезы еще страшней. Если заплакал сын моря, значит, умирает его душа и не жить ему уже на этом свете. Я подошел к Оттару, обнял его за плечи. Урмане народ суровый, к теплу и участию не привыкший, но Оттар, будто ребенок, ткнулся в мое плечо, стал неумело, всхлипами, жаловаться. На что, он, наверное, и сам не знал… Потихоньку подходили остальные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82