Нет, такого ничем не запугаешь, сам любого в бараний рог согнёт. Значит, что же, выходит, Емельян Дятлов с помощью своих родичей и держит односельчан в подчинении, в кулаке?
Выходит, так…
Но Емельян Дятлов ни разу, никогда и ни в чем предосудительном не был замечен. Ни один человек в селе не говорил, что слышал от него хотя бы единственную угрозу. Так могли ли быть у нас основания не то что арестовывать, а хотя бы допрашивать его?
— Оснований нет, и тревожить этого геркулеса мы не имеем права, — сказал уездный уполномоченный И.Г.Кондратьев. — Чтобы получить основание и право, придётся «пожертвовать» ещё одним эшелоном. Но — последним, и только ради того, чтобы навсегда покончить с бандой Емельяна.
В назначенный для операции день по станции Грязи поползли и начали быстро шириться слухи о том, что товарный состав, который в этот день уходит со станции, кроме хлеба и промтоваров повезёт какой-то очень ценный груз. «Осведомлённые» люди называли и баснословную стоимость этого груза, и даже номер вагона, в котором он уже находится. К вагону этому один за другим потянулись бандитские соглядатаи — «наводчики». Вагон как вагон: запломбированная теплушка. И что особенно удобно — с тормозной площадкой. Вскакивай, когда поезд со станции тронется, и поезжай.
Расчёт оказался правильным: едва поезд замедлил ход, как по крышам его забегали, заметались «рыцари» лёгкой наживы. Из ближайшего леса выкатились и на полном скаку помчались к железнодорожному полотну с полдесятка конных подвод, и на передней из них, нахлёстывая кнутом вороного жеребца, во весь рост стоял Емельян Дятлов.
Но через минуту все изменилось.
Обнаружив, что заветный вагон с «драгоценным грузом» пуст, и догадавшись о ловушке, бандиты также стремительно бросились наутёк. Наткнувшись на первую чекистскую засаду, грабители повернули лошадей в сторону, но из леса показалась красноармейская цепь. Загремели выстрелы. Дороги были перерезаны, и налётчикам во главе с их атаманом оставалось только поднять руки…
План уездного уполномоченного оказался верным.
Однако вскоре выяснилось, что сидящий в подследственной тюрьме Емельян Дятлов не считает свою участь предрешённой, а положение безнадёжным.
В дни следствия ко мне и второму следователю зачастила смазливая, лет двадцати пяти женщина, сестра главаря бандитской шайки Евдокия Дятлова. Она со слезами умоляла пожалеть невиноватого, близкого ей человека, опору и кормильца всей семьи. Просила разрешить ему передачу, уговаривая дать ей одно-единственное свидание с братом.
— Ни о какой жалости не может быть и речи, — без обиняков заявили мы назойливой просительнице. — Свидание не можем разрешить до тех пор, пока не закончится следствие. Что же касается передач, это ваше право. Возражать или запрещать их у нас нет оснований.
Несмотря на такую отповедь, визиты сердобольной сестрицы не прекратились. То она беспокоилась о здоровье брата, то наведывалась узнать, как идёт и скоро ли закончится следствие. А то принималась христом-богом клясться, что Емельянушка всего лишь выполнял чужую волю, поехал к поезду впервые в жизни. Как-то, словно бы мимоходом, Евдокия пригласила меня к ним в село «на чашечку чаю»… В другой раз намекнула, что и сама она, и её родственники сумеют щедро отблагодарить человека, который согласится «проявить милосердие» к невинно страдающему братцу…
Кончилось все это тем, что мы строго-настрого запретили вахтёру впускать Евдокию Дятлову в служебное помещение.
Но попытки выгородить главаря банды не прекратились.
Когда следствие уже близилось к концу, ко мне в кабинет неожиданно явился известный в городе адвокат Устинов. Адвокатской практикой он занимался ещё в дореволюционные времена, когда мастерски умел выпутывать из щекотливого положения своих подзащитных — городских купцов-толстосумов. А свершилась Октябрьская революция, и тот же Устинов превратился в ходатая по судебным делам привлечённых к ответственности воров, мошенников и спекулянтов. Вот почему появление его в ЧК не вызвало ни у кого удивления: чуть где запахнет крупным гонораром, туда и этот защитник нарушителей советских законов жалует собственной персоной.
Предчувствие не обмануло. Прямо с порога Устинов заявил, что по поручению коллегии адвокатов он принимает на себя защиту Емельяна Дятлова на предстоящем судебном процессе.
— Надеюсь, с вашей стороны возражений не последует? — любезно осведомился он.
— Мы не вмешиваемся в функции коллегии адвокатов. Их дело, кого назначать. Какие же могут быть возражения с нашей стороны?
— Вот и отлично. — Посетитель уселся на стул. — Разрешите задать вам несколько вопросов по делу моего подзащитного?
— Пожалуйста.
Интерес адвоката был вполне закономерен, и нам не оставалось ничего иного, как в пределах допустимых норм отвечать ему. Но чем дальше, тем вопросы Устинова приобретали все более определённый, бьющий в одну точку характер: он старался нащупать наиболее слабые, выгодные для защитника места в ходе следствия. Для чего бы он тогда интересовался, какие именно свидетели дают показания против главаря шайки, как ведёт себя Дятлов в тюрьме, нельзя ли ускорить следствие за счёт исключения несущественных и второстепенных материалов…
Стараясь ничем не показать, что мне понятна причина его повышенного интереса к подсудимому, я отвечал хоть и вежливо, но без подробностей, а тем более откровений.
На том мы и расстались.
Но Устинов стал приходить регулярно. И всякий раз у него возникали все новые вопросы. Наконец, в воскресенье, в нерабочий день адвокат пожаловал прямо ко мне домой.
Хотелось, отбросив церемонии, выгнать его из дома, но я удержался: а что, собственно, ему надо? Зачем пришёл? И, пригласив гостя в наш маленький палисадничек, приготовился слушать.
Начал адвокат издалека. Сначала поговорил о жаре, о засушливом лете, о том, как бы на полях не выгорели хлеба. Потом — о тяжёлых временах, о трудностях, которые испытывают буквально все, какие бы должности и посты они ни занимали. И лишь под конец осторожненько намекнул на то, как сложна и неблагодарна следственная работа.
— Раньше следователи могли жить гораздо обеспеченнее и лучше, — сказал он, — ведь от них нередко зависела судьба весьма состоятельных людей, готовых щедро отблагодарить за небольшие услуги.
— Раньше? — сделал я вид, будто не понимаю прозрачного намёка. — Это когда же?
— Ах, конечно во времена проклятого самодержавия. — Устинов даже поморщился, вспомнив те «проклятые» времена. Крякнул в кулак и помолчал. — Я, учтите, не собираюсь хвалить прежние порядки, но на правах старшего товарища, который много пережил, берусь утверждать, что тогда любой следователь чувствовал себя гораздо увереннее, чем теперь.
— В каком смысле?
— Хотя бы в смысле материальных благ. Вот вы, например: ни костюма у вас выходного нет, ни приличной квартиры, а работаете за десятерых. Разве это жизнь?
Продолжая, он явно хотел мне польстить:
— Способный работник, отличный следователь, к тому же ещё часто рискуете жизнью… Тот же Дятлов мог застрелить вас во время стычки! А где благодарность за такую работу? В чем она проявилась?
Я пожал плечами:
— Ни в какой благодарности, простите, не нуждаюсь…
— Напрасно, молодой человек! — Голос адвоката зазвучал решительнее, твёрже. — Родные Емельяна Дятлова очень богатые люди. И стоит вам до окончания следствия в какой-то мере облегчить его участь, как это не останется без самого щедрого вознаграждения.
Меня так и подмывало схватить его за шиворот, и — вон со двора! Но нет, нельзя. Пусть выговорится до конца, пускай выложит все, чтобы потом коллегия адвокатов смогла освободиться от «услуг» этого хапуги. И, делая вид, будто готов принять предложение, но колеблюсь, я не очень уверенно сказал:
— Над вашими словами стоит подумать… Сюда больше не приходите, это может вызвать подозрение… Жду вас послезавтра у себя на работе…
Расстались мы вполне довольные уговором. А на следующее утро я подробно рассказал о визите Устинова уездному уполномоченному ГПУ. Рассказ, очевидно, не был для него неожиданным, и он, не задумываясь, решил:
— Взятку придётся принять.
— Как принять?!
— Очень просто. Я уверен, что Устинов сумел хапнуть у Дятловых солидный куш для подкупа следователей. Большую часть денег он, конечно, присвоил, а энную толику хочет всучить тебе. Не возьмёшь, он и эти себе загребёт, а Дятловым скажет, что ты принял, но сделать для их бандюги ничего не мог или не захотел. Не полезут же они к нам выяснять, так это или не так. И получится, что адвокат чист, как ангел, а ты, даже мы все, проходимцы и хапуги.
— Но как же можно…
— Не спеши. Даёт — бери, да тут же и оформи «сделку» соответствующим актом, понял? При свидетеле. Так и подлеца на белый свет выведем, и деньги в государственную казну сдадим. Кого бы тебе в помощники дать? Может, Богданова?
— Мне все равно.
— Значит, вместе с Богдановым и действуйте. Желаю удачи!
Видимо, адвокат был настолько уверен в моем согласии, что явился в назначенное время со свёртком под мышкой. Смутило его только присутствие в кабинете ещё одного, незнакомого человека, но я поспешил представить его адвокату:
— Знакомьтесь. Это наш сотрудник Василий Михайлович Богданов.
— Член коллегии защитников Устинов, — поклонился пришелец.
— Можете говорить откровенно. Василий Михайлович знает все и согласен принять участие в нашем деле. Ведь мне одному могут и не поверить, — проговорил я.
— Совершенно верно, — адвокат снова отвесил Богданову вежливый поклон, — заранее благодарю за помощь.
И, аккуратно положив свёрток на край стола, добавил:
— Родственники Емельяна Дятлова убедительно просят вас принять небольшой подарок…
В свёртке даже по тем временам оказалась очень значительная сумма денег.
— Если не трудно, напишите расписочку, — учтиво попросил Устинов. — Придётся, знаете ли, отчитываться за расход средств. Честному слову теперь, к сожалению, никто не верит…
«Подлец! — хотелось крикнуть. — Ещё смеешь о честном слове говорить. Или решил меня распиской окончательно к рукам прибрать?» Но не крикнул, наоборот, с готовностью согласился:
— О, пожалуйста, пока Василий Михайлович будет пересчитывать деньги, я успею написать расписку. Вдвоём мы справимся быстро.
Считал Богданов не торопясь, основательно, перекладывая бумажку за бумажкой и время от времени поплёвывая на кончики пальцев.
А я тем временем быстро писал так необходимый адвокату документ. «Мы, нижеподписавшиеся…» — начинался он, и дальше перо выводило все, что полагалось.
Устинов был явно доволен ходом оформления сделки. Сидя на стуле, он поглядывал то на меня, то на Богданова, и на губах его играла чуть покровительственная улыбочка: кто, мол, не рад неожиданно свалившемуся богатству…
— Готово! — произнёс Богданов первое за всю эту процедуру слово и прижал пачку денег широкой ладонью.
— И у меня готово! — подхватил я и вывел в документе последнюю букву. — Придётся и вам подписать, гражданин адвокат. Прошу.
Побледневшее лицо Устинова перекосилось от страха:
— Вы что… чего хотите?
— Ничего особенного. Подпишите акт о том, что пытались дать нам от имени Дятловых взятку.
— Но я причём? — вскочил со стула Устинов. — Я только принёс деньги, и больше ничего. Можете сами объясняться с Дятловыми, оставьте меня в покое!
— Не-ет, — покачал Богданов головой, — объясняться не нам, а вам придётся. И не с Дятловыми, а перед судом. Довольно болтать, подписывайте! Деньги мы сдадим в государственный банк.
Ничего не поделаешь, пришлось Устинову подписать акт: понял, что влип. А потом пришлось признаться и в том, что взял у родственников Емельяна Дятлова в два с лишним раза больше, чем пытался всучить нам.
Вскоре хапуга с треском вылетел из коллегии защитников.
А вслед за ним сполна получил и главарь бандитской шайки.
ЦЕНА СЛУЧАЙНОЙ ОШИБКИ
Разное бывало, да и теперь бывает в сложной и многообразной работе чекистов. Но что бы ни произошло, любой сотрудник органов государственной безопасности не остаётся и не может оставаться равнодушным к делу, которое доверяет ему партия, народ.
Радуешься каждому успеху, добытому тобой и твоими товарищами путём длительного, кропотливого, а зачастую опасного труда. Твой успех — это успех всего коллектива, всех чекистов, всего народа. Схвачен за руку валютчик, подспудными путями переправляющий золото и драгоценности за границу, — это ты и твои товарищи не дали ему грабить и разорять родную страну. Разоблачён диверсант — это чекисты спасли от гибели важную для экономики всей страны фабрику или завод, мост на важной железнодорожной магистрали или жизнь драгоценного для отечественной науки учёного. Пойман шпион, агент иностранной разведки, — удалось предотвратить зорким часовым великих завоеваний революции рассекречивание строжайших государственных и военных тайн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Выходит, так…
Но Емельян Дятлов ни разу, никогда и ни в чем предосудительном не был замечен. Ни один человек в селе не говорил, что слышал от него хотя бы единственную угрозу. Так могли ли быть у нас основания не то что арестовывать, а хотя бы допрашивать его?
— Оснований нет, и тревожить этого геркулеса мы не имеем права, — сказал уездный уполномоченный И.Г.Кондратьев. — Чтобы получить основание и право, придётся «пожертвовать» ещё одним эшелоном. Но — последним, и только ради того, чтобы навсегда покончить с бандой Емельяна.
В назначенный для операции день по станции Грязи поползли и начали быстро шириться слухи о том, что товарный состав, который в этот день уходит со станции, кроме хлеба и промтоваров повезёт какой-то очень ценный груз. «Осведомлённые» люди называли и баснословную стоимость этого груза, и даже номер вагона, в котором он уже находится. К вагону этому один за другим потянулись бандитские соглядатаи — «наводчики». Вагон как вагон: запломбированная теплушка. И что особенно удобно — с тормозной площадкой. Вскакивай, когда поезд со станции тронется, и поезжай.
Расчёт оказался правильным: едва поезд замедлил ход, как по крышам его забегали, заметались «рыцари» лёгкой наживы. Из ближайшего леса выкатились и на полном скаку помчались к железнодорожному полотну с полдесятка конных подвод, и на передней из них, нахлёстывая кнутом вороного жеребца, во весь рост стоял Емельян Дятлов.
Но через минуту все изменилось.
Обнаружив, что заветный вагон с «драгоценным грузом» пуст, и догадавшись о ловушке, бандиты также стремительно бросились наутёк. Наткнувшись на первую чекистскую засаду, грабители повернули лошадей в сторону, но из леса показалась красноармейская цепь. Загремели выстрелы. Дороги были перерезаны, и налётчикам во главе с их атаманом оставалось только поднять руки…
План уездного уполномоченного оказался верным.
Однако вскоре выяснилось, что сидящий в подследственной тюрьме Емельян Дятлов не считает свою участь предрешённой, а положение безнадёжным.
В дни следствия ко мне и второму следователю зачастила смазливая, лет двадцати пяти женщина, сестра главаря бандитской шайки Евдокия Дятлова. Она со слезами умоляла пожалеть невиноватого, близкого ей человека, опору и кормильца всей семьи. Просила разрешить ему передачу, уговаривая дать ей одно-единственное свидание с братом.
— Ни о какой жалости не может быть и речи, — без обиняков заявили мы назойливой просительнице. — Свидание не можем разрешить до тех пор, пока не закончится следствие. Что же касается передач, это ваше право. Возражать или запрещать их у нас нет оснований.
Несмотря на такую отповедь, визиты сердобольной сестрицы не прекратились. То она беспокоилась о здоровье брата, то наведывалась узнать, как идёт и скоро ли закончится следствие. А то принималась христом-богом клясться, что Емельянушка всего лишь выполнял чужую волю, поехал к поезду впервые в жизни. Как-то, словно бы мимоходом, Евдокия пригласила меня к ним в село «на чашечку чаю»… В другой раз намекнула, что и сама она, и её родственники сумеют щедро отблагодарить человека, который согласится «проявить милосердие» к невинно страдающему братцу…
Кончилось все это тем, что мы строго-настрого запретили вахтёру впускать Евдокию Дятлову в служебное помещение.
Но попытки выгородить главаря банды не прекратились.
Когда следствие уже близилось к концу, ко мне в кабинет неожиданно явился известный в городе адвокат Устинов. Адвокатской практикой он занимался ещё в дореволюционные времена, когда мастерски умел выпутывать из щекотливого положения своих подзащитных — городских купцов-толстосумов. А свершилась Октябрьская революция, и тот же Устинов превратился в ходатая по судебным делам привлечённых к ответственности воров, мошенников и спекулянтов. Вот почему появление его в ЧК не вызвало ни у кого удивления: чуть где запахнет крупным гонораром, туда и этот защитник нарушителей советских законов жалует собственной персоной.
Предчувствие не обмануло. Прямо с порога Устинов заявил, что по поручению коллегии адвокатов он принимает на себя защиту Емельяна Дятлова на предстоящем судебном процессе.
— Надеюсь, с вашей стороны возражений не последует? — любезно осведомился он.
— Мы не вмешиваемся в функции коллегии адвокатов. Их дело, кого назначать. Какие же могут быть возражения с нашей стороны?
— Вот и отлично. — Посетитель уселся на стул. — Разрешите задать вам несколько вопросов по делу моего подзащитного?
— Пожалуйста.
Интерес адвоката был вполне закономерен, и нам не оставалось ничего иного, как в пределах допустимых норм отвечать ему. Но чем дальше, тем вопросы Устинова приобретали все более определённый, бьющий в одну точку характер: он старался нащупать наиболее слабые, выгодные для защитника места в ходе следствия. Для чего бы он тогда интересовался, какие именно свидетели дают показания против главаря шайки, как ведёт себя Дятлов в тюрьме, нельзя ли ускорить следствие за счёт исключения несущественных и второстепенных материалов…
Стараясь ничем не показать, что мне понятна причина его повышенного интереса к подсудимому, я отвечал хоть и вежливо, но без подробностей, а тем более откровений.
На том мы и расстались.
Но Устинов стал приходить регулярно. И всякий раз у него возникали все новые вопросы. Наконец, в воскресенье, в нерабочий день адвокат пожаловал прямо ко мне домой.
Хотелось, отбросив церемонии, выгнать его из дома, но я удержался: а что, собственно, ему надо? Зачем пришёл? И, пригласив гостя в наш маленький палисадничек, приготовился слушать.
Начал адвокат издалека. Сначала поговорил о жаре, о засушливом лете, о том, как бы на полях не выгорели хлеба. Потом — о тяжёлых временах, о трудностях, которые испытывают буквально все, какие бы должности и посты они ни занимали. И лишь под конец осторожненько намекнул на то, как сложна и неблагодарна следственная работа.
— Раньше следователи могли жить гораздо обеспеченнее и лучше, — сказал он, — ведь от них нередко зависела судьба весьма состоятельных людей, готовых щедро отблагодарить за небольшие услуги.
— Раньше? — сделал я вид, будто не понимаю прозрачного намёка. — Это когда же?
— Ах, конечно во времена проклятого самодержавия. — Устинов даже поморщился, вспомнив те «проклятые» времена. Крякнул в кулак и помолчал. — Я, учтите, не собираюсь хвалить прежние порядки, но на правах старшего товарища, который много пережил, берусь утверждать, что тогда любой следователь чувствовал себя гораздо увереннее, чем теперь.
— В каком смысле?
— Хотя бы в смысле материальных благ. Вот вы, например: ни костюма у вас выходного нет, ни приличной квартиры, а работаете за десятерых. Разве это жизнь?
Продолжая, он явно хотел мне польстить:
— Способный работник, отличный следователь, к тому же ещё часто рискуете жизнью… Тот же Дятлов мог застрелить вас во время стычки! А где благодарность за такую работу? В чем она проявилась?
Я пожал плечами:
— Ни в какой благодарности, простите, не нуждаюсь…
— Напрасно, молодой человек! — Голос адвоката зазвучал решительнее, твёрже. — Родные Емельяна Дятлова очень богатые люди. И стоит вам до окончания следствия в какой-то мере облегчить его участь, как это не останется без самого щедрого вознаграждения.
Меня так и подмывало схватить его за шиворот, и — вон со двора! Но нет, нельзя. Пусть выговорится до конца, пускай выложит все, чтобы потом коллегия адвокатов смогла освободиться от «услуг» этого хапуги. И, делая вид, будто готов принять предложение, но колеблюсь, я не очень уверенно сказал:
— Над вашими словами стоит подумать… Сюда больше не приходите, это может вызвать подозрение… Жду вас послезавтра у себя на работе…
Расстались мы вполне довольные уговором. А на следующее утро я подробно рассказал о визите Устинова уездному уполномоченному ГПУ. Рассказ, очевидно, не был для него неожиданным, и он, не задумываясь, решил:
— Взятку придётся принять.
— Как принять?!
— Очень просто. Я уверен, что Устинов сумел хапнуть у Дятловых солидный куш для подкупа следователей. Большую часть денег он, конечно, присвоил, а энную толику хочет всучить тебе. Не возьмёшь, он и эти себе загребёт, а Дятловым скажет, что ты принял, но сделать для их бандюги ничего не мог или не захотел. Не полезут же они к нам выяснять, так это или не так. И получится, что адвокат чист, как ангел, а ты, даже мы все, проходимцы и хапуги.
— Но как же можно…
— Не спеши. Даёт — бери, да тут же и оформи «сделку» соответствующим актом, понял? При свидетеле. Так и подлеца на белый свет выведем, и деньги в государственную казну сдадим. Кого бы тебе в помощники дать? Может, Богданова?
— Мне все равно.
— Значит, вместе с Богдановым и действуйте. Желаю удачи!
Видимо, адвокат был настолько уверен в моем согласии, что явился в назначенное время со свёртком под мышкой. Смутило его только присутствие в кабинете ещё одного, незнакомого человека, но я поспешил представить его адвокату:
— Знакомьтесь. Это наш сотрудник Василий Михайлович Богданов.
— Член коллегии защитников Устинов, — поклонился пришелец.
— Можете говорить откровенно. Василий Михайлович знает все и согласен принять участие в нашем деле. Ведь мне одному могут и не поверить, — проговорил я.
— Совершенно верно, — адвокат снова отвесил Богданову вежливый поклон, — заранее благодарю за помощь.
И, аккуратно положив свёрток на край стола, добавил:
— Родственники Емельяна Дятлова убедительно просят вас принять небольшой подарок…
В свёртке даже по тем временам оказалась очень значительная сумма денег.
— Если не трудно, напишите расписочку, — учтиво попросил Устинов. — Придётся, знаете ли, отчитываться за расход средств. Честному слову теперь, к сожалению, никто не верит…
«Подлец! — хотелось крикнуть. — Ещё смеешь о честном слове говорить. Или решил меня распиской окончательно к рукам прибрать?» Но не крикнул, наоборот, с готовностью согласился:
— О, пожалуйста, пока Василий Михайлович будет пересчитывать деньги, я успею написать расписку. Вдвоём мы справимся быстро.
Считал Богданов не торопясь, основательно, перекладывая бумажку за бумажкой и время от времени поплёвывая на кончики пальцев.
А я тем временем быстро писал так необходимый адвокату документ. «Мы, нижеподписавшиеся…» — начинался он, и дальше перо выводило все, что полагалось.
Устинов был явно доволен ходом оформления сделки. Сидя на стуле, он поглядывал то на меня, то на Богданова, и на губах его играла чуть покровительственная улыбочка: кто, мол, не рад неожиданно свалившемуся богатству…
— Готово! — произнёс Богданов первое за всю эту процедуру слово и прижал пачку денег широкой ладонью.
— И у меня готово! — подхватил я и вывел в документе последнюю букву. — Придётся и вам подписать, гражданин адвокат. Прошу.
Побледневшее лицо Устинова перекосилось от страха:
— Вы что… чего хотите?
— Ничего особенного. Подпишите акт о том, что пытались дать нам от имени Дятловых взятку.
— Но я причём? — вскочил со стула Устинов. — Я только принёс деньги, и больше ничего. Можете сами объясняться с Дятловыми, оставьте меня в покое!
— Не-ет, — покачал Богданов головой, — объясняться не нам, а вам придётся. И не с Дятловыми, а перед судом. Довольно болтать, подписывайте! Деньги мы сдадим в государственный банк.
Ничего не поделаешь, пришлось Устинову подписать акт: понял, что влип. А потом пришлось признаться и в том, что взял у родственников Емельяна Дятлова в два с лишним раза больше, чем пытался всучить нам.
Вскоре хапуга с треском вылетел из коллегии защитников.
А вслед за ним сполна получил и главарь бандитской шайки.
ЦЕНА СЛУЧАЙНОЙ ОШИБКИ
Разное бывало, да и теперь бывает в сложной и многообразной работе чекистов. Но что бы ни произошло, любой сотрудник органов государственной безопасности не остаётся и не может оставаться равнодушным к делу, которое доверяет ему партия, народ.
Радуешься каждому успеху, добытому тобой и твоими товарищами путём длительного, кропотливого, а зачастую опасного труда. Твой успех — это успех всего коллектива, всех чекистов, всего народа. Схвачен за руку валютчик, подспудными путями переправляющий золото и драгоценности за границу, — это ты и твои товарищи не дали ему грабить и разорять родную страну. Разоблачён диверсант — это чекисты спасли от гибели важную для экономики всей страны фабрику или завод, мост на важной железнодорожной магистрали или жизнь драгоценного для отечественной науки учёного. Пойман шпион, агент иностранной разведки, — удалось предотвратить зорким часовым великих завоеваний революции рассекречивание строжайших государственных и военных тайн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43