Тогда же у меня в руках оказался номер газеты, изданный в дни разгула кровавого антоновского мятежа. В «Тамбовских известиях» была опубликована статья, привлёкшая внимание своим заголовком: «Женя Адамов, расстрелянный бандитами».
В ней писалось:
«Восставшие бандиты под руководством кадетов и предателей, не могущие открыто вести борьбу с Советской властью, организовывают поджоги, взрывы мостов, артиллерийских складов, производят убийства из-за угла коммунистов, советских работников и просто служащих советских учреждений. Много честных товарищей пало от рук одичалых зверей-бандитов.
Но вот ещё одна жертва, ещё потеря в нашем революционном лагере: 30 августа в районе села Александровки Тамбовского уезда был убит бандитами Женя Адамов…»
Так, с доброй памятью о Якове Фёдоровиче Янкине и острой болью за погибшего Женю Адамова, началась моя служба на новом месте.
Нэпманский душок, как и следовало ожидать, не мог не затронуть, не оказать тлетворного влияния на некоторых людей. Слишком велик был соблазн пожить на широкую ногу, попользоваться благами «лёгкой» жизни. И неустойчивые, нечистоплотные элементы стремились пробраться к материальным ценностям народа, пролезть в снабженческие организации, чтобы удобнее было запускать свои лапы в государственный карман.
Жульё, уголовники действовали определённее. У рабочего люда, у служащих многим не разживёшься. Зато если взять за бока нэпмана и поприжать его, наверняка достанется жирный куш. И шайки налётчиков облагали владельцев контор, магазинов и ресторанов «данью», а те покорно выплачивали её, предпочитая иметь дело с уголовниками, чем с органами прокуратуры и чекистами, которые, избави бог, могли заинтересоваться источниками доходов этих «деловых людей».
Появилась ещё одна категория охотников за наживой: преступники, изготовлявшие фальшивые деньги, в том числе поддельные серебряные полтинники и рубли. Через подставных лиц они сбывали эту «продукцию» на рынке и в городских магазинах.
Расхитителями, мелкими грабителями и фальшивомонетчиками занимался уголовный розыск. Иногда чекистам приходилось помогать работникам милиции распутывать некоторые из таких уголовных дел, казавшихся на первый взгляд не очень значительными, особенно когда в них оказывались замешанными люди, виновность которых вызывала сомнение. Преступник стремился подставить под удар честного, ни в чем не повинного человека, свалить вину на другого и уйти от ответственности. А у чекистов в распутывании таких узлов был немалый опыт.
Вот почему я не удивился, когда однажды ко мне в кабинет вошла женщина лет тридцати пяти и, еле сдерживая слезы, спросила:
— Могу ли я узнать, за что арестовали моего мужа?
Я пригласил её присесть к столу, подождал, пока посетительница немного успокоится.
— Когда вашего мужа арестовали? И кто?
— Вчера. Пришли из уголовного розыска, сделали обыск. Нашли какие-то деньги, какую-то форму из гипса. Вот протокол, в нем все написано.
— И что же дальше?
— Дождались мужа с работы и увели с собой. А за что? Он же ни в чем не виноват. Ни в чем!
Женщина поднесла к глазам смятый платочек.
Не виноват… Как часто в этой комнате клялись в своей невиновности люди, совершившие государственные преступления. И как под тяжестью неопровержимых улик они рассказывали потом совсем другое. Быть может, и сейчас то же самое? Ведь в протоколе чёрным по белому сказано, что у арестованного найдены фальшивые серебряные деньги и гипсовая форма для их отливки. Но протокол — это не все, за протоколом стоит живой человек.
Виноват он или не виноват?
Дама жаловалась, плакала, а я продолжал думать над этим вопросом. Если бы муж этой женщины был действительно виновен, она едва ли решилась бы прийти к нам. Пришла не оправдывать, не защищать и не выгораживать его, пришла искать у нас защиты в несчастье, которое неожиданно свалилось на неё.
Играет заранее отрепетированную роль, надеется разжалобить и вызвать сочувствие? Не похоже: в открытых глазах посетительницы, во всем её облике и поведении было что-то отвергавшее мысль об искусственности переживаний, об обмане.
Я попросил:
— Расскажите, пожалуйста, все о своём муже. Только говорите правду, ничего не утаивайте и не упускайте: может иметь значение любая мелочь.
Женщина помолчала, собираясь с мыслями. Наконец медленно заговорила.
Муж её, опытный торговый работник, служил старшим продавцом меховых изделий в центральном городском универмаге на Советской улице Борисоглебска. Зарабатывал достаточно, чтобы обеспечить всем необходимым семью из четырех человек. Хороший семьянин, заботливый отец, не пьёт, особенно близких знакомств ни с кем не водит. Недоброжелателей и врагов у него, пожалуй, тоже нет. Ни ссор, ни дрязг не любит, скороспелых приятельских знакомств и отношений с кем попало не заводит. За это товарищи по работе считают его немножко нелюдимым, хотя и относятся к старшему продавцу хорошо.
— Где вы живёте?
— В своём доме, — женщина назвала одну из окраинных улиц города. — Дом купили, когда поженились, ещё до революции. Муж и тогда работал продавцом у богатого купца-меховщика.
— А с соседями у вас какие взаимоотношения?
— Самые нормальные: ни у нас, ни у них нет причин для разногласий. Рядом только хорошие люди живут.
Передо мной все больше и больше вырисовывался облик арестованного. Был ли этому человеку смысл, была ли выгода рисковать настоящим и будущим своей семьи, своим добрым именем ради того, чтобы изготовить и сбыть десяток-другой фальшивых серебряных рублей? Нет, он знал, что рано или поздно такая «коммерция» закончится разоблачением.
Но в таком случае непонятно, для чего ему понадобилась фальшивомонетная «техника».
— Где у вас нашли изъятые вещи? — спросил я. — Гипсовую форму, монеты…
— Под печкой, — посетительница недоумевая пожала плечами. — Как они могли оказаться там. На прошлой неделе я чистила подпечье, ничего не было, и вдруг после того, как пришёл этот человек…
— Какой человек?
— Кто его знает. Высокий, представительный… И одет хорошо… Я его, кажется, видела несколько раз за прилавком продуктового магазина.
— Фамилию не знаете?
— Нет, просто видела и запомнила.
— И что же?
— Значит, пришёл, спрашивает мужа… Муж был на работе… Дети в школе. «Разрешите, говорит, подождать вашего супруга. Разговор к нему есть». Не отказывать же. Пригласила в комнату, но он на кухне к столу присел: мол, и здесь хорошо. Ну, сиди… Я продолжала своими делами заниматься, готовила обед.
— Простите, из кухни вы никуда не выходили?
— Выходила. Во двор минут на пять. А что?
— Дождался этот человек вашего мужа?
— Нет. Подождал, подождал, потом поднялся и говорит: «Некогда мне, в другой раз зайду». И ушёл. Муж узнал и даже рассердился: зачем посторонних в дом пускаю?
Рассердился…
В самом деле, арестованный не слишком общителен и гостеприимен. Но причиной ареста эти его черты характера не являются. Судя по рассказу посетительницы, он тоже не имел ни малейшего представления о человеке, навестившем их дом.
Так что же этому человеку было нужно?
— Тот гражданин у вас больше не бывал? Ваш муж не встретился с ним?
— Нет, — женщина отрицательно покачала головой. — В тот день муж больше никуда не выходил из дома, помогал детям делать уроки. А вчера приехали из уголовного розыска, осмотрели все, пошарили кочергой под печкой и нашли свёрток с монетами и формой.
Рассказ посетительницы и её ответы звучали вполне правдоподобно, но все же вызывали некоторые сомнения.
Допустим, что фальшивомонетная «техника» принадлежит не её мужу, а неизвестному посетителю. В таком случае с какой целью он подбросил её под печку к меховщику? И где сейчас находится этот неизвестный посетитель?
— Не помните ли, в каком магазине вы видели приходившего к мужу человека? — спросил я.
— Как же, конечно, помню, — и женщина назвала адрес продуктового магазина.
— Вы могли бы его опознать?
— Могу.
— Очень хорошо. Пока идите домой, а мы постараемся выяснить, как к вам попали форма и фальшивые деньги. Обещаю одно: если ваш муж не виноват, он скоро вернётся домой. Но, конечно, при том условии, если он действительно не виноват.
Я умышленно дважды повторил эту фразу, чтобы проверить, какое впечатление она произведёт на посетительницу. Ведь если муж её хоть в какой-то мере связан с фальшивомонетчиками, на лице женщины от такого предупреждения должно что-то отразиться — смятение, неуверенность, скрытая тревога. Но нет, лицо её даже просветлело, она попыталась улыбнуться, начала благодарить.
Расстроенная посетительница ушла, а я опять задумался над тем же: как и для чего были подброшены форма и монеты? Какую цель преследовал неизвестный визитёр? Заметал следы какого-нибудь своего сообщника, настоящего фальшивомонетчика, хотел сбить с толку работников уголовного розыска? Возможно, но почему он избрал для этого меховщика, человека с отличной репутацией? Неоправданно, нелепо…
А если «техника» принадлежит меховщику? Если он-то и отливал монеты, а жена не знала, не догадывалась об этом? Вместе с неизвестным посетителем изготовлял фальшивые деньги, потом повздорили, не поделили добычу, и тот решил провалить своего компаньона? Тоже нелепо: провалить, значит, и самому сесть на скамью подсудимых… Ни один дурак на это не пойдёт. Что же остаётся?
Остаётся одно: выяснить, с какой целью неизвестный подбросил в дом меховщика форму и монеты.
Путь к разрешению загадки был один: надо найти «визитёра».
Начальник милиции показал мне тоненькую папку с делом, уже заведённым на меховщика. Не слишком много документов оказалось в ней: постановление об аресте, протокол произведённого обыска с указанием изъятой формы и фальшивых серебряных рублей и протокол первого допроса, на котором арестованный категорически отрицал свою причастность к преступлению.
Я не стал скрывать удивления:
— Разве больше ничего нет?
— А что ещё надо? Факты сами за себя говорят. Отпираться все горазды.
— Но где хотя бы показания лиц, которые получили у арестованного фальшивые деньги?
— Признается, найдём и их. Всю цепочку на свет божий вытащим.
Неглупый, опытный работник, начальник милиции на этот раз говорил как бы не совсем твёрдо, будто и сам в чем-то сомневался.
Я спросил его напрямик:
— Вы уверены, что меховщик и фальшивомонетчик — одно и то же лицо?
— Да как вам сказать, — собеседник задумчиво побарабанил пальцами по столу, — и да, и нет… Тёмное, одним словом, дело, сам чувствую. Но и не арестовать меховщика мы не могли: в письме прямо на него указывается.
— В каком письме?
— А которое по этому самому делу получили. Правда, оно без подписи…
— Значит, анонимка?
— Да… Сейчас у начальника угрозыска находится, а он уехал в командировку на несколько дней. Вернётся, тогда вам и письмо покажу.
Вот когда я почувствовал, что многое, до сих пор не ясное, запутанное, начинает приобретать расплывчатые контуры некоторой определённости: обвинение, выдвинутое против старшего продавца мехового магазина, основывается на подмётном письме, на анонимке. Придётся дождаться возвращения начальника угрозыска, чтобы взглянуть на неё. Однако сидеть сложа руки в ожидании его приезда нельзя: страдает целая семья возможно ни в чем не повинных людей.
Не зная, как отнесётся к нашему вмешательству начальник милиции, я спросил:
— Вы не будете возражать, если мы подключимся к этому делу?
— Я сам хотел просить вас об этом, — сразу оживился он. — Может быть, заберёте и арестованного?
— Нет. И знаете что? Договоримся до возвращения начальника угрозыска не допрашивать его.
Очень хотелось увидеть меховщика, услышать его мнение о том, как могли попасть изъятые при обыске вещи к нему в дом. Но едва ли арестованный мог добавить что-либо новое к тому, что уже было известно. А известно, по сути дела, не было ничего. И, распрощавшись с начальником милиции, я покинул его кабинет.
С чего начинать? Правильнее всего — с «визитёра».
В продуктовом магазине мне без труда выдали список не только работающих, но и недавно уволившихся продавцов. А в отделе кадров горторга дали возможность ознакомиться с их личными делами и отобрать несколько фотографий. Оттуда я направился в универмаг, начал расспрашивать об их старшем меховщике и услышал от директора самый положительный отзыв: честный, скромный работник, отличный специалист по пушному товару, никогда не замечался ни в чем предосудительном.
— Может быть, у него случались недостачи? А потом он покрывал их?
— Что вы, что вы! — директор даже руками замахал. — Никогда, ни единого раза! Тем более удивительно, как его угораздило попасть в тюрьму. И зарабатывал прилично, и местом своим дорожил, а вот поди ты — сел. Придётся искать другого.
— Разве легко найти?
— О нет, такие специалисты — один на тысячу. Хотя на его место зарятся многие неплохие работники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43