Руби оставалось уповать, что доктор Гладстоун не заметит перемены.
Осторожно, стараясь не выронить скальпель, Руби ухватила его поудобнее и принялась резать острым лезвием брезентовую ленту, которой была перехвачена ее правая рука.
Представ перед пленницей, доктор Гладстоун сообщила ей:
— Ваши друзья ушли.
Руби ничего не ответила.
— Они не оставили вам никакого сообщения, хотя не исключали, что вы можете заглянуть к нам после них. — Доктор Гладстоун улыбнулась.
— Болваны! — скрипнула зубами Руби.
— Возможно, — согласилась доктор Гладстоун. — А теперь настало время заняться вами.
На глазах у Руби она вынула из шкафчика одноразовый шприц и пузырек с прозрачной жидкостью. Она стояла спиной к Руби. Та отчаянно пыталась разрезать ленту на правом запястье. Сперва она почувствовала, что брезент начинает поддаваться, потом по руке потекло что-то теплое: она порезалась. Это ее не обескуражило: она продолжала бороться за жизнь.
Доктор Гладстоун говорила, не поворачиваясь к Руби:
— Мне бы хотелось придумать для вас что-нибудь пооригинальнее. Скажем, патологический страх перед автомобилями. Потом было бы достаточно выкинуть вас на середину Таймс-сквер.
— В этом городе нет ничего естественнее страха перед автомобилями, — откликнулась Руби.
Доктор Гладстоун набрала в шприц прозрачной жидкости и убрала пузырек в шкаф.
— Боюсь, что вы правы. В любом случае у нас нет времени на эксперименты. Придется применить простенький способ, вроде инъекции яда кураре.
Руби предприняла последний, отчаянный натиск — и брезентовая лента лопнула. Она занесла было руку со скальпелем, чтобы освободить левую руку, но в этот момент доктор Гладстоун обернулась. Правая рука Руби упала на койку.
Держа наполненный шприц перед глазами, доктор Гладстоун шагнула к Руби. Левой рукой она нащупала локтевую вену на левой руке своей пленницы и расправила кожу, чтобы не промахнуться. Шприц уже был занесен.
— Вы уж простите, — молвила она.
— Ни за что! — ответила Руби и нанесла правой рукой молниеносный удар, вложив в него всю силу, которую только смогла собрать в прикрученном к койке туловище.
Сверкнув в воздухе, скальпель вонзился в шею Елены Гладстоун с левой стороны. Руби не отдернула руку, как теннисистка, привыкшая сопровождать удар ракеткой.
Шприц упал на сияющий белизной пол. Глаза доктора Гладстоун широко распахнулись. Она успела понять, что произошло. Из перерезанного горла хлынула кровь. Она попыталась закричать, но у нее получился только булькающий звук, заглушенный шумом падения.
Римо и Чиун, обнаружившие за вторым кабинетом Елены Гладстоун лесенку, спускались вниз, когда до них донеслись неясные звуки.
— Скорее, Чиун! — сказал Римо и пустился бегом.
Чиун, наоборот, замедлил шаг и сказал с улыбкой:
— Слишком поздно, Римо. Руби обошлась без нашей помощи.
Римо не услышал его слов. Распахнув тяжелую стальную дверь, он ввалился в палату.
Елена Гладстоун лежала на полу бездыханная. На белоснежный пол продолжала хлестать ее алая кровь.
Руби ожесточенно пилила окровавленным скальпелем брезентовую ленту на своем левом запястье. Подняв глаза на замершего у двери Римо, она взвизгнула:
— Как я забыла, что на тебя никогда нельзя рассчитывать?!
Римо с улыбкой полез в карман, вытащил оттуда затычки и вставил их себе в уши.
— Заткнись! — примирительно произнес он.
За его спиной вырос Чиун. Видя, что Руби попрежнему не может встать, он шепотом сказал Римо:
— Если хочешь, я удалюсь, чтобы ты мог овладеть ею, воспользовавшись ее беспомощностью. Только помни: ребенок мой.
— Если ты полагаешь, что я способен подойти близко к чернокожей фурии, вооруженной кинжалом, то ты свихнулся!
— Эй, вы! Может, перестанете трепаться и поможете мне? Я устала пилить! — проорала Руби.
Глава четырнадцатая
Доктор Джесс Бирс поднял телефонную трубку. Звонила Хейзл, юная регистраторша из лаборатории «Лайфлайн». Бирс находился в своей комнате. Через две двери располагалась спальня Элмера Липпинкотта-старшего и его молодой жены Глории.
Слушая Хейзл, Бирс все больше бледнел.
— Значит, так, Хейзл, — сказал он. — Закрой лабораторию. Оставь все как есть. Да, и ее. Запри двери и ступай домой. Я приду и сам всем займусь. Нет, никакой полиции! Я зайду к тебе домой и все объясню. — Он деланно усмехнулся. — Я уже давненько у тебя не был, моя сладенькая, и здорово соскучился.
Дождавшись согласия, он закончил разговор словами:
— Думай обо мне. Я скоро приду.
Повесив трубку, он заторопился в хозяйскую спальню.
Глория Липпинкотт была одна. Она сидела перед зеркалом, подводя глаза и колыхая животом.
— Елена мертва, — сообщил Бирс, затворяя за собой дверь.
Глория спокойно положила тушь и повернулась.
— Как это случилось?
— Не знаю. Регистраторша нашла ее с перерезанным горлом. Говорит, что видела ее в обществе тех двоих, которые заходили к твоему мужу: старого китайца и молодого хлыща.
— Черт, я почувствовала, что не оберешься беды, когда услышала о них от Элмера. А что регистраторша? Она не проболтается?
— Нет, — ответил Бирс. — Я приказал ей все запереть, отправляться домой и ждать меня. Она послушается: ведь она по мне сохнет.
— Как все остальные, — сказала Глория.
— Включая присутствующих, — усмехнулся Бирс.
— Не обольщайся, — одернула его Глория. — Ты — всего лишь инструмент с инструментом. Не забывай об этом.
— Я помню, — сказал Бирс понуро.
— Нас обоих интересует во всем этом одно: деньги. Не считаешь же ты, что мне нравится уродовать свою фигуру, вынашивая твоего ребенка.
— Как знать? Может, еще понравится.
Глория не ответила. Она в задумчивости барабанила пальцами по туалетному столику.
— Хорошо, — решила она. — Осталось избавиться от Дугласа.
— А как быть со стариком? — спросил Бирс.
— Ждать. Может быть, мы займемся им позже, если он переживет все обрушившиеся на него удары. В конце концов, ему уже восемьдесят! Он может в любую минуту отбросить копыта и без нашей помощи.
— Не нравится мне это, — признался Бирс. — Может, лучше затаиться?
— Любовничек празднует труса? — поддразнила его Глория. — Нет уж, мы зашли слишком далеко и не можем остановиться. Не думаю, чтобы кто-нибудь связал гибель Елены со смертью Лэма и Рендла. А хоть бы и связал! Мы не присутствовали при кончине этих двух олухов. Ты — всего лишь домашний врач, чья задача — обеспечить Элмеру Липпинкотту рождение здоровенького детеныша.
Джесс Бирс поджал губы, обдумывая положение. Потом он кивнул.
— Где я найду Дугласа? — спросил он.
— Самое забавное, что он здесь. Старик вызвал его сюда.
— Старик по крайней мере не собирается каяться в грехах?
— Не понимаешь ты Липпинкоттов, Джесс! Ну, помучался он угрызениями совести, оплакал своих прощелыг, но к утру снова стал молодцом. Дуглас понадобился ему для того, чтобы передать ему дела, которыми раньше занимались его братья.
— Понятно. Как я это сделаю?
Она задумалась, сунув в рот указательный палец.
— Я вызову Элмера сюда, а ты спустишься вниз и пришьешь третьего прощелыгу.
Бирс кивнул.
— Ты сможешь имитировать сердечный приступ?
— Еще как! — сказал Бирс. У меня припасены препараты для любой имитации.
— Отлично! А теперь выметайся. Мне надо докраситься. Через десять минут я позову Элмера. Можешь обработать Дугласа в кабинете. Только сперва дай мне докрасить глаза. — Она улыбнулась Бирсу. — Ведь мне надо будет задержать Элмера.
— Кто же устоит перед тобой!
— Льстец! Тебе не мешает это брюхо, которым ты меня наградил?
— Оно не помешало бы мне, даже если бы выросло еще вдвое.
— Пошел вон, не отвлекай меня! Через десять минут он поднимется сюда.
Римо вел машину, Чиун сидел сзади. Руби излагала то, что узнала от доктора Гладстоун.
— Это она убила обоих Липпинкоттов, — говорила Руби. — А до этого — Зака Мидоуза.
— Кто такой Зак Мидоуз? — спросил Римо.
— Частный детектив, написавший письмо президенту насчет заговора с целью убийства Липпинкоттов. Она убила и его, и того, кто навел Мидоуза. Потом наступила очередь двоих братьев.
— А теперь мертва и она сама, — сказал Римо. — Зачем же мы торопимся к Липпинкотту?
— Она сказала еще кое-что, — ответила Руби.
— Выкладывай! — потребовал Римо.
— Наверное, она восхищалась моим фокусом с карандашами, — сказал Чиун.
— Нет, — ответила Руби.
— Но фокус ее сильно впечатлил, — сказал Чиун.
— Выкладывай! — повторил Римо.
— Я спросила ее, почему она ополчилась на Липпинкоттов, а она и говорит: «Мы покончим со всей семейкой».
— Ну и что? Ведь ее больше нет в живых, — сказал Римо.
— Она сказала «мы», а не "я". У нее есть сообщник.
— Или сообщники, — молвил Чиун. — Слово «мы» не свидетельствует о том, что сообщник всего один.
— Правильно, — согласилась Руби. — Но и это не все.
— Она еще что-то сказала? — спросил Римо.
— Да, что деньги Липпинкоттов перейдут к ним. Я обмолвилась, что наследникам это придется не по вкусу. А вот каким был ее ответ: «Это мы еще поглядим!»
— Как это понимать? — спросил Римо.
— А так, что у нее есть сообщник в самом семействе.
— Старик, — решил Римо — Он с самого начала мне не понравился.
— Предубеждение против возрастной группы! — возмутился Чиун. — Никогда не слышал более предвзятого утверждения! Сознайся, что он не понравился тебе только потому, что стар.
— Вполне возможно, — согласился Римо. — Старики — все равно что шило в заднице: они день и ночь только и делают, что ноют, препираются, брюзжат. То им лифты не нравятся, то записки под дверями. Всегда найдут, к чему прицепиться.
— Патологический случай предубеждения против определенной возрастной группы. Впрочем, чего еще ждать от расиста, женоненавистника и империалиста? — вознегодовал Чиун.
— Совершенно справедливо, папочка, — согласилась с ним Руби.
Римо стиснул зубы и еще быстрее помчался по автостраде, ведущей на север, к имению Липпинкоттов.
Элмер Липпинкотт-старший чувствовал себя гораздо лучше. Молодой жене был известен способ, как вернуть ему хорошее настроение. Накануне он не знал, куда деться от чувства вины за смерть двоих сыновей, сегодня же он смотрел на это по-другому. Во-первых, они не были ему родными детьми. У него вообще не было сыновей. Доктор Гладстоун получила у себя в лаборатории убедительное подтверждение этому: она не только взяла у всех троих младших Липпинкоттов анализы крови без их ведома, но и представила неопровержимое доказательство того, что Липпинкотт-старший всю жизнь страдал бесплодием. Стать отцом он никак не мог. Лэм, Рендл и Дуглас были всего лишь отпрысками обманщицы-жены, которая, слава Богу, уже легла в могилу.
Глория втолковала ему, что у него не было оснований ощущать вину. С другой стороны, они умерли, а он этого не хотел. Обнимая его, Глория навела ясность и в этом вопросе.
«Фатальное стечение обстоятельств, — сказала она. — Их смерть не входила в твои планы, так что ты не должен казнить себя. Несчастный случай!»
Поразмыслив, он обрел душевное равновесие. Скоро благодаря чудодейственным лекарствам доктора Гладстоун у него родится настоящий сын. Он снова стал мужчиной, при его участии Глория зачала ребенка.
А как же быть с Дугласом, последним из троицы? Разве его вина, что его мамаша наставляла мужу рога? Нет, Элмер Липпинкотт всю жизнь будет относиться к нему как к родному сыну.
Таково было его решение. Беседа с сыном протекала в дружеских тонах, но ее прервал телефонный звонок.
— Да, дорогая, — сказал он. — Конечно! Уже иду. Может быть, привести Дугласа? Понимаю, понимаю. — Повесив трубку, он сказал сыну: — Подожди меня, Дуг, хорошо? Глории понадобилось что-то мне сказать. Я мигом.
— Конечно, папа, — ответил Дуглас Липпинкотт.
Он был младшим из троих сыновей и больше всего походил на Липпинкотта-старшего. Движениям его была присуща энергичность, не растраченная за годы сидения на совещаниях и на банкетах. Элмер Липпинкотт часто думал о том, что Дуглас — единственный из троих, кого он хотел бы видеть на своей стороне в кабацкой потасовке.
Дуглас Липпинкотт проводил отца улыбкой. Эта Глория определенно помыкает стариком. Он лает, повинуясь ее команде, как верный пес, и спешит на ее зов. Трагедия, разразившаяся в семье Липпинкоттов, не могла не отразиться и на ней, однако Дуглас подозревал, что ей не составит особого труда выстоять. Он слишком часто замечал ее алчный взгляд, чтобы наивно полагать, что она любит старика за его достоинства. На самом деле она питала привязанность к его миллиардам.
Дуглас направился в угол кабинета, где стоял письменный стол, и взял со стола пепельницу с выдвижной клюшкой для гольфа. Он сам подарил ее отцу несколько лет тому назад как намек на необходимость отдыха. Однако старик и слышать не хотел об отдыхе. Он ни разу не использовал клюшку по назначению.
На стопе лежал круглый ластик. Дуглас положил на пол бумажный стаканчик, выдвинул клюшку и попытался загнать ластик в стаканчик с расстояния шести футов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18