Тимофеич — рачительных хозяин, не выпивоха, ни драчун, жену любил, детей обожал. А уж творческие способности убитого — достаточно поглядеть на его картины.
Не слушая отнекиваний, женщина заставила меня ещё раз полюбоваться разрисованными стенами дома, вытащила из-за печки, завернутые в чистую тряпицу, листы ватмана с картинками и портретами. Знаток я в живописи, честно говоря, никакой, даже меньше, чем никакой, но творения Тимофеича мне понравились. Особенно, на «росбетоновскую» тематику. Да и портреты хороши, главное — узнаваемы. Вот — Суворов, вот — генеральный задрал гоолву к потолку… А вот — Боже мой, как же он подметил черты характера моей подружки — Светка глядит на меня, обиженно и насмешливо… Мастер вечерней смены… Кадровик… Вартаньян…
— Друзья у Федора Тимофеевича были?
— Как же без друзей? — обидчиво поджала губы вдова. — Тянулись к нему люди, как на огонек. Тот же Суворов — дрянь человек, пьянь и матерщинник, а посидит с моим мужиком за чаем — трезвеет, перестает браниться. Со всеми Тимофеич язык находил, ко всем душой прилипал. Вот только соседа не любил, как завидит — день волком ходит, пачку сигарет высмаливает…
— А кто — сосед?
Спросил и точно знал ответ. Сердце колотилось, будто полковой барабан в старой царской армии. Зря сожалел о потерянном времени, оно вовсе не потеряно, вон какую находку подбросило!
— Дряной старикашка. Дед Ефим. Он на Росбетоне работает сторожем…
Итак, пересеклись дорожки воротного стража и доброго бетонщика. О такой удаче я только мечтать мог. Уж не дед ли Ефим подстроил падение плиты на Тимофеича — не сам, естественно, при помощи той же крановщицы?
— Что не поделили? Соседи ведь…
— Грешно сказать, но таких соседей — в гробу видеть! Сколько дед принес нам горестей — ни в одной книжке не опишешь. То милицию наведет — дескать, Тимофеич в баньке фальшивые деньги рисует. То дохлую кошку перебросит через забор… А давеча, перед самой кончиной Феденьки, царство ему небесное, что удумал, гнилая кочерыжка. Сам не заявился — боится, небось, соседского парнишку подослал. Так и так, порешил кабанчика прирезать, одолжите тесачок, возверну, мол, с добрым шматком сальца…
В душе у меня заныло, будто там непонятным образом очутился больной зуб.
— Что за тесачок?
— Дед Феденьки с фронта привез. Острый — ужас… Хозяин в баньке был, а я по бабской доброте не отказала… На второй день перехватила Ефима около калитки и спрашиваю тесачок. А этот злодеюга круглит воровские глазища. Что ты, Ларисочка, не брал я, напраслину возводишь. Да и кабанчика, мол, рано резать — пусть жирку нагуляет… Так и пропал ножик, одни ножны и остались…Грешна, муженьку ничего не сказала, побоялась, как бы он не начистил морду ворюге…
Обозначились две зацепки, связанные между собой: соседство деда Ефима с Тимофеичем и судьба чертова гитлеровского кинжала. Плюс — развалился миф о поездках бывшего сексота органов на садовый участок. Зачем он, спрашивается, владельцу обширного подворья на берегу реки на окраине Кимовска?
Молодчаги, ребятишки, круто завернули, — щедро похвалил я в душе изобретательных преступников, только одного не учли — наличие умного сыщика, замаскированного под начальника пожарно-сторожевой слшужбы Росбетона. Как бы им эта оплошка боком не вышла, геморроидной шишкой не вспухла.
Я невольно поглядел в окошко.
За забором, разделяющим два участка, дед кормил собаку. Трепал её за уши, подсовывал в миску куски мяса, а сам нет-нет да поглядывал в сторону соседского домишки. Будто прислушивался к неприятному для него разговору.
— Спасибо за угощение, — поднялся я из-за стола. — Молоко вкуснейшее, давно такого не пробовал. И — за беседу
— Заходьте на сорок дней и… вообще, — всхлипнула вдова, закрыв лицо согнутой в локте рукой.
— Трудно сейчас… работы много…
Женские слезы мигом выбивают меня из состояния равновесия. Утешать, сочувствовать не люблю и не умею. Единственное спасения — в ногах. Вышел на крылечко, неприметно покосился на соседский участок. Дед Ефим все ещё играл с собакой, делал вид — увлечен этим занятием, ничего и никого вокруг себя не видит. Да и мне сйчас не очень-то хочется заниматься болтовней со старым бандитом. Не то настроение.
Впереди аналогичный визит к семье Суворова.
Если сказать откровенно, без рисовки, я ничего хорошего от посещения усадьбы второго погибшего работяги не ожидал. Нет же рядом с ним второго деда Ефима. Лично мне одного хватает по самую завязку, не дай Бог, образуется «копия» — не долго ума лишиться, после зоны «освоить» психушку.
Закадычный дружок Тимофеича проживал тоже по соседству с рекой, на опушке вытоптанного в поисках грибов леса. Вообще-то, лесом поименовать его можно с большим трудом — хилые деревья цепляются извиващимися корнями за глинистую землю, каракаются на небольшую возвышенность. Как это сейчас делаю я, порешив сократить дорогу к суворовскому подворью.
Не успел втиснуть правую ногу в скользкую выбоину сделанной, видимо, рыбаками ступеньки — сверху прямо на мою многогрешную голову скатилась огромная каменюга. Прямо-таки — глыба. Не заметь её во время, валяться бы мне на речном берегу с ппроломленным черепом. С трудом уклонился. Ах, сволочи, вот до чего дошли! Явное покушение на зека-сыщика при исполнении им почти служебных обязанностей!
Позабыв об длительном отсутствии тренировок и о том, что — безоружен, птицей взлетел на взлобок. Поздно. Киллер либо мальчишка-озорник исчез. Только успел заметить перебегающую от дерева к дереву мужскую фигуру.
Крутые ребятишки, снова то ли осудил, то ли похвалил я преступников, придется держать хвост трубой, ушки на макушке, нос — пистолетом. Вопрос не о раскрытии убийств — о сохранении собственной жизни, которая почему-то так мне дорога.
Оставив мысль о дурацком сокращении дороги, я выбрался к указанному мне «микрорайону». Это так зовется у почтовиков и милиционеров пяток прижашихся друг к другу домишек.
В каком из них проживает семья убитого?
Потоптался возле крайней лачуги, выждал появления сопливого пацаненка, загнавшего на забор кошку и теперь натраваливающего на неё злющую дворнягу.
— Пацан! — окликнул я живодера. — Не мучай животину. Лучше подскажи, где живут Суворовы?
Сопляк отвернулся от кошки, с любопытством оглядел мужика-идиота.
— Вроде, не слыхал — рынок у нас, — голосом опытного политика посвятил он меня в страшнеюшую иайну двадцатого века. — Значится, любой труд требовается оплатить. Мой — тожеть.
Вот тебе бабушка и Юрьев день! Едва лесяток годков отмахал и уже — предприниматель, «новый русский».
— И сколько ты возьмешь за подсказ?
Пацан задумался. Его душу разрывали сомнения. Запросишь много — фрайер отвалит, мало — урон своему карману.
— Пять баксов, — нерешительно промолвил он, готовясь немедля сбросить цену. — На мороженное.
Посмеиваясь про себя, я протянул юному бизнесмену десятку. Видимо. решив — больше из «фрайера» не выжмешь, он схватил деньги и принялся внимательно разглядывать. Наверно, подсмотрел в магазине, как кассирша проверяет подозрительные банкноты.
— Так где же живут Суворовы?
— Где, где? — отскочив на безопасное расстояние, передразнил меня парнишка. — Сам стоит возле ихнего дома и сам спрашивает… Фрайер лапотный!
На калитке — здоровенный замок, вдвое больше того, который Светка отправила в мусорный контейнер. Такой же висит на дверях дома.
— Чаво зыркаешь? — подобрел пацан. — С»ехали Суворовы. Как дядьке Николаю требуху выпустили — подались к родичам.
— Куда?
Ответить маьчишка ен успел.
— Брысь, паскудник! — раздался хорошо знакомый старческий голос и «бизнесмена» будто кошка за забор уволокла.
За моей спиной ехидно ухмыляется… дед Ефим.
— Вы?
— Добрый вечер, Сергеич. Я за рыбкой припожаловал — хорошую рыбку здешние рыбаки ловят. Гляжу — знакомец… Тожеть за рыбкой, аль по другой надобности?
— Пантелеймонов откомандировал поглядеть, как живут семьи погибших рабочих, не нужна ли помощь?
— Погляди-ка, заботу проявляет. Молодец мужик, справедливый. А Суворовых-то нетути, пацаненок правду сказал — уехали в Сибирь-матушку, тамо у Фроськи родня проживает…
Я внимательно слушал стариковскую болтовню, оглядывал его, сверяя слегка согнутую фигуру со скользнувшей между деревьями фигурой киллера. Ни малейшего сходства… И все же появление воротного стража после того, как я видел его забавляющегося с собакой рядом с домом, не подается разгадке… Пока не подается…
11
Целую неделю ходил сам не свой — в голове перемешались последние события, несомненно связанные с таинственым убийством Вартаньяна. Бессмысленная гибель Тимофеича, смерть под колесами грузовика бородатого Суворова. Казалось бы, ничем не связанные между собой трагические события подкреплялись странным поведением деда Ефима, упрочнялись загадочным разговором в офисе «крыши», окутывались серым туманом передачи ещё не распознаного конверта.
Короче — ералаш, в котором предстояло разобраться, разложить по кармашкам и полочкам. Ибо только путем наведения порядка в сплетении разнообразных фактов и фактиков можно докопаться до имен убийц, извлечь из провала причины и взаимосвязь всего происшедшего в мирном, на первый взгляд, железобетонном предприятии.
Единственное достижение — раскрыта тайна гитлеровского кинжала, «тесачка». И — прояснился действительный, а не нарисованный, облик воротного стража.
Впрочем, «прояснение» — условное, над бывшим сексотом придется долго ещё работать, разбирать деда Ефима на отдельные детали, каждую из которых рассматривать под микроскопом.
Первое желание — сообщить все известное мне Ромину. В конце концов, я — лицо однажды пострадавшее, битое-перебитое до крови, до синяков, мне ли вступать в схватку с опытными преступниками, если для этого существует уголовный розыск, работают милиция и прокуратура?
И снова, в который уже раз, я одернул себя, пригасил разгорающиеся инстинкты. Проще всего взвалить решение проблем на официальные органы, отойти в сторону? Если решил возвратиться в извергнувшее меня лоно родной матери-уголовки, придется потрудиться, делом доказать свою пригодность. Без этого не сработают самые жалостливые заверения, самые искренние обещания.
Но без помощи со стороны мне не обойтись. Слишком разветвленным становится расследование, слишком много наслаивается дополнительных «подверсий», часть которых придется отметать, а из оставшихся выращивать новое «дерево».
Подумал, поколебался и вечером позвонил на квартиру некстати заболевшего Славки. Если не помощи, то хотя бы совета ожидать я вправе, не о собственной безопасности пекусь, не свою задницу оберегаю.
Ответный хрип можно назвать человеческим голосом с некоторой натяжкой — нечто среднее между жалобным рычанием подраненного зверя и писком младенца.
— Накричался на бедную жену, развратник? — невесело пошутил я. — Или от жадности кусок черствого хлеба в горле застрял?
— Врачи говорят: ангина… Встретиться не могу — пообщаемся по телефону… Что нового?
Разговаривать из застекленной конторки вестибюля все равно, что выступать на общем собрании работников Росбетона. К лифту и из лифта проходят сотрудники, из производственных цехов выскакивают работяги. Каждый с любопытством оглядывает начальника пожарно-сторожевой службы, недавно получившего втык от начальства. Слухами буквально пропитан воздух предприятия, они сочатся из любопытных взглядов, слышатся в женской болтовне, в беседах инженеров и техников. Мне кажется, что даже осточертевшее сочетание букв — РОСБЕТОН ехидно колышится, насмешливо скалится.
Можно, конечно, позвонить из дому, но мне не хочется покидать рабочее место, привлекая этим ещё большее внимание. Неужто уже уволили? Или подался к медикам за справкой о болезни?
Впрочем, почему бы не пойти навестить больного? Что в этом криминального, если во мне так и бурлит соболезнование, изливается наружу сострадание?
— Если позволишь навестить тебя дома — расскажу.
— Навестить?
В вопросе — недоумение. И — зря. То, что я до отсидке работал в уголовке ни от кого не скрыть, значит, знаком с сыщиками, с тем же Роминым. Наоборот, большее подозрение вызовет демонстративное «незнакомство».
— Вот именно — навестить! Только пообещай не кусаться и не падать в женский обморок.
Наверно, аналогичные мысли осенили и Славку. Он часто-часто замемекал, громко откашлялся и буркнул: приходи.
Пришлось позвонить генеральному и демонстративно громко попросить разрешения отлучиться по делам на часик с небольшим хвостиком. Ибо этот «хвостик» необходим для деловых переговоров двух сыщиков: действующего и отставного.
Занятый делами Пантелеймонов буркнул нечто среднее между «вались ко всем чертям» и «можешь вообще не появляться».
Я предпочел первое, ибо «ангинистый» Славка как нельзя больше смахивал на рогатого беса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Не слушая отнекиваний, женщина заставила меня ещё раз полюбоваться разрисованными стенами дома, вытащила из-за печки, завернутые в чистую тряпицу, листы ватмана с картинками и портретами. Знаток я в живописи, честно говоря, никакой, даже меньше, чем никакой, но творения Тимофеича мне понравились. Особенно, на «росбетоновскую» тематику. Да и портреты хороши, главное — узнаваемы. Вот — Суворов, вот — генеральный задрал гоолву к потолку… А вот — Боже мой, как же он подметил черты характера моей подружки — Светка глядит на меня, обиженно и насмешливо… Мастер вечерней смены… Кадровик… Вартаньян…
— Друзья у Федора Тимофеевича были?
— Как же без друзей? — обидчиво поджала губы вдова. — Тянулись к нему люди, как на огонек. Тот же Суворов — дрянь человек, пьянь и матерщинник, а посидит с моим мужиком за чаем — трезвеет, перестает браниться. Со всеми Тимофеич язык находил, ко всем душой прилипал. Вот только соседа не любил, как завидит — день волком ходит, пачку сигарет высмаливает…
— А кто — сосед?
Спросил и точно знал ответ. Сердце колотилось, будто полковой барабан в старой царской армии. Зря сожалел о потерянном времени, оно вовсе не потеряно, вон какую находку подбросило!
— Дряной старикашка. Дед Ефим. Он на Росбетоне работает сторожем…
Итак, пересеклись дорожки воротного стража и доброго бетонщика. О такой удаче я только мечтать мог. Уж не дед ли Ефим подстроил падение плиты на Тимофеича — не сам, естественно, при помощи той же крановщицы?
— Что не поделили? Соседи ведь…
— Грешно сказать, но таких соседей — в гробу видеть! Сколько дед принес нам горестей — ни в одной книжке не опишешь. То милицию наведет — дескать, Тимофеич в баньке фальшивые деньги рисует. То дохлую кошку перебросит через забор… А давеча, перед самой кончиной Феденьки, царство ему небесное, что удумал, гнилая кочерыжка. Сам не заявился — боится, небось, соседского парнишку подослал. Так и так, порешил кабанчика прирезать, одолжите тесачок, возверну, мол, с добрым шматком сальца…
В душе у меня заныло, будто там непонятным образом очутился больной зуб.
— Что за тесачок?
— Дед Феденьки с фронта привез. Острый — ужас… Хозяин в баньке был, а я по бабской доброте не отказала… На второй день перехватила Ефима около калитки и спрашиваю тесачок. А этот злодеюга круглит воровские глазища. Что ты, Ларисочка, не брал я, напраслину возводишь. Да и кабанчика, мол, рано резать — пусть жирку нагуляет… Так и пропал ножик, одни ножны и остались…Грешна, муженьку ничего не сказала, побоялась, как бы он не начистил морду ворюге…
Обозначились две зацепки, связанные между собой: соседство деда Ефима с Тимофеичем и судьба чертова гитлеровского кинжала. Плюс — развалился миф о поездках бывшего сексота органов на садовый участок. Зачем он, спрашивается, владельцу обширного подворья на берегу реки на окраине Кимовска?
Молодчаги, ребятишки, круто завернули, — щедро похвалил я в душе изобретательных преступников, только одного не учли — наличие умного сыщика, замаскированного под начальника пожарно-сторожевой слшужбы Росбетона. Как бы им эта оплошка боком не вышла, геморроидной шишкой не вспухла.
Я невольно поглядел в окошко.
За забором, разделяющим два участка, дед кормил собаку. Трепал её за уши, подсовывал в миску куски мяса, а сам нет-нет да поглядывал в сторону соседского домишки. Будто прислушивался к неприятному для него разговору.
— Спасибо за угощение, — поднялся я из-за стола. — Молоко вкуснейшее, давно такого не пробовал. И — за беседу
— Заходьте на сорок дней и… вообще, — всхлипнула вдова, закрыв лицо согнутой в локте рукой.
— Трудно сейчас… работы много…
Женские слезы мигом выбивают меня из состояния равновесия. Утешать, сочувствовать не люблю и не умею. Единственное спасения — в ногах. Вышел на крылечко, неприметно покосился на соседский участок. Дед Ефим все ещё играл с собакой, делал вид — увлечен этим занятием, ничего и никого вокруг себя не видит. Да и мне сйчас не очень-то хочется заниматься болтовней со старым бандитом. Не то настроение.
Впереди аналогичный визит к семье Суворова.
Если сказать откровенно, без рисовки, я ничего хорошего от посещения усадьбы второго погибшего работяги не ожидал. Нет же рядом с ним второго деда Ефима. Лично мне одного хватает по самую завязку, не дай Бог, образуется «копия» — не долго ума лишиться, после зоны «освоить» психушку.
Закадычный дружок Тимофеича проживал тоже по соседству с рекой, на опушке вытоптанного в поисках грибов леса. Вообще-то, лесом поименовать его можно с большим трудом — хилые деревья цепляются извиващимися корнями за глинистую землю, каракаются на небольшую возвышенность. Как это сейчас делаю я, порешив сократить дорогу к суворовскому подворью.
Не успел втиснуть правую ногу в скользкую выбоину сделанной, видимо, рыбаками ступеньки — сверху прямо на мою многогрешную голову скатилась огромная каменюга. Прямо-таки — глыба. Не заметь её во время, валяться бы мне на речном берегу с ппроломленным черепом. С трудом уклонился. Ах, сволочи, вот до чего дошли! Явное покушение на зека-сыщика при исполнении им почти служебных обязанностей!
Позабыв об длительном отсутствии тренировок и о том, что — безоружен, птицей взлетел на взлобок. Поздно. Киллер либо мальчишка-озорник исчез. Только успел заметить перебегающую от дерева к дереву мужскую фигуру.
Крутые ребятишки, снова то ли осудил, то ли похвалил я преступников, придется держать хвост трубой, ушки на макушке, нос — пистолетом. Вопрос не о раскрытии убийств — о сохранении собственной жизни, которая почему-то так мне дорога.
Оставив мысль о дурацком сокращении дороги, я выбрался к указанному мне «микрорайону». Это так зовется у почтовиков и милиционеров пяток прижашихся друг к другу домишек.
В каком из них проживает семья убитого?
Потоптался возле крайней лачуги, выждал появления сопливого пацаненка, загнавшего на забор кошку и теперь натраваливающего на неё злющую дворнягу.
— Пацан! — окликнул я живодера. — Не мучай животину. Лучше подскажи, где живут Суворовы?
Сопляк отвернулся от кошки, с любопытством оглядел мужика-идиота.
— Вроде, не слыхал — рынок у нас, — голосом опытного политика посвятил он меня в страшнеюшую иайну двадцатого века. — Значится, любой труд требовается оплатить. Мой — тожеть.
Вот тебе бабушка и Юрьев день! Едва лесяток годков отмахал и уже — предприниматель, «новый русский».
— И сколько ты возьмешь за подсказ?
Пацан задумался. Его душу разрывали сомнения. Запросишь много — фрайер отвалит, мало — урон своему карману.
— Пять баксов, — нерешительно промолвил он, готовясь немедля сбросить цену. — На мороженное.
Посмеиваясь про себя, я протянул юному бизнесмену десятку. Видимо. решив — больше из «фрайера» не выжмешь, он схватил деньги и принялся внимательно разглядывать. Наверно, подсмотрел в магазине, как кассирша проверяет подозрительные банкноты.
— Так где же живут Суворовы?
— Где, где? — отскочив на безопасное расстояние, передразнил меня парнишка. — Сам стоит возле ихнего дома и сам спрашивает… Фрайер лапотный!
На калитке — здоровенный замок, вдвое больше того, который Светка отправила в мусорный контейнер. Такой же висит на дверях дома.
— Чаво зыркаешь? — подобрел пацан. — С»ехали Суворовы. Как дядьке Николаю требуху выпустили — подались к родичам.
— Куда?
Ответить маьчишка ен успел.
— Брысь, паскудник! — раздался хорошо знакомый старческий голос и «бизнесмена» будто кошка за забор уволокла.
За моей спиной ехидно ухмыляется… дед Ефим.
— Вы?
— Добрый вечер, Сергеич. Я за рыбкой припожаловал — хорошую рыбку здешние рыбаки ловят. Гляжу — знакомец… Тожеть за рыбкой, аль по другой надобности?
— Пантелеймонов откомандировал поглядеть, как живут семьи погибших рабочих, не нужна ли помощь?
— Погляди-ка, заботу проявляет. Молодец мужик, справедливый. А Суворовых-то нетути, пацаненок правду сказал — уехали в Сибирь-матушку, тамо у Фроськи родня проживает…
Я внимательно слушал стариковскую болтовню, оглядывал его, сверяя слегка согнутую фигуру со скользнувшей между деревьями фигурой киллера. Ни малейшего сходства… И все же появление воротного стража после того, как я видел его забавляющегося с собакой рядом с домом, не подается разгадке… Пока не подается…
11
Целую неделю ходил сам не свой — в голове перемешались последние события, несомненно связанные с таинственым убийством Вартаньяна. Бессмысленная гибель Тимофеича, смерть под колесами грузовика бородатого Суворова. Казалось бы, ничем не связанные между собой трагические события подкреплялись странным поведением деда Ефима, упрочнялись загадочным разговором в офисе «крыши», окутывались серым туманом передачи ещё не распознаного конверта.
Короче — ералаш, в котором предстояло разобраться, разложить по кармашкам и полочкам. Ибо только путем наведения порядка в сплетении разнообразных фактов и фактиков можно докопаться до имен убийц, извлечь из провала причины и взаимосвязь всего происшедшего в мирном, на первый взгляд, железобетонном предприятии.
Единственное достижение — раскрыта тайна гитлеровского кинжала, «тесачка». И — прояснился действительный, а не нарисованный, облик воротного стража.
Впрочем, «прояснение» — условное, над бывшим сексотом придется долго ещё работать, разбирать деда Ефима на отдельные детали, каждую из которых рассматривать под микроскопом.
Первое желание — сообщить все известное мне Ромину. В конце концов, я — лицо однажды пострадавшее, битое-перебитое до крови, до синяков, мне ли вступать в схватку с опытными преступниками, если для этого существует уголовный розыск, работают милиция и прокуратура?
И снова, в который уже раз, я одернул себя, пригасил разгорающиеся инстинкты. Проще всего взвалить решение проблем на официальные органы, отойти в сторону? Если решил возвратиться в извергнувшее меня лоно родной матери-уголовки, придется потрудиться, делом доказать свою пригодность. Без этого не сработают самые жалостливые заверения, самые искренние обещания.
Но без помощи со стороны мне не обойтись. Слишком разветвленным становится расследование, слишком много наслаивается дополнительных «подверсий», часть которых придется отметать, а из оставшихся выращивать новое «дерево».
Подумал, поколебался и вечером позвонил на квартиру некстати заболевшего Славки. Если не помощи, то хотя бы совета ожидать я вправе, не о собственной безопасности пекусь, не свою задницу оберегаю.
Ответный хрип можно назвать человеческим голосом с некоторой натяжкой — нечто среднее между жалобным рычанием подраненного зверя и писком младенца.
— Накричался на бедную жену, развратник? — невесело пошутил я. — Или от жадности кусок черствого хлеба в горле застрял?
— Врачи говорят: ангина… Встретиться не могу — пообщаемся по телефону… Что нового?
Разговаривать из застекленной конторки вестибюля все равно, что выступать на общем собрании работников Росбетона. К лифту и из лифта проходят сотрудники, из производственных цехов выскакивают работяги. Каждый с любопытством оглядывает начальника пожарно-сторожевой службы, недавно получившего втык от начальства. Слухами буквально пропитан воздух предприятия, они сочатся из любопытных взглядов, слышатся в женской болтовне, в беседах инженеров и техников. Мне кажется, что даже осточертевшее сочетание букв — РОСБЕТОН ехидно колышится, насмешливо скалится.
Можно, конечно, позвонить из дому, но мне не хочется покидать рабочее место, привлекая этим ещё большее внимание. Неужто уже уволили? Или подался к медикам за справкой о болезни?
Впрочем, почему бы не пойти навестить больного? Что в этом криминального, если во мне так и бурлит соболезнование, изливается наружу сострадание?
— Если позволишь навестить тебя дома — расскажу.
— Навестить?
В вопросе — недоумение. И — зря. То, что я до отсидке работал в уголовке ни от кого не скрыть, значит, знаком с сыщиками, с тем же Роминым. Наоборот, большее подозрение вызовет демонстративное «незнакомство».
— Вот именно — навестить! Только пообещай не кусаться и не падать в женский обморок.
Наверно, аналогичные мысли осенили и Славку. Он часто-часто замемекал, громко откашлялся и буркнул: приходи.
Пришлось позвонить генеральному и демонстративно громко попросить разрешения отлучиться по делам на часик с небольшим хвостиком. Ибо этот «хвостик» необходим для деловых переговоров двух сыщиков: действующего и отставного.
Занятый делами Пантелеймонов буркнул нечто среднее между «вались ко всем чертям» и «можешь вообще не появляться».
Я предпочел первое, ибо «ангинистый» Славка как нельзя больше смахивал на рогатого беса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41