И чохом выжигать весь политес неразумно, поскольку заметища была-таки политической, рассчитанной главным образом на внимание тех самых властей — а они обижаются, как дети, когда в обращенном к ним тексте не обнаруживают комплиментов в свой адрес.
Пришлось применить самый муторный метод точечной правки: вырезать по слову, если повезет — по фразе из каждого абзаца. Вместо стандартного получаса это извращение заняло добрых полтора. По завершению я ненавидел ипотеку, жилищный вопрос, который все испортил, редактирование как функцию и банкиров как класс.
В принципе, даже хорошо: озлобленный читатель подмечает ляпы и недостатки лучше доброжелателя. А я был очень агрессивен, пробегая глазами уже отредактированное. Пробежал и отмяк: для столь нудной (в газетах сие называется нужной) темы — просто шедевр.
Я сбросил шедевр на верстку и приготовился к приливу сил, бодрости и гордости оттого, что дневная норма выполнена досрочно. Молодец! Однако легкая озлобленность никак не улетучивается, молодец. Ах, да! Который, собственно, час? Мой организм обычно откликается на обеденную пору не желудочными руладами, а легкой депрессией.
Позвонил Татьяне, верставшей номер. Попенял на то, что она до сих пор не поставила и даже не заметила лежащую в каталоге номера банкирскую статью и предложил геен эссен (даже университетская зубрежка и солидная языковая практика не излечили от нарочито ломаного немецкого, привитого детской игрой в шпионов). Получив согласие, я положил трубку и уже встал из-за стола, когда телефон заулюлюкал. Наверняка снова Татьяна. Есть у нее привычка любую договоренность закреплять контрольным звонком в голову.
Я приготовился отлаять Таньку в трубку за лишнюю трату времени, но трубка мужским голосом осведомилась:
— Айрат?
— Да, слушаю вас, — взглянув на часы, отозвался я.
— Привет. Это Петя беспокоит. Как дела?
Я с детства глуховат и то ли поэтому, то ли по какой другой причине плохо узнаю голоса по телефону. Не всегда помогает даже предупредительность собеседника, с ходу называющего свое имя. Знакомых Петь у меня всего двое. Причем второй давно и безнадежно Петр Николаевич и уменьшительно-ласкательно в наших с ним диалогах не фигурировал. Зато первый слегка шепелявил. Так что проблемы с идентификацией исключались.
— Это у вас дела, а у нас так, делишки. Добрый день, Петь, рад тебя слышать.
Обоснованность моей поправки Петя подтвердил немедленно, сообщив, что у него ко мне небольшое дело, связанное с публикацией одного интересного материала, так что не могли бы мы встретиться в удобное для меня время, но при этом как можно скорее. Все как всегда, словом.
Петя подошел через сорок минут, когда я уже вернулся из столовой и тягостно размышлял над тем, почему я не езжу на обед домой, где можно вздремнуть, почему я не сплю в кабинете, упав мордой на стол, и как я умудряюсь хоть раз в неделю, но переесть так, что бока уже начинают заплывать жирком. Был Петя, как всегда, в дешевом костюме, как всегда, в кепочке, как всегда, с папочкой.
Первые минуты мы по традиции говорили о детях — я жаловался на Нурькину простуду, а Петя поплакался на карантин, обрушившийся на садик, в меру сил воспитывающий его младшую, — так что жена вынуждена взять недельный отпуск за свой счет и теперь боится, что неделей дело не ограничится.
Потом мы разом замолкли: я выжидающе поглядывал на Петю, а он вертел в руках кепку и поглядывал на меня из-под детсадовской челки.
— Слушаю тебя, Петя. — Он раскрыл папочку:
— Вот… Посмотри, пожалуйста. Возможно это опубликовать?
Капитан Петр Куликов был офицером контрразведки, ответственным, в частности, за так называемое фиксирование контекста. Схема известная: надо, например, показать Западу, что россияне в массе своей негативно воспринимают попытку стребовать со страны долги Парижскому и Лондонскому клубам в полном объеме. Чекисты получают задание, в котором определены основные параметры народной точки зрения, заказывают экспертам (чаще всего нештатным) базовый текст, который предлагают для публикации доверенным журналистам. Статьи немедленно попадают в обзоры региональной прессы, выполняемые целой кучей агентств, в том числе и зарубежных. И после этого никто не смеет спорить с тем, что проблема суверенного долга страшно беспокоит общественное мнение в большинстве субъектов РФ. Причем это мнение едино — так что упорствующим в своих заблуждениях кредиторам предстоит преодолевать не капризы отдельных переговорщиков в ранге вице-премьера, которых можно и сковырнуть, а консолидированную позицию полутора сотен миллионов россиян, которых сковыривать значительно труднее — да и некуда.
И ведь не вранье: статьи действительно появляются, а поскольку написаны они, как правило, довольно качественно, то и воздействие на читателей оказывают несомненное. И не так уж важно, что первично, курица или яйцо: сформулировавшая позицию общественности статья или формирование этой позиции демилитаризованными экспертами.
Не знаю, как остальные газеты, но мы шли навстречу гэбэшникам исключительно по собственной сердечной доброте. То, что с чекистами лучше не ссориться, принималось во внимание менее всего — с журналистами тоже если кому и ссориться, то только не чекистам. Главным фактором была классическая верещагинская обида за державу и желание эту обиду перебороть наиболее конструктивно. Наконец, ни одна хоть чего-то стоящая газета не откажется от темы, предложенной хоть ментами, хоть бандитами, хоть чертом с рогами, если тема интересна читателям.
Никакой оплаты или особой благодарности за содействие я от Пети не требовал. Так, позвонил ему разик, когда готовил заметку про высланного из России сотрудника ЦРУ Патрика Холлингсуорка, в свое время засветившегося именно в Татарстане. Но скорее из педагогических соображений, чтобы Куликов не думал, что сотрудничество с прессой — это такой шоколад с цельным орехом. На самом деле у меня были более совершенные и отработанные источники, которые в итоге и помогли с материалом (Петя-то очень старался, но выдал устаревшую и куцую казенщину). Еще раз он пообещал мне действительно «бомбу» — как советники президента Татарстана Рахимов и Ецкевич получали деньги от неких иностранцев. Но ни документов, ни информации я не получил — через пару дней Петя извинился и попросил временно обо всем забыть. Я и забыл.
Требовать от Пети отработки было особо не за что: до сих пор он обращался за содействием трижды. Одну статью — как раз про долги — мы напечатали. Еще с одной, про выборы президента США, не получалось по срокам — из-за каких-то праздников мы пропускали пару номеров и выходили только после выборов (Куликов все-таки выкрутился, пристроив материал в одно из казанских интернет-изданий). Наконец, последнюю Петину просьбу я отклонил с ходу: он притащил невероятно занудный материал о российской позиции по эритрейско-эфиопскому конфликту, к которому Татарстан привязать было решительно невозможно. Петя тогда тягостно вздохнул, но с доводами согласился. Я потом несколько недель, ради интереса, обшаривал интернет вообще и мониторинга региональных СМИ в особенности. И не мог не восхититься изощренностью иркутских, кажется, коллег, опубликовавших материал на том основании, что ровно десять лет назад из Эфиопии вернулся последний местный инженер, помогавший черным братьям строить ГРЭС.
Нынешний текст от Куликова выглядел как обычно: несколько прошедших ксерокс страниц, стандартно распечатанных двенадцатым кеглем, с чистым полем вместо шапки и названия (при ксерокопировании грифы и любые пометки, позволяющие идентифицировать принадлежность текста, закрывались полоской бумаги). Но содержание было убойным.
Автор высказывал предположение, что в течение ближайших десяти месяцев США вынудят НАТО применить против России жесткие санкции, чреватые возможностью применения военной силы. Повод — грядущее резкое обострение отношений между официальной Москвой, продолжающей выстраивать унитарную схему управления государства, и официальной Казанью, продолжающей отстаивать никем не отмененный республиканский суверенитет. Возможность стороннего силового вмешательства в этот сугубо внутренний конфликт автор расценивал как очень серьезную. Он предполагал, что США обязательно используют обострение для того, чтобы исполнить давно заявленную мечту: развалить Россию на семь-восемь новых государств, независимых ото всех, кроме Вашингтона. Большая часть текста была посвящена обоснованию того, что югославский вариант 1999 года, с эскалацией напряженности вокруг косовского конфликта, бомбежками и интервенцией, — может произойти уже в ближайшие три-четыре месяца. Главным образом, автор основывался на косвенных признаках и собственной логике, но цепочка доказательств была выстроена весьма искусно.
Я прочитал материал дважды. Первый раз в некотором ошеломлении. Второй раз — вдумчиво, пытаясь найти изъяны.
— Ну, как тебе? — напряженно спросил капитан Куликов.
— Круто.
— И это возможно напечатать?
— А думаешь, надо? Смеяться над нами не будут?
— Не будут, — Петя немного покраснел. — А напечатать очень надо.
— Ладно, — сказал я, подумав. — Сегодня у нас понедельник. Как насчет среды или четверга?
— Класс, — выдохнул Петя. — Только, Айрат, пожалуйста — чтобы не было дословного цитирования… Своими словами, ладно?
Вот с этим трудно. Слова и так были мои. Потому что текст писал я.
2
Мне нравится БГ, а не наоборот.
Александр Башлачев
С Петей мы познакомились в середине 90-х, когда я неожиданно для себя оказался в составе правительственной делегации во главе с премьер-министром Татарстана, отбывавшей на заслуженную и страшно напряженную работу в город Париж. Столь чудесной оказией я был обязан давнему приятелю, который служил-служил себе малозаметным чиновником, да вдруг пошел в гору и дорос до заместителя министра внешних сношений республики. Он по старой дружбе и всунул меня пару раз в эскорт, обеспечивающий промоушн столь интимного дела, как внешние сношения.
Включение ничем не примечательного журналиста малотиражной деловой газеты в делегацию, в которую традиционно (в силу известных предпочтений чиновников, резонно полагающих, что слово было только вначале, а теперь наступил черед картинки) допускались только официальные фотографы и телеоператоры, потряс журналистскую тусовку во главе с оскорбленным пресс-секретарем Кабмина, которого попастись на Елисейские поля не взяли.
Затем настал черед трястись мне — не от страха или гнева, а от изумления. Изумишься тут, когда за два дня до отлета звонит запинающийся субъект, представляется сотрудником КГБ и предлагает встретиться и поговорить «по поездке». Я решил, что мне либо немедленно дадут авторучку с цианидом — на случай, если премьер, надышавшись отравленным свободой галльским воздухом, пополнит нестройные ряды невозвращенцев и выдаст Главную тайну независимого Татарстана, которую знает каждый мальчишка, но никому ее не говорит — потому что западло. Либо же со мною наконец-то проведут инструктаж про коварный зарубеж и буржуазную заразу.
На самом деле все оказалось еще запущеннее: старлей Петр Куликов, мой ровесник чрезвычайно застенчивого вида, попросил меня всего лишь поглядывать, не попытается ли кто-нибудь из представителей встречающей стороны затеять какую провокацию против гостей. Как именно может выглядеть провокация, Петя толком объяснить не смог — видимо, потому, что термин «провокация» в его советском понимании выглядел безнадежно устаревшим даже с точки зрения кадрового гэбэшника, а свободно-российское понимание к тому времени еще не созрело.
В итоге мы сошлись на том, что я буду руководствоваться гражданским чувством, каковое поможет мне если не пресечь, то хотя бы обратить внимание на попытки встреченных французских политиков, бизнесменов или журналистов как-то скомпрометировать нашу сплоченную группу и представляемую ею республику в целом.
Наблюдатель из меня оказался аховый, ничего я подозрительного не заметил, кроме, разве что, подозрительной страхолюдности хваленых француженок. Но докладывать об этом как о части антитатарского заговора, призванного отвратить республику от европейской цивилизации, я Пете не стал. Так что старлей Куликов, бдительно позвонивший в первый же день после моего возвращения, только повздыхал, тем не менее многословно поблагодарил меня за отзывчивость — и распрощался, как я решил, навсегда.
Несмотря на это, при первой же встрече с Ильдаром Саматовичем (тогда он еще заходил в редакцию) я решил поинтересоваться, не знаменует ли бурный интерес, проявляемый уважаемым комитетом к моей скромной персоне, возвращение к старой сказке про белого бычка. Ильдар с ходу отвечать не стал, но удивился — или притворился удивленным — и поспешно раскланялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Пришлось применить самый муторный метод точечной правки: вырезать по слову, если повезет — по фразе из каждого абзаца. Вместо стандартного получаса это извращение заняло добрых полтора. По завершению я ненавидел ипотеку, жилищный вопрос, который все испортил, редактирование как функцию и банкиров как класс.
В принципе, даже хорошо: озлобленный читатель подмечает ляпы и недостатки лучше доброжелателя. А я был очень агрессивен, пробегая глазами уже отредактированное. Пробежал и отмяк: для столь нудной (в газетах сие называется нужной) темы — просто шедевр.
Я сбросил шедевр на верстку и приготовился к приливу сил, бодрости и гордости оттого, что дневная норма выполнена досрочно. Молодец! Однако легкая озлобленность никак не улетучивается, молодец. Ах, да! Который, собственно, час? Мой организм обычно откликается на обеденную пору не желудочными руладами, а легкой депрессией.
Позвонил Татьяне, верставшей номер. Попенял на то, что она до сих пор не поставила и даже не заметила лежащую в каталоге номера банкирскую статью и предложил геен эссен (даже университетская зубрежка и солидная языковая практика не излечили от нарочито ломаного немецкого, привитого детской игрой в шпионов). Получив согласие, я положил трубку и уже встал из-за стола, когда телефон заулюлюкал. Наверняка снова Татьяна. Есть у нее привычка любую договоренность закреплять контрольным звонком в голову.
Я приготовился отлаять Таньку в трубку за лишнюю трату времени, но трубка мужским голосом осведомилась:
— Айрат?
— Да, слушаю вас, — взглянув на часы, отозвался я.
— Привет. Это Петя беспокоит. Как дела?
Я с детства глуховат и то ли поэтому, то ли по какой другой причине плохо узнаю голоса по телефону. Не всегда помогает даже предупредительность собеседника, с ходу называющего свое имя. Знакомых Петь у меня всего двое. Причем второй давно и безнадежно Петр Николаевич и уменьшительно-ласкательно в наших с ним диалогах не фигурировал. Зато первый слегка шепелявил. Так что проблемы с идентификацией исключались.
— Это у вас дела, а у нас так, делишки. Добрый день, Петь, рад тебя слышать.
Обоснованность моей поправки Петя подтвердил немедленно, сообщив, что у него ко мне небольшое дело, связанное с публикацией одного интересного материала, так что не могли бы мы встретиться в удобное для меня время, но при этом как можно скорее. Все как всегда, словом.
Петя подошел через сорок минут, когда я уже вернулся из столовой и тягостно размышлял над тем, почему я не езжу на обед домой, где можно вздремнуть, почему я не сплю в кабинете, упав мордой на стол, и как я умудряюсь хоть раз в неделю, но переесть так, что бока уже начинают заплывать жирком. Был Петя, как всегда, в дешевом костюме, как всегда, в кепочке, как всегда, с папочкой.
Первые минуты мы по традиции говорили о детях — я жаловался на Нурькину простуду, а Петя поплакался на карантин, обрушившийся на садик, в меру сил воспитывающий его младшую, — так что жена вынуждена взять недельный отпуск за свой счет и теперь боится, что неделей дело не ограничится.
Потом мы разом замолкли: я выжидающе поглядывал на Петю, а он вертел в руках кепку и поглядывал на меня из-под детсадовской челки.
— Слушаю тебя, Петя. — Он раскрыл папочку:
— Вот… Посмотри, пожалуйста. Возможно это опубликовать?
Капитан Петр Куликов был офицером контрразведки, ответственным, в частности, за так называемое фиксирование контекста. Схема известная: надо, например, показать Западу, что россияне в массе своей негативно воспринимают попытку стребовать со страны долги Парижскому и Лондонскому клубам в полном объеме. Чекисты получают задание, в котором определены основные параметры народной точки зрения, заказывают экспертам (чаще всего нештатным) базовый текст, который предлагают для публикации доверенным журналистам. Статьи немедленно попадают в обзоры региональной прессы, выполняемые целой кучей агентств, в том числе и зарубежных. И после этого никто не смеет спорить с тем, что проблема суверенного долга страшно беспокоит общественное мнение в большинстве субъектов РФ. Причем это мнение едино — так что упорствующим в своих заблуждениях кредиторам предстоит преодолевать не капризы отдельных переговорщиков в ранге вице-премьера, которых можно и сковырнуть, а консолидированную позицию полутора сотен миллионов россиян, которых сковыривать значительно труднее — да и некуда.
И ведь не вранье: статьи действительно появляются, а поскольку написаны они, как правило, довольно качественно, то и воздействие на читателей оказывают несомненное. И не так уж важно, что первично, курица или яйцо: сформулировавшая позицию общественности статья или формирование этой позиции демилитаризованными экспертами.
Не знаю, как остальные газеты, но мы шли навстречу гэбэшникам исключительно по собственной сердечной доброте. То, что с чекистами лучше не ссориться, принималось во внимание менее всего — с журналистами тоже если кому и ссориться, то только не чекистам. Главным фактором была классическая верещагинская обида за державу и желание эту обиду перебороть наиболее конструктивно. Наконец, ни одна хоть чего-то стоящая газета не откажется от темы, предложенной хоть ментами, хоть бандитами, хоть чертом с рогами, если тема интересна читателям.
Никакой оплаты или особой благодарности за содействие я от Пети не требовал. Так, позвонил ему разик, когда готовил заметку про высланного из России сотрудника ЦРУ Патрика Холлингсуорка, в свое время засветившегося именно в Татарстане. Но скорее из педагогических соображений, чтобы Куликов не думал, что сотрудничество с прессой — это такой шоколад с цельным орехом. На самом деле у меня были более совершенные и отработанные источники, которые в итоге и помогли с материалом (Петя-то очень старался, но выдал устаревшую и куцую казенщину). Еще раз он пообещал мне действительно «бомбу» — как советники президента Татарстана Рахимов и Ецкевич получали деньги от неких иностранцев. Но ни документов, ни информации я не получил — через пару дней Петя извинился и попросил временно обо всем забыть. Я и забыл.
Требовать от Пети отработки было особо не за что: до сих пор он обращался за содействием трижды. Одну статью — как раз про долги — мы напечатали. Еще с одной, про выборы президента США, не получалось по срокам — из-за каких-то праздников мы пропускали пару номеров и выходили только после выборов (Куликов все-таки выкрутился, пристроив материал в одно из казанских интернет-изданий). Наконец, последнюю Петину просьбу я отклонил с ходу: он притащил невероятно занудный материал о российской позиции по эритрейско-эфиопскому конфликту, к которому Татарстан привязать было решительно невозможно. Петя тогда тягостно вздохнул, но с доводами согласился. Я потом несколько недель, ради интереса, обшаривал интернет вообще и мониторинга региональных СМИ в особенности. И не мог не восхититься изощренностью иркутских, кажется, коллег, опубликовавших материал на том основании, что ровно десять лет назад из Эфиопии вернулся последний местный инженер, помогавший черным братьям строить ГРЭС.
Нынешний текст от Куликова выглядел как обычно: несколько прошедших ксерокс страниц, стандартно распечатанных двенадцатым кеглем, с чистым полем вместо шапки и названия (при ксерокопировании грифы и любые пометки, позволяющие идентифицировать принадлежность текста, закрывались полоской бумаги). Но содержание было убойным.
Автор высказывал предположение, что в течение ближайших десяти месяцев США вынудят НАТО применить против России жесткие санкции, чреватые возможностью применения военной силы. Повод — грядущее резкое обострение отношений между официальной Москвой, продолжающей выстраивать унитарную схему управления государства, и официальной Казанью, продолжающей отстаивать никем не отмененный республиканский суверенитет. Возможность стороннего силового вмешательства в этот сугубо внутренний конфликт автор расценивал как очень серьезную. Он предполагал, что США обязательно используют обострение для того, чтобы исполнить давно заявленную мечту: развалить Россию на семь-восемь новых государств, независимых ото всех, кроме Вашингтона. Большая часть текста была посвящена обоснованию того, что югославский вариант 1999 года, с эскалацией напряженности вокруг косовского конфликта, бомбежками и интервенцией, — может произойти уже в ближайшие три-четыре месяца. Главным образом, автор основывался на косвенных признаках и собственной логике, но цепочка доказательств была выстроена весьма искусно.
Я прочитал материал дважды. Первый раз в некотором ошеломлении. Второй раз — вдумчиво, пытаясь найти изъяны.
— Ну, как тебе? — напряженно спросил капитан Куликов.
— Круто.
— И это возможно напечатать?
— А думаешь, надо? Смеяться над нами не будут?
— Не будут, — Петя немного покраснел. — А напечатать очень надо.
— Ладно, — сказал я, подумав. — Сегодня у нас понедельник. Как насчет среды или четверга?
— Класс, — выдохнул Петя. — Только, Айрат, пожалуйста — чтобы не было дословного цитирования… Своими словами, ладно?
Вот с этим трудно. Слова и так были мои. Потому что текст писал я.
2
Мне нравится БГ, а не наоборот.
Александр Башлачев
С Петей мы познакомились в середине 90-х, когда я неожиданно для себя оказался в составе правительственной делегации во главе с премьер-министром Татарстана, отбывавшей на заслуженную и страшно напряженную работу в город Париж. Столь чудесной оказией я был обязан давнему приятелю, который служил-служил себе малозаметным чиновником, да вдруг пошел в гору и дорос до заместителя министра внешних сношений республики. Он по старой дружбе и всунул меня пару раз в эскорт, обеспечивающий промоушн столь интимного дела, как внешние сношения.
Включение ничем не примечательного журналиста малотиражной деловой газеты в делегацию, в которую традиционно (в силу известных предпочтений чиновников, резонно полагающих, что слово было только вначале, а теперь наступил черед картинки) допускались только официальные фотографы и телеоператоры, потряс журналистскую тусовку во главе с оскорбленным пресс-секретарем Кабмина, которого попастись на Елисейские поля не взяли.
Затем настал черед трястись мне — не от страха или гнева, а от изумления. Изумишься тут, когда за два дня до отлета звонит запинающийся субъект, представляется сотрудником КГБ и предлагает встретиться и поговорить «по поездке». Я решил, что мне либо немедленно дадут авторучку с цианидом — на случай, если премьер, надышавшись отравленным свободой галльским воздухом, пополнит нестройные ряды невозвращенцев и выдаст Главную тайну независимого Татарстана, которую знает каждый мальчишка, но никому ее не говорит — потому что западло. Либо же со мною наконец-то проведут инструктаж про коварный зарубеж и буржуазную заразу.
На самом деле все оказалось еще запущеннее: старлей Петр Куликов, мой ровесник чрезвычайно застенчивого вида, попросил меня всего лишь поглядывать, не попытается ли кто-нибудь из представителей встречающей стороны затеять какую провокацию против гостей. Как именно может выглядеть провокация, Петя толком объяснить не смог — видимо, потому, что термин «провокация» в его советском понимании выглядел безнадежно устаревшим даже с точки зрения кадрового гэбэшника, а свободно-российское понимание к тому времени еще не созрело.
В итоге мы сошлись на том, что я буду руководствоваться гражданским чувством, каковое поможет мне если не пресечь, то хотя бы обратить внимание на попытки встреченных французских политиков, бизнесменов или журналистов как-то скомпрометировать нашу сплоченную группу и представляемую ею республику в целом.
Наблюдатель из меня оказался аховый, ничего я подозрительного не заметил, кроме, разве что, подозрительной страхолюдности хваленых француженок. Но докладывать об этом как о части антитатарского заговора, призванного отвратить республику от европейской цивилизации, я Пете не стал. Так что старлей Куликов, бдительно позвонивший в первый же день после моего возвращения, только повздыхал, тем не менее многословно поблагодарил меня за отзывчивость — и распрощался, как я решил, навсегда.
Несмотря на это, при первой же встрече с Ильдаром Саматовичем (тогда он еще заходил в редакцию) я решил поинтересоваться, не знаменует ли бурный интерес, проявляемый уважаемым комитетом к моей скромной персоне, возвращение к старой сказке про белого бычка. Ильдар с ходу отвечать не стал, но удивился — или притворился удивленным — и поспешно раскланялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58