Я человек вежливый. Я умею разговаривать с занудами. Это очень просто. Главное в этом деле – правильно трясти головой. Удачно подобранные параметры тряски способны в течение нескольких часов поддерживать зануду в режиме оживленного общения, а если вы вдобавок владеете искусством согласного угуканья, то вам гарантировано вечное признание как наилучшему в жизни зануды собеседнику.
Я не стал терзаться предположениями о причинах нашей беседы – доберется до нынешних времен, сам скажет. Мысленно пробежался по мозгам, выключил лишние электроприборы и приступил к трясению головой.
А Виталий разошелся не на шутку. Уж не знаю, за прошлую бессонную ночь он нафилософствовал, или все эти годы втихаря докторскую про нашу Крышу кропал, но на основе частного успеха одной маленькой фирмы он умудрился скроить какую-то махровейшую вселенских масштабов теорию.
– Зачем человечеству Россия? – вопрошал он меня спустя некоторое время, стряхивая пепел мимо пепельницы. – Зачем человечеству понадобился этот варварский народ десять веков назад? Зачем ему сейчас, в конце двадцатого века, народ, так и не научившийся за тысячу лет решать свои проблемы?
Я не знал, поэтому согласно угукнул и пару раз тряхнул головой. Воодушевленный моей поддержкой, Виталий не стал долго скрывать истину:
– А затем, что мы – единственная на сегодняшний день надежда человечества на выживание! – его восторженный взгляд требовал безоговорочного одобрения и дальнейших расспросов. Я не стал томить, снова мотнул головой и придал лицу выражение озадаченности.
– Мы – интеллектуальный резервуар человечества, – пояснил Виталий. – Россия хранит в себе заготовки решений всех интеллектуальных проблем, которые вставали и еще встанут перед людьми. Именно заготовки, ибо сами воспользоваться ими мы не способны. Их в нужное время, когда человечество очередной раз упирается своим рылом в угрозу конца света, крадут у нас всякие мириканы-китайцы, реализуют, а потом объедки бросают нам, чтобы мы не загнулись и оказались готовы выдать новое решение к очередному сроку. Тебе нужны доказательства?
Естественно, я потребовал доказательств, по-собачьи склонив голову на бок и преданно глядя в глаза философу.
– Изволь. Вспомни, например, Великий кризис тридцатых годов.
– Это который? Это когда я в командировку во Владимир ездил?
– Дурак. Я серьезно. Ведь посмотри, что получилось. К тридцатым годам этого века человечество попало в безвыходную, казалось, ситуацию. Были разработаны и запущены невиданные по эффективности способы производства – я имею в виду, в частности, фордовскую потогонную систему. Из человеческого организма до капли выжали все, чтобы получить максимальный выход продукции. А результат? Кризис, нищета, голод миллионов, разруха. Почему? Потому что к этому моменту человечество достигло такого этапа своей эволюции, когда физические возможности человеческого организма больше уже не могли обеспечить выросшие потребности расплодившегося вида гомо сапиенс. Но мы выкарабкались. Любой другой вид животных тут бы и загнулся, по крайней мере деградировал, уменьшив численность популяции до нормы, потому что у других животных резервов выживания, кроме предоставленных собственным телом, больше нет. А у нас резервы нашлись, но резервы принципиально иные, нежели сила мышц…
То ли нежданный виталин задор напомнил мне славные времена загнивающего социализма, когда подобные бесплодные философствования потрясали нашу студенческую общагу, то ли виталины сентенции о конце света состыковались в моей голове с моими собственными заботами о спайдере, лопатящем сейчас Интернет, но во мне вместе с интересом стал просыпаться забытый, было дело, и даже одно время проклятый старый полемист:
– Стой-стой-стой. Я понимаю, философ драный, что ты сейчас о наших мозгах заговоришь. Но давай-ка по порядку. С чего это ты взял, что именно к тридцатым годам бедному человечеству так припекло? А что, до этого все было в порядке – копали лопатой, ни о чем не задумываясь, и ели от пуза, потому что никто кусок изо рта не вырывал? Так я тебе скажу, что это не так.
– Естественно не так, Илюшенька, умница ты наш. Поясняю. Согласно философии марксизьма-ленинизьма, которую основоположники содрали у одного диалектического идеалиста, а мы потом перед экзаменами сдирали друг у друга, прогресс спиралеобразен. Давай не будем ниспровергать авторитетов. Я также надеюсь, что ты, как всякий истинный православный россиянин с высшим инженерным образованием, не принимаешь всерьез сказочку о семи днях творения, потому что в ней про спирали ничего не говорится. Короче, прогресс спиралеобразен – и это печка, от которой будем танцевать. Если ты захочешь обсуждать спиралеобразность прогресса, я дам тебе в морду, и на этом закончим.
– Не-не, я полностью с вами согласен, коллега. Пусть это будет нашим с вами постулатом.
Наверное, будь у нас зрители, они сочли бы нас за идиотов. Сидят в шикарном офисе поздним вечером в пятницу два здоровенных, трезвых, отнюдь не бедных мужика, и несут псевдофилософскую бредятину, достойную разве что нищих студентов первой половины восьмидесятых.
– Так вот, – продолжил Виталий, – применительно к рассматриваемой теме, спиралеобразность прогресса означает, что несчастное человечество на протяжении всей своей истории время от времени сталкивается с кризисами. Кризисы эти объясняются исчерпанием неких очередных ресурсов, нужных человечеству для выживания. Началось это давно. Когда-то наши волосатые пращуры довольствовались поеданием нежных, хрустящих и брызгающих прохладным белым соком жучков-древоточцев, например. А также ловили руками теплых мышек, отрывали им головки с черными глазками-бусинками, и высасывали из мохнатых телец теплые кишочки. И такая от этой здоровой пищи в них мужская сила образовывалась, что плодились они и размножались беспрепятственно. До тех пор, пока заселенные жучками и мышками территории не оказались тесными для расплодившихся гомо.
– И тогда прилетел черный обелиск, шарахнул по голове одного из наших, и дал старт прогрессу, результатом которого стали два идиота, тратящих уик-энд на бессмысленный треп, – вставил я.
– Это по версии Кларка-Кубрика. А на самом деле наши волосатые предки без всякой помощи извне столкнулись с проблемой исчерпания возможностей простого собирательства. Как мы теперь знаем, они решили проблему, перейдя на собирательство с помощью примитивных орудий, на что способны и нынешние, гораздо более тупые обезьяны. Потом не стало хватать и еды, добываемой с помощью палок-копалок. Но к тому времени активность вооруженных рук усовершенствовала мозг настолько, что он оказался способен обнаружить явление увеличения силы удара палкой по черепу, скажем, антилопы, по сравнению с ударом кулаком. И это – уже следующий виток спирали, называемый охотой. Давай не станем терять времени на прослеживание многих последующих витков. Все они связаны с тем, что в какой-то, отнюдь не прекрасный момент, человечество обнаруживало, что привычных физических возможностей человеческого организма, даже с учетом разных приспособлений – каменного топора, огня, бороны-суковатки и так далее, более не хватает. Поскольку сам организм усовершенствованию не поддавался, всякий раз приходилось совершенствовать приспособления. Так и шло дело, пока не наступили наши благословенные времена.
Что-то проскакивало в умопостроениях Виталия такое, что не позволяло мне просто так отмахнуться от них, как я собирался поступить первоначально.
– И чем же наши времена провинились перед всеми остальными, что на них пришелся кризис невиданных, по твоему, как я понял, мнению, размеров?
– А вот чем. Все эти сотни тысяч лет преодоления кризисов, как я уже сказал, обеспечивалось все новыми и новыми усовершенствованиями физических возможностей человеческого организма. Всякие палки – колеса – ткацкие станки и прочая. Мозг в этом процессе выполнял вспомогательную роль, помогал рукам трудиться, создавал все новые орудия труда и управлял ими. Сам мозг не требовал никаких усовершенствований, поскольку, благодаря эволюции, физиологически давно уже был гораздо мощнее, чем требовалось для производства. В этом нет ничего удивительного, ведь человеческая жизнь – много более сложная штука, чем просто производство продуктов потребления. Какая-то, очень небольшая, часть мозга требуется для производства, а все остальное нужно просто для того, чтобы жить. Представь себе, какие вычислительные мощности используются, чтобы элементарно попасть кирпичом в окно. Так что по мере усложнения производства мозг в течение тысячелетий без проблем выделял дополнительные интеллектуальные ресурсы для сопровождения прогресса орудий труда. Однако все хорошее рано или поздно кончается. Кончилась и лафа для мозга, и попал этот печальный момент как раз на наш с тобой двадцатый век. Гордись.
– Ну ты, Виталя, мыслитель. Допустим, мне твои выкладки нравятся. Более того, они, не знаю каким образом, но удивительно хорошо сопрягаются с моими собственными идеями. Однако есть ли тут выход на профиль Крыши? Сейчас вот ты мне свои идеи выложишь, а смогу ли я в понедельник там, или через месяц, сформулировать задачу аналитикам? Ну, давай гони дальше. Так почему именно двадцатый век?
– Ну, почему двадцатый, в смысле номера, не знаю, у Бога спроси. А так вполне понятно. Представь себе график. Экспонента описывает прогресс орудий труда. Горизонтальная прямая – это характеристика эффективности системы мозг-тело. В начале двадцатого века эти линии пересеклись. Все, амба. С этого момента для управления орудиями труда требуются такие информационные потоки, которые либо мозг не может обеспечить, либо тело не способно транслировать между мозгом и орудием. Реально, конечно, никто этой катастрофы не заметил, потому что все занимались борьбой с неожиданно разразившимся глобальным экономическим кризисом. И не понимало человечество, что кризис-то вызван не каким-то там случайным стечением обстоятельств, а это кризис системный, коренной, ставящий под вопрос саму способность выживания человека. Ибо причиной его является угнетение прогресса орудий труда, без которого род человеческий давно уже жить не способен. И если бы решения проблемы не нашлось, голод и эпидемии быстро привели бы численность царей природы к норме, обусловленной наличным поголовьем жуков-древоточцев и мышек. Ну, может, еще крыс.
– Виталь, запугал, у меня аж мурашки по коже побежали. Дай хоть в окно посмотрю, может, мы действительно выхода не нашли, и вся моя предыдущая цивилизованная жизнь – только сон.
Я и в самом деле подошел к окну. За окном шелестел мокрый поздний московский вечер. Ливень сменился мелким теплым дождиком. Гроза давно уже кончилась. Окна виталиного кабинета выходили на перекресток двух улиц, оживленных праздной суетой пятницы. Светофоры внизу разноцветно перемигивались со своими отражениями в лужах. Повинуясь им, стадо глазастых автомобилей то обреченно сбивалось в кучу, то вытягивалось в отчаянном броске через пустое асфальтовое пространство. По тротуарам толклись зонтики, переползая от одного сверкающего неоном торгового заведения к другому. Под навесом ресторанчика в скверике на противоположной стороне улицы столы не пустовали.
Подошел, зажигая очередную сигарету, Виталий. Ему не хотелось отпускать меня слишком далеко, его несло, ему требовалось выложиться до конца:
– Как видишь, выход нашелся. Естественно, никто тогда не сидел и специально не думал, как бы это усовершенствовать систему мозг-тело. Каждый индивидуум решал свою конкретную, важную только для него, обыкновенную жизненную задачу. Но все вместе усилия отдельных людей, диалектически сложившись, позволили найти выход и спастись. Как бывало уже много раз до того, и будет еще много раз после. И как ты думаешь, где же нашелся выход?
– Да ты уже сказал, – само собой, в России.
Виталий не собирался воспринимать иронию:
– Именно! Правда, не в России, а в Советском Союзе, но в данном контексте это безразлично. А дело было вот как. Ты, естественно, помнишь, что в то самое время, когда загнивший империализм, то бишь весь остальной мир, бился в конвульсиях Великого кризиса, Советский Союз творил чудеса индустриализации, коллективизации и тому подобные. Строились всякие магнитки, танцевала Уланова, осоавиахимы готовили ворошиловских стрелков. Какие искусственные моря заливали, какие парады на Красной площади устраивали! И это все при том, что работала гигантская репрессивная машина. Полстраны сидело в лагерях, да не худшие люди, а остальные полстраны их охраняло. Скажешь, работали хорошо, потому что боялись сесть? Не скажешь, потому что знаешь, что это не так. Работали хорошо, с душой, потому что было, ради чего работать – коммунизм строили для себя и для детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Я не стал терзаться предположениями о причинах нашей беседы – доберется до нынешних времен, сам скажет. Мысленно пробежался по мозгам, выключил лишние электроприборы и приступил к трясению головой.
А Виталий разошелся не на шутку. Уж не знаю, за прошлую бессонную ночь он нафилософствовал, или все эти годы втихаря докторскую про нашу Крышу кропал, но на основе частного успеха одной маленькой фирмы он умудрился скроить какую-то махровейшую вселенских масштабов теорию.
– Зачем человечеству Россия? – вопрошал он меня спустя некоторое время, стряхивая пепел мимо пепельницы. – Зачем человечеству понадобился этот варварский народ десять веков назад? Зачем ему сейчас, в конце двадцатого века, народ, так и не научившийся за тысячу лет решать свои проблемы?
Я не знал, поэтому согласно угукнул и пару раз тряхнул головой. Воодушевленный моей поддержкой, Виталий не стал долго скрывать истину:
– А затем, что мы – единственная на сегодняшний день надежда человечества на выживание! – его восторженный взгляд требовал безоговорочного одобрения и дальнейших расспросов. Я не стал томить, снова мотнул головой и придал лицу выражение озадаченности.
– Мы – интеллектуальный резервуар человечества, – пояснил Виталий. – Россия хранит в себе заготовки решений всех интеллектуальных проблем, которые вставали и еще встанут перед людьми. Именно заготовки, ибо сами воспользоваться ими мы не способны. Их в нужное время, когда человечество очередной раз упирается своим рылом в угрозу конца света, крадут у нас всякие мириканы-китайцы, реализуют, а потом объедки бросают нам, чтобы мы не загнулись и оказались готовы выдать новое решение к очередному сроку. Тебе нужны доказательства?
Естественно, я потребовал доказательств, по-собачьи склонив голову на бок и преданно глядя в глаза философу.
– Изволь. Вспомни, например, Великий кризис тридцатых годов.
– Это который? Это когда я в командировку во Владимир ездил?
– Дурак. Я серьезно. Ведь посмотри, что получилось. К тридцатым годам этого века человечество попало в безвыходную, казалось, ситуацию. Были разработаны и запущены невиданные по эффективности способы производства – я имею в виду, в частности, фордовскую потогонную систему. Из человеческого организма до капли выжали все, чтобы получить максимальный выход продукции. А результат? Кризис, нищета, голод миллионов, разруха. Почему? Потому что к этому моменту человечество достигло такого этапа своей эволюции, когда физические возможности человеческого организма больше уже не могли обеспечить выросшие потребности расплодившегося вида гомо сапиенс. Но мы выкарабкались. Любой другой вид животных тут бы и загнулся, по крайней мере деградировал, уменьшив численность популяции до нормы, потому что у других животных резервов выживания, кроме предоставленных собственным телом, больше нет. А у нас резервы нашлись, но резервы принципиально иные, нежели сила мышц…
То ли нежданный виталин задор напомнил мне славные времена загнивающего социализма, когда подобные бесплодные философствования потрясали нашу студенческую общагу, то ли виталины сентенции о конце света состыковались в моей голове с моими собственными заботами о спайдере, лопатящем сейчас Интернет, но во мне вместе с интересом стал просыпаться забытый, было дело, и даже одно время проклятый старый полемист:
– Стой-стой-стой. Я понимаю, философ драный, что ты сейчас о наших мозгах заговоришь. Но давай-ка по порядку. С чего это ты взял, что именно к тридцатым годам бедному человечеству так припекло? А что, до этого все было в порядке – копали лопатой, ни о чем не задумываясь, и ели от пуза, потому что никто кусок изо рта не вырывал? Так я тебе скажу, что это не так.
– Естественно не так, Илюшенька, умница ты наш. Поясняю. Согласно философии марксизьма-ленинизьма, которую основоположники содрали у одного диалектического идеалиста, а мы потом перед экзаменами сдирали друг у друга, прогресс спиралеобразен. Давай не будем ниспровергать авторитетов. Я также надеюсь, что ты, как всякий истинный православный россиянин с высшим инженерным образованием, не принимаешь всерьез сказочку о семи днях творения, потому что в ней про спирали ничего не говорится. Короче, прогресс спиралеобразен – и это печка, от которой будем танцевать. Если ты захочешь обсуждать спиралеобразность прогресса, я дам тебе в морду, и на этом закончим.
– Не-не, я полностью с вами согласен, коллега. Пусть это будет нашим с вами постулатом.
Наверное, будь у нас зрители, они сочли бы нас за идиотов. Сидят в шикарном офисе поздним вечером в пятницу два здоровенных, трезвых, отнюдь не бедных мужика, и несут псевдофилософскую бредятину, достойную разве что нищих студентов первой половины восьмидесятых.
– Так вот, – продолжил Виталий, – применительно к рассматриваемой теме, спиралеобразность прогресса означает, что несчастное человечество на протяжении всей своей истории время от времени сталкивается с кризисами. Кризисы эти объясняются исчерпанием неких очередных ресурсов, нужных человечеству для выживания. Началось это давно. Когда-то наши волосатые пращуры довольствовались поеданием нежных, хрустящих и брызгающих прохладным белым соком жучков-древоточцев, например. А также ловили руками теплых мышек, отрывали им головки с черными глазками-бусинками, и высасывали из мохнатых телец теплые кишочки. И такая от этой здоровой пищи в них мужская сила образовывалась, что плодились они и размножались беспрепятственно. До тех пор, пока заселенные жучками и мышками территории не оказались тесными для расплодившихся гомо.
– И тогда прилетел черный обелиск, шарахнул по голове одного из наших, и дал старт прогрессу, результатом которого стали два идиота, тратящих уик-энд на бессмысленный треп, – вставил я.
– Это по версии Кларка-Кубрика. А на самом деле наши волосатые предки без всякой помощи извне столкнулись с проблемой исчерпания возможностей простого собирательства. Как мы теперь знаем, они решили проблему, перейдя на собирательство с помощью примитивных орудий, на что способны и нынешние, гораздо более тупые обезьяны. Потом не стало хватать и еды, добываемой с помощью палок-копалок. Но к тому времени активность вооруженных рук усовершенствовала мозг настолько, что он оказался способен обнаружить явление увеличения силы удара палкой по черепу, скажем, антилопы, по сравнению с ударом кулаком. И это – уже следующий виток спирали, называемый охотой. Давай не станем терять времени на прослеживание многих последующих витков. Все они связаны с тем, что в какой-то, отнюдь не прекрасный момент, человечество обнаруживало, что привычных физических возможностей человеческого организма, даже с учетом разных приспособлений – каменного топора, огня, бороны-суковатки и так далее, более не хватает. Поскольку сам организм усовершенствованию не поддавался, всякий раз приходилось совершенствовать приспособления. Так и шло дело, пока не наступили наши благословенные времена.
Что-то проскакивало в умопостроениях Виталия такое, что не позволяло мне просто так отмахнуться от них, как я собирался поступить первоначально.
– И чем же наши времена провинились перед всеми остальными, что на них пришелся кризис невиданных, по твоему, как я понял, мнению, размеров?
– А вот чем. Все эти сотни тысяч лет преодоления кризисов, как я уже сказал, обеспечивалось все новыми и новыми усовершенствованиями физических возможностей человеческого организма. Всякие палки – колеса – ткацкие станки и прочая. Мозг в этом процессе выполнял вспомогательную роль, помогал рукам трудиться, создавал все новые орудия труда и управлял ими. Сам мозг не требовал никаких усовершенствований, поскольку, благодаря эволюции, физиологически давно уже был гораздо мощнее, чем требовалось для производства. В этом нет ничего удивительного, ведь человеческая жизнь – много более сложная штука, чем просто производство продуктов потребления. Какая-то, очень небольшая, часть мозга требуется для производства, а все остальное нужно просто для того, чтобы жить. Представь себе, какие вычислительные мощности используются, чтобы элементарно попасть кирпичом в окно. Так что по мере усложнения производства мозг в течение тысячелетий без проблем выделял дополнительные интеллектуальные ресурсы для сопровождения прогресса орудий труда. Однако все хорошее рано или поздно кончается. Кончилась и лафа для мозга, и попал этот печальный момент как раз на наш с тобой двадцатый век. Гордись.
– Ну ты, Виталя, мыслитель. Допустим, мне твои выкладки нравятся. Более того, они, не знаю каким образом, но удивительно хорошо сопрягаются с моими собственными идеями. Однако есть ли тут выход на профиль Крыши? Сейчас вот ты мне свои идеи выложишь, а смогу ли я в понедельник там, или через месяц, сформулировать задачу аналитикам? Ну, давай гони дальше. Так почему именно двадцатый век?
– Ну, почему двадцатый, в смысле номера, не знаю, у Бога спроси. А так вполне понятно. Представь себе график. Экспонента описывает прогресс орудий труда. Горизонтальная прямая – это характеристика эффективности системы мозг-тело. В начале двадцатого века эти линии пересеклись. Все, амба. С этого момента для управления орудиями труда требуются такие информационные потоки, которые либо мозг не может обеспечить, либо тело не способно транслировать между мозгом и орудием. Реально, конечно, никто этой катастрофы не заметил, потому что все занимались борьбой с неожиданно разразившимся глобальным экономическим кризисом. И не понимало человечество, что кризис-то вызван не каким-то там случайным стечением обстоятельств, а это кризис системный, коренной, ставящий под вопрос саму способность выживания человека. Ибо причиной его является угнетение прогресса орудий труда, без которого род человеческий давно уже жить не способен. И если бы решения проблемы не нашлось, голод и эпидемии быстро привели бы численность царей природы к норме, обусловленной наличным поголовьем жуков-древоточцев и мышек. Ну, может, еще крыс.
– Виталь, запугал, у меня аж мурашки по коже побежали. Дай хоть в окно посмотрю, может, мы действительно выхода не нашли, и вся моя предыдущая цивилизованная жизнь – только сон.
Я и в самом деле подошел к окну. За окном шелестел мокрый поздний московский вечер. Ливень сменился мелким теплым дождиком. Гроза давно уже кончилась. Окна виталиного кабинета выходили на перекресток двух улиц, оживленных праздной суетой пятницы. Светофоры внизу разноцветно перемигивались со своими отражениями в лужах. Повинуясь им, стадо глазастых автомобилей то обреченно сбивалось в кучу, то вытягивалось в отчаянном броске через пустое асфальтовое пространство. По тротуарам толклись зонтики, переползая от одного сверкающего неоном торгового заведения к другому. Под навесом ресторанчика в скверике на противоположной стороне улицы столы не пустовали.
Подошел, зажигая очередную сигарету, Виталий. Ему не хотелось отпускать меня слишком далеко, его несло, ему требовалось выложиться до конца:
– Как видишь, выход нашелся. Естественно, никто тогда не сидел и специально не думал, как бы это усовершенствовать систему мозг-тело. Каждый индивидуум решал свою конкретную, важную только для него, обыкновенную жизненную задачу. Но все вместе усилия отдельных людей, диалектически сложившись, позволили найти выход и спастись. Как бывало уже много раз до того, и будет еще много раз после. И как ты думаешь, где же нашелся выход?
– Да ты уже сказал, – само собой, в России.
Виталий не собирался воспринимать иронию:
– Именно! Правда, не в России, а в Советском Союзе, но в данном контексте это безразлично. А дело было вот как. Ты, естественно, помнишь, что в то самое время, когда загнивший империализм, то бишь весь остальной мир, бился в конвульсиях Великого кризиса, Советский Союз творил чудеса индустриализации, коллективизации и тому подобные. Строились всякие магнитки, танцевала Уланова, осоавиахимы готовили ворошиловских стрелков. Какие искусственные моря заливали, какие парады на Красной площади устраивали! И это все при том, что работала гигантская репрессивная машина. Полстраны сидело в лагерях, да не худшие люди, а остальные полстраны их охраняло. Скажешь, работали хорошо, потому что боялись сесть? Не скажешь, потому что знаешь, что это не так. Работали хорошо, с душой, потому что было, ради чего работать – коммунизм строили для себя и для детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35