Какую жизнь в действительности вела маркиза во время своих путешествий, мы, омброзцы, оторванные от европейских столиц с их сплетнями, знать не могли. Но в это время я совершил свое второе путешествие в Париж, чтобы заключить сделки на поставку лимонов, ибо многие дворяне в те годы занялись торговлей, и я — одним из первых.
Как-то вечером в одном из самых блестящих салонов Парижа я встретил донну Виолу. На ней было столь роскошное платье, а голову украшала до того величественная прическа, что я даже вздрогнул, завидев ее. Но узнал я ее сразу, потому что Виолу невозможно спутать ни с какой другой женщиной. Она равнодушно ответила на мой поклон, но вскоре нашла способ уединиться со мной в углу гостиной и засыпала вопросами, не давая мне времени ответить.
— Есть у вас новости о брате? Вы скоро вернетесь в Омброзу? Вот, передайте ему это от меня на память.
И, вынув из-за корсажа шелковый носовой платок, сунула мне в руку. Затем сразу же вернулась к толпе поклонников, следовавших за ней словно тень.
— Вы знакомы с маркизой? — тихонько спросил один мой парижский друг.
— Едва-едва, — ответил я, и это было правдой: в дни своего пребывания в Омброзе донна Виола, как бы заразившись от Козимо его дикостью, и не думала наносить визиты местным дворянам.
— Редко подобная красота сочетается с подобной неугомонностью, — сказал мой друг. — Сплетники утверждают, что в Париже она переходит от одного любовника к другому с такой быстротой, что никто не может назвать ее своей и похвастаться, что стал ее избранником. Время от времени она исчезает на целые месяцы, и ходят слухи, будто она удаляется в монастырь и там изнуряет плоть покаянием.
Я с трудом удержался от смеха, узнав, что парижане полагают, будто маркиза посвящает покаянию месяцы, на самом деле проводимые ею на деревьях Омброзы. И все же эти сплетни меня встревожили, ибо я предвидел, что брата ждет тяжелое разочарование.
Чтобы уберечь Козимо от неприятных неожиданностей, я решил сам рассказать ему обо всем, что узнал, и, вернувшись в Омброзу, сразу же отправился в лес на поиски. Козимо долго расспрашивал меня о путешествии, о новостях из Франции, но, что бы я ни сообщал ему о политике или о литературе, все уже было для него не ново.
В конце разговора я вынул из кармана платок донны Виолы.
— В Париже в одном салоне я встретил даму, которая знает тебя и в знак приветствия просила передать тебе вот это.
Брат поспешно спустил корзину, подвешенную на веревке, поднял наверх шелковый платок и поднес его к лицу, чтобы вдохнуть нежный запах.
— А, ты видел ее? Ну как она? Расскажи же, как она там?
— Она ослепительна и прекрасна, — неторопливо ответил я, — но говорят, что многие имели случай понюхать этот дивный цветок.
Козимо засунул платок за пазуху, словно боясь, что его могут отнять. Потом, весь красный, обратился ко мне:
— И у тебя не было шпаги, чтобы воткнуть ее в горло негодяю, передавшему тебе эту сплетню?
Я признался, что мне это даже в голову не пришло. Он долго молчал. Потом пожал плечами.
— Все это ложь. Я знаю, что она принадлежит только мне. — И, не попрощавшись, исчез среди ветвей.
Это была манера Козимо отвергать все, что могло бы заставить его покинуть мир деревьев. С тех пор я часто видел, как он, печальный и встревоженный, бесцельно прыгает по ветвям; а когда он принимался свистеть, состязаясь с дроздами, его трели всегда были грустными и беспокойными.
Но вот маркиза приехала. Как всегда, ревность Козимо была ей приятна: она слегка поддразнивала брата и подшучивала над его беспричинной ревностью. Начались чудесные дни любви, и Козимо был счастлив.
Но маркиза отныне не упускала случая упрекнуть Козимо в том, что у него слишком узкие взгляды на любовь.
— Что ты этим хочешь сказать? Что я ревнив?
— Очень хорошо, что ты ревнив. Но ты пытаешься подчинить ревность разуму.
— Конечно. Тогда она становится еще оправданнее.
— Ты слишком много рассуждаешь. Зачем в любви рассуждать?
— Чтобы любить тебя еще больше. Любая вещь, если делать ее разумно, приобретает новую силу и красоту.
— Живешь на деревьях, а мыслишь, как подагрик нотариус.
— Самые смелые подвиги совершают те, кто прост душою.
Он до тех пор сыпал поучениями, пока Виола не убегала от него; тогда он бросался за ней следом, начинал бурно выражать свое отчаянье, рвать на себе волосы.
В это время на рейде Омброзы бросил якорь флагманский корабль английского флота. Адмирал устроил у себя бал для дворян Омброзы и офицеров стоявших в порту кораблей. Маркиза тоже отправилась на бал, а Козимо вновь узнал муки ревности. Двое офицеров с двух кораблей влюбились в донну Виолу, и теперь их все время можно бьшо видеть на берегу, где они ухаживали за своей дамой, стараясь превзойти один другого в учтивости и любезности. Один из них был лейтенант королевского английского флота, другой — тоже лейтенант, но только неаполитанского флота.
Наняв двух гнедых коней, оба лейтенанта гарцевали под балконом маркизы, и, когда они встречались, неаполитанец бросал на врага испепеляющий взор, а взгляд прищуренных глаз англичанина пронзал соперника, точно острие шпаги.
А донна Виола? Эта кокетка теперь целые часы проводила в комнатах или устраивалась у окна в открытом тайнее, словно вдовушка, только-только снявшая траур. Козимо, который не видел ее больше у себя на деревьях, не слышал приближающегося цоканья копыт, был сам не свой от ревности и в конце концов тоже занял позицию вблизи ее балкона, чтобы не выпускать из виду и маркизу, и лейтенантов.
Он обдумывал, какую бы штуку сыграть над соперниками, чтобы заставить их поскорее убраться на свои корабли, но, увидев, что Виола одинаково благосклонно принимает ухаживания обоих офицеров, вновь обрел надежду: она, видно, хочет подшутить над обоими лейтенантами, а заодно и над ним. И все же он не ослабил наблюдения: при первых же признаках того, что Виола отдает предпочтение одному из двух соперников, Козимо готов был принять свои меры.
И вот однажды утром к балкону подскакал англичанин. Виола уже сидела у окна. Они улыбнулись друг другу. Маркиза как бы невзначай уронила записку. Лейтенант поймал ее на лету, прочел, поклонился и мгновенно умчался, красный от волнения. Любовное свидание?! Значит, англичанин ее избранник? Козимо поклялся еще до вечера свести с ним счеты.
В этот момент к балкону подскакал неаполитанец, Виола кинула записку и ему. Офицер прочел ее, поднес к губам и поцеловал. Значит, он считает себя ее избранником? А что же другой? С кем из двух ему надо бороться?! Одному из них Виола наверняка назначила свидание, над другим же она подшутила, по своему обыкновению. А может быть, она хотела посмеяться над обоими сразу?
Что же до места тайного свидания, то подозрения Козимо пали на беседку в глубине парка. Незадолго до этого маркиза велела ее перестроить и обставить, и Козимо сгорал от ревности, потому что прошли времена, когда, по велению донны Виолы, палатки и диваны водружали на вершинах деревьев: теперь она предпочитала места, куда ему ни за что не добраться.
«Буду следить за беседкой, — решил про себя Козимо. — Если она назначила свидание одному из лейтенантов, то только там». И он спрятался в листве конского каштана.
Перед закатом послышался топот. Подскакал неаполитанец.
«Сейчас я его позлю!» — решил Козимо и залепил ему в шею шариком из беличьего помета. Офицер дернулся, недоуменно поглядел вокруг. Козимо высунулся из листвы и увидел за кустами изгороди английского лейтенанта, который слез с седла и привязывал коня к дереву. «Значит, это он, а тот, другой, очутился здесь случайно». И шарик беличьего помета угодил прямо в нос англичанину.
— Who’s there?!— воскликнул английский офицер и готов был уже пролезть сквозь изгородь, как вдруг столкнулся лицом к лицу со своим неаполитанским собратом, который, сойдя с коня, тоже воскликнул:
— Кто там?!
— I beg your pardon, Sir, — говорит англичанин, — но я вынужден просить вас немедленно удалиться отсюда.
— Я здесь нахожусь по праву, — парирует неаполитанец, — и предлагаю вашей милости покинуть это место!
— Ваше право ничто в сравнении с моим, — отвечает англичанин. — I’m sorry, но я не позволю вам здесь оставаться.
— Это вопрос чести, — говорит соперник, — и порукой тому мое происхождение. Я — Сальваторе ди Сан-Катальдо ди Санта-Мария Капуа Ветере, лейтенант военно-морского флота Королевства Обеих Сицилии!
— Сэр Осберт Каслфайт, третий в роду, — представился англичанин. — Клянусь честью, вам придется уступить мне место.
— Ну нет, раньше я прогоню вас этой шпагой! — И неаполитанец выхватил шпагу из ножен.
— Вы желаете сразиться, синьор?! — воскликнул сэр Осберт, становясь в позицию. Начался поединок.
— Я ждал этого случая, сэр, и не один день! — сказал неаполитанец, делая выпад.
Сэр Осберт отвечал, парируя удар:
— Я давно уже следил за вами, лейтенант, и жаждал с вами помериться силами.
Равно искусные фехтовальщики, оба лейтенанта не уступали друг другу в атаках и ложных выпадах. Поединок был в самом разгаре, как вдруг послышалось:
— Остановитесь, ради всего святого!
На пороге беседки появилась донна Виола.
— Маркиза, этот человек!.. — в один голос воскликнули оба лейтенанта, опустив шпаги и показывая друг на друга.
— Мои дорогие друзья, прошу вас, вложите шпаги в ножны. Разве можно так пугать даму? Я люблю эту беседку, потому что это самое тихое и уединенное место в парке, и вот, не успела я заснуть, как меня разбудил лязг оружия!
— Но, миледи, — произнес англичанин, — разве вы не пригласили меня сюда?
— Но ведь вы, синьора, ждали здесь меня! — воскликнул неаполитанец.
Из уст донны Виолы вырвался смешок, легкий, как шелест крыльев.
— Ах да, да, я приглашала вас... или нет, вас... О, моя вечная забывчивость... Но чего же вы ждете? Входите, усаживайтесь поудобнее, прошу вас.
— Миледи, я думал, что приглашен один. Я ошибся. С вашего позволения я удаляюсь. Мое почтение!
— Я хотел сказать то же самое и откланяться.
Маркиза негромко смеялась.
— О, мои добрые друзья... Мои милые, добрые друзья. Я такая рассеянная! Я думала, что назначила сэру Осберту свидание на один час... и дону Сальваторе — на другой. Ах нет, все не так: я назначила сэру Осберту свидание в одном месте, а дону Сальваторе в другом... Словом, раз уж вы пришли оба, то почему бы нам не присесть и мирно не побеседовать?
Оба лейтенанта обменялись недоуменными взглядами, а затем посмотрели на донну Виолу.
— Как прикажете это понять, маркиза? Вы принимали наши ухаживания только из желания подшутить над нами?
— Почему же, мои милые друзья? Наоборот, совсем наоборот... Ваша преданность не могла оставить меня равнодушной... Вы оба так дороги мне. Это и заставляет меня мучиться... Предпочтя элегантность сэра Осберта, я потеряла бы вас, дон Сальваторе, самого пылкого моего поклонника. А предпочтя страстность лейтенанта Сан-Катальдо, я принуждена была бы отказаться от вас, сэр! О, почему... почему?..
— Что почему? — в один голос спросили оба офицера. И донна Виола, опустив голову:
— Почему я не могу принадлежать обоим сразу?..
На верхушке конского каштана хрустнули ветки: Козимо не в силах был усидеть на месте.
Но лейтенанты были слишком взволнованы, чтобы его услышать. Они оба отступили на шаг.
— Это невозможно, синьора!
Маркиза подняла свое прекрасное лицо и одарила претендентов самой лучезарной из своих улыбок:
— Однако я буду принадлежать тому из вас, кто в доказательство своей любви, желая во всем угодить мне, первым объявит, что он готов делить меня с соперником.
— Синьора...
— Миледи...
Оба лейтенанта, отвесив Виоле сухой прощальный поклон, повернулись друг к другу и пожали друг другу руки.
— I was sure you were a gentleman, синьор Катальдо, — сказал англичанин.
— Я тоже не сомневался в вашем благородстве, сэр Осберт! — воскликнул неаполитанец.
Они повернулись к маркизе спиной и направились к лошадям.
— Друзья мои... Вы обиделись... Какие вы оба глупые... — говорила Виола, но оба офицера уже поставили ногу в стремя.
Этой минуты Козимо дожидался давно, предвкушая, как он насладится своей хитроумной местью: обоих соперников ждал крайне неприятный сюрприз. Но сейчас, увидев, как благородно повели себя оба, распрощавшись с коварной маркизой, Козимо сразу утерял к ним всю вражду. Но было слишком поздно! Теперь уже невозможно изъять ужасное оружие мести. В тот же миг Козимо великодушно решил их предупредить.
— Стойте! — крикнул он с дерева. — Не садитесь в седло!
Оба офицера тут же подняли головы.
— What are you doing up there? Что вы делаете там, наверху? Как вы смеете? Come down!
Позади послышался легкий шелестящий смех Виолы.
Оба соперника пребывали в полнейшей растерянности. Значит, был еще третий, и он присутствовал при их объяснении. Положение осложнялось.
— In any way, — воскликнули они, — мы остаемся заодно!
— Клянемся честью!
— Ни один из нас не позволит делите любовь миледи с кем бы то ни было!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58