И даже в зеркале, как ни старалась, не могла узнать собственное отражение. Белую кожу пересекали черные полосы, доходящие до подбородка и захватывающие часть правой щеки. Мои глаза больше не сияли золотом и светом, они стали серебряными, как расплавленное серебро, окруженное ворохом белых ресниц. Даже моя походка изменилась раз и навсегда – я больше не парила над полом, словно невесомая фигурка, постоянно норовящая взлететь. Теперь я ходила, ощущая весь тот вес, что чувствует каждый, лишенный неба и крыльев. И это давило.
А хуже всего было то… страшнее всего были его глаза, каждый раз с надеждой заглядывающие в мои и каждый раз наполняющиеся болью и разочарованием. Снова и снова.
Я ненавижу боль.
Я сидела у камина и, кажется, о чем-то думала. А может, просто любовалась переливами жадного до веток пламени.
– Ну здравствуй, Ирлин.
Вася. Имя пустое и неинтересное, как и все вокруг.
Он без спросу садится в соседнее кресло и смотрит на меня, раздражая и заставляя отвлечься от наблюдения за огнем.
– Что тебе нужно?
– Вытащить тебя из депрессии, – нахально улыбается он, а глаза остаются холодными, как и в ту ночь…
– Уходи.
– Ну нет. Тебе все это еще не надоело? Оська ходит как в воду опущенный и вообще не ест, между прочим.
Н-да, если Оська не ест – это чрезвычайная ситуация.
– Лис и Сон тоже места себе не находят и…
Он не заканчивает фразу, но я все понимаю и так. Ему и впрямь плохо, жаль только, что я ничем помочь не могу. Я отдала за него свою жизнь, душу и даже небо, а он просто не пожелал подарить мне покой.
– Не уходи в себя, Ирлин, все ведь уже прошло, и ты должна снова радоваться жизни.
– А если я не хочу. Ты хоть знаешь, что я пережила и какие воспоминания будут теперь навсегда со мной? – Я подняла голову и зло взглянула в его ледяные глаза. – Я ведь почти влюбилась в гэйла! – Он сжал зубы, но промолчал. – Ты слышишь меня или это тоже было частью моего задания?!
– Я предупреждал тебя.
Выпускаю воздух сквозь сжатые зубы и изо всех сил пытаюсь успокоиться. Прошлого не вернешь. Не стоит теперь злиться по пустякам.
– Ладно, я очень надеялся, что до этого не дойдет, но ты не оставляешь мне выбора.
Смотрю на пламя в камине, мне уже все на этом свете неважно.
– На, держи, это тебе. И ты сама виновата, что подарок отдан раньше твоего дня рождения.
И он тыкает чем-то пушистым мне чуть ли не в нос.
Возмущенно вскакиваю, намереваясь высказать абсолютно все этому… этому… и замираю, недоверчиво глядя прямо перед собой.
– Это же…
Он кивает и чуть лукаво улыбается. И лед тает в его глазах. А на его руках лежат два белоснежных крыла, и он протягивает их мне.
Дрожащей рукой недоверчиво касаюсь невесомых перьев и удивленно и вопросительно смотрю на него. Вася делает значительное лицо и гордо заявляет:
– За проявленные заслуги и прекрасно выполненное первое задание тебе, Ирлин, возвращаются крылья и даруется отпуск на тот срок, который ты сама пожелаешь.
– То есть я…
– Да, Ирлин, ты можешь вернуться на небо. Ну же, надевай.
Два белоснежных крыла осторожно раскрываются за моей спиной, а с кожи медленно и как-то неуверенно начинает пропадать черная печать, не оставляя после себя даже воспоминания. Я улыбаюсь впервые за столько дней, и восхищенно глажу край своего нового крыла.
– Спасибо. – Голос срывается, хочется разреветься в голос, как маленькой набедокурившей и только что прощенной девочке.
Ангел весело улыбается, подмигивает мне и… растворяется в воздухе, сделав то, ради чего приходил.
Взлетаю с первого сразу на второй этаж, изо всех сил стараясь двигаться бесшумно и незаметно. А ведь хочется смеяться во все горло. Так. Ну уж нет, сюрприз есть сюрприз!
Осторожно бегу по коридору и застываю у слегка приоткрытой двери кабинета Дика. Он сидит там один в огромном кресле у очага, и в его руке зажата уже ополовиненная бутылка вина. Морщусь, надо будет потом отучить его от алкоголя. Но это потом.
Дверь тихо скрипит, когда я прошмыгиваю внутрь кабинета. Дик сидит ко мне спиной, а потому пока не видит. Зато слышит предательский скрип.
– Кто здесь? Я же сказал всем убираться и не беспокоить меня. – Голос хриплый и злой.
Гм, а может, я не вовремя? Ну мало ли, может, у него живот болит.
– Это я. – Я сказала это очень тихо, чтобы, если что, успеть выпорхнуть за дверь, но реакция Дика озадачила и поразила меня до глубины души.
Он резко вскочил, выронив бутылку, и повернулся ко мне, напряженный, будто зверь, готовящийся к схватке. Позже он признался, что просто не поверил.
– Ты… здесь?
Я мягко ему улыбаюсь и с гордостью распахиваю сверкающе-белые крылья за спиной.
– Нравятся?
Он молчит, просто смотрит на меня. А потом вдруг быстро пересекает зал и, схватив меня за плечи, резко притягивает к себе, заключая в объятия и выжимая чуть ли не весь воздух из моей груди.
Придушит ведь!
Он зарывается лицом в мои волосы, шепчет мое имя и… и плачет?
Неправда, Дик не умеет плакать, и я осторожно вытираю соленую воду с его глаз.
– Все хорошо, – смущенно убеждаю его я. – Теперь все хорошо.
Он кивает и целует меня так… что я понимаю: мой отпуск будет ну о-очень долгим.
– Нет. Вы посмотрите! Я не ем, не пью и сплю через раз, а они тут целоваются! – Возмущенный писк Оськи я бы узнала из тысячи, а еще через мгновение он уже садится мне на голову, быстро хлопая крыльями и громко возмущаясь по поводу эгоизма некоторых личностей. Я провела рукой по его оперению, и временно он замолк, чуть ли не урча от удовольствия.
А в дверях уже стояли Сон и Лис. Лис широко и как-то облегченно мне улыбался. А Сон, сменив на лице целую гамму чувств, рванул к нам и чуть ли не силком вытащил меня из рук Дика, в свою очередь обнимая мою несчастную тушку. Пришлось и его заверять, что теперь все будет хорошо, хотя Оська на каждое мое слово вставлял по пять ядовитых реплик, мстя за двухмесячное недоедание и недосыпание. И еще неизвестно, что хуже! Так что после бурного примирения мы все отправились на кухню, где сияющий повар срочно накрывал на стол, гоняя с десяток поварят и служанок и заставляя их уставлять стол таким количеством деликатесов, как их называл Оська, что я всерьез начала опасаться за его желудок. Совенок ел столько, что даже я не могла за ним угнаться. Как итог: вечером у него разболелся живот, и пришлось всю ночь бегать с несчастным, закармливая его пилюлями и медзаклинаниями сонного, а потому всем и сразу недовольного ветеринара. (Его Дик притащил, как только я заикнулась о том, что нужен врач для Оськи. По-моему, если бы я среди ночи потребовала луну, он бы и ее достал с выражением спокойной решимости на лице.)
Наконец под утро живот у Оськи прошел, я с облегчением рухнула в постель, еще разок прогнала перед глазами все самые страшные воспоминания и… надежно заперла их в самых дальних уголках моей памяти. В конце концов, небо все еще было открыто для меня и одно только это давало силы продолжать жить.
На подушке храпел замотанный в теплые платочки Оська, за окном продолжал барабанить холодный дождь, а под пуховым одеялом было тепло и уютно. Да, здесь определенно стоит еще задержаться, сонно подумала я, зарываясь в подушки и слушая шум дождя.
ЭПИЛОГ,
который читать необязательно
Ося чистит пистолет, закладывая в него патроны. Я старательно намазываю на лицо грязь, сверяясь по рисунку и тихо хихикая над собственным отражением. Лис спит у костра, делая вид, что бдит. Дика нет. Сон дома – болеет.
Что ж, все готово. Вперед.
– Держи.
Шепот Оськи подобен грому. Прикладываю палец к губам и глазами указываю на спящего Лиса.
Ося понятливо кивает и молча подает мне два пистолета и обойму с патронами. Закрепляю все на поясе, чувствуя себя крутой и страшно опасной.
Ползем в лес, сохраняя выражение мрачности на физиономиях и радостно предвкушая хорошее приключение.
– Так, теперь можно говорить – вроде бы отползли достаточно далеко.
Я киваю и достаю компас, сверяясь с вертящейся во все стороны стрелкой. Оська с умным видом склоняется над нею же.
– Ну и как? Где находится кладбище?
– Там, – тыкаю пальцем налево.
– Точно?
– Угу. Оно большое, так что выйдем в любом случае.
– А, ну тогда ладно, – мудро соглашается Ося.
Ползем дальше. Лес смотрит на нас сотнями глаз притаившихся зверьков, ветер хмуро шевелит его кроны, а где-то наверху тихо ухает филин.
Отползла на триста метров от лагеря, встала, отряхнула джинсы, жалея о том, что они теперь безнадежно испорчены. Ося поправляет висящий у него на боку маленький ножик.
– Вперед, мы сами прибьем мертвеца-маньяка и усем докажем, что и мы что-то можем!
Ося хмуро кивнул и на всякий случай перелетел мне на плечо.
– Вперед, подруга, – шепчет он, и я иду, а точнее, крадусь, как невидимая тень по ночному лесу.
Скрипнула под ногой первая ветка, потом вторая.
– Тише ты, крадешься, как медведь! – возмущенно шипит совенок.
Я киваю и старательно щупаю почву прямо перед собой. Все чисто, шаг вперед, нога цепляется за какой-то корень, и я с визгом падаю вниз.
Тишина.
– Эзь эа!
Кое-как встаю на четвереньки и поднимаю с земли угрюмого Оську.
– Извини, – шепчу я.
– Да чего уж там, после твоего визга шептать совсем не обязательно.
Мне стыдно, но я упорно встаю, сажаю Оську на плечо и, плюнув на безопасность, иду дальше.
Кладбище показывается неожиданно, мы замираем у кромки леса и смотрим на него во все глаза.
– Видишь маньяка? – Я вздрагиваю и отрицательно мотаю головой. – Может, еще не откопался? – Голос Оськи задумчивый, а у меня по спине носятся табуны мурашек, ища, где бы спрятаться.
– Так, ладно, я пошла.
– Угу, а я полетел – буду осуществлять прикрытие с воздуха.
И в следующую секунду ветер взъерошил собранные в хвост волосы, а маленький белый совенок скрылся где-то наверху.
Я пару раз глубоко вздохнула, вытащила из-за пояса пистолеты с серебряными пулями, которые мы приобрели в каком-то другом своем приключении (я уже столько миров повидала, что впору мемуары писать), и решительно пошла вперед, вспоминая темный кинотеатр и фигурку одинокого ковбоя, рвущегося всем доказать, что он не трус, а в итоге оказывающегося полным придурком.
Первая преграда – забор кладбища. Стараюсь перелезть. Ой! Ай! Блин, застряла.
– Ну чего ты там? – Голос сверху весьма символичен.
– Я застряла!
– Отцепляйся.
– Не могу – штаны зацепились за острый зубец.
– Блин! О, смотри, маньяк идет. Подкрадывается сзади!
Сердце рухнуло вниз, сзади и впрямь что-то хрустнуло. Я завизжала, выхватила пистолеты и, крепко зажмурив глаза, принялась палить. Послышались крики и стоны, воодушевившись, я продолжила стрельбу, при этом раскачивая забор, чтобы слезть-таки с него. Ура! Штаны таки треснули, и я в уже дырявых джинсах рухнула на землю, затаившись и стараясь хоть что-то услышать сквозь бешеный стук собственного сердца.
– Ирлин. Это мы! – Голос очень знаком. Но я не поддаюсь на провокации. – Ты мне ногу прострелила!
– Я тебе еще и не то прострелю, маньяк!
– Кто маньяк?
– Ты! Чудовищное порождение смерти, разговаривающее голосом Лиса! Но я не поддамся на провокации…
Рядом со мной упало что-то мелкое и дымящееся. При ближайшем рассмотрении это оказался Оська. Я осторожно потрогала его пистолетом, он слабо застонал.
– Ось, ты чего? Кто тебя так, скажи! Маньяк?
– Да. – Тихий и очень грустный голос.
– Я убью его!
– Тогда застрелись.
– Зачем?
– В меня попала ты! Думаешь, если я бессмертный, то можно вот так палить направо и налево?
Мне стало стыдно. А тут и Лис подошел, а точнее, прихромал к нам.
– Ты успокоилась? – строго спросил он.
Я кивнула и осторожно передала часть сил Оське, чтобы заживить раны.
Оська сначала сел, потом встал и скептически себя оглядел. Проплешины на оперении зарастать отказывались, что его сильно удивляло.
– Ладно, возвращайтесь в лагерь, а я найду Дика, и мы вместе выкурим этого маньяка из могилы, – подытожил Лис.
– Но…
– Никаких «но»! – Он ткнул пальцем в окровавленную ногу. – Лучше лечи давай, а то я стану следующей жертвой маньяка.
Оська тихо захихикал, я не удержалась и тоже хрюкнула. Все жертвы маньяка были молодые симпатичные девушки. Правда, рассказать о нем ни одна так и не смогла – умирали.
– Чего смеетесь?
– Нет-нет, ничего, – мотнула я головой. – Ну мы пошли.
Обратно в лагерь шествие было не столь триумфальным, плюс еще Оська ворчал на меня по поводу своей внешности.
– Нет, ну еще бы чуть-чуть – и прямо в сердце! – поражался он. – Ты чего так разошлась?
– Испугалась.
– И не делай такое несчастное лицо! Я ведь прекрасно знаю, что ты не раскаиваешься.
– У-у-у…
– И не мычи, тебе не идет.
– А я и не мычу.
Тут я остановилась, удивленно глядя на Оську. Тот почесал крылом затылок и тихонько спросил:
– А если ты не мычишь, то кто тогда сказал «у-у-у»?
– М-может, он? – Я неуверенно ткнула пальцем в высокого бледного мужчину, стоявшего неподалеку и прислонившегося плечом к стволу дерева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
А хуже всего было то… страшнее всего были его глаза, каждый раз с надеждой заглядывающие в мои и каждый раз наполняющиеся болью и разочарованием. Снова и снова.
Я ненавижу боль.
Я сидела у камина и, кажется, о чем-то думала. А может, просто любовалась переливами жадного до веток пламени.
– Ну здравствуй, Ирлин.
Вася. Имя пустое и неинтересное, как и все вокруг.
Он без спросу садится в соседнее кресло и смотрит на меня, раздражая и заставляя отвлечься от наблюдения за огнем.
– Что тебе нужно?
– Вытащить тебя из депрессии, – нахально улыбается он, а глаза остаются холодными, как и в ту ночь…
– Уходи.
– Ну нет. Тебе все это еще не надоело? Оська ходит как в воду опущенный и вообще не ест, между прочим.
Н-да, если Оська не ест – это чрезвычайная ситуация.
– Лис и Сон тоже места себе не находят и…
Он не заканчивает фразу, но я все понимаю и так. Ему и впрямь плохо, жаль только, что я ничем помочь не могу. Я отдала за него свою жизнь, душу и даже небо, а он просто не пожелал подарить мне покой.
– Не уходи в себя, Ирлин, все ведь уже прошло, и ты должна снова радоваться жизни.
– А если я не хочу. Ты хоть знаешь, что я пережила и какие воспоминания будут теперь навсегда со мной? – Я подняла голову и зло взглянула в его ледяные глаза. – Я ведь почти влюбилась в гэйла! – Он сжал зубы, но промолчал. – Ты слышишь меня или это тоже было частью моего задания?!
– Я предупреждал тебя.
Выпускаю воздух сквозь сжатые зубы и изо всех сил пытаюсь успокоиться. Прошлого не вернешь. Не стоит теперь злиться по пустякам.
– Ладно, я очень надеялся, что до этого не дойдет, но ты не оставляешь мне выбора.
Смотрю на пламя в камине, мне уже все на этом свете неважно.
– На, держи, это тебе. И ты сама виновата, что подарок отдан раньше твоего дня рождения.
И он тыкает чем-то пушистым мне чуть ли не в нос.
Возмущенно вскакиваю, намереваясь высказать абсолютно все этому… этому… и замираю, недоверчиво глядя прямо перед собой.
– Это же…
Он кивает и чуть лукаво улыбается. И лед тает в его глазах. А на его руках лежат два белоснежных крыла, и он протягивает их мне.
Дрожащей рукой недоверчиво касаюсь невесомых перьев и удивленно и вопросительно смотрю на него. Вася делает значительное лицо и гордо заявляет:
– За проявленные заслуги и прекрасно выполненное первое задание тебе, Ирлин, возвращаются крылья и даруется отпуск на тот срок, который ты сама пожелаешь.
– То есть я…
– Да, Ирлин, ты можешь вернуться на небо. Ну же, надевай.
Два белоснежных крыла осторожно раскрываются за моей спиной, а с кожи медленно и как-то неуверенно начинает пропадать черная печать, не оставляя после себя даже воспоминания. Я улыбаюсь впервые за столько дней, и восхищенно глажу край своего нового крыла.
– Спасибо. – Голос срывается, хочется разреветься в голос, как маленькой набедокурившей и только что прощенной девочке.
Ангел весело улыбается, подмигивает мне и… растворяется в воздухе, сделав то, ради чего приходил.
Взлетаю с первого сразу на второй этаж, изо всех сил стараясь двигаться бесшумно и незаметно. А ведь хочется смеяться во все горло. Так. Ну уж нет, сюрприз есть сюрприз!
Осторожно бегу по коридору и застываю у слегка приоткрытой двери кабинета Дика. Он сидит там один в огромном кресле у очага, и в его руке зажата уже ополовиненная бутылка вина. Морщусь, надо будет потом отучить его от алкоголя. Но это потом.
Дверь тихо скрипит, когда я прошмыгиваю внутрь кабинета. Дик сидит ко мне спиной, а потому пока не видит. Зато слышит предательский скрип.
– Кто здесь? Я же сказал всем убираться и не беспокоить меня. – Голос хриплый и злой.
Гм, а может, я не вовремя? Ну мало ли, может, у него живот болит.
– Это я. – Я сказала это очень тихо, чтобы, если что, успеть выпорхнуть за дверь, но реакция Дика озадачила и поразила меня до глубины души.
Он резко вскочил, выронив бутылку, и повернулся ко мне, напряженный, будто зверь, готовящийся к схватке. Позже он признался, что просто не поверил.
– Ты… здесь?
Я мягко ему улыбаюсь и с гордостью распахиваю сверкающе-белые крылья за спиной.
– Нравятся?
Он молчит, просто смотрит на меня. А потом вдруг быстро пересекает зал и, схватив меня за плечи, резко притягивает к себе, заключая в объятия и выжимая чуть ли не весь воздух из моей груди.
Придушит ведь!
Он зарывается лицом в мои волосы, шепчет мое имя и… и плачет?
Неправда, Дик не умеет плакать, и я осторожно вытираю соленую воду с его глаз.
– Все хорошо, – смущенно убеждаю его я. – Теперь все хорошо.
Он кивает и целует меня так… что я понимаю: мой отпуск будет ну о-очень долгим.
– Нет. Вы посмотрите! Я не ем, не пью и сплю через раз, а они тут целоваются! – Возмущенный писк Оськи я бы узнала из тысячи, а еще через мгновение он уже садится мне на голову, быстро хлопая крыльями и громко возмущаясь по поводу эгоизма некоторых личностей. Я провела рукой по его оперению, и временно он замолк, чуть ли не урча от удовольствия.
А в дверях уже стояли Сон и Лис. Лис широко и как-то облегченно мне улыбался. А Сон, сменив на лице целую гамму чувств, рванул к нам и чуть ли не силком вытащил меня из рук Дика, в свою очередь обнимая мою несчастную тушку. Пришлось и его заверять, что теперь все будет хорошо, хотя Оська на каждое мое слово вставлял по пять ядовитых реплик, мстя за двухмесячное недоедание и недосыпание. И еще неизвестно, что хуже! Так что после бурного примирения мы все отправились на кухню, где сияющий повар срочно накрывал на стол, гоняя с десяток поварят и служанок и заставляя их уставлять стол таким количеством деликатесов, как их называл Оська, что я всерьез начала опасаться за его желудок. Совенок ел столько, что даже я не могла за ним угнаться. Как итог: вечером у него разболелся живот, и пришлось всю ночь бегать с несчастным, закармливая его пилюлями и медзаклинаниями сонного, а потому всем и сразу недовольного ветеринара. (Его Дик притащил, как только я заикнулась о том, что нужен врач для Оськи. По-моему, если бы я среди ночи потребовала луну, он бы и ее достал с выражением спокойной решимости на лице.)
Наконец под утро живот у Оськи прошел, я с облегчением рухнула в постель, еще разок прогнала перед глазами все самые страшные воспоминания и… надежно заперла их в самых дальних уголках моей памяти. В конце концов, небо все еще было открыто для меня и одно только это давало силы продолжать жить.
На подушке храпел замотанный в теплые платочки Оська, за окном продолжал барабанить холодный дождь, а под пуховым одеялом было тепло и уютно. Да, здесь определенно стоит еще задержаться, сонно подумала я, зарываясь в подушки и слушая шум дождя.
ЭПИЛОГ,
который читать необязательно
Ося чистит пистолет, закладывая в него патроны. Я старательно намазываю на лицо грязь, сверяясь по рисунку и тихо хихикая над собственным отражением. Лис спит у костра, делая вид, что бдит. Дика нет. Сон дома – болеет.
Что ж, все готово. Вперед.
– Держи.
Шепот Оськи подобен грому. Прикладываю палец к губам и глазами указываю на спящего Лиса.
Ося понятливо кивает и молча подает мне два пистолета и обойму с патронами. Закрепляю все на поясе, чувствуя себя крутой и страшно опасной.
Ползем в лес, сохраняя выражение мрачности на физиономиях и радостно предвкушая хорошее приключение.
– Так, теперь можно говорить – вроде бы отползли достаточно далеко.
Я киваю и достаю компас, сверяясь с вертящейся во все стороны стрелкой. Оська с умным видом склоняется над нею же.
– Ну и как? Где находится кладбище?
– Там, – тыкаю пальцем налево.
– Точно?
– Угу. Оно большое, так что выйдем в любом случае.
– А, ну тогда ладно, – мудро соглашается Ося.
Ползем дальше. Лес смотрит на нас сотнями глаз притаившихся зверьков, ветер хмуро шевелит его кроны, а где-то наверху тихо ухает филин.
Отползла на триста метров от лагеря, встала, отряхнула джинсы, жалея о том, что они теперь безнадежно испорчены. Ося поправляет висящий у него на боку маленький ножик.
– Вперед, мы сами прибьем мертвеца-маньяка и усем докажем, что и мы что-то можем!
Ося хмуро кивнул и на всякий случай перелетел мне на плечо.
– Вперед, подруга, – шепчет он, и я иду, а точнее, крадусь, как невидимая тень по ночному лесу.
Скрипнула под ногой первая ветка, потом вторая.
– Тише ты, крадешься, как медведь! – возмущенно шипит совенок.
Я киваю и старательно щупаю почву прямо перед собой. Все чисто, шаг вперед, нога цепляется за какой-то корень, и я с визгом падаю вниз.
Тишина.
– Эзь эа!
Кое-как встаю на четвереньки и поднимаю с земли угрюмого Оську.
– Извини, – шепчу я.
– Да чего уж там, после твоего визга шептать совсем не обязательно.
Мне стыдно, но я упорно встаю, сажаю Оську на плечо и, плюнув на безопасность, иду дальше.
Кладбище показывается неожиданно, мы замираем у кромки леса и смотрим на него во все глаза.
– Видишь маньяка? – Я вздрагиваю и отрицательно мотаю головой. – Может, еще не откопался? – Голос Оськи задумчивый, а у меня по спине носятся табуны мурашек, ища, где бы спрятаться.
– Так, ладно, я пошла.
– Угу, а я полетел – буду осуществлять прикрытие с воздуха.
И в следующую секунду ветер взъерошил собранные в хвост волосы, а маленький белый совенок скрылся где-то наверху.
Я пару раз глубоко вздохнула, вытащила из-за пояса пистолеты с серебряными пулями, которые мы приобрели в каком-то другом своем приключении (я уже столько миров повидала, что впору мемуары писать), и решительно пошла вперед, вспоминая темный кинотеатр и фигурку одинокого ковбоя, рвущегося всем доказать, что он не трус, а в итоге оказывающегося полным придурком.
Первая преграда – забор кладбища. Стараюсь перелезть. Ой! Ай! Блин, застряла.
– Ну чего ты там? – Голос сверху весьма символичен.
– Я застряла!
– Отцепляйся.
– Не могу – штаны зацепились за острый зубец.
– Блин! О, смотри, маньяк идет. Подкрадывается сзади!
Сердце рухнуло вниз, сзади и впрямь что-то хрустнуло. Я завизжала, выхватила пистолеты и, крепко зажмурив глаза, принялась палить. Послышались крики и стоны, воодушевившись, я продолжила стрельбу, при этом раскачивая забор, чтобы слезть-таки с него. Ура! Штаны таки треснули, и я в уже дырявых джинсах рухнула на землю, затаившись и стараясь хоть что-то услышать сквозь бешеный стук собственного сердца.
– Ирлин. Это мы! – Голос очень знаком. Но я не поддаюсь на провокации. – Ты мне ногу прострелила!
– Я тебе еще и не то прострелю, маньяк!
– Кто маньяк?
– Ты! Чудовищное порождение смерти, разговаривающее голосом Лиса! Но я не поддамся на провокации…
Рядом со мной упало что-то мелкое и дымящееся. При ближайшем рассмотрении это оказался Оська. Я осторожно потрогала его пистолетом, он слабо застонал.
– Ось, ты чего? Кто тебя так, скажи! Маньяк?
– Да. – Тихий и очень грустный голос.
– Я убью его!
– Тогда застрелись.
– Зачем?
– В меня попала ты! Думаешь, если я бессмертный, то можно вот так палить направо и налево?
Мне стало стыдно. А тут и Лис подошел, а точнее, прихромал к нам.
– Ты успокоилась? – строго спросил он.
Я кивнула и осторожно передала часть сил Оське, чтобы заживить раны.
Оська сначала сел, потом встал и скептически себя оглядел. Проплешины на оперении зарастать отказывались, что его сильно удивляло.
– Ладно, возвращайтесь в лагерь, а я найду Дика, и мы вместе выкурим этого маньяка из могилы, – подытожил Лис.
– Но…
– Никаких «но»! – Он ткнул пальцем в окровавленную ногу. – Лучше лечи давай, а то я стану следующей жертвой маньяка.
Оська тихо захихикал, я не удержалась и тоже хрюкнула. Все жертвы маньяка были молодые симпатичные девушки. Правда, рассказать о нем ни одна так и не смогла – умирали.
– Чего смеетесь?
– Нет-нет, ничего, – мотнула я головой. – Ну мы пошли.
Обратно в лагерь шествие было не столь триумфальным, плюс еще Оська ворчал на меня по поводу своей внешности.
– Нет, ну еще бы чуть-чуть – и прямо в сердце! – поражался он. – Ты чего так разошлась?
– Испугалась.
– И не делай такое несчастное лицо! Я ведь прекрасно знаю, что ты не раскаиваешься.
– У-у-у…
– И не мычи, тебе не идет.
– А я и не мычу.
Тут я остановилась, удивленно глядя на Оську. Тот почесал крылом затылок и тихонько спросил:
– А если ты не мычишь, то кто тогда сказал «у-у-у»?
– М-может, он? – Я неуверенно ткнула пальцем в высокого бледного мужчину, стоявшего неподалеку и прислонившегося плечом к стволу дерева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39