Я могу придумать и получить целую гору еды, а есть не хочется. Я могу создать самые красивые водопады, изменить движение придуманных рек и сотворить море… только вот и купаться уже надоело. Мне почему-то ничего не хочется.
Я замерла, удивленно на него глядя.
– Так, Ирлин, спокойно, это труп, а не ребенок, не смотри на него так, – засуетился Оська, старательно закрывая мне глаза крылом. Но я отстранила его рукой – слишком мало был похож этот ребенок на тех полуразложившихся зомби. Почему?
– Иллюзия, – просветил меня Оська, бессовестно читая мысли и переживая, как бы я не наделала глупостей.
Иллюзия.
– Ты мертв. – Вокруг Дика уже плавало с сотню иероглифов, и каждый из них постоянно менял форму и очертания, двигаясь по своей особой траектории. – Я помогу тебе принять это и прекращу страдания.
– А я не страдаю, – поморщился паренек, – я себя очень хорошо чувствую. У меня вообще ничего не болит, а раньше болели ноги и руки. А еще живот – от голода.
Сердце в груди сжалось, мне стало больно, очень больно.
– Ирлин! – зашипел Оська. – Не вздумай… Ему уже не помочь, он – труп!
Я промолчала, зато заговорил Лис.
– Что ты собираешься делать дальше? – спросил он мальчика.
Тот задумался, откинувшись на своем великолепном троне и взъерошив серебро волос.
– Не знаю. – Улыбка вспыхнула на его лице так неожиданно, что я вздрогнула, а он вскочил с трона и стремительно пошел прямо к Дику. – Но я обязательно что-нибудь придумаю и не буду скучать, ведь теперь я могу все.
И Дик ударил. Мальчик не прошел и половины разделяющего их расстояния, когда иероглифы вокруг Дика вдруг остановили свое мельтешение, вспыхнули и разом ударили по юноше. Его фигуру тут же окружило около десятка щитов, но постепенно, один за другим они треснули и рассыпались на тысячи искр, и, когда лопнул последний, я успела заметить на его лице легкую, почти незаметную улыбку. Потом его тело подняло и с силой швырнуло назад. Оно врезалось в стену, брызнул камень, послышался тяжелый скрежещущий звук, и… все стихло.
Я распахнула дверь и ворвалась внутрь, не слушая протестов Оськи.
– Ирлин, стой! – Это Дик.
Но я не послушалась, в мгновение ока пересекла комнату и подбежала к распростертому среди камней телу. Он был весь в крови, правая рука лежала, неестественно вывернувшись. Я упала перед ним на колени и осторожно приподняла хрупкое тело над камнями, прижимая его к своей груди.
Оська наматывал вокруг нас круги, ко мне бежали Дик с Лисом. А глаза мальчика на его бледном, искривленном от боли лице неожиданно широко распахнулись, поразив меня цветом, так похожим на молодую траву, пробивающуюся из-под снега ранней весной.
– Помоги мне, – прошептал он, вцепившись рукою в мое горло, перекрывая вдох.
– Как? – спросила я глазами, а он, раздвигая бледные губы в улыбке и щеря острые длинные зубы, с трудом приблизил ко мне свое ставшее вдруг таким страшным лицо.
– Помоги мне. Я хочу жить.
Зубы вонзились в мою шею, затуманив разум болью, но я легко от нее отстранилась. Он пил, захлебываясь и из последних сил держал между мною и моими друзьями стену, выросшую из гранита пола, с грохотом и пылью перекрывшую проход. Он пил и пил, еще не понимая, но уже догадываясь. Я склонила голову, не мешая ему.
– Почему?
Я распахнула плотно зажмуренные глаза. Боль все же была чересчур сильной, а в его глазах плескались страх и непонимание.
– Почему?! – Крик вырвался на волю, он почти обезумел, царапая мою грудь ногтями и дрожа от боли. – Почему?!
Я смотрела в его глаза и осторожно гладила по серебряным, как лунный свет, волосам.
– Я ведь хочу жить.
Он уже понимал, слезы лились из его глаз, он смотрел на меня, как загнанный в угол зверек, как мышонок, у которого отняли последние крохи сыра. Умирающий от голода зверек.
Я ласково ему улыбнулась и осторожно протянула маленькое чудо, дрожащее на ладони.
Он вздрогнул, еще не веря, но уже схватил его и жадно, давясь и кашляя, стал заталкивать в рот.
– Нет, стой!
Взрыв, осколки камня падают на пол, бьют по стенам и колоннам, сыплются вниз. Оська подлетает ко мне, ругаясь на чем свет стоит. Дик наклоняется с занесенным ножом над ребенком, а Лис пытается оторвать его руки от меня. Но белые, словно первый утренний снег, крылья легко отшвыривают их в стороны, защищая нас от окружающего мира. Мальчик спит, крепко обнимая меня за окровавленную шею и мирно улыбаясь во сне. Я тихо напеваю ему ту колыбельную, что однажды услышала у людей, навещая их дома на Рождество.
У людей есть поверье о том, что даже частица души ангела способна оживить любую картину, песню или даже маленькое животное. Ему я отдала половину. Половину своей души.
Очнулась я только через час, свернув крылья и страшным усилием воли возвращая себе сильно потрепанный человеческий облик. Мальчик все так же спал на моих коленях, а ребята сидели неподалеку и… ели. Кстати, а где это мы?
Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась серая каменистая равнина, волосы трепал не утихающий ни на миг ветер, а на грозовом небе не было и намека на луну.
– Эй, может, поделитесь? Я тоже есть хочу.
Со мной поделились и даже старательно накормили, при этом бурно отчитывая на три голоса и разъясняя мне всю глубину моего идиотизма. Рот был сильно занят едой, так что временно я ни с кем не спорила.
– Ты зачем его оживила? – бушевал Оська, прыгая по камням передо мной и находясь вне себя от возмущения. – Ты хоть знаешь, что ты натворила? Да это же строжайше запрещено во всех скрижалях подряд, а ты!.. Нет, у меня просто нет слов! Так. Ты вообще меня слышишь или как?
– Свыфу. – Я старательно запихивала в рот последний кусок сыра, шумно запивая его водой и крепко прижимая к себе парня свободной рукой.
– Ни фига ты не слышишь! Слышала бы, так ни за что не натворила бы и половины всех своих глупостей!
– А он и вправду теперь живой? – Лис осторожно присел на корточки передо мной и внимательно рассматривал мальчика.
Я нахмурилась, мне было очень некомфортно, когда кто-то еще кроме меня и Оськи смотрел на него. Дик тоже стоял рядом и о чем-то думал.
– Слушай, но ведь кольцо было активировано, как же ты смогла…
Я показала ему палец, на который было надето что-то невзрачное и сильно обугленное. Оно и впрямь пыталось меня остановить, жаль только, что я этого не заметила, такая вещь пропала.
– Тебя убить мало, – тихо просветил меня Оська.
– А я уже наполовину мертва, – беззаботно улыбнулась я.
Лис с Диком вопросительно уставились на встрепанного Оську. Ему пришлось объяснять.
– Ангелам нельзя вкладывать свою душу в кого бы то ни было. Но если они нарушают запрет, то… умирают без души. – Дик остро взглянул на меня, я поежилась, а Лис крепко сжал руку в кулак, вообще на меня не глядя. – Но она подарила ему только половину души, а это значит, теперь она смертна и умрет ровно в тот день и час, когда и этот мальчишка.
– Мама!
Все вздрогнули и посмотрели на пошевелившегося мальчика. На вид ему было не больше пятнадцати лет, его лицо уже не пугаю и даже было довольно симпатичным, и именно им он и уткнулся мне в грудь, обнимая руками за шею.
– Мама!
Я осторожно погладила его по встрепанной голове. Оська только тяжело вздохнул.
– Я здесь, малыш, – мягко улыбнулась я, и мальчик снова затих.
– Процесс оживления довольно долгий, пару дней он проведет без сознания.
Дик кивнул и склонился надо мной, протягивая руки к мальчишке.
– Я его понесу.
Не знаю почему, но я наотрез не хотела отдавать мальчика кому бы то ни было. На Дика я смотрела зло и прижимала к себе мальчика так, будто он был самым главным сокровищем в моей жизни. Но тут меня за руки схватил подошедший сзади Лис и рывком завернул их за спину, больно сжав кисти. Я закричала, пытаясь вырваться, но Дик уже поднял мальчишку на руки и отошел с ним в сторону, укладывая на расстеленном неподалеку плаще.
Лис так меня и не отпустил, крепко держа в объятиях, пока Дик обрабатывал какой-то гадостью и перевязывал мои раны под чутким руководством сидящего у него на плече Оськи. К концу перевязки я немного пришла себя, перестала вырываться и даже сумела убедить друзей, что связывать меня вовсе не обязательно. С большими сомнениями они поверили, и я была отпущена на волю под честное слово: не буйствовать и не геройствовать. Слово я дала, а когда меня все-таки отпустили, тут же бросилась к мальчику, все это время метавшемуся в бреду и тихо стонавшему в своем необычном сне. Но, как только я коснулась его, крепко сжав за руку, он тут же успокоился и даже начал ровнее дышать.
– Нам надо возвращаться, – хмуро наблюдая за нами, сказал Дик. – У Ирлин серьезные раны, мальчик будет нас тормозить, да и нам самим не помешало бы отдохнуть.
Мы все с надеждой на него посмотрели.
– Только вот открыт портал назад будет лишь тогда, когда последний мираж исчезнет.
Я разочарованно вздохнула.
– Тогда поступим так, – влез Лис, – подождем, пока парень не придет в себя, да и Ирлин хоть немного окрепнет.
Я активно закивала головой, полностью с ним согласная. Дик надолго задумался, а Оська срочно начал инспектировать запасы еды, подсчитывая, на сколько их нам еще хватит. Выходило, что дней на десять. Я робко сообщила, что могу вообще не есть, на что меня хором попросили заткнуться.
– Ладно, – наконец заявил Дик, – вы оставайтесь здесь, а я ненадолго отлучусь кое-куда, как раз вернусь через пару дней.
Я отрицательно мотнула головой, порываясь встать, но сжатая в руке мальчика кисть не дала мне подняться. Дик подошел ко мне, сел на корточки и крепко сжал за плечи, глядя прямо в глаза.
– Я клянусь, что вернусь живым через два дня. Ты мне веришь?
Я медленно кивнула, но в глазах пылал страх.
– Вот и хорошо, – мягко улыбнулся он и зачем-то поцеловал меня в лоб, и этот поцелуй волшебным образом успокоил меня лучше любых его обещаний.
Дик встал и, изъяв у Оськи двухдневный запас еды и воды, погрузил его в мешок и быстрым шагом ушел из нашего лагеря куда-то на восток. Лис, оставленный за главного, задумчиво смотрел ему вслед, сидя рядом со мной.
– Он вернется. – Я удивленно взглянула на него. – А если нет, то я отправлюсь следом и достану его хоть из-под земли.
Я робко ему улыбнулась, а он почему-то покраснел.
– Так, ладно, я пошел за хворостом. – И, вскочив на ноги, он спешно куда-то ушел.
– За каким хворостом? – удивился Оська, выныривая из мешка с картошкой. – Тут же одни камни.
Не слушая его бурчания, я легла на плащ рядом с мальчиком и, осторожно его обняв, вскоре уснула, чувствуя, как тьма забвения ласково забирает меня в свои мягкие объятия.
Разбудил меня треск костра и запах печеной картошки. Поведя носом, я сонно зевнула и щурясь взглянула в сторону небольшого костерка. Рядом в еле тлеющих углях пеклась картошка, а Лис под руководством Оськи выкатывал черные кругляши наружу и собирал их в небольшую кучку.
– А, проснулась. Иди сюда, – улыбнулся мне Лис, показывая на картошку.
Я послушно села и старательно убрала волосы с лица, стараясь пригладить на голове то, что, по идее, должно было быть прической. Угу, как же, прическа, скорее уж давно не чесаный колтун. Даже самые красивые и дивные волосы, если их не мыть, не чесать и при этом еще и вывозить в пыли и грязи, станут страшными и запутанными.
– Ну ты идешь?
Я кивнула и попыталась встать. Но что-то мне мешало. Оглядевшись, я увидела обнявшего меня за талию мальчика, спящего рядом, и тут же все вспомнила. Я растерянно взглянула на него, не зная, что делать.
– Не отпускает?
Я кивнула. Лис тяжело вздохнул, подкатил к себе – пару картошин и, прихватив соль, пошел по направлению ко мне. Оська с черной от золы мордочкой сидел у костра и, щурясь от удовольствия, ел картошину, прижимая ее к себе лапами и крыльями и сопя от удовольствия.
– На, держи. Захочешь еще – скажи.
– Спасибо, – радостно улыбнулась я, подкидывая в руках первую картошину. Вторая лежала у ног, ожидая своей очереди.
Странно, но в тот момент мне казалось, что ничего вкуснее этих подгорелых и пересоленных с непривычки картофелин в мире нет. Я ела с таким удовольствием, что даже Оська залюбовался. Мир вокруг уже не был страшным и непривычным, казалось, что даже здесь можно жить, а мальчик, крепко обнимающий меня даже во сне, вызывал острое чувство жалости и нежности в моей, туго перевязанной бинтами груди.
Дик вернулся, как и обещал, ровно через два дня. Он был сильно потрепан, на его лице добавился еще один шрам, но в целом он был жив и даже вполне здоров. На все наши вопросы он отвечал скупо, первым делом осмотрел меня, выясняя, смогу ли я идти дальше, и бросил хмурый взгляд на проснувшегося часа два назад паренька.
Мальчика я назвала Сон. Может быть, потому, что он уж слишком-долго спал, я даже начала за него беспокоиться, но когда он проснулся, то уже ни на шаг не отходил от меня, злобно зыркая по сторонам и никого, кроме Оськи, ко мне не подпуская. Оська ему чем-то приглянулся, и он даже разрешил ему посидеть у себя на плече, чему тот был явно рад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39