А если по правде?
— Если по правде, Айрат, то Придорогин с цепи сорвался. Без повода. Ему надо нас размазать по полу — и чтобы мы хлопали и кричали ура. Ты этого хочешь? Я не хочу. И никто не хочет, кроме Придорогина. Молодой еще, жизни не знает. В Чечне поперло, вот и сдурел — думает, теперь все будет просто.
— Танбулат Каримович, извините, но это все-таки вопрос переговоров. Шаймиев же мог со всеми договориться — и с Ельциным, и с Путиным. Значит, можно, если захотеть?
— Айрат, посмотри на меня. Я же не всегда президентом был. Я и в комсомоле работал, и в бизнесе долго… Сам понимаешь. Я умею договариваться. И я пытался — тем более что мне Бабай все дела на мази передал. Я честно пытался. Но знаешь, Айрат, когда разговор начинают словами: «Вставай раком и расстегни штаны» — надо или вставать раком, или бить морду. Переговоры тут невозможны. Раком я вставать не захотел. И потом, раком хотели поставить всю республику. Четыре миллиона народу — а это, tege, нездорово. Ты согласен?
Я не стал говорить «Согласен», чтобы сразу не падать в подготовленную Танчиком колею. Я хотел, чтобы все сразу было четко, ясно и без подлян по кустам.
— Танбулат Каримович, вы знаете, что, в принципе, считается так: это ваши с Придорогиным разборки за ваши большие бабки, которые на самом деле больше никого не касаются. Я отчасти тоже к этому так отношусь. Но если мне указывают, каким шрифтом писать, и говорят, что у меня другая национальность, и объявляют меня и моих предков оплотом косности и терроризма… Я, может, плохой татарин, но человек же, в конце концов. И на такой наезд отвечу. И буду отвечать до тех пор, пока наезд не прекратится, а тот, кто наезжает, не отъедет.
— Замечательно, — сказал Танчик. — А раз так, я думаю, мы можем договориться на общественных, так сказать…
— Танбулат Каримович, бога ради, простите. Можно я договорю? Спасибо. Так вот, я ситуацию вижу примерно так. И наверное, не я один так это вижу. И поэтому, Танбулат Каримович, самое поганое будет, если вы с Москвой опять договоритесь, а мы все прокинемся.
— Как это? — спросил Магдиев, сверля меня черными буравчиками.
— Да как обычно. Мне вот сейчас тридцать… Ой, тридцать один год.
— Я думал, меньше, — удивился Булкин.
— Спасибо, — сказал я, не улыбаясь — достали уже комплименты по поводу моей щенячьей внешности. — Вам сорок семь, да? Разница небольшая, но существенная. Вы в комсомоле поработали, и в партию вступили, и административную специфику освоили. Значит, умеете…
— Продаваться, — подсказал Танчик.
— Ну, можно так сказать, можно — «находить компромиссы». Один черт: люди окажутся обманутыми. Те люди, которым на самом деле независимость как таковая на фиг не была нужна. Но когда они привыкнут к этому лозунгу, к этой идее, они будут готовы умереть за нее. Не потому, что надо, а потому что это смысл жизни дает. А раз так, то самое прагматичное предательство заберет у людей все. Весь смысл заберет. Даже если даст взамен меньшие налоги и увеличение детских пособий. И пока есть хоть малейшая вероятность того, что дело кончится подобным сговором, я ни в чем участвовать не буду.
— Логично, — сказал Магдиев после паузы. — И что тебе нужно, чтобы исключить такую вероятность?
Я растерялся. Потом опять разозлился на свою простоту, так легко загоняющую меня в угол, и сказал:
— Ваше обещание.
Теперь растерялся Магдиев. Я заметил это с удовольствием. Гильфанов наблюдал за нами со странным выражением. Правильно, когда еще такой сюр с такими героями увидишь!
— Прилюдно, на Коране или Конституции? — осведомился Булкин.
— Зачем? Обычное слово.
— Да… Страшный народ журналисты. Ладно, Айрат-afande, вот тебе мое слово. Я что сказал, сделаю, и от своих обещаний не отступлю. Клянусь. Достаточно?
— Вполне, — сказал я, чувствуя себя довольно неуютно. — Так какие общественные советы вам нужны?
— С обещаниями закончили? А то давай ты мне чего-нибудь… Ладно, qurqama, шучу inde. Советы, Айрат-afande, профессиональные нужны. Война — не олимпиада, здесь надо побеждать, иначе смысла нет ввязываться. В современной войне все решают не дивизии, а буковки. Побеждает не оружие, а пропаганда.
— Ну, это слишком сильно, наверно…
— Не слишком сильно, a, tege, не слишком полно. На самом деле любого врага можно побеждать в современных условиях, если включать три вещи. Первое — показывать и доказывать, что ты более силен, развит, и на всякого его козырного короля имеешь туз, а на всякого туза — джокера. В технологическом, военном и, не знаю там, политическом плане постоянно выводить за удобные рамки и ошарашивать.
— Ошеломлять. Вы знаете, Танбулат Каримович, «ошеломить» значит сильно стукнуть дубиной по шлему, чтобы птички внутри головы запели. Такое специальное слово.
Магдиев с уважением посмотрел на меня и продолжил:
— Второй фактор — биться насмерть и всегда очень дорого продавать свою жизнь. Как это — с коэффициентом-дефлятором. Чтобы свято убедить — за одну жизнь мы будем забирать десять или сто. В любом случае. И третье — пропаганда. Без нее первые две вещи ничего не стоят. А с нею они великая сила. Я бы сказал, непреодолимая. Сможешь обеспечить?
— А почему я?
— Ну, войну ты нам накликал, теперь победу давай, — сказал Магдиев.
— Так я не эту войну кликал, — оскорбился я.
— Ай, это детали. Победу тоже можешь другую, мы не гордые. А если без шуток, то мы тут со специалистами посоветовались. Чужих брать нельзя, полных пиарщиков брать нельзя, силовиков уже набрали выше крыши. Всех исключили, остался ты.
— М-да… Велика Россия, а Татарстан меньше. И что, прямо воевать будем?
— Так уже воюем, Айрат. Ты не заметил?
Тут я впервые заподозрил, что шаловливые ушки спецслужб пробрались не только внутрь телефонных линий. Но спросил про другое:
— А смысл, Танбулат Каримович? Олимпиада ведь получится, сожрут. Или как Ибаррури, лучше умереть стоя?
— Ну, я думаю, Придорогин все-таки падлой не окажется — обещал ведь, что не допустит кровопролития и уйдет, если оно случится по его вине.
— А вы? — набравшись наглости, поинтересовался я.
— А я — если мой народ будет вне опасности, — серьезно сказал Магдиев.
— Логично, — сказал и я. — Давайте к делу. Только, если можно, еще два условия.
— Аппетит приходит, да? — поинтересовался Магдиев, откидываясь на спинку жалобно зашептавшего стула. — Ну, давай.
— Два, значит, условия, — повторил я. — Во-первых, закупить или там заготовить побольше инсулина. Можно еще каких-то лекарств, без которых кому-то из наших жить не получится. Но главное инсулин.
— Astag' firulla! У тебя неужели диабет?
— Тьфу-тьфу. Просто такая просьба.
— Выполним. Вторая?
— Вторая — Рахимова и Ецкевича, советников ваших, подальше как-нибудь от дел всяких держите.
— Ух ты, — Магдиев широко заулыбался. — А чего так?
Я пожал плечом и буркнул:
— Хорошего они не посоветуют.
— Ага, — сказал президент. — А премьера не снять? Или, может, конституцию перепишем?
Я опять пожал плечом.
Магдиев встал — в своей сумоистской манере, неожиданно и быстро, — отошел к столу, взял из стопки документов два листка и, вернувшись, широким жестом положил их передо мной. Листки были подписанными сегодня указами об отставке советников Ецкевича и Рахимова в связи с их переходом на другую работу.
— Ух ты, — сказал уже я.
Магдиев отобрал у меня указы и осведомился:
— Aibat me shulai?
— Bik aibat, — согласился я. — Nihayat' sugyshka barabyz.
5
Отец валялся в углу. Вдруг он приподнялся на локте, прислушался, наклонив голову набок, и говорит едва слышно:
— Топ-топ-топ — это мертвецы… топ-топ-топ… они за мной идут, только я-то с ними не пойду…
Марк Твен
КАЗАНЬ. 7 ИЮНЯ
Летфуллин позвонил Гильфанову в семь вечера, когда тот выслушивал отчет за день Рамиля Курамшина. Рамиль имел подпольную кличку Воевода, потому что отвечал за матобеспечение военной стороны проекта. Эта сторона была отдаленной и неуловимой, как обратная сторона ленты Мебиуса. Потому остальные представители группы, находясь в нормальном состоянии, встречали Рамиля остроумными сообщениями о крепости нашей брони. Ближе к вечеру, когда все выматывались до холодных висков, сообщения теряли остроту, становясь тупыми и занудными. Гильфанов такой подход в душе приветствовал. Во-первых, если даже офицеры, находившиеся на острие атаки, темными предчувствиями не терзались, значит, к обострению ситуации не был готов никто — значит, усилия Гильфанова и Курамшина со товарищи оставались незамеченными мировой общественностью. Во-вторых, нервная обстановка совместных совещаний дала Ильдару законный повод встречаться с Воеводой наедине — и остальные ребята с таким объяснением легко согласились. А ведь могли обидеться, что Гильфанов завел себе любимчика и что-то скрывает от остальных членов команды.
Звонок оборвал Воеводу, когда тот сообщил, что состав из Полтавы благополучно пересек российскую границу, миновал таможню, не заинтересовавшуюся оборудованием для нефтедобычи (так был документирован груз), и пару часов назад вполз на территорию Татарстана.
Это была очень хорошая новость, поэтому Гильфанов ответил на звонок с широкой улыбкой — так, что усы дыбом встали.
Чудовищное зрелище, машинально отметил Воевода.
Улыбка довольно быстро сменилась обычным для Гильфанова вежливым вниманием. Он слушал минут пять, лишь изредка вставляя в журчание собеседника короткие реплики и уточняющие вопросы — но и по ним Курамшин догадался, что дело кислое, поэтому не стал отворачиваться, а принялся внимательно следить за начальством.
Начальство, заметив это, оторвалось на секунду от трубки и, прикрыв микрофон, шепнуло:
— Данияла сюда, быстро!
Даниял, возглавлявший группу немедленного реагирования, приставленную к гильфановцам, появился как раз к завершению беседы. Ильдар, попрощавшись, отложил телефон и сказал:
— Спасибо, Рамиль. Даниял, фигня, значит, такая. Звонил наш журналист. К нему только что… так, двадцать минут назад приходил человечек от московских бандюков. Говорит, что от самого Расуля. Знаешь ведь Расуля?
Даниял знал Расуля. Расуль был неизвестным широкой публике, но очень уважаемым узким, если не элитным кругом предпринимателем и меценатом. Он возглавлял советы директоров десятка московских компаний, в свою очередь контролировавших пару банков и несколько торговых и развлекательных сетей. Еще ему принадлежал охранный холдинг, объединявший полтысячи прекрасно подготовленных и вполне официально вооруженных бойцов во главе с тремя отставными полковниками спецназа ГРУ и ФСБ. А еще Расуль был человеком, сумевшим не только подняться от простого казанского гопника до авторитетного столичного предпринимателя, но и чуть ли не впервые в истории объединить и подмять под себя две трети казанских, челнинских и альметьевских ОПГ. Большая их часть платила в расулевский общак, прочие координировали свои действия с московским земляком. Прочая треть вырезалась — медленно, но верно и с весьма убедительной динамикой.
— Если верить Летфуллину, и если верить этому чувачку, — продолжил Гильфанов, — Расулю наша политика совсем не нравится. Просит прекратить.
— А что он с этим в газету, а не к нам пришел? — спросил Даниял.
Гильфанов пожал плечами:
— Может, осведомленность показывал. Типа, мы знаем, кто у вас чем занимается. И начнем с пропагандистов. Контрпропаганда, так сказать.
— Как выглядел-то?
— Быкан тупой, Летфуллин говорит. Но вежливый.
— Это страшно, — согласился Даниял, который вообще-то не боялся никого, кроме жены — была она маленькая и суровая. — А что требовал-то?
— Да ничего не требовал. Заканчивайте, говорит. Договаривайтесь с Москвой. Неделя вам сроку. Так и передай.
— Значит, неделю будут подляну готовить. Если не соврут — для убедительности.
— Это запросто, — согласился Гильфанов.
— И что делаем?
— Ну, для начала свяжись с танчиковскими. Пусть охрану усилят и все такое. Потом, надо с нашими пацанами поговорить. Кто там против Расуля давится — Гарей с Хрипом, так? Может, им помощь какая нужна. А главное, пусти кого из своих прямо сейчас Айрата успокоить. С работы встретить, до дома проводить. И чтобы у подъезда подежурил. Этот толстый адрес летфуллинский назвал и номер школы, в которую сын ходит.
— Вот падла.
— Ну да. В общем, успокоить надо. Ага?
— Без вопросов, — сказал Даниял и побежал выполнять.
— Продолжай, Рамиль, — предложил Ильдар.
— Да все, кажется. Не в тему только: вам-то охрану усилить не надо?
— О господи. Да кому я на фиг нужен? — удивился Гильфанов.
— Блин, точно, — сказал Воевода. — А кроме шуток?
— Рамиль, держи себя в руках. Надо прикрывать задницы по мере их нагноения. Мне что, в трубку пыхтели, что ли? Или в квартире поджидают?
…Гильфанова поджидали в подъезде. Едва Ильдар вошел в лифт, следом втиснулись два молодых амбала, взявшиеся неизвестно откуда. Учитывая их габариты, трюк следовало признать достойным пивной книги рекордов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Если по правде, Айрат, то Придорогин с цепи сорвался. Без повода. Ему надо нас размазать по полу — и чтобы мы хлопали и кричали ура. Ты этого хочешь? Я не хочу. И никто не хочет, кроме Придорогина. Молодой еще, жизни не знает. В Чечне поперло, вот и сдурел — думает, теперь все будет просто.
— Танбулат Каримович, извините, но это все-таки вопрос переговоров. Шаймиев же мог со всеми договориться — и с Ельциным, и с Путиным. Значит, можно, если захотеть?
— Айрат, посмотри на меня. Я же не всегда президентом был. Я и в комсомоле работал, и в бизнесе долго… Сам понимаешь. Я умею договариваться. И я пытался — тем более что мне Бабай все дела на мази передал. Я честно пытался. Но знаешь, Айрат, когда разговор начинают словами: «Вставай раком и расстегни штаны» — надо или вставать раком, или бить морду. Переговоры тут невозможны. Раком я вставать не захотел. И потом, раком хотели поставить всю республику. Четыре миллиона народу — а это, tege, нездорово. Ты согласен?
Я не стал говорить «Согласен», чтобы сразу не падать в подготовленную Танчиком колею. Я хотел, чтобы все сразу было четко, ясно и без подлян по кустам.
— Танбулат Каримович, вы знаете, что, в принципе, считается так: это ваши с Придорогиным разборки за ваши большие бабки, которые на самом деле больше никого не касаются. Я отчасти тоже к этому так отношусь. Но если мне указывают, каким шрифтом писать, и говорят, что у меня другая национальность, и объявляют меня и моих предков оплотом косности и терроризма… Я, может, плохой татарин, но человек же, в конце концов. И на такой наезд отвечу. И буду отвечать до тех пор, пока наезд не прекратится, а тот, кто наезжает, не отъедет.
— Замечательно, — сказал Танчик. — А раз так, я думаю, мы можем договориться на общественных, так сказать…
— Танбулат Каримович, бога ради, простите. Можно я договорю? Спасибо. Так вот, я ситуацию вижу примерно так. И наверное, не я один так это вижу. И поэтому, Танбулат Каримович, самое поганое будет, если вы с Москвой опять договоритесь, а мы все прокинемся.
— Как это? — спросил Магдиев, сверля меня черными буравчиками.
— Да как обычно. Мне вот сейчас тридцать… Ой, тридцать один год.
— Я думал, меньше, — удивился Булкин.
— Спасибо, — сказал я, не улыбаясь — достали уже комплименты по поводу моей щенячьей внешности. — Вам сорок семь, да? Разница небольшая, но существенная. Вы в комсомоле поработали, и в партию вступили, и административную специфику освоили. Значит, умеете…
— Продаваться, — подсказал Танчик.
— Ну, можно так сказать, можно — «находить компромиссы». Один черт: люди окажутся обманутыми. Те люди, которым на самом деле независимость как таковая на фиг не была нужна. Но когда они привыкнут к этому лозунгу, к этой идее, они будут готовы умереть за нее. Не потому, что надо, а потому что это смысл жизни дает. А раз так, то самое прагматичное предательство заберет у людей все. Весь смысл заберет. Даже если даст взамен меньшие налоги и увеличение детских пособий. И пока есть хоть малейшая вероятность того, что дело кончится подобным сговором, я ни в чем участвовать не буду.
— Логично, — сказал Магдиев после паузы. — И что тебе нужно, чтобы исключить такую вероятность?
Я растерялся. Потом опять разозлился на свою простоту, так легко загоняющую меня в угол, и сказал:
— Ваше обещание.
Теперь растерялся Магдиев. Я заметил это с удовольствием. Гильфанов наблюдал за нами со странным выражением. Правильно, когда еще такой сюр с такими героями увидишь!
— Прилюдно, на Коране или Конституции? — осведомился Булкин.
— Зачем? Обычное слово.
— Да… Страшный народ журналисты. Ладно, Айрат-afande, вот тебе мое слово. Я что сказал, сделаю, и от своих обещаний не отступлю. Клянусь. Достаточно?
— Вполне, — сказал я, чувствуя себя довольно неуютно. — Так какие общественные советы вам нужны?
— С обещаниями закончили? А то давай ты мне чего-нибудь… Ладно, qurqama, шучу inde. Советы, Айрат-afande, профессиональные нужны. Война — не олимпиада, здесь надо побеждать, иначе смысла нет ввязываться. В современной войне все решают не дивизии, а буковки. Побеждает не оружие, а пропаганда.
— Ну, это слишком сильно, наверно…
— Не слишком сильно, a, tege, не слишком полно. На самом деле любого врага можно побеждать в современных условиях, если включать три вещи. Первое — показывать и доказывать, что ты более силен, развит, и на всякого его козырного короля имеешь туз, а на всякого туза — джокера. В технологическом, военном и, не знаю там, политическом плане постоянно выводить за удобные рамки и ошарашивать.
— Ошеломлять. Вы знаете, Танбулат Каримович, «ошеломить» значит сильно стукнуть дубиной по шлему, чтобы птички внутри головы запели. Такое специальное слово.
Магдиев с уважением посмотрел на меня и продолжил:
— Второй фактор — биться насмерть и всегда очень дорого продавать свою жизнь. Как это — с коэффициентом-дефлятором. Чтобы свято убедить — за одну жизнь мы будем забирать десять или сто. В любом случае. И третье — пропаганда. Без нее первые две вещи ничего не стоят. А с нею они великая сила. Я бы сказал, непреодолимая. Сможешь обеспечить?
— А почему я?
— Ну, войну ты нам накликал, теперь победу давай, — сказал Магдиев.
— Так я не эту войну кликал, — оскорбился я.
— Ай, это детали. Победу тоже можешь другую, мы не гордые. А если без шуток, то мы тут со специалистами посоветовались. Чужих брать нельзя, полных пиарщиков брать нельзя, силовиков уже набрали выше крыши. Всех исключили, остался ты.
— М-да… Велика Россия, а Татарстан меньше. И что, прямо воевать будем?
— Так уже воюем, Айрат. Ты не заметил?
Тут я впервые заподозрил, что шаловливые ушки спецслужб пробрались не только внутрь телефонных линий. Но спросил про другое:
— А смысл, Танбулат Каримович? Олимпиада ведь получится, сожрут. Или как Ибаррури, лучше умереть стоя?
— Ну, я думаю, Придорогин все-таки падлой не окажется — обещал ведь, что не допустит кровопролития и уйдет, если оно случится по его вине.
— А вы? — набравшись наглости, поинтересовался я.
— А я — если мой народ будет вне опасности, — серьезно сказал Магдиев.
— Логично, — сказал и я. — Давайте к делу. Только, если можно, еще два условия.
— Аппетит приходит, да? — поинтересовался Магдиев, откидываясь на спинку жалобно зашептавшего стула. — Ну, давай.
— Два, значит, условия, — повторил я. — Во-первых, закупить или там заготовить побольше инсулина. Можно еще каких-то лекарств, без которых кому-то из наших жить не получится. Но главное инсулин.
— Astag' firulla! У тебя неужели диабет?
— Тьфу-тьфу. Просто такая просьба.
— Выполним. Вторая?
— Вторая — Рахимова и Ецкевича, советников ваших, подальше как-нибудь от дел всяких держите.
— Ух ты, — Магдиев широко заулыбался. — А чего так?
Я пожал плечом и буркнул:
— Хорошего они не посоветуют.
— Ага, — сказал президент. — А премьера не снять? Или, может, конституцию перепишем?
Я опять пожал плечом.
Магдиев встал — в своей сумоистской манере, неожиданно и быстро, — отошел к столу, взял из стопки документов два листка и, вернувшись, широким жестом положил их передо мной. Листки были подписанными сегодня указами об отставке советников Ецкевича и Рахимова в связи с их переходом на другую работу.
— Ух ты, — сказал уже я.
Магдиев отобрал у меня указы и осведомился:
— Aibat me shulai?
— Bik aibat, — согласился я. — Nihayat' sugyshka barabyz.
5
Отец валялся в углу. Вдруг он приподнялся на локте, прислушался, наклонив голову набок, и говорит едва слышно:
— Топ-топ-топ — это мертвецы… топ-топ-топ… они за мной идут, только я-то с ними не пойду…
Марк Твен
КАЗАНЬ. 7 ИЮНЯ
Летфуллин позвонил Гильфанову в семь вечера, когда тот выслушивал отчет за день Рамиля Курамшина. Рамиль имел подпольную кличку Воевода, потому что отвечал за матобеспечение военной стороны проекта. Эта сторона была отдаленной и неуловимой, как обратная сторона ленты Мебиуса. Потому остальные представители группы, находясь в нормальном состоянии, встречали Рамиля остроумными сообщениями о крепости нашей брони. Ближе к вечеру, когда все выматывались до холодных висков, сообщения теряли остроту, становясь тупыми и занудными. Гильфанов такой подход в душе приветствовал. Во-первых, если даже офицеры, находившиеся на острие атаки, темными предчувствиями не терзались, значит, к обострению ситуации не был готов никто — значит, усилия Гильфанова и Курамшина со товарищи оставались незамеченными мировой общественностью. Во-вторых, нервная обстановка совместных совещаний дала Ильдару законный повод встречаться с Воеводой наедине — и остальные ребята с таким объяснением легко согласились. А ведь могли обидеться, что Гильфанов завел себе любимчика и что-то скрывает от остальных членов команды.
Звонок оборвал Воеводу, когда тот сообщил, что состав из Полтавы благополучно пересек российскую границу, миновал таможню, не заинтересовавшуюся оборудованием для нефтедобычи (так был документирован груз), и пару часов назад вполз на территорию Татарстана.
Это была очень хорошая новость, поэтому Гильфанов ответил на звонок с широкой улыбкой — так, что усы дыбом встали.
Чудовищное зрелище, машинально отметил Воевода.
Улыбка довольно быстро сменилась обычным для Гильфанова вежливым вниманием. Он слушал минут пять, лишь изредка вставляя в журчание собеседника короткие реплики и уточняющие вопросы — но и по ним Курамшин догадался, что дело кислое, поэтому не стал отворачиваться, а принялся внимательно следить за начальством.
Начальство, заметив это, оторвалось на секунду от трубки и, прикрыв микрофон, шепнуло:
— Данияла сюда, быстро!
Даниял, возглавлявший группу немедленного реагирования, приставленную к гильфановцам, появился как раз к завершению беседы. Ильдар, попрощавшись, отложил телефон и сказал:
— Спасибо, Рамиль. Даниял, фигня, значит, такая. Звонил наш журналист. К нему только что… так, двадцать минут назад приходил человечек от московских бандюков. Говорит, что от самого Расуля. Знаешь ведь Расуля?
Даниял знал Расуля. Расуль был неизвестным широкой публике, но очень уважаемым узким, если не элитным кругом предпринимателем и меценатом. Он возглавлял советы директоров десятка московских компаний, в свою очередь контролировавших пару банков и несколько торговых и развлекательных сетей. Еще ему принадлежал охранный холдинг, объединявший полтысячи прекрасно подготовленных и вполне официально вооруженных бойцов во главе с тремя отставными полковниками спецназа ГРУ и ФСБ. А еще Расуль был человеком, сумевшим не только подняться от простого казанского гопника до авторитетного столичного предпринимателя, но и чуть ли не впервые в истории объединить и подмять под себя две трети казанских, челнинских и альметьевских ОПГ. Большая их часть платила в расулевский общак, прочие координировали свои действия с московским земляком. Прочая треть вырезалась — медленно, но верно и с весьма убедительной динамикой.
— Если верить Летфуллину, и если верить этому чувачку, — продолжил Гильфанов, — Расулю наша политика совсем не нравится. Просит прекратить.
— А что он с этим в газету, а не к нам пришел? — спросил Даниял.
Гильфанов пожал плечами:
— Может, осведомленность показывал. Типа, мы знаем, кто у вас чем занимается. И начнем с пропагандистов. Контрпропаганда, так сказать.
— Как выглядел-то?
— Быкан тупой, Летфуллин говорит. Но вежливый.
— Это страшно, — согласился Даниял, который вообще-то не боялся никого, кроме жены — была она маленькая и суровая. — А что требовал-то?
— Да ничего не требовал. Заканчивайте, говорит. Договаривайтесь с Москвой. Неделя вам сроку. Так и передай.
— Значит, неделю будут подляну готовить. Если не соврут — для убедительности.
— Это запросто, — согласился Гильфанов.
— И что делаем?
— Ну, для начала свяжись с танчиковскими. Пусть охрану усилят и все такое. Потом, надо с нашими пацанами поговорить. Кто там против Расуля давится — Гарей с Хрипом, так? Может, им помощь какая нужна. А главное, пусти кого из своих прямо сейчас Айрата успокоить. С работы встретить, до дома проводить. И чтобы у подъезда подежурил. Этот толстый адрес летфуллинский назвал и номер школы, в которую сын ходит.
— Вот падла.
— Ну да. В общем, успокоить надо. Ага?
— Без вопросов, — сказал Даниял и побежал выполнять.
— Продолжай, Рамиль, — предложил Ильдар.
— Да все, кажется. Не в тему только: вам-то охрану усилить не надо?
— О господи. Да кому я на фиг нужен? — удивился Гильфанов.
— Блин, точно, — сказал Воевода. — А кроме шуток?
— Рамиль, держи себя в руках. Надо прикрывать задницы по мере их нагноения. Мне что, в трубку пыхтели, что ли? Или в квартире поджидают?
…Гильфанова поджидали в подъезде. Едва Ильдар вошел в лифт, следом втиснулись два молодых амбала, взявшиеся неизвестно откуда. Учитывая их габариты, трюк следовало признать достойным пивной книги рекордов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58