Будь у меня сейчас такой апельсин, шкурка не упала бы на пол, а легла бы рядышком с очищенным плодом.
— Первый раз слышу название Паку.
— Вот именно, — подмигнул Ван. — В свое время это был крупнейший торговый центр. Единственное, чем он прославился, так это крепкими и маленькими апельсинами, с которых было удобнее снимать шкурку. Так-то вот. А теперь вернись к разговору со своим работодателем.
Римо убрал ладонь с трубки:
— Да, Смитти.
— Вы не один?
— Точно.
— Я по-прежнему хочу, чтобы наша беседа осталась сугубо конфиденциальной. Римо, сегодня в Сорнике идет сражение, которое определит будущее человечества. Мы объявили войну против зла, с которым должно быть покончено. Впервые за много лет я вижу, как свет забрезжил в конце туннеля. Я вижу реальную возможность спасти Америку раз и навсегда.
— Паку, — задумчиво произнес Римо.
— Что вы имеете в виду?
— Еще один центр Вселенной.
— Не понимаю. Послушайте, Римо. Рядом со мной находится Чиун. Он сам объяснит вам, насколько все это важно.
Римо насвистывал, ожидая, пока трубку возьмет Чиун.
— Я вижу, ты чем-то расстроен, — заметил Ван.
— Отстаньте от меня, — огрызнулся Римо.
Наконец в трубке послышался писклявый голос Чиуна:
— Римо, у меня для тебя прекрасные новости. Я наконец нашел замечательного императора, служить которому одно удовольствие. Угадай, кто еще поступил к нему на службу?
— Никогда не думал, папочка, что ты способен до такой степени радоваться жизни. Что все-таки произошло?
— Вот видишь! — снова встрял в разговор Ван — Вы оба постоянно чем-нибудь недовольны. Два сапога пара.
— Идите в задницу! — выругался Римо, но Ван лишь рассмеялся в ответ.
— Представляешь, Римо, — восторженно продолжал между тем Чиун, — сам Великий Ван поступил на службу к Василию Рабиновичу. Это чудесный парень. Кстати. Безумный Харолд оказался гораздо умнее, чем я думал. Он тоже работает на Рабиновича! Мы все здесь, Римо.
Вместо того, чтобы прикрыть трубку ладонью, Римо надавил на нее, вызывая вибрацию на молекулярном уровне. Ладонь — не помеха для человека с таким острым слухом, как у Мастера Синанджу.
— Скажите, может ли Великий Ван одновременно явиться двум людям, находящимся в разных местах? — спросил Римо улыбающегося толстяка.
— Нет, — ответил тот.
— А как узнать, кто из них настоящий?
— Ты счастлив?
— Не совсем, — признался Римо.
— Значит, ты тот, за кого себя выдаешь. А Чиун счастлив?
— Да.
— Сколько раз ты видел его счастливым?
— Ну, иногда он выглядел вполне счастливым. Правда, это продолжалось недолго. Чаще он ворчит.
— Теперь я убедился в том, что ты способен отличить настоящего Вана от самозванца.
— А Чиун?
— Попытайся это выяснить. Задай ему какой-нибудь вопрос. Чиун болезненно реагирует на обиды, не забывает их, а ты предпочитаешь не обращать на это внимания. Вы чудесная парочка.
Римо перестал создавать помехи на линии.
— Значит, у тебя все хорошо, папочка?
— Не просто хорошо, а замечательно! Наконец-то для нас отыскался по-настоящему достойный Император. Смит полностью согласен со мной. Уверяю тебя, Римо, здесь все до одного замечательные люди!
— Отлично, Чиун. Я еду к вам, — сказал Римо и выслушал, где следует искать Чиуна, Смита и Рабиновича после завтрашнего наступления. — Не беспокойтесь, я вас разыщу, — заверил Римо Чиуна и повесил трубку.
— Чиун попал в беду, — сказал он Вану, — и я не знаю, смогу ли ему помочь. Этому Рабиновичу удалось загипнотизировать и Смита. А ведь он считал, что не поддается гипнозу. Когда-то он пытался лечиться от нервного перенапряжения с помощью гипноза, но из этого ничего не вышло. Он начисто лишен воображения. Он смотрел на чернильные пятна теста Роршаха и не видел ничего, кроме пятен. Честное слово.
— Что такое тест Роршаха?
— Это новомодное изобретение. Люди смотрят на карточки с кляксами и рассказывают врачу, с чем эти кляксы у них ассоциируются. Это помогает врачу понять, что творится в голове пациента. Если клякса ассоциируется у него с насилием, значит, он склонен к насилию. Если с каким-нибудь счастливым видением, значит, он склонен к эйфории.
— А, это очень похоже на старинный китайский метод. Только там это проделывали с глиной на белой тарелке. Но как ты можешь спасти Чиуна, если человек, затуманивший ему мозги, способен сделать с тобой то же самое?
— Не знаю, — ответил Римо. — Я хотел задать этот вопрос вам. Как мне спасти Чиуна? Как спасти Смита?
— Должен признать, это действительно труднейшая задача из всех, с которыми приходилось сталкиваться Дому Синанджу. Что ты собираешься предпринять, Римо?
— Не знаю.
— Ты боишься?
— Немного. Мне горько думать, что Чиун свихнулся.
— А что, если он примет тебя за врага, которого следует уничтожить? Как ты поступишь, если тебе придется его убить? Ты подумал об этом?
— Послушайте, вопросы должен задавать я. А ваше дело — отвечать на них.
— Ну что ж, вот тебе мой ответ. Коль скоро ты не в силах придумать, как спасти Чиуна и твоего работодателя, к которому ты испытываешь привязанность, хоть и пытаешься уверить меня в обратном, тебе придется положиться на кого-то еще, кто умеет думать. Кто может выдвинуть по-настоящему блестящую идею.
— Я не нуждаюсь ни в чьей помощи.
— Но ты только что признался в своей беспомощности! — рассмеялся Ван, подумав о том, насколько Римо и Чиун похожи друг на друга.
— Ответьте на мой главный вопрос и выметайтесь отсюда!
— Так задай мне этот свой вопрос.
— Черт с ним, с вопросом. Дайте мне ответ и перестаньте играть в эти идиотские игры. Дайте мне наконец ответ!
— Да, — сказал Ван и исчез.
Великий Ван явился Римо Уильямсу, претерпевавшему переход в новое качество, чтобы ответить на самый важный для него вопрос.
И он ответил «да».
К сожалению, Римо не знал, к какому вопросу относится этот ответ. Римо наскоро собрал вещи, не думая, что покидает Америку навсегда, и вышел из дома на освещенную солнцем улицу. Он направлялся в Сорнику, где полным ходом шла война.
Анна Чутесова испытала прилив радости от известий о поражении российских войск, дислоцированных в Сорнике. Радость сменилась отчаянием, когда она узнала, что танковые колонны Рабиновича были вынуждены отступить. А потом отчаяние снова сменилось радостью, потому что, согласно поступившим сообщениям. Рабиновичу удалось получить необходимые запасы оружия и боеприпасов.
— Отлично, — сказала она. — Теперь нужно направить к Василию Рабиновичу кого-то из наших представителей и заявить о капитуляции, пока не наступил полный хаос.
— Мы не можем отдать Сорнику американцам. Они посылают туда все новые подкрепления.
— А вы заметили, как это происходит? Вы когда-нибудь видели, чтобы военные грузы поступали с такой быстротой и оперативностью? — спросила Анна. — Вы бы лучше почитали сводки вместо того, чтобы разглядывать цветные стрелки на карте, которые теряют всякий смысл еще до того, как чернила успевают просохнуть.
— Американцы все активнее включаются в эту войну. Мы обязаны поддержать наших сорниканских братьев! — отрезал посол Номович.
Тяжело вздохнув, Анна подвела посла к висящей на стене карте мира. Осознание, что высшее российское командование рассуждает точно так же, как Номович, повергало ее в отчаяние. Да и как может быть иначе? У всех у них в крови одинаковый уровень тестостерона. Неужели среди них нет ни одной женщины? Анна поняла, что должна сама ехать в Сорнику. Иного выхода не было. И все же, ухватившись за слабую надежду, что у мужчин все-таки есть какие-то извилины, она провела линию от Америки до Сорники и попросила Номовича измерить линейкой ее длину. Уж что-что, а считать мужчины умеют, особенно с помощью линейки, вероятно, потому, что привыкли оценивать свои достоинства в сантиметрах.
Затем она отметила точку на карте России, где находились заводы оборонного комплекса — а они находились далеко от центра, чтобы не оказаться выведенными из строя в случае иноземного вторжения, — и провела оттуда линию до Мурманска. Далее линия тянулась по водному пространству, пересекала такие страны враждебного окружения, как Норвегия, Голландия, Франция, Англия, доходила до Атлантического океана, где патрулировали суда самого мощного в мире флота США, и наконец заканчивалась в Сорнике.
Чтобы измерить расстояние, Номовичу пришлось переставлять линейку много раз.
— Вот какую дистанцию придется проделать каждому нашему патрону, каждому снаряду, каждой ракете, чтобы попасть в Сорнику, — подытожила Анна. — Поддерживая наших братьев, мы будем вынуждены посылать туда не только оружие, боеприпасы и горючее, но и провизию, снаряжение, сигареты, туалетную бумагу и так далее, и тому подобное. Задумайтесь, каким непосильным бременем это ляжет на нашу экономику. Кому будет проще выиграть эту войну — нам или американцам? Вы же видите, что от Америки до Сорники рукой подать.
— Где наша не пропадала! — молодецки воскликнул Номович.
— Вы — настоящий мужчина, — сказала Анна.
— Благодарю вас, — ответил посол, не уловив сарказма.
Прямо из посольства Анна направилась в аэропорт, чтобы вылететь в Сорнику. Она попробует что-нибудь придумать на месте. Рассчитывать на помощь родины не приходится. Молодецкая фраза Номовича была бы куда уместнее в устах тренера, готового все поставить на карту ради победы своей команды в футбольном матче, от исхода которого, к счастью, не зависят человеческие жизни.
В реальной жизни в таких случаях полагалось бы остановиться и хорошенько подумать, оправдывает ли цель необходимые для ее достижения затраты. В таких делах полагаться на авось опасно и преступно.
Мысль о том, что ядерная кнопка в обеих странах может оказаться в руках таких молодцов, как Номович, совсем не внушала Анне оптимизма.
Она была уверена, что если Рабиновичу не удастся выиграть эту кампанию, он ни перед чем не остановится и доберется до американского ядерного арсенала. Из донесений советской разведки она знала об инциденте на базе в Омахе, в котором отчетливо прослеживался почерк Рабиновича. Тогда из его затеи ничего не получилось, но кто может поручиться, что на сей раз он не попытается склонить на свою сторону американского президента?
Тогда Америка не станет ограничиваться одними враждебными высказываниями в адрес СССР и осуществит свою угрозу на деле. А советское руководство, состоящее сплошь из «настоящих мужчин», достойно ответит на происки противника.
Расположившись в салоне для курящих на борту самолета, взявшего курс на Сорнику, Анна достала сигарету и чиркнула спичкой. Сера ярко вспыхнула, и Анна невольно подумала, что то же самое произойдет с земным шаром. Мужчины — не трусы, их не запугать.
Самолет был забит американскими журналистами, собиравшимися писать о войне. Среди них был только один, который все еще не решил для себя, какая из воюющих сторон права, а какая — нет. Коллеги не слишком уважали его. Они говорили, что с его умишком лучше заниматься криминальной хроникой.
Это были журналисты новой, аналитической, закваски, свободные от всяческих предрассудков и поэтому весьма критически относящиеся к собственной стране. Они заранее настроились не верить ни одному слову ни одного американского офицера.
Командировка в Сорнику давала возможность сделать блестящую карьеру. Репортажи, выдержанные в правильном политическом ключе, удостаивались престижных премий и обеспечивали их авторам право публиковать свои статьи на первых полосах за собственной подписью.
Неудивительно, что не так давно высшая премия была присуждена статье, которая оказалась сфабрикованной от начала до конца. Удивительно другое: газета в конце концов признала это и аннулировала премию. Разумеется, статья была на актуальную тему — в ней рассказывалось о том, как тяжело живется в Америке неграм и как мало это заботит белых.
В отличие от журналистов, Анна Чутесова знала, что по части фабрикации разведывательные службы не уступают так называемой «свободной» прессе. Мужские мозги опутаны всяческими предрассудками. Печально, что американские женщины борются за то, чтобы походить на мужчин, и — увы — не без успеха.
Когда самолет произвел промежуточную посадку в Тампе, в салон вошел новый пассажир — худощавый широкоскулый мужчина с темными глазами — и сел в единственное свободное кресло рядом с Анной. До него на это кресло претендовало несколько представителей пишущей братии, но она быстро их отшила.
Отвергнутые ухажеры до сих пор отпускали в ее адрес грязные шуточки, теша уязвленное самолюбие.
Худощавый брюнет пробрался мимо Анны в кресло у окна.
Он не стал застегивать пристяжной ремень в момент взлета.
Это означало, что от сильного толчка он может выпасть из своего кресла и чего доброго повалиться на нее.
— Зажглась надпись на табло: «Пристегните ремни», — сказала Анна своему соседу.
Она знала, что при всех своих недостатках мужчины, как правило, умеют читать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36