Взяв в одну руку чашку с кофе и тарелку, он зашагал по длинному холлу просторного старого особняка в обитый дубовыми панелями кабинет в противоположном крыле.
Хотя состояние семейства измерялось теперь восьмизначной цифрой, приобретенные за долгую жизнь привычки не сдавали позиций: Липпинкотт по-прежнему ел быстро, словно иначе ему придется с кем-то поделиться. Проглотив завтрак, он отставил тарелку и, прихлебывая кофе, взялся за бумаги, аккуратно сложенные на столе.
Лэм мертв. Ему была поручена зарубежная миссия по установлению торговых связей с Красным Китаем для поддержания доллара, но он погиб.
Он не должен был умирать, подумал Липпинкотт. Это не входило в планы.
В 9 утра началась его первая за день деловая встреча. Сняв пиджак и закатав рукав, Элмер Липпинкотт-старший повторил то же самое посетительнице.
— Смерть Лэма не входила в мои планы, — сказал он.
Доктор Елена Гладстоун кивнула и приготовила шприц.
— Несчастный случай, — сказала она. — Это иногда происходит, когда ставится медицинский эксперимент.
На докторе Гладстоун был твидовый костюм и рыжая блузка. Четыре верхних пуговицы на блузке были расстегнуты. Она извлекла из потертого кожаного саквояжа пузырек с прозрачной жидкостью.
— Может быть, нам следует все это прекратить? — спросила она.
— Сам не знаю, — ответил он. — Возможно.
— Ничего, — сказала доктор Гладстоун, — можете простить и забыть. Никто ничего не узнает.
— Нет, черт возьми! — прорычал Липпинкотт. — Я все знаю. Будьте осторожнее!
Доктор Гладстоун кивнула. Ее белоснежные зубы казались жемчужинами на фоне несильного загара, волосы горели огнем.
— Не волнуйтесь, — сказала она. — Дайте мне набрать шприц. Надеюсь, все идет хорошо?
— Моя жена чувствует себя прекрасно. Ваш напарник, доктор Бирс, неотлучно находится при ней.
— А как ваше самочувствие?
Он со смехом потянулся к ее груди. Она отпрянула, и его рука ухватила воздух.
— Елена! — взмолился он. — Я во всеоружии, как бодливый козел.
— Неплохо для мужчины вашего возраста, — сказала она, наполняя шприц бесцветной жидкостью из пузырька.
— Неплохо? Нет, для мужчины моего возраста это просто отлично!
Она взяла его за левую руку и протерла участок кожи смоченным в спирте ватным тампоном. Готовясь сделать ему укол, она говорила:
— Помните, что делясь своей радостью со всеми доступными вам половозрелыми женщинами, вы более не стреляете наугад. Соблюдайте осторожность, иначе наплодите столько Липпинкоттов, что больше не будете знать, что с ними делать.
— Мне бы одного, — сказал он. — И довольно.
Он улыбнулся, когда игла проткнула кожу, представляя себе, как по его жилам разливается здоровье и довольство жизнью. Доктор Елена Гладстоун вводила ему препарат неторопливо; засосав в шприц кровь, она ввела ему в руку получившийся раствор.
— Вот и все, — сказала она, убирая иглу. — Вы в порядке еще на две недели.
— Знаете, я могу пережить вас, — сказал ей Липпинкотт, спуская рукав.
— Возможно, — сказал она.
Он застегнул пиджак на все три пуговицы. У Елены Гладстоун красивая грудь. Странно, что он не замечал этого раньше. Ножки и бедра тоже ничего себе. Не пытаясь скрыть свои намерения, он подошел к двери и запер ее на два замка.
Повернувшись, он увидел на лице доктора Гладстоун широкую улыбку. У нее был большой соблазнительный рот, полный чудесных зубов, и притягательная улыбка. Мужчине трудно устоять перед такой улыбкой, и она почувствовала это. Она сама стала расстегивать блузку, но Элмер Липпинкотт-старший не отпустил ей на это времени. Он с не свойственной для 80-летних стариков стремительностью пересек кабинет, поднял ее сильными руками над полом и поволок к синему замшевому дивану.
Наверху, в спальне Элмера Липпинкотта, проснулась его жена Глория. Сначала она сладко потянулась, потом открыла глаза. Посмотрев направо и не обнаружив рядом мужа, она взглянула на часы на мраморном прикроватном столике. Потом она с улыбкой потянулась к кнопке радом с часами.
Спустя 20 секунд в спальню вошел через боковую дверь высокий зеленоглазый брюнет в спортивной майке и синих джинсах.
Глория Липпинкотт устремила на него выжидательный взгляд.
— Заприте двери, — распорядилась она.
Он запер все двери и замер.
— Обследуйте меня, доктор, — сказала она.
— Для этого я здесь и нахожусь, — ответил доктор Джесс Бирс, широко улыбаясь.
— Изнутри, — уточнила Глория Липпинкотт.
— Конечно, — сказал он. — Для этого я здесь и нахожусь. — Он шагнул к ней, спуская джинсы.
Элмер Липпинкотт застегнул молнию на штанах и опять надел пиджак.
— Вы совсем как молодой, — сказала ему доктор Елена Гладстоун. — Ммммммм....
— А как же! Спасибо здоровому образу жизни, диете и...
— Хорошей дозе любовного раствора из лаборатории «Лайфлайн», — закончила за него рыжая докторша, вставая с дивана и оправляя юбку.
— Я щедро жертвую деньги на благотворительность, — сказал Липпинкотт. — Но ваша лаборатория — первая, отплатившая мне добром за мою щедрость.
— Нам только приятно оказать вам услугу.
На столе у Липпинкотта зазвенел внутренний телефон. Он поспешно схватил трубку.
— Я думаю о тебе, дорогой, — сказала Глория Липпинкотт.
— А я — о тебе. Как самочувствие?
— Превосходно, — ответила жена, борясь со смехом.
— Что тебя развеселило? — поинтересовался Липпинкотт.
— Доктор Бирс. Он меня обследует.
— Все в порядке?
— В полном порядке, — ответила Глория.
— Чудесно, — сказал Липпинкотт. — Делай все, что скажет доктор.
— Можешь не сомневаться, — сказала Глория, — я сделаю все, что он мне скажет.
— Хорошо. Увидимся за обедом.
— Пока, — пропела Глория и повесила трубку.
— Славный парень этот доктор Бирс, — сказал Липпинкотт Елене Гладстоун. — Не отлынивает от работы.
— За это мы ему и платим, — ответила Елена, отвернувшись от старика, чтобы скрыть усмешку, и застегивая блузку.
Начало аллеи, ведущей к обширному имению Липпинкоттов, караулили охранники. У толстых железных ворот в каменной стене в 12 футов высотой дежурила охрана. Охранники бродили вокруг самого дома, за дверью тоже околачивались двое. Один из них позвонил Элмеру Липпинкотту в кабинет, чтобы сообщить о прибытии Римо и Чиуна. Второй повел их по холлу, увешанному оригиналами кисти Пикассо, Миро и Сера, разбавленными гуашевыми миниатюрами Кремонези.
— Какие уродливые картинки! — заметил Чиун.
— Бесценные произведения искусства! — возразил охранник.
Чиун взглядом уведомил Римо о своем мнении об охраннике как о человеке, лишенном вкуса, а то и разума, от которого следует держаться подальше.
— Хорошие картины, — сказал Римо. — Особенно если тебе по душе люди с тремя носами.
— У нас в деревне тоже был художник, — сообщил Чиун. — Вот кто умел рисовать! Волна у него получалась, как настоящая волна, дерево — как дерево. Вот что такое искусство! Но он превзошел себя после того, как я убедил его не терять времени на волны и деревца и заняться делом.
— Сколько твоих портретов он написал? — спросил Римо.
— Девяносто семь, — ответил Чиун. — Но их никто не считал. Хочешь один?
— Нет.
— Возможно, мистеру Липпинкотту захочется их приобрести. Сколько он заплатил вот за эту мазню? — спросил он у охранника.
— Эта картина Пикассо обошлась в четыреста пятьдесят тысяч долларов, — сказал охранник.
— Не понимаю вашего юмора.
— Такой была цена.
— Это правда, Римо?
— Скорее всего.
— За портрет человека с пирамидой вместо головы?
Римо пожал плечами.
— Сколько же мне запросить за мои картины у мистера Липпинкотта, а, Римо? — спросил Чиун и шепотом добавил: — По правде говоря, у меня для всех их не хватает места.
— Долларов сто за все, — предложил Римо.
— С ума сошел! — возмутился Чиун.
— В общем-то ты прав, но ведь ты сам знаешь, как богачи швыряются деньгами, — сказал Римо.
Элмер Липпинкотт как раз провожал доктора Елену Гладстоун к двери кабинета, когда ему позвонил охранник.
— Это двое от правительства по поводу мер безопасности. Я ими займусь. — Он наклонился к уху Елены. — Не забывайте про осторожность.
— Понимаю, — ответила она.
— Вот и хорошо. — Он распахнул дверь.
Елена Гладстоун вышла и встретилась взглядом с Римо. Его глаза были темны, как полуночные пещеры, и у нее перехватило дыхание. Проходя мимо, она задела его, обдав запахом своих духов. Не поворачиваясь, она зашагала прочь.
— Входите, — пригласил Липпинкотт посетителей.
Римо смотрел вслед Елене Гладстоун. Прежде чем скрыться, она бросила на него взгляд, заметила, что он смотрит на нее, смутилась, поспешно отвернулась и пропала за дверью.
Римо вошел в кабинет следом за Чиуном. Запах гиацинта — так пахли духи Елены Гладстоун — остался в его ноздрях.
— Красивая женщина, — сказал он Липпинкотту.
— А пахнет пивоварней, — буркнул Чиун.
— Мой личный врач, — похвастался Липпинкотт, кивком отпустил охранника и закрыл дверь.
— Вам было плохо? — спросил Римо.
— Нет, — ответил Липпинкотт. — Обычный осмотр. Присаживайтесь. Чем обязан?
— Продается девяносто семь картин, — сказал Чиун. — Все они представляют собой портреты одного и того же лица — добрейшего, мягчайшего, благороднейшего...
— Чиун! — одернул его Римо. Он успел развалиться на синем замшевом диване, пропитавшемся запахом духов.
Чиун задержался у окна, глядя на Липпинкотта, грациозно опустившегося в кресло у стола.
— Вам известно, кто мы такие? — спросил Римо.
— Мне известно, что вас направили сюда высокопоставленные люди, чтобы позаботиться о нашей безопасности. Вот и все мои сведения. Меня просили оказать вам содействие, хотя мы столько лет вполне успешно защищаемся сами.
— А как насчет вашего сына, проявившего пристрастие к выпрыгиванию с шестого этажа? Он тоже успешно защищался?
— Лэм был болен. Он не выдержал напряжения.
— Кое-кто в Вашингтоне полагает, что ему оказали в этом помощь.
— Совершенно неправдоподобно, — сказал Липпинкотт.
— Довольно о мелочах, — вмешался Чиун. — Вернемся к картинам.
— Прошу тебя, Чиун! — сказал Римо. — Не сейчас.
Чиун сложил руки на груди, спрятав их в широких рукавах своего синего кимоно, и безразлично воздел глаза к потолку.
— Кому теперь поручена японская сделка? — спросил Римо.
— Моему сыну Рендлу. Сделка вот-вот будет заключена.
— В таком случае за ним надо приглядывать, — сказал Римо. — Где он сейчас?
— Он живет в Нью-Йорке, — сказал Липпинкотт и назвал адрес. — Я передам ему, что вы его посетите.
— Будьте так любезны, — попросил Римо и встал. — Ты готов, папочка?
— Мне так и нельзя разговаривать о бесценных произведениях искусства, вот уже десять-одиннадцать лет хранящихся в моей семье? — спросил Чиун.
— Что это за произведения? — осведомился Липпинкотт.
— Портреты самого благородного, самого мягкого, самого...
— Они вас не заинтересуют, — сказал Римо Липпинкотту.
Он кивком пригласил Чиуна следовать за ним и направился к двери, но на полпути остановился и оглянулся на Липпинкотта.
— Ваш сын, Лэм... — проговорил он.
— Что такое?
— У него были домашние животные?
— Животные? — Липпинкотт застыл. — Не припомню. А что?
— Он никак не соприкасался с животными?
— Насколько я знаю, нет, — ответил Липпинкотт, пожимая плечами. — А в чем, собственно, дело?
— Не знаю, — ответил Римо. — Возможно, к его гибели имеют отношение животные.
— Может быть, вы усматриваете в этом какой-то смысл, но я — нет, — сказал Липпинкотт.
— Я тоже, — согласился Римо. — Еще увидимся.
Он догнал Чиуна и вместе с ним дошел до главной двери. На верхней ступеньке широкой лестницы оба увидели высокую блондинку с большим животом. Прежде чем исчезнуть, блондинка одарила их улыбкой.
— Одного никак не пойму, — сказал Чиун.
— Чего именно?
— Не пойму, откуда берется столько американцев?
— То есть?
— Это первая беременная женщина, которую я увидел в этой стране за год с лишним.
Риме отвлекся: он обратился с вопросом к охраннику у выхода.
— Кто эта блондинка? — спросил он.
— Миссис Липпинкотт.
— Которая?
— Супруга Элмера Липпинкотта-старшего.
— Теперь понятно, почему старик держится таким молодцом, — сказал Римо и подмигнул охраннику.
— А как же! — сказал охранник.
Запершись в кабинете, Элмер Липпинкотт позвонил Елене Гладстоун в машину.
— Эти двое хотели разнюхать что-то насчет животных.
— Понятно, — отозвалась Елена Гладстоун, помолчав.
— Может быть, нам временно залечь?
— Доверьтесь мне, — сказала она и положила трубку на рычаг в салоне серебряного «ягуара». Она вспомнила двоих мужчин, встреченных перед кабинетом Липпинкотта: старика-азиата и молодого американца с проницательным взглядом и гибкими движениями атлета. Впрочем, он не атлет: он не столько силен, сколько грациозен, как балетный танцор. Ей захотелось увидеться с ними снова, особенно с тем, помоложе.
Она оставила машину в гараже около лаборатории «Лайфлайн», вошла в здание и направилась в свой кабинет, откуда сделала два телефонных звонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Хотя состояние семейства измерялось теперь восьмизначной цифрой, приобретенные за долгую жизнь привычки не сдавали позиций: Липпинкотт по-прежнему ел быстро, словно иначе ему придется с кем-то поделиться. Проглотив завтрак, он отставил тарелку и, прихлебывая кофе, взялся за бумаги, аккуратно сложенные на столе.
Лэм мертв. Ему была поручена зарубежная миссия по установлению торговых связей с Красным Китаем для поддержания доллара, но он погиб.
Он не должен был умирать, подумал Липпинкотт. Это не входило в планы.
В 9 утра началась его первая за день деловая встреча. Сняв пиджак и закатав рукав, Элмер Липпинкотт-старший повторил то же самое посетительнице.
— Смерть Лэма не входила в мои планы, — сказал он.
Доктор Елена Гладстоун кивнула и приготовила шприц.
— Несчастный случай, — сказала она. — Это иногда происходит, когда ставится медицинский эксперимент.
На докторе Гладстоун был твидовый костюм и рыжая блузка. Четыре верхних пуговицы на блузке были расстегнуты. Она извлекла из потертого кожаного саквояжа пузырек с прозрачной жидкостью.
— Может быть, нам следует все это прекратить? — спросила она.
— Сам не знаю, — ответил он. — Возможно.
— Ничего, — сказала доктор Гладстоун, — можете простить и забыть. Никто ничего не узнает.
— Нет, черт возьми! — прорычал Липпинкотт. — Я все знаю. Будьте осторожнее!
Доктор Гладстоун кивнула. Ее белоснежные зубы казались жемчужинами на фоне несильного загара, волосы горели огнем.
— Не волнуйтесь, — сказала она. — Дайте мне набрать шприц. Надеюсь, все идет хорошо?
— Моя жена чувствует себя прекрасно. Ваш напарник, доктор Бирс, неотлучно находится при ней.
— А как ваше самочувствие?
Он со смехом потянулся к ее груди. Она отпрянула, и его рука ухватила воздух.
— Елена! — взмолился он. — Я во всеоружии, как бодливый козел.
— Неплохо для мужчины вашего возраста, — сказала она, наполняя шприц бесцветной жидкостью из пузырька.
— Неплохо? Нет, для мужчины моего возраста это просто отлично!
Она взяла его за левую руку и протерла участок кожи смоченным в спирте ватным тампоном. Готовясь сделать ему укол, она говорила:
— Помните, что делясь своей радостью со всеми доступными вам половозрелыми женщинами, вы более не стреляете наугад. Соблюдайте осторожность, иначе наплодите столько Липпинкоттов, что больше не будете знать, что с ними делать.
— Мне бы одного, — сказал он. — И довольно.
Он улыбнулся, когда игла проткнула кожу, представляя себе, как по его жилам разливается здоровье и довольство жизнью. Доктор Елена Гладстоун вводила ему препарат неторопливо; засосав в шприц кровь, она ввела ему в руку получившийся раствор.
— Вот и все, — сказала она, убирая иглу. — Вы в порядке еще на две недели.
— Знаете, я могу пережить вас, — сказал ей Липпинкотт, спуская рукав.
— Возможно, — сказал она.
Он застегнул пиджак на все три пуговицы. У Елены Гладстоун красивая грудь. Странно, что он не замечал этого раньше. Ножки и бедра тоже ничего себе. Не пытаясь скрыть свои намерения, он подошел к двери и запер ее на два замка.
Повернувшись, он увидел на лице доктора Гладстоун широкую улыбку. У нее был большой соблазнительный рот, полный чудесных зубов, и притягательная улыбка. Мужчине трудно устоять перед такой улыбкой, и она почувствовала это. Она сама стала расстегивать блузку, но Элмер Липпинкотт-старший не отпустил ей на это времени. Он с не свойственной для 80-летних стариков стремительностью пересек кабинет, поднял ее сильными руками над полом и поволок к синему замшевому дивану.
Наверху, в спальне Элмера Липпинкотта, проснулась его жена Глория. Сначала она сладко потянулась, потом открыла глаза. Посмотрев направо и не обнаружив рядом мужа, она взглянула на часы на мраморном прикроватном столике. Потом она с улыбкой потянулась к кнопке радом с часами.
Спустя 20 секунд в спальню вошел через боковую дверь высокий зеленоглазый брюнет в спортивной майке и синих джинсах.
Глория Липпинкотт устремила на него выжидательный взгляд.
— Заприте двери, — распорядилась она.
Он запер все двери и замер.
— Обследуйте меня, доктор, — сказала она.
— Для этого я здесь и нахожусь, — ответил доктор Джесс Бирс, широко улыбаясь.
— Изнутри, — уточнила Глория Липпинкотт.
— Конечно, — сказал он. — Для этого я здесь и нахожусь. — Он шагнул к ней, спуская джинсы.
Элмер Липпинкотт застегнул молнию на штанах и опять надел пиджак.
— Вы совсем как молодой, — сказала ему доктор Елена Гладстоун. — Ммммммм....
— А как же! Спасибо здоровому образу жизни, диете и...
— Хорошей дозе любовного раствора из лаборатории «Лайфлайн», — закончила за него рыжая докторша, вставая с дивана и оправляя юбку.
— Я щедро жертвую деньги на благотворительность, — сказал Липпинкотт. — Но ваша лаборатория — первая, отплатившая мне добром за мою щедрость.
— Нам только приятно оказать вам услугу.
На столе у Липпинкотта зазвенел внутренний телефон. Он поспешно схватил трубку.
— Я думаю о тебе, дорогой, — сказала Глория Липпинкотт.
— А я — о тебе. Как самочувствие?
— Превосходно, — ответила жена, борясь со смехом.
— Что тебя развеселило? — поинтересовался Липпинкотт.
— Доктор Бирс. Он меня обследует.
— Все в порядке?
— В полном порядке, — ответила Глория.
— Чудесно, — сказал Липпинкотт. — Делай все, что скажет доктор.
— Можешь не сомневаться, — сказала Глория, — я сделаю все, что он мне скажет.
— Хорошо. Увидимся за обедом.
— Пока, — пропела Глория и повесила трубку.
— Славный парень этот доктор Бирс, — сказал Липпинкотт Елене Гладстоун. — Не отлынивает от работы.
— За это мы ему и платим, — ответила Елена, отвернувшись от старика, чтобы скрыть усмешку, и застегивая блузку.
Начало аллеи, ведущей к обширному имению Липпинкоттов, караулили охранники. У толстых железных ворот в каменной стене в 12 футов высотой дежурила охрана. Охранники бродили вокруг самого дома, за дверью тоже околачивались двое. Один из них позвонил Элмеру Липпинкотту в кабинет, чтобы сообщить о прибытии Римо и Чиуна. Второй повел их по холлу, увешанному оригиналами кисти Пикассо, Миро и Сера, разбавленными гуашевыми миниатюрами Кремонези.
— Какие уродливые картинки! — заметил Чиун.
— Бесценные произведения искусства! — возразил охранник.
Чиун взглядом уведомил Римо о своем мнении об охраннике как о человеке, лишенном вкуса, а то и разума, от которого следует держаться подальше.
— Хорошие картины, — сказал Римо. — Особенно если тебе по душе люди с тремя носами.
— У нас в деревне тоже был художник, — сообщил Чиун. — Вот кто умел рисовать! Волна у него получалась, как настоящая волна, дерево — как дерево. Вот что такое искусство! Но он превзошел себя после того, как я убедил его не терять времени на волны и деревца и заняться делом.
— Сколько твоих портретов он написал? — спросил Римо.
— Девяносто семь, — ответил Чиун. — Но их никто не считал. Хочешь один?
— Нет.
— Возможно, мистеру Липпинкотту захочется их приобрести. Сколько он заплатил вот за эту мазню? — спросил он у охранника.
— Эта картина Пикассо обошлась в четыреста пятьдесят тысяч долларов, — сказал охранник.
— Не понимаю вашего юмора.
— Такой была цена.
— Это правда, Римо?
— Скорее всего.
— За портрет человека с пирамидой вместо головы?
Римо пожал плечами.
— Сколько же мне запросить за мои картины у мистера Липпинкотта, а, Римо? — спросил Чиун и шепотом добавил: — По правде говоря, у меня для всех их не хватает места.
— Долларов сто за все, — предложил Римо.
— С ума сошел! — возмутился Чиун.
— В общем-то ты прав, но ведь ты сам знаешь, как богачи швыряются деньгами, — сказал Римо.
Элмер Липпинкотт как раз провожал доктора Елену Гладстоун к двери кабинета, когда ему позвонил охранник.
— Это двое от правительства по поводу мер безопасности. Я ими займусь. — Он наклонился к уху Елены. — Не забывайте про осторожность.
— Понимаю, — ответила она.
— Вот и хорошо. — Он распахнул дверь.
Елена Гладстоун вышла и встретилась взглядом с Римо. Его глаза были темны, как полуночные пещеры, и у нее перехватило дыхание. Проходя мимо, она задела его, обдав запахом своих духов. Не поворачиваясь, она зашагала прочь.
— Входите, — пригласил Липпинкотт посетителей.
Римо смотрел вслед Елене Гладстоун. Прежде чем скрыться, она бросила на него взгляд, заметила, что он смотрит на нее, смутилась, поспешно отвернулась и пропала за дверью.
Римо вошел в кабинет следом за Чиуном. Запах гиацинта — так пахли духи Елены Гладстоун — остался в его ноздрях.
— Красивая женщина, — сказал он Липпинкотту.
— А пахнет пивоварней, — буркнул Чиун.
— Мой личный врач, — похвастался Липпинкотт, кивком отпустил охранника и закрыл дверь.
— Вам было плохо? — спросил Римо.
— Нет, — ответил Липпинкотт. — Обычный осмотр. Присаживайтесь. Чем обязан?
— Продается девяносто семь картин, — сказал Чиун. — Все они представляют собой портреты одного и того же лица — добрейшего, мягчайшего, благороднейшего...
— Чиун! — одернул его Римо. Он успел развалиться на синем замшевом диване, пропитавшемся запахом духов.
Чиун задержался у окна, глядя на Липпинкотта, грациозно опустившегося в кресло у стола.
— Вам известно, кто мы такие? — спросил Римо.
— Мне известно, что вас направили сюда высокопоставленные люди, чтобы позаботиться о нашей безопасности. Вот и все мои сведения. Меня просили оказать вам содействие, хотя мы столько лет вполне успешно защищаемся сами.
— А как насчет вашего сына, проявившего пристрастие к выпрыгиванию с шестого этажа? Он тоже успешно защищался?
— Лэм был болен. Он не выдержал напряжения.
— Кое-кто в Вашингтоне полагает, что ему оказали в этом помощь.
— Совершенно неправдоподобно, — сказал Липпинкотт.
— Довольно о мелочах, — вмешался Чиун. — Вернемся к картинам.
— Прошу тебя, Чиун! — сказал Римо. — Не сейчас.
Чиун сложил руки на груди, спрятав их в широких рукавах своего синего кимоно, и безразлично воздел глаза к потолку.
— Кому теперь поручена японская сделка? — спросил Римо.
— Моему сыну Рендлу. Сделка вот-вот будет заключена.
— В таком случае за ним надо приглядывать, — сказал Римо. — Где он сейчас?
— Он живет в Нью-Йорке, — сказал Липпинкотт и назвал адрес. — Я передам ему, что вы его посетите.
— Будьте так любезны, — попросил Римо и встал. — Ты готов, папочка?
— Мне так и нельзя разговаривать о бесценных произведениях искусства, вот уже десять-одиннадцать лет хранящихся в моей семье? — спросил Чиун.
— Что это за произведения? — осведомился Липпинкотт.
— Портреты самого благородного, самого мягкого, самого...
— Они вас не заинтересуют, — сказал Римо Липпинкотту.
Он кивком пригласил Чиуна следовать за ним и направился к двери, но на полпути остановился и оглянулся на Липпинкотта.
— Ваш сын, Лэм... — проговорил он.
— Что такое?
— У него были домашние животные?
— Животные? — Липпинкотт застыл. — Не припомню. А что?
— Он никак не соприкасался с животными?
— Насколько я знаю, нет, — ответил Липпинкотт, пожимая плечами. — А в чем, собственно, дело?
— Не знаю, — ответил Римо. — Возможно, к его гибели имеют отношение животные.
— Может быть, вы усматриваете в этом какой-то смысл, но я — нет, — сказал Липпинкотт.
— Я тоже, — согласился Римо. — Еще увидимся.
Он догнал Чиуна и вместе с ним дошел до главной двери. На верхней ступеньке широкой лестницы оба увидели высокую блондинку с большим животом. Прежде чем исчезнуть, блондинка одарила их улыбкой.
— Одного никак не пойму, — сказал Чиун.
— Чего именно?
— Не пойму, откуда берется столько американцев?
— То есть?
— Это первая беременная женщина, которую я увидел в этой стране за год с лишним.
Риме отвлекся: он обратился с вопросом к охраннику у выхода.
— Кто эта блондинка? — спросил он.
— Миссис Липпинкотт.
— Которая?
— Супруга Элмера Липпинкотта-старшего.
— Теперь понятно, почему старик держится таким молодцом, — сказал Римо и подмигнул охраннику.
— А как же! — сказал охранник.
Запершись в кабинете, Элмер Липпинкотт позвонил Елене Гладстоун в машину.
— Эти двое хотели разнюхать что-то насчет животных.
— Понятно, — отозвалась Елена Гладстоун, помолчав.
— Может быть, нам временно залечь?
— Доверьтесь мне, — сказала она и положила трубку на рычаг в салоне серебряного «ягуара». Она вспомнила двоих мужчин, встреченных перед кабинетом Липпинкотта: старика-азиата и молодого американца с проницательным взглядом и гибкими движениями атлета. Впрочем, он не атлет: он не столько силен, сколько грациозен, как балетный танцор. Ей захотелось увидеться с ними снова, особенно с тем, помоложе.
Она оставила машину в гараже около лаборатории «Лайфлайн», вошла в здание и направилась в свой кабинет, откуда сделала два телефонных звонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18